Онлайн чтение книги Последняя камелия The Last Camellia
Глава 8. Флора

В час миссис Диллоуэй встретила меня в гостиной.

– Здравствуйте, мисс Льюис, – поздоровалась она из дверей.

Неужели это в самом деле домоправительница? Она выглядела как моя ровесница. Ее светло-русые волосы были убраны назад в аккуратный узел, так что не выбивался ни один волосок. Лицо ее с высокими скулами и чувственным ртом казалось царственным. В ней чувствовалась чопорность, но одновременно и теплота. Я задумалась, сможем ли мы быть друзьями.

– Здравствуйте, – ответила я.

Она с любопытством посмотрела на меня и улыбнулась:

– Вы ожидали увидеть кого-то другого?

– Нет, нет, – забормотала я. – Это просто так, так…

– Я знаю, о чем вы подумали, – сказала она с мимолетной улыбкой. – Я слишком молода для домоправительницы такого большого хозяйства. Но могу вас уверить: я вполне подхожу для этого места. Ее светлость, да упокоит Господь ее душу, не желала никого другого, чтобы вести хозяйство.

– Разумеется, – ответила я. – Ничуть в этом не сомневаюсь.

Лицо миссис Диллоуэй смягчилось – искренняя попытка замять неловкое начало.

– Что ж, – сказала она, – я рада, что вы наконец прибыли. А то еще один день присмотра за детьми мог бы вогнать меня в гроб. – Она снова улыбнулась и повернулась к лестнице. – Хорошо, что теперь вы займетесь этой работой.

Лампа над нашей головой задребезжала, и тут же загремели шаги по лестнице. Я вцепилась в край стола, чтобы совладать с собой.

– Напоминает топот носорогов, – нервно заметила я.

– Носороги так не топают, – пробормотала миссис Диллоуэй и крикнула несущимся по лестнице сорванцам: – Дети! Вам известно, что ваш отец не позволяет бегать по дому! Мистер Эббот, немедленно слезьте с перил.

Из-за угла показался светловолосый мальчик.

– Мистер Эббот, – продолжала миссис Диллоуэй, – пожалуйста, подойдите и познакомьтесь с вашей новой няней, мисс Льюис.

– Нам не нужна новая нянька! – завопил из-за спины брата другой мальчик, этот черноволосый сорванец был помоложе.

– Мистер Николас, так не положено говорить о мисс Льюис, которая проделала столь долгий путь, чтобы вас увидеть. Пожалуйста, будьте вежливы и поздоровайтесь с ней.

Николас высунул язык и плюхнулся в кресло у окна.

– Не хочу с ней здороваться. И вы меня не заставите!

Миссис Диллоуэй бросила на меня сочувственный взгляд.

– Мисс Кэтрин и мисс Джейн?

Появилась темноволосая серьезная на вид девочка, она держала в руке грязную растрепанную куклу. За ее спиной пряталась светленькая малышка.

– А вы поздороваетесь с мисс Льюис?

Я опустилась на колени перед девочками и смущенно улыбнулась.

– Здравствуй, – сказала я старшей. – Скажи, сколько тебе лет?

– Десять, – ответила она. – А Джени два. – Она недовольно вздохнула. – А ты нам вовсе не мама.

– Я вас оставлю, – сказала миссис Диллоуэй и, улыбаясь, направилась к двери.

Эббот плотно скрестил руки на груди.

– Я приехала, чтобы заботиться о вас, и надеюсь, мы подружимся, – нервно проговорила я и направилась к дивану. Мне было неприятно притворяться перед этими детьми, особенно после того, что они пережили. Я ведь знала, что вряд ли пробуду здесь долго. Но мне требовалась их помощь, чтобы отыскать в саду ту камелию. – Думаете, мы сможем подружиться?

– Я не дружу с девчонками, – пискнул Николас.

– И я тоже, – присоединился Эббот.

Я сложила руки на коленях и вздохнула. Старые часы на стене повторяли свое «тик-так».

