Онлайн чтение книги Побег The Getaway
Глава 6

Величайшим недостатком и основным достоинством Дока Маккоя была его самоуверенность. Он оказывался прав так часто и на протяжении такого долгого времени, что даже помыслить не мог о возможности чего-либо другого. Он мог весело признать свою ошибку, добродушно взять на себя ответственность за ошибку другого. Но это был просто Док — часть его маскарада. В душе он никогда не был не прав — именно никогда — в том, что действительно имело значение. И оттого, что возникли сомнения по поводу того, действительно ли он убил Руди, — вопрос одновременно простой и жизненно важный, — он готов был взорваться от гнева, как никогда.

— Послушай, Кэрол. — Голос его был напряженным, как скрипичные струны. — Я не знаю, кто застрелил тех двоих легавых. Мне на это наплевать. Все, что я знаю, — что это сделал не Руди Торренто.

— Ну... если ты так говоришь, Док. Но...

— Посмотри на это вот с какой стороны. Я находился ненамного дальше от Руди, чем сейчас от тебя. Допустим, я решил замочить тебя прямо сейчас. Как ты думаешь — я убью тебя или нет?

Кэрол нервно засмеялась. Он улыбался ей — шутка, конечно. Никто не знал лучше ее, как много Док думает о ней, как далеко он готов пойти ради нее. Но если бы она не знала — если бы она не была уверена, что Док хотел ее и нуждался в ней после ограбления банка точно так же, как до этого...

Эта мысль уязвляла ее, поэтому она заговорила таким тоном и в такой манере, которые практически не отличались от его собственных.

— Допустим, я решила замочить тебя прямо сейчас, — сказала она, улыбаясь игриво и пристально глядя на него. — Как ты думаешь — я убью тебя или нет?

— Прости, — сердечно сказал Док. — Отвечая на твой вопрос — я не стал бы тебя винить, если бы ты именно так и поступила.

— Мне не нравится, когда мне затыкают рот, Док. Я не собираюсь с этим мириться.

— И ты совершенно права, моя дорогая.

— Тогда не нужно больше так с мной разговаривать. Никогда, никогда, понял? Я знаю, ты думал не так, как это прозвучало, но...

Док свернул на проселочную дорогу. Остановившись прямо на гребне маленького холма, он молча повернулся и заключил свою жену в объятия. Он поцеловал ее, прижимая все крепче и крепче к себе. Он поцеловал ее снова, его уверенные руки сжимали и ласкали ее маленькое упруго-мягкое тело.

А после, когда они поехали дальше, они снова были не разлей вода: один — продолжением другого.

Их короткая ссора была забыта. Никто из них не вспоминал о Руди. Кэрол была рада, что ее убедили, что у нее появилась уверенность — Руди мертв.

По большей части они хранили молчание, счастливые и довольные уже тем, что они вместе. Но когда солнце на небосклоне опустилось ниже, снова возник разговор о Бейноне. Этот человек — скорее, мотивы его поведения — по-прежнему не давал покоя Доку. Трудно было поверить, что главный по помилованиям собирается сцапать всю добычу из банка вместо сравнительно маленькой доли, на которую он согласился. Мысль о том, что такой человек совершит убийство — а ему пришлось бы — ради какого бы то ни было количества денег, была просто смехотворной. С другой стороны, было ли это более смехотворным, нежели то, что он так явно продался с риском для своей карьеры и репутации — за какие-то жалкие крохи?

Кэрол мало чем могла помочь с разгадкой этой загадки. Она, казалось, совершенно не интересуется ответом, чуть утомленная, чуть рассеянная. Потом, за несколько миль от места, где жил Бейнон, она, просветлев лицом, повернулась к мужу почти весело:

— У меня есть идея, Док. Давай я отнесу Бейнону его пятнадцать штук.

— Ты? — Док быстро взглянул на нее. — Без меня, ты хочешь сказать?

— Да. Ты возьмешь сумку с деньгами, и...

— И куда же я ее возьму? Где буду ждать? На обочине дороги или в одной из этих маленьких глухих деревушек, в каком-нибудь приметном месте на дороге, где на любого чужака пялят глаза и где к нему может пристать с расспросами любой городской клоун?

— Мы обдумаем это. Пожалуйста, Док. Ну, так что ты скажешь?

— Что не могу поверить, будто ты это всерьез, — ответил Док ровным голосом. — Я, конечно, ценю, что ты беспокоишься за меня. — Он покачал головой. — Однако просто так дело не пойдет, голубка. Как я уже говорил тебе, если Бейнон что-то и замышляет, мы должны узнать об этом сейчас. И должны уладить это сейчас.

— Я смогу это уладить.

— Но он не раскроет карты, если ты будешь одна. В любом случае то, как уладить это дело, — если в этом есть необходимость, — я хочу решать сам.

Кэрол начала было что-то говорить, потом пожала плечами и погрузилась в молчание. Док закурил сигарету и протянул ей пачку, но она покачала головой, не произнеся ни слова. Они объезжали маленькую деревушку со шпилями церкви, торчащими из рощицы. Док сбавил скорость, чтобы взглянуть на дорожную карту, потом поехал с прежней скоростью. Еще через несколько миль он свернул на узкую грунтовую дорогу, которая лентой протянулась через холмы.

