Онлайн чтение книги Враждебные звезды The Enemy Stars
Глава 8

Тишина и невесомость были по-сказочному таинственны. Сам не зная почему, Макларен приглушил свет люминесцентных ламп во всем обсервационном отсеке. В сумеречном свете горбившиеся на полках и стендах научные приборы казались стадом длинношеих чудовищ. Теперь ничто не мешало звездам свободно изливать свое холодное стальное сияние через незашторенный иллюминатор.

Та звезда стремительно влетела в поле его зрения. Имея эксцентричную орбиту, «Крест» оборачивался вокруг звезды за 37 минут.

Сейчас, при максимальном сближении со звездой, корабль отстоял от нее всего на полмиллиона километров. Ее видимый диаметр составлял три полных Луны. Внешние очертания звезды выглядели чрезвычайно размытыми: абсолютная чернота центра приобретала по краям темно-серый оттенок. Здесь звездный свет встречался с атмосферой черного солнца, сжатой более беспощадным давлением, нежели океанская пучина Земли. Если глядеть на звезду в телескоп, то на ее черном фоне, казалось, проглядывали всякие черточки, крапинки, полосы и пятна, отливающие не то чтобы другим цветом, но каким-то намеком на цвет — слишком неуловимый, чтобы сказать о нем определенно… как будто на поверхность остывшего солнца все еще отбрасывают свои тени давно отгоревшие протуберанцы.

«У полюсов она совершенно сплющена, — напомнил себе Макларен. — Знай мы об этом раньше, все могло быть по-другому. Взять тот же радиоспектр: теперь-то я понимаю — когда уже слишком поздно, — что линии действительно являются триплетами, а их расширение означает доплеровское смещение».[13]X. Доплер установил, что свет, испускаемый звездой, удаляющейся от нас, смещается к красному концу спектра, а приближающейся — к фиолетовому, поэтому каждая спектральная линия вращающегося тела расширяется тем больше, чем выше скорость вращения.

Тишина угнетала.

В помещение медленно вплыл Накамура. Зависнув в воздухе, он застыл в спокойном ожидании.

— Ну как? — спросил Макларен.

— Он все еще снаружи — осматривает ускорители и контур, — ответил Накамура. — Никак не хочет признать, что надежды нет.

— Я тоже, — сказал Макларен.

— Вся конструкция практически разрушена. Пятьдесят метров от нее бесследно исчезли, остальная часть — расплавлена, скручена, замкнута накоротко… Каким-то чудом вся эта груда металла еще дает слабый выплеск энергии, так что я могу хотя бы занять орбиту. — Накамура вежливо засмеялся. Макларен подумал, что такое неестественное извиняющееся хихиканье может скоро надоесть тем, кто не воспитывался среди подобных символов. — Кое-какие запчасти у нас есть, но их не так уж много.

— Что-то, наверное, можно изготовить и здесь, — заметил Макларен.

— Возможно, — сказал Накамура. — Но дело, разумеется, даже не в самих ускорителях. Единственным способом попасть домой является восстановление контура. Что говорит по этому поводу наш молодой человек, Райерсон?

— Не знаю. Я послал его проверить декларацию корабельного груза, а затем взглянуть на то барахло, которым в действительности набит корабль. Он ушел уже давно, но…

— Понимаю, — произнес Накамура. — Молодым нелегко встретить смертный приговор.

Макларен кивнул с отсутствующим видом и перевел взгляд на исписанные листки в его руке с распечаткой данных. Через минуту Накамура откашлялся и сконфуженно произнес:

— Э-э… приношу свои извинения… за ту историю с инженером Свердловым…

— Ну? — Макларен не отрывал взгляда от цифр. Его хладнокровия хватило бы и для новой победы. «Все дело в том, — думал он, заглушая биение молоточков в висках, — что я труслив. Теперь, когда от меня ничего не зависит и мне остается только безучастно ждать своего приговора — жить мне или умереть… я прихожу к заключению, что Теранги Макларен — трус».

У него перехватило горло — словно там застрял огромный ком величиной с кулак.

— Я не в курсе, что… э-э… произошло, — запинаясь, произнес Накамура, — да и не хочу этого знать. Надеюсь, вас не слишком затруднило…

— Нет, все в порядке.