– Ладно, – сказала я. – Понятно.

– А я буду с тобой дружить, – проговорила ласковым голоском Джени, растопив ледяное молчание.

Она подошла, забралась ко мне на колени и начала гладить меня пухлой ручкой по щеке. Я не удержалась от улыбки.

– Спасибо, – сказала я малышке.

Кэтрин раздраженно пожала плечами и хмыкнула:

– Джени не понимает, что несет. Она еще маленькая.

– Нет, – запротестовала крошка, – я большая.

– Кэтрин права, – проговорил Николас. – Джени даже не помнит маму.

Джени посмотрела на меня, а потом перевела унылый взгляд на себя.

– Ничего, милая, – шепнула я ей и обратилась к старшим детям: – Как вы уже знаете, я приехала из Америки. У нас там более свободные нравы, поэтому я спрошу вас: должна я называть вас «леди» и «лорд»? Дело не в неуважении, но это звучит как-то нелепо и слишком официально. А вы ведь дети.

– Ну, я, например, терпеть не могу этого титула, – сказал Эббот, наконец убрав руки с груди.

– И я тоже, – проговорил Николас вроде бы с облегчением, но потом на мгновение задумался. – Можете называть меня Николасом Великим? Я читал в книжке про одного смешного человека, которого так звали.

– Что ж, значит, Николас Великий, – улыбнулась я.

– А меня называйте леди Кэтрин, – с раздраженным видом промолвила Кэтрин. – А няня нам не нужна. Мы сами о себе позаботимся.

Эббот усмехнулся:

– Это мистер Бердсли устроил ваш приезд, верно?

– Да, – ответила я. – Полагаю, он.

– Мистер Бердсли – противный старый болван! – заявил Николас, скрестив на груди руки.

– А теперь, Николас, – сказала я, изо всех сил сдерживая смех, – то есть Николас Великий, – его улыбка выявила отсутствие переднего зуба, – я не думаю, что это очень красиво – звать мистера Бердсли… – Я зажала рот рукой, но не смогла удержать вырывающийся смех, – болваном.

Николас улыбнулся:

– Вы и сами считаете его болваном, ведь так?

Все затихли в ожидании моего ответа. Я взглянула через плечо посмотреть, нет ли поблизости миссис Диллоуэй; ее, к счастью, не было. Тогда я, улыбаясь, снова посмотрела на детей.

– Думаю, можно сказать, что он обладает некоторыми чертами болвана.

Дети рассмеялись – кроме Кэтрин, которая нахмурилась, сосредоточенно рассматривая ленты в своих волосах.

Джени, сидевшая у меня на коленях, посмотрела на меня и хихикнула:

– Болван!

Я улыбнулась. Да, придется нелегко, но пока все идет нормально.

Позже в зале для прислуги миссис Диллоуэй проинструктировала меня:

– Дети пьют чай в три. Сразу после этого Николас и Эббот берут уроки верховой езды, а Кэтрин и Джени – уроки фортепиано.

Я кивнула, а она направилась в коридор.

– Позвольте спросить: почему Кэтрин не позволяют ездить верхом с братьями? – спросила я сидевшую рядом со мной Сэди.

Та вздохнула.

– Лорд Ливингстон против. С тех пор, как умерла леди Анна.

Я понизила голос:

– Она погибла, катаясь верхом?

– Нет, нет, – ответила Сэди. – Что вы, если бы катаясь верхом! – Она сжала бусы у себя на шее и вздохнула. – С тех пор как она умерла, лорд Ливингстон стал совершенно другим человеком.

– Как это?

Сэди осмотрелась по сторонам, словно опасаясь, что среди чашек, выстроившихся на полке, могли прятаться шпионы.

– Он совсем переменился. Замкнулся в себе. Ну, пожалуй, он всегда был замкнутым, но теперь совсем другое дело – стало гораздо хуже. Я бы сказала, в день, когда умерла леди Анна, дети потеряли обоих родителей. Он не обращает на них никакого внимания. Жаль.