До заката оставалось менее часа, и поднялся прохладный юго-западный ветер. До этого, на холмах, Доку время от времени попадались на глаза дома на ранчо или дом с надворной постройкой. Ему это не нравилось. В расположенной на отшибе местности любую машину могли заметить с очень дальнего расстояния, а такую броскую, как у них, наверняка запомнили бы.

Одна дорожка сошлась с другой. На изрытом колеями перекрестке два почтовых ящика стояли по диагонали друг к другу. На одном черной краской было грубо намалевано имя: «Бейнон». Док остановил машину и обвел внимательным взглядом пустынную, холмистую местность.

Скорее всего, перекресток не просматривался ни из одного из двух домов, которые должны были стоять где-то поблизости. Он поразмыслил над этим фактом, рассеянно проговорив, что дом Бейнона должен находиться сразу за холмом, справа от них.

Кэрол пробормотала что-то в знак согласия. Док задумчиво почесал щеку, потом протянул руку в заднюю часть салона и переложил сумку с деньгами на переднее сиденье. Он открыл ее, отсчитал пятнадцать тысяч долларов и сунул их во внутренний карман пальто. Потом, поскольку это все равно нужно было сделать, он дал Кэрол несколько сотен долларов мелкими купюрами, затолкал в свой кошелек еще несколько сотен и набрал третью стопку, на общую сумму примерно в тысячу. Это были деньги для бегства — бабки, которые необходимо держать наготове. Док связал их вместе с двумя пачками бумажных денег из банка, положил на самый верх чемоданчика, снова закрыл и запер его.

Потом вышел, отпер багажник и положил туда чемоданчик. Он не сразу опустил крышку багажника; вместо этого, поймав взгляд Кэрол в зеркале заднего обзора, он улыбнулся ей и подмигнул:

— Это твоя идея. — Он улыбнулся. — Если ты не возражаешь против ее модификации, а также против того, чтобы немного посидеть в тесноте.

Лицо Кэрол просияло. Она выскочила из машины и, обогнув, подошла к ней сзади; вытащив пистолет из-за пояса, она двумя сухими металлическими щелчками проверила патронник, прежде чем засунуть его обратно. В глазах Дока, наблюдавшего за ее действиями, промелькнуло неодобрительное выражение. Он положил ладонь на ее руку, и она стала забираться в багажник.

Она должна относиться к этому очень спокойно, предупредил он. И ничего не предпринимать без его указаний. Бейнон — не убийца. Он — очень видный человек, а им — ей и Доку — предстоит долгий путь.

Кэрол понимающе кивнула. Она залезла в багажник, и Док опустил крышку, не задвигая язычок замка.

Как он и предполагал, жилище Бейнона оказалось всего в нескольких сотнях ярдов, сразу же за гребнем ближайшего холма. Дом был одним из тех старомодных жилищ на ранчо, двухэтажным и выкрашенным в белый цвет, с длинной верандой, или галереей, тянущейся вдоль фасада.

Вниз по склону, с задней стороны дома, стоял большой красный амбар, теперь разделенный перегородкой с одной стороны, для того чтобы у Бейнона был гараж для машины. К нему прилегал дощатый загон для скота, который в дальнем конце выходил на поросшее буйной травой пастбище. На нем паслась пара скаковых лошадей и несколько штук белоголового скота. Бейнон не держал никаких рабочих; ранчо, если его можно было так называть, было для него всего лишь хобби. Когда ему приходилось отлучаться по своим делам, за его маленьким стадом присматривал сосед.

Док припарковал машину во дворе, под сенью шишковатого трехгранного тополя. Он вылез наружу, между делом отряхнув одежду, и огляделся вокруг. Было очень тихо. В большом старом доме с его черными, зашторенными окнами, казалось, никогда никто не обитал. Машина Бейнона — модель трехлетней давности — стояла в гараже, но ничто не говорило о присутствии хозяина.

Док зашагал по двору, насвистывая что-то негромко без всякой мелодии. Взошел на крыльцо. Парадная дверь была открыта. Он окликнул через другую решетку: «Бейнон» — и постоял, выжидая и прислушиваясь. Ответа не последовало — ни единого звука. Но это само по себе — отсутствие звука и полная тишина — было своего рода ответом.

Док открыл решетку. Снова захлопнул ее — снаружи. Потом сошел с крыльца и молча прошел вокруг дома к черному ходу. Она также была открыта, а решетка не была закрыта на щеколду. Он заглянул внутрь, щуря глаза в полумраке.

Негромко вздохнув, зашел внутрь. Бейнон сидел за длинным кухонным столом, подпирая руками голову. На клетчатой клеенке перед ним стояли опрокинутый стакан и полупустая бутылка виски емкостью в одну кварту.

«Пьяный, — подумал Док с меньшей терпимостью, чем обычно была ему свойственна. — У большого человека проблемы, вот он и напился».