— Если бы мы смогли молча проигнорировать это. Насколько я понимаю, он предпринял попытку помешать мне. И у лучших из нас бывают моменты срыва.

«Я всегда знал, что однажды наступит день, когда придет конец белым парусам над зеленой волной, вину, маскам ногаку и женскому смеху. Но так скоро я не ожидал».

— В конце концов, — сказал Накамура, — нам теперь работать вместе.

— Да.

«Я не ожидал, что это произойдет в ста световых годах от отчего дома. Вся моя жизнь прошла в развлечениях, а теперь я вижу, что черное солнце вовсе не намерено забавлять меня».

— Вам уже известно, что произошло? — спросил Накамура. — Я не тороплю вас с ответом, но…

— О да, — ответил Макларен. — Известно. Под сваленными в одну кучу песнями и яхтами, романтическими приключениями, шутками и победами, которые больше ничего для него не значили, но которые всегда останутся с ним, Макларен обнаружил свой удивительно ясный рассудок, четко выполняющий свои функции.

— Не убежден, должны ли мы посвящать в такие подробности других, — сказал Макларен. — Потому что этого могло и не случиться, если б мы были осмотрительнее.

— Я тоже подумывал об этом, — Накамура снова издал смешок. — Но кому бы пришло в голову искать опасность рядом с… с трупом?

— Широкие спектральные линии говорят о значительной скорости вращения звезды, — сказал Макларен. — Поскольку корабль не приближался к экваториальной плоскости, приборы не смогли зафиксировать полный эффект Доплера, но нам следовало бы хорошенько подумать. А тройные линии означают расщепление Зеемана.[14]Зееман (голландский физик, 1865–1943) открыл явление расщепления спектральных линий под действием внешнего магнитного поля.

— А! — Накамура с шумом втянул в себя воздух. — Магнетизм?

— Самое что ни на есть мощное магнитное поле, которое когда-либо замечалось у небесного тела, — заметил Макларен. — Судя по показаниям, зафиксированным приборами уже здесь, величина полярного поля составляет… о, пока не могу сказать. Пять, шесть, семь тысяч гаусс[15]Единица измерения магнитной индукции. — где-то так. Потрясающе! Индукция Солнца составляет всего лишь 53 гаусса. Для звезд она никогда не превышает 2000.[16]Андерсон ошибается, хотя и ненамеренно. К моменту написания романа еще не было известно, что индукция магнитного поля альфа Гончих псов может достигать 5000 гаусс. (Примеч. ред.) За исключением поля нашей звезды.

Он потер подбородок.

— Эффект Блеккетта. — Спокойная уверенность, с которой он произнес эти слова, приятно удивила его самого. — Магнитное поле напрямую связано с угловой скоростью. Причиной, по которой ни одно живое солнце не имеет такого поля, как у здешней мертвечины, является то, что ему пришлось бы вращаться чересчур быстро. Такая нагрузка не прошла бы ему даром: его просто разнесло бы на куски, а куски расшвыряло бы ко всем чертям — досталось бы и преисподней, и нам на завтрак. — Есть какое-то странное, извращенное чувство покоя в словах, произносимых не задумываясь: ложь самому себе, убеждающая подсознание, что его компаньонами являются не обреченные люди и черное солнце, а сексапильная девушка, ожидающая очередной остроты в таверне Цитадели. — После того как звезда полностью выгорает, она как бы охлопывается, и тогда вынуждена кружиться еще быстрее, понимаете? Сохранение углового момента. Похоже, он был необычайно велик с самого начала, но скорость вращения является, главным образом, результатом ее вырожденного состояния. А та самая сверхплотность позволяет ей вертеться с такой неприличной поспешностью. Можно, наверное, сказать, что сопротивление разрыву неизмеримо больше.

— Да, — проговорил Накамура. — Понимаю.