Я придвинулась поближе к Сэди.

– А как она умерла?

Девушка пожала плечами.

– На самом деле никто не знает. Ее тело нашли там. – Она махнула рукой, помолчала, а потом понизила голос до шепота: – В саду.

Я прикрыла рот рукой.

– Ужасно. Наверное, лорд Ливингстон очень ее любил.

Сэди как будто боролась с собой. Она откусила булочку и, не успев прожевать, сказала:

– Наверное, можно и так сказать, но леди Анна не была здесь счастлива. Никогда. Ей никогда не нравились болота, уединение. Она скучала по Америке. Конечно, лорд Ливингстон пытался сделать ее счастливой. – Девушка указала на окно. – Он привозил всевозможные растения, деревья и кусты, какие только можно себе представить. И редкие. Надо было видеть, как тут дефилировали садовники с цветами из дебрей амазонских лесов. – Она вздохнула. – И этот сад… Лорд Ливингстон помог ей отыскать все камелии. Боже, как она любила камелии! Когда дело касалось сада леди Анны, никакие траты не принимались в расчет. Но знаете, он все равно не мог сравниться с ее садом в Америке. – Сэди кивнула своим мыслям. – Никогда не забуду ее лица в дни, когда она получала оттуда письма. Можно было подумать, что у нее вот-вот разорвется сердце.

– И она никогда не ездила домой?

Девушка покачала головой:

– Леди Анна была из богатой семьи. Насколько я знаю, его светлости нужно было состояние, чтобы сберечь это поместье. А ее отец хотел, чтобы она жила как можно дальше от Чарлстона.

– Почему?

– Поговаривали, что она влюбилась в парня, который был беден. Они не могли быть вместе. Поэтому ее послали в Англию. Но лорд Ливингстон не понимал, что нельзя держать жену, живую женщину, под замком. Даже в компании редчайших цветов. Она тосковала по жизни в Чарлстоне, но лорд Ливингстон и слышать об этом не хотел. А когда родились дети, ее приговор был подписан. Она уже не могла уехать. И, думаю, это ее и сломило.

– Неудивительно, что дети так горюют, – сказала я, качая головой. – Сколько им, наверное, пришлось пережить!

Сэди кивнула.

– Ты говоришь, ее нашли в саду?

– Да. В то утро между ней и его светлостью произошла ссора. Тяжелая ссора. Я знаю, потому что скребла полы рядом с гостиной. Леди Анна выбежала, и я видела, что она плачет. Она попила чай на террасе с этим ужасным садовником мистером Блитом, а потом отправилась на прогулку в сад. Там ее вечером и нашли.

– Что же случилось? – с волнением спросила я.

– Никто не знает, – приглушенным голосом произнесла Сэди. – Но мне никогда не нравилась вся эта история. Его светлость немедленно уволил мистера Блита. – Она вздохнула. – Одному Господу известно, что произошло в этом саду. Бедная леди Анна, она…

– И на этом все, Сэди, – из дверей послышался голос миссис Диллоуэй.

Как долго она там стояла? Ни я, ни Сэди ее не заметили.

– Да, мэм, – быстро ответила девушка, покраснев. – Я только рассказывала мисс Льюис о…

– Да, я знаю, что вы обсуждали с мисс Льюис – то, о чем ты не должна говорить. А теперь тебе пора начинать уборку. Пора собирать белье для стирки. Пожалуйста, займись этим.

– Да, мэм, – сказала Сэди, вскакивая.

Миссис Диллоуэй неодобрительно посмотрела на меня и повернулась на каблуках.

Позднее в зале для прислуги (на самом деле это был совсем не зал, но так называли людскую; там вдоль одной стены стоял длинный стол со скамьей, а вдоль другой – ряд стульев) Сэди спросила:

– А как там, в Америке?

– О, я бы сказала, прекрасно, – ответила я.