Взяв из раковины стакан, он обошел вокруг стол и сел напротив главного по помилованиям. Он налил себе выпивки, сделал глоток и закурил сигарету. Он намеренно пустил дым в человека напротив — это был, вероятно, самый верный способ привести его в чувство не напугав. Голова Бейнона с буйной черной шевелюрой нервно дернулась; потом, внезапно, он сел прямо.

Не считая совсем легкой хрипотцы в голосе, он выглядел вполне трезвым. Либо он расплескал гораздо больше виски, чем выпил, либо уже проспался. Его жгучие, черные глаза были ясными. В них было столько презрения и столько понимания в отношении Дока! Как тогда, в тюрьме.

Док улыбнулся, слегка повел стаканом:

— Надеюсь, ты не возражаешь? Очень уж денек выдался нелегкий.

— Где твоя жена? — проговорил Бейнон.

— Мы путешествуем в разных машинах. Она приедет где-то через час.

— До чего мило с ее стороны, — сказал Бейнон своим грудным, мелодичным голосом. — Просто очень-очень мило с ее стороны, что она приезжала меня навестить. — Он налил себе выпивку и осушил все одним глотком. — А теперь, может, и не приедет, — сказал он. — Возможно, ее приходы и уходы прекратились навсегда.

Док безмятежно пожал плечами:

— Если ты намекаешь, что я ее убил...

— Скажи, а где Руди, Маккой? Где твой друг Торренто? Он тоже в другой машине?

— Да. И ни он, ни машина не на ходу, если тебя это интересует. Я думал, тебе в первую очередь будет интересно узнать, что в моей машине — деньги из банка.

Это была наживка! Но Бейнон не клюнул на нее. Док снова помахал ею перед ним:

— Ты получил от меня пять тысяч долларов, вернее, от моей жены. Я согласился заплатить еще пятнадцать тысяч. Откровенно говоря, — Док посмотрел как можно более искренне, — откровенно говоря, я не думаю, что этого достаточно, мистер Бейнон. Мы получили на этом деле не так уж и много, как рассчитывали, но это не ваша вина. И...

— Пока убиты три человека, Маккой. И кто, по-твоему, в этом виноват?

— Да будет вам. — Док развел руками. — Вы только не подумайте...

— Кэрол — твоя жена — говорила мне, что никого не убьют. Она поклялась, что это будет так.

— Мне жаль. Как мне представляется, она просто старалась щадить ваши чувства. Но, возвращаясь к теме...

— Как ни крути, это убийство, Маккой. Сколько их еще будет, прежде чем все это закончится? Если это когда-нибудь вообще закончится. Сколько еще жизней будет на мне?

Док поколебался, ему хотелось придумать какой-то успокаивающий комментарий. Потом он немного наклонился вперед и заговорил неожиданно резко. Бейнону лучше бы перестать беспокоиться о других. У него есть, или будет, немало оснований для беспокойства на свой собственный счет.

— Это лишь вопрос времени — когда дело в Бикон-Сити повесят на меня. Когда это произойдет, человеку, ответственному за мое помилование, — то есть тебе — придется отвечать на очень непростые вопросы. И на них есть только один ответ: что я — убийца и вор.

Бейнон посмотрел на него как-то странно: взглядом тупого удивления:

— Итак, ты это предвидел. Ты точно знал, чего мне это будет стоить. Моей карьеры, позора, исключения из коллегии. Может быть, длительного тюремного срока. Ты знал все это, и все-таки, все-таки...

— Да брось ты драматизировать ситуацию, — осторожно вставил Док. — У тебя какое-то время будут неприятности, но вовсе не такие серьезные. У тебя много друзей, настоящая репутация. Это общепризнанный факт — что ты за свою жизнь не взял ни одного нечестно нажитого гривенника. При таких...

— Ни одного гривенника, Маккой? — Бейнон хрипло засмеялся. — А ты не считаешь, что я взял штук эдак тридцать?

— Я имел в виду, — объяснил Док, — что в данных обстоятельствах у тебя все должно пройти гладко. Наверное, самое худшее, в чем тебя могут обвинить, — это в грубой судейской ошибке. — Он промолчал, чуть нахмурившись, когда Бейнон снова засмеялся. До него донесся металлический скрип, слабый, почти потонувший в ночном бризе. Автомобильный багажник — то ли открывающийся, то ли закрывающийся. — В судейской ошибке, — повторил он, не сводя глаз с главного по помилованиям. — Так вот, это не так уж ужасно, правда? Это будет легче пережить, учитывая, что вместо дополнительных пятнадцати тысяч ты получишь — ну, скажем, двадцать семь с половиной?

— Двадцать семь с половиной, да? — Бейнон кивнул с серьезным видом. — Двадцать семь тысяч пятьсот просто для того, чтобы это пережить. А сколько я, по-твоему, должен получить, Маккой, чтобы посмотреть в глаза самому себе?