— Я тут кое-что подсчитал, — добавил Макларен. — В действительности нас не могло разрушить даже очень сильное поле. Мы прекрасно защищены от его воздействия. Но любой космический корабль на ионной тяге становится… индуктором в магнитной цепи с контуром обратной связи. Элементарно. Разумеется, такие огромные корабли, как наш, не предназначались для посадки на какой-либо из планет. Они, скорее всего, никогда и не приблизятся к живому солнцу так близко, как мы; а что касается вероятности существования подобного ненормального магнетизма у этого черного карлика… что ж, никто и никогда не задумывался над этим. Он пожал плечами:

— Смотрите сами, капитан Накамура. Возьмем хорошо известную формулу связывающую Н, е и V. Протон, движущийся по стометровой трубе на трех четвертых с, отклоняется полем в семь сотых гаусса на один сантиметр. Разреженный, но чрезвычайно активный поток ионизированного газа ударил по самому дальнему кольцу ускорителя. Если я правильно запомнил значение газовой постоянной, то температурный эквивалент такой скорости должен соответствовать трем триллионам, или что-то вроде того, градусов по абсолютной шкале. Чем ближе мы подходили к звезде, тем больше усиливалось поле вокруг нас, а следовательно, ионы все больше отклонялись и одно за другим выбивали кольца.

Конечно, — усталым голосом закончил Макларен, — все эти величины — всего лишь приближенные, поскольку мы прибегли здесь к обычной алгебре. Но так как мы пересекаем магнитное поле под углом, то для того, чтобы получить ясную картину о случившемся, нам потребуется векториальное дифференциальное уравнение. Можно попробовать заменить мои цифры, используя коэффициент пять или шесть. Но я думаю, что моя версия все-таки дает общее представление.

— Да-с-с, — произнес Накамура. — По-моему, тоже. Из сумрака отсека, паря бок о бок в воздухе, оба смотрели на пронзительно яркие звезды.

— Знаете, — сказал Макларен, — есть один грех, за которым неизбежно следует наказание и который поэтому должен являться самым смертным грехом из всех, какие только существовали во все времена. Это глупость.

— Не совсем с вами согласен. — Ответ Накамуры слегка покоробил Макларена. — Я знал многих — как бы лучше назвать их? — лишенных мыслительных способностей людей, которые жили счастливо и с пользой для общества.

— Я говорил не об этом виде глупости. — Макларен едва сдержался, чтобы не фыркнуть. — Я имел в виду нашу собственную разновидность. Вашу и мою. Нам следовало тогда остановиться и продумать ситуацию, прежде чем кидаться сюда сломя голову. Я ведь хотел приближаться к звезде медленнее и во время этого медленного продвижения снимать показания приборов, а вы распорядились мною по-своему.

— Мне стыдно, — сказал Накамура и, опустив голову, спрятал лицо в ладонях.

— Дайте закончить. Мне бы следовало прийти сюда, хорошенько продумав всю программу. Тоща я не объяснил вам наглядно, почему нельзя так поспешно занимать ближнюю орбиту. Я только выразил свое недовольство тем, что вы не захотели дать мне время прочитать показания приборов, пока идем к звезде. Руководствуясь имевшейся у вас информацией, вы были вправе… О, черт возьми! Я поднял этот вопрос только для того, чтобы вы знали, каких тем следует избегать в разговоре с нашими товарищами по несчастью — а их, очевидно, тоже можно обвинить в недомыслии. Мы не можем позволить себе ссориться. — Макларен почувствовал, что его губы складываются в некое подобие ухмылки. — Во всяком случае, я не заинтересован в этом. Мой интерес чисто прагматический: я хочу убраться отсюда!

Из-за перегородки, отделяющей жилой отсек от производственного помещения, появился Райерсон. Макларену он сначала показался тенью. Но по мере приближения к нему Макларен смог разглядеть на юном лице неестественно блестящие глаза и трясущиеся губы.

— Что ты обнаружил, Дэйв? — Вопрос сорвался с его губ прежде, чем он успел подумать. Райерсон отвел взгляд.

— Мы не можем его сделать. У нас недостает запасных частей, чтобы заработал… контур… мы не можем, — запинаясь, произнес он.

— Я знал это, — сказал Накамура. — Конечно. Но у нас есть инструменты и станки. В хранилище лежат бруски металла, которому мы можем придать любую нужную нам форму. Вопрос только в том…

— Откуда достать четыре килограмма чистого германия? — взвизгнул Райерсон. Стены отозвались насмешливым эхом. — Может, внизу, на той звезде?