— Нисколько, — сказал Док. — Ни единого гроша. — Он устал, ему надоело нянчиться с Бейноном. Он не видел никакой на то причины. Этот человек не совершит ничего скоропалительно; он не сделает ничего по прошествии времени. Он просто хотел поплакаться — устроить как бы демонстрацию совести, которая благополучно спала в то время, пока он торговал своей должностью. — Ты — жулик, — продолжил Док. — И особо гнусной разновидности. Так что хватит сражаться с фактами. Просто прими их, извлеки из них как можно больше пользы. Поверь, ты обнаружишь вскоре, что это не так уж плохо.

— Понятно! — Уродливая ухмылка исказила изможденное лицо Бейнона. — Ты считаешь, что мы одного поля ягоды, да?

— Нет, — произнес Док ровным голосом, — ты гораздо хуже меня. Ты знал, что я за человек, а я никогда не притворялся кем-то другим. Ты знал, если только ты не круглый дурак, что я играю жестко, когда считаю это необходимым. Ты не обязан был давать мне помилование; никто тебя за руку не тянул. Ты сделал это ради денег, да и деньги-то были совсем небольшие, если уж на то пошло. Ведь небольшие, скажи?

Ухмылка Бейнона стала еще шире. Он негромко произнес:

— А ты не заблуждаешься на сей счет, Маккой? Не был ли здесь задействован другой фактор и был ли у меня выбор?

— Я не знаю, что бы это могло быть.

— Нет. — Бейнон медленно кивнул. — Нет, ты действительно не знаешь, правда? Я был уверен, что ты знаешь, что все это было подстроено заранее. Я был в этом уверен, несмотря на то что мне очень хотелось думать обратное. А теперь — выпьем чуток, мистер Маккой? Хотя нет, я думаю, обстоятельства требуют, чтобы мы выпили как следует. — С мрачной учтивостью он плеснул виски в стакан Дока. Потом наполнил свой собственный, сочувственно выпятив губы, когда Док резко отставил выпивку в сторону. — Я вас нисколько не виню, сэр. О, поверьте мне, я понимаю ваши чувства. Можно сказать, что одно время они полностью совпадали с моими.

— Я спешу, — выпалил Док. — О чем ты говоришь?

— Ты все еще не понимаешь? Ну что ж, вероятно, ты поймешь, если я упомяну слово «шанташ».

— Шантаж? Что...

— В высшей степени оригинальная его форма, мистер Маккой. Почти привлекательная форма. Для того чтобы он удался, человека так или иначе нужно заставить действовать в соответствии с желаниями шантажиста. Но в бронированном кулаке — или мне следует сказать «в грязном кулаке»? — также зажат приз: нечто поистине восхитительное. Человеку даже щедро позволяют его отведать, чтобы убедить его — он стоит того сотрудничества, которого от него добиваются...

Он дал своему голосу стихнуть, намеренно выжидая и продлевая эту изощренную пытку, усугубляя мучительную, сдавливающую сердце неопределенность. Потом, хотя больше ничего не требовалось рассказывать, он заговорил снова. Растолковал все по буквам, говоря с притворным сочувствием, которое было хуже любой ненависти. Говоря с бесстыдно поблескивающими глазами, с мокрым от похоти широким ртом. «Он пьян, — думал Док. — Он лжет. Он зол, вот и наносит ответный удар, нащупав единственное уязвимое место».

В наполненном шорохами полумраке время от времени было слышно, как кто-то осторожно двигал решеткой. Док, чье внимание было приковано к Бейнону, не слышал этого звука.

— Давай обо всем по порядку, — говорил между тем Бейнон. — Рассмотрим вопрос со всех сторон. Первая. — Он выставил палец и повел им в псевдосудейской манере. — Первая. Мы имеем в высшей степени привлекательную женщину, ту, которая исчерпывающе продемонстрировала свою желанность. Вторая. — Он поднял другой палец. — Мы имеем мужа этой женщины, вероятно самого искусного грабителя банков в этой стране, который отбывает длительный тюремный срок. Третья. — Еще один палец. — Мы имеем могущественного политика, человека, должность которого позволяет ему освободить мужа-грабителя. А зачем он должен быть освобожден? Ну, естественно, чтобы ограбить банк, таким образом хорошо обеспечив женщину и политика на всю оставшуюся жизнь; неприятности по службе тут в расчет не принимались. Теперь — не хотите ли отгадать ничуть не менее важное — мотив, мистер Маккой? Нет? Очень хорошо, тогда...

Его голос звучал вкрадчиво, будто он вонзал и проворачивал нож в ране, выводя Дока Маккоя из равновесия, отрубая то единственное, на что тот мог положиться и во что еще верил.

— Поразмыслите, мистер Маккой. Наш грабитель известен своей изобретательностью и беспощадностью. Он также предан своей жене. Если он потеряет ее, если она уйдет к другому человеку, он, скорее всего, убьет их обоих, как только представится такая возможность — то есть когда он закончит отбывать свой срок. Это, конечно, им совсем не улыбалось. И все-таки, если только они не откажутся друг от друга и не предадутся жизни с минимальным комфортом или вообще лишенной такового, остается только одна альтернатива: освободить грабителя банков, дать ему обогатить их, а потом, выманив его в такое уединенное место, как это... — Бейнон наклонился вперед, его голос понизился до резкого заговорщического шепота: — А потом, мистер Маккой, когда он потеряет бдительность, когда у него уже не будет уверенности относительно своего положения, относительно того, кто он — пленник или тот, кто захватил в плен, когда, уже все зная наверняка, он тем не менее не осмелится что-либо предпринять; тогда, мистер Маккой, надо убить его!

Док наконец услышал решетку, услышал, как ее закрыли, — твердо, не пытаясь сделать это бесшумно.

Краем глаза он увидел, как из полумрака выходит Кэрол. И увидел пистолет в ее руке, который она держала очень твердо.

Был ли он направлен на него? Если он пошевелится, будет ли он направлен на него — отправив его в небытие прежде, чем он успеет завершить свое движение?

Будет — он был уверен. Кэрол — практичная. Она может быть такой же безжалостной, как он. Несомненно, она слышала большинство, если не все из того, что сказал Бейнон. Если она думает, что он, Док, поверил этому человеку, — а так ли уж трудно было ему поверить? Не содержится ли большая доля правды в том, что он сказал, — если она подумала, что он поверил Бейнону и собирается действовать соответственно...

Он не знал, что делать. В высшей степени умно — или с убедительностью пьяного, мучимого угрызениями совести человека — Бейнон обставил дело так, что любое движение или неподвижность могли оказаться смертельными.

— Это... Это глупо, — сказал он, и его голос звучал весело и глубоко искренне, придавая сказанному одновременно характер заявления и просьбы. — Неужели ты действительно думаешь, что я купился на такую чушь собачью?

— Хитрый вопрос, — тут же отметил Бейнон. — Ты ведь не знаешь — действительно ли это чушь собачья или нет. Если честно, я тоже не знаю. Очевидно, я верил малышке Кэрол, нашей Кэрол — наверное, так мне следует ее называть? — одно время. Но после того как были убиты три человека, несмотря на ее обещание, что не будет убит ни один, — так вот, было ли ложью одно лишь это обещание или все они? И еще...

— Хватит! — перебил его Док. — Это был ловкий ход, Бейнон, но...

— И еще. — Бейнон повысил голос. — Возможно, она была совершенно искренна и правдива со мной. Возможно, она просто не знала, что будет три убийства — в дополнение, конечно, к твоему собственному. Но, увидев, в какое смятение меня повергли эти убийства, и из-за страха перед тем, что я могу стать слабым звеном... — Это было низко, жестоко. А он все еще не закончил. Фальшиво улыбаясь, он вбил последний гвоздь в крест сомнений Дока. — Кэрол, милая. — Бейнон оттолкнул назад свой стул и встал, протянув одну руку так, будто собирался ее обнять. — Надеюсь, вы не станете думать о ней плохо, мистер Маккой. В конце концов, вы долго сидели под замком — это первая ваша разлука с тех пор, как вы поженились, не так ли? — а она — здоровая, полная энергии молодая женщина, на долю которой, пожалуй, выпало чересчур...

Кэрол издала приглушенный стон. Она стремительно подошла к нему и вдавила пистолет ему в живот. И комната содрогнулась от отрывистых выстрелов.

Бейнон дико завопил; странным образом, но это прозвучало подобно смеху. Он согнулся пополам и замер в позе человека, хлопающего себя по коленям; потом рухнул замертво, изрешеченный пулями, прежде чем его тело описало полный круг.

Пистолет выпал из руки Кэрол. Она стояла очень прямая, зажмурив глаза, и рыдала от бессилия:

— Он... он врал, Док! Подлый, м-мерзкий, грязный! Жаль, что я не могу убить его еще раз!

— Ну все, все. Не заводись! — Док обнимал ее, ласкал своими ладонями, все еще влажными от пота. — Я сейчас принесу тебе выпить, и...

— Он врал, Док! Т-ты веришь мне, да? Того, о чем он рассказывал, и в помине не было.

— Конечно не было, — сердечно сказал Док. — Я ни на секунду не подумал, что это было.

— Я... я просто вела себя с ним по-дружески. П-просто притворялась. У меня не было другого выхода. Я должна была вести себя доброжелательно, вызвать у него желание познакомиться со мной, а иначе он бы не...

Прошло какое-то мгновение, прежде чем Док осознал, что она говорит только про один-единственный аспект, осмысленный Бейноном: про ее то ли мнимую, то ли действительно имевшую место неверность. Вот все, что не давало ей покоя, все, что она отрицала. И это должно было означать, что больше отрицать было нечего.

Эта была успокаивающая мысль, и он яростно прижал ее к себе в каком-то порыве смущения. Потом осознал, что если та часть истории, которая не оспаривается, — вымысел, то другая часть должна быть правдой. И с трудом сдержался, чтобы не оттолкнуть ее.

— В-вот почему я не хотела приходить сюда, Док. Я... я боялась, что он скажет что-нибудь, н-нагородит кучу вранья, просто чтобы расквитаться со мной, и...

Док сел на стул и привлек ее к себе на колени. Ласково улыбаясь, он заставил ее выпить, ласково вытер ее слезы носовым платком.

— А теперь давай посмотрим на это вот с какой стороны, — сказал он. — Ты хотела вытащить меня на волю. Единственный способ, каким ты могла это сделать, — это скомпрометировать его, так что — да подожди же! — между вами должно было что-то произойти. В конце концов, если у тебя не было дубины, чтобы занести над его головой, то... — Он осекся. Выражение ее глаз остановило его. Он выдавил из себя смех, который прозвучал довольно естественно, потом встал, держа ее на руках. — Он очень умный человек. — Док улыбнулся. — Трудно им не восхищаться. Но, думаю, он достаточно поиздевался над нами со своими шуточками, так что, пожалуй, пора нам забыть об этом?

Кэрол чуть повеселела:

— Значит, ты все-таки веришь мне, Док?

— Верю тебе? — искренне проговорил Док. — Ну а с чего бы это я тебе не поверил, дорогая?

Он отнес ее наверх и уложил на кровать. Она вцепилась в его ладонь, когда он хотел выпрямиться, заставила его посидеть возле себя, пока она рассказывала, как скомпрометировала Бейнона. Это звучало убедительно. Док, похоже, был удовлетворен. Уговорив Кэрол, чтобы она попыталась заснуть, он снова отправился вниз и уволок тело Бейнона в подвал.

Это было минутным делом — захоронить труп в бункере для угля. После этого он встал у раковины, отскребая руки мылом с песком для механиков и вытирая их ветошью. Потом, погруженный в свои мысли, он остался стоять там — задумчивая тень почти в полной темноте подвала.

Кэрол. Почему он не может принять ее объяснения? Бейнон временами здорово выпивал. Кэрол приходилось наведываться к нему в номер, чтобы разговаривать с ним. И вот, играя на его слабости, она так его спаивала, что он отключался. И он все еще лыка не вязал рано утром на следующий день, когда она потихоньку выбиралась оттуда. Это было все, что от нее требовалось, не считая, конечно, того, что лифтер и портье видели, как она приходила и уходила. Это все — было более чем достаточно. Для такого заметного человека, как Бейнон, главы комиссии штата по помилованиям и условно-досрочному освобождению, — чтобы жена знаменитого уголовника на всю ночь оставалась у него в номере...

Больше ни в чем не было необходимости сомневаться, так что весьма проблематично, что имело место что-то еще. А что касается денежной взятки — ну, поскольку Бейнон увяз, не было никакого смысла отказываться от некоторого количества смазки.

Все сходится, думал Док. И все-таки он мог по пунктам разнести все это вдребезги. Его мысль работала и работала, двигаясь по кругу, и он отказывался верить каждый раз, когда уже готов был проверить.

Он был готов признать, что его шаткая вера объясняется личными пристрастиями. Как профессиональный преступник, он приучил себя к мысли, что никому не следует доверять до конца. И, как преступник, он научился увязывать супружескую неверность и предательство. Она свидетельствует либо об опасном изъяне в характере, либо о столь же опасном изменении в привязанностях. В любом случае женщина — большой риск в игре, где недопустим никакой риск. Так что... Внезапно Док разорвал мучительный круг своих размышлений, взглянув как бы со стороны на себя — встревоженного, одолеваемого сомнениями существа, которым являлся сейчас. Сравнив с тем обходительным, уверенным и непоколебимым Доком Маккоем. И его передернуло от этого сравнения.

«Так вот, все, хватит! — внушил он себе; мягко улыбнулся. — Больше — ни-ни, ни сейчас, ни после».

Кэрол вымыла кухню. Теперь она стояла у керосиновой плитки, отсыпая кофе в эмалированную кружку. Док подошел и обнял ее. Она повернулась нерешительно, чуть боязливо, и заглянула ему в лицо.

Док пылко поцеловал ее. Сказал полунасмешливо-полусерьезно:

— Мадам, вы отдавали себе отчет в том, что ваш муж — совершеннейший болван?

— Ах, Док! Док, милый! — Она прильнула к нему, спрятав свое лицо у него на груди. — Это я виновата. Я хотела рассказать тебе правду тогда, в самом начале, но...

— Но ты боялась, что я отреагирую именно так, как я отреагировал, — сказал Док. — Этот кофе хорошо пахнет. Как насчет того, чтобы съесть с ним несколько сандвичей?

— Хорошо. Но разве нам не нужно делать отсюда ноги, Док?

— Ну, — Док криво усмехнулся, — конечно, я не рекомендовал бы оставаться здесь на неопределенное время. Но, по-моему, никакой особой спешки нет.

Он неторопливо подошел к холодильнику, заглянул внутрь и вытащил запеченный окорок.

— Бейнон ведь не знал точно, когда мы появимся. А потому обеспечил, чтобы никто другой не наведывался к нему сегодня вечером.

— Наверное, мне не следовало его убивать, да, Док? Это усложняет нам жизнь.

Док расставил на столе тарелки и серебряные приборы. Выложил масло и хлеб. Сказал, что смерть Бейнона — прискорбное событие, но она была неизбежна; когда соучастник настолько раскисает, не остается ничего другого, как его ликвидировать.

— Не знаю, насколько это усложнит нам жизнь, возможно, совсем не усложнит. Но это определенно вынуждает нас менять наши планы.

Кэрол кивнула и сняла кофе с плиты.

— Хочешь налить мне сливок, дорогой? — спросила она. Потом: — Но как это их поменяет?

— Вот как я себе это представляю.

Док сел за стол и нарезал мяса им в тарелки.

— Нашу машину наверняка заметили, пока мы ехали сюда. По крайней мере, мы должны допустить, что это так. Опять-таки, чтобы обезопасить себя, мы не можем исключить возможность того, что кто-то нас видел. Может быть, какой-нибудь мальчишка, который ловил кролика у дороги, или сующая во все свой нос домохозяйка, которая располагала временем и биноклем...

— Могло случиться и такое, — согласилась Кэрол. — Тогда сменим наши шмотки. Оставим нашу машину здесь и поедем на машине Бейнона.

— Правильно. Попытаемся создать впечатление, что уехали куда-то втроем и что еще вернемся. Но, — Док отхлебнул кофе, — вот тут есть одна загвоздка. Мы не знаем, что за планы были у Бейнона и не назначил ли он кому-нибудь встречу. Судя по тому, что мы знаем, он, возможно, должен был встретиться или позвонить кому-то завтра утром или кто-то планировал навестить его здесь или позвонить сюда. Потом, есть еще скот — это серьезная наводка. Когда выяснится, что Бейнон исчез, не поставив в известность своего нанятого на неполный день помощника, — Док покачал головой, — нам придется съехать с дороги. Мы не можем рисковать даже на один момент дольше, чем это необходимо.

— Нет, не можем? — Кэрол нахмурилась. — Значит, мы должны залечь на дно?

— С чего ты так решила? У кого мы заляжем на дно?

— Ну, я просто подумала, что если — ведь у тебя, кажется, была хорошая подруга в той стороне? Я имею в виду, недалеко от Мексики. Ну, ты понимаешь, та старуха — Ма Сантис.

Док с сожалением сказал, что нет: Ма Сантис живет совсем в другой стороне Мексики, там, где Южная Калифорния. По крайней мере, ходили слухи, что она там, хотя, похоже, никто не знал точно, где именно.

— Я даже не знаю, жива ли она, но сдается мне, что, скорее всего, нет. Когда ты так известна, как Ма Сантис и ее ребята, ты ведь еще долго мерещишься людям, спустя годы после того, как умерла.

— Ну что ж! Если нет места, где мы могли бы залечь на дно...

— Полагаю, нам лучше находиться в движении. — Док отодвинул тарелку и встал. — Мы можем обговорить это, пока будем собираться.

Они помыли посуду и убрали ее. Переоделись в старомодную одежду. Что касается разговоров — обсуждения их планов, — то их было очень мало. Решение было принято за них, они оба ясно это понимали. Им придется двигаться гораздо быстрее, чем они собирались, и неразумно будет пользоваться автострадой. Им оставалось только одно. Не считая того, что они прибрались на кухне и расправили покрывало на кровати, они ничего не сделали, чтобы устранить следы своего недолгого пребывания в доме. Правда, Док предложил протереть все, чтобы удалить отпечатки их пальцев, но это была шутка, и Кэрол с готовностью улыбнулась ей. Преступники вовсе не так осторожны в отношении отпечатков пальцев, как это принято думать. По крайней мере, крупные воротилы, которые относятся к преступлению как к профессии, требующей высокой квалификации. Они знают, что опытный специалист по дактилоскопии может проработать весь день в своем собственном доме и не отыскать ни одного распознаваемого отпечатка своих собственных пальцев. Они также знают, что отпечатки пальцев, как правило, являются лишь подкрепляющей уликой; что, скорее всего, их заподозрят в совершении преступления и объявят в розыск задолго до того, как установят их причастность к этому делу по отпечаткам пальцев — если это вообще произойдет.

Док заправил машину Бейнона бензином из бочки в гараже, а также наполнил две канистры емкостью по пять галлонов, которые поставил в заднюю часть салона. Он выкатил машину во двор, и Кэрол загнала внутрь автомобиль с открывающимся верхом; а потом они отправились в путь.

После двухчасовой езды они достаточно отъехали от проселочных дорог и вернулись на автостраду. Остановились там ненадолго, чтобы свериться со своими картами дорог и выбрать оптимальный маршрут до Канзас-Сити. Город находился далеко на севере, скорее дальше, чем ближе от их конечного пункта назначения. Но это, конечно, было и его преимуществом. От них меньше всего ожидали, что они отправятся именно в это место. И как отправная точка оно не давало никакого ключа к разгадке того, куда они направляются.

По их плану им предстояло бросить машину в Канзас-Сити и сесть в поезд, идущий на запад. Они знали, что этот план далеко не идеален. На поезде ты ограничен в своих перемещениях. Ты принадлежишь к относительно небольшой группе людей, и, соответственно, тебя легче вычислить. И все-таки альтернатива была только одна — лететь самолетом, и поезд все-таки подходил им больше. Ночь была прохладная, а то, что они на большей скорости мчались на север, делало ее еще холоднее.

В неотапливаемой машине Кэрол дрожала и теснее прижималась к своему мужу. Он похлопывал ее покровительственно, заметив: как жаль, что им пришлось оставить автомобиль с открывающимся верхом.

— Это была чудесная машина. Наверное, ты долго ее выбирала, а?

— О. — Маленькое плечико Кэрол потерлось о его плечо. — Это очень мило с твоей стороны — сказать такое, Док, — добавила она. — Даже просто подумать о том, что я испытываю разочарование или неудобство в такое время, как сейчас.

Док сказал, что тут нет ничего особенного: это выходит совершенно естественно у любого чудесного во всех отношениях человека вроде него. Кэрол укорила его, легонько ущипнув.

Они ехали уютно устроившись плечо к плечу, и каким-то образом, несмотря на то что температура падала, в машине, казалось, становилось теплее. Кэрол успокоилась и приободрилась. Док оставался Доком — ласковым, забавным, успокаивающим, излучающим передающееся другим людям добродушие, которое объяснялось его абсолютной уверенностью в себе.

Так было в прошлые ночи. Хорошие ночи (всегда кажется, что хорошее было в прошлом) до тюремной отсидки Дока. Кэрол не смогла бы сказать, что именно нарушило эту благостную атмосферу. Но постепенно она обнаружила, что отстраняется от Дока, сдвигаясь в сторону своего сиденья. Она начала задумываться над словами Дока, над интонацией его голоса, сменой выражений на его красивом неброской красотой лице.

То ли Док заметил перемену, то ли нет, то ли знал, что является тому причиной, то ли нет... Но что характерно и очень правильно: он не всегда позволял себе знать, что думает или чувствует. Он пришел к некоему решению и решил придерживаться некоей линии поведения. Если нельзя преодолеть препятствие, не следует обращать на него внимание. До тех пор, пока это возможно. Или до тех пор, пока сама собой не наклюнется более удачная линия поведения.

За пару часов до рассвета он заправил машину из двух канистр. Снова отправившись в путь, он наконец спросил Кэрол, не встревожена ли она чем-то.

— Если я сделал или сказал что-то...

— Нет, — ответила она. — Наверное, дело в том... Ладно, не важно! Не обращай на меня внимания, Док.

— Конечно же я буду обращать на тебя внимание, — сердечно сказал Док. — Сейчас и в любое другое время. Так что давай разберемся с этим делом, что бы это ни было.

— Ну, вообще-то это пустяк, но... — Она заколебалась, посмеиваясь нервно и виновато. — Наверное, мне просто пришло в голову, что если ты... если ты настроен определенным образом, я, вероятно, не узнаю об этом.

— Да? — Его голос устремился вверх. — Я не уверен, что понимаю.

— Я говорю про Бейнона!

— Про Бейнона? — Он с любопытством посмотрел на нее. — Но что о нем говорить? Ты все объяснила. Я поверил тебе. Все разрешилось.

Снова над машиной сомкнулась тишина. Они мчались по тоннелю, который фары высвечивали в ночи, и черные стены сходились позади них. Время и пространство существовали лишь в каждый конкретный момент. Позади и во все стороны от них была одна темнота.

Док подвинулся в кресле и достал из кармана сигареты. Он закурил две из них и передал одну ей. И через некоторое время после того, как с этим было покончено, она снова придвинулась ближе к нему.

Он притянул ее еще ближе. Вытащил из-под себя нижнюю часть полы пальто и обернул ею колени Кэрол.

— Так лучше? — спросил он мягко.

— Лучше. — Она кивнула. Потому что так оно и было. Стало теплее. Друг или враг, по крайней мере, с ней кто-то был, и это было лучше, чем совершенное одиночество.

— Я понял, о чем ты говорила, — продолжал он негромко. — Я просто не знал, как на это ответить. Или что с этим делать.

— Я понимаю, Док.

— Это ставит меня в безвыходное положение. Если я соглашусь, это притворство. Если нет — это также повод для беспокойства. Понимаешь, дорогая? У тебя просто не должно быть таких мыслей. Это глупо, и это опасно, и... ты понимаешь это или нет?

— Я понимаю. — Она кивнула; а потом отчаянно, почти срываясь на крик, спросила: — Значит, все в порядке, Док? Честно? Ты не сердишься и у тебя нет никаких подозрений? Все так, как было всегда?

— Я уже сказал об этом. Я сделал все, что в моих силах, чтобы показать тебе это.

— Но ты в любом случае мог это сделать! Ты мог быть слаще меда и все это время замышлять... замышлять...

— Кэрол, — сказал Док успокаивающе. — Моя бедная милая девочка.

Она отрывисто всхлипнула, вздохнула и заснула у него на плече.