– Я всегда недолюбливала американцев, – сказала миссис Марден, бросив на меня взгляд. – Но мне нравится их акцент. У леди Анны было такое же произношение. – Кухарка нахмурилась, словно вспомнив что-то неприятное. – Насколько я поняла, в Америке не едят рагу?

– Простите, я не совсем вас понимаю, – встревожилась я.

– Сегодня ты почти не прикоснулась к обеду, – усмехнулась она.

– Извините, у меня как-то нет аппетита с тех пор, как я покинула дом.

Кухарка была крупная: рослая и полная. У нее была короткая стрижка, а когда она улыбалась, что случалось не часто, был виден ее кривой передний зуб.

– Если тебе не нравится моя стряпня, можешь так и сказать. Нечего ходить вокруг да около.

– Я вовсе не это хотела сказать, мэм, – вспыхнула я и, чтобы оправдаться, указала на хлебную доску на столе. – У вас прекрасная выпечка.

Миссис Марден удивленно изогнула брови.

– А тебе-то откуда знать?

– Я разбираюсь в выпечке. Я выросла в булочной.

– Боже, боже, – проговорила она, словно мое замечание подлило масла в огонь. – В Ливингстон-Мэноре поселилась дочка пекаря.

Миссис Диллоуэй прокашлялась.

– Миссис Марден, возможно, она сумеет дать вам несколько дельных советов по поводу ваших лепешек.

Усмехнувшись, кухарка вернулась к своей миске.

В дверях зала для прислуги появился большой мужчина с темными волосами и выпирающим кадыком. Он был так высок, что ему пришлось наклониться, чтобы войти. Он остановился у раковины у окна, чтобы помыть руки, прежде чем сесть за стол. Ища мыло, он встретился со мной глазами, но, не улыбнувшись, отвернулся. С его рук потекла грязноватая вода.

– Мисс Льюис, это мистер Хэмфри, шофер лорда Ливингстона, – представила его миссис Диллоуэй, когда он сел и начал есть, помогая себе куском хлеба. – Мистер Хэмфри, мисс Льюис – наша новая няня.

Он кивнул и спросил:

– И что вы думаете о них?

– Простите? – не поняла я.

– О детях, – пояснил он, твердой рукой намазывая маслом толстый ломоть хлеба. Под ногтями у него оставалась грязь, которую не удалось выскрести.

– Ах да. Я надеюсь, они привыкнут ко мне после всего, что им пришлось пережить.

Жуя, он пробурчал что-то невнятное.

– Следите за старшим, – сказал шофер, когда приступил к чаю. – Говорю вам: это просто черт с вилами.

– Не знаю, пока я бы так не сказала.

– Говорите, что хотите, – хмыкнул он, – но этот мальчишка – воплощение дьявола.

– Мисс Льюис, – вмешалась миссис Диллоуэй, – мистер Хэмфри просто сердится, полагая, что это Эббот проколол ему шину на прошлой неделе.

– Что заставляет вас думать, что это сделал он?

Мистер Хэмфри откинулся на спинку стула.

– Я узнаю виновного по лицу. К тому же вы, наверное, видели его ухмылку, когда мне пришлось поставить на шину заплатку.

– Возможно, вы неправильно его поняли, – сказала я. – И его братьев, и сестер тоже. В конце концов, они ведь недавно потеряли мать.

В помещении воцарилась тишина, и я ощутила, как мои щеки покраснели.

– Мисс Льюис, – начала миссис Диллоуэй, – если у вас нет аппетита, почему бы мне не показать вам дом?

Я кивнула:

– Это было бы здорово. Спасибо.

Мы поднялись по лестнице и миновали дверь в фойе. Миссис Диллоуэй сразу подошла к золоченому канделябру на дальней стене и потерла его рукавом.

– Ох уж эта Сэди! – буркнула она. – Вечно забывает про эти штуки. – Домоправительница сделала шаг назад, рассматривая канделябр, и нахмурилась. – Лорд Ливингстон не любит, когда на предметах заметны отпечатки пальцев.

Я оглядела фойе, занимавшее по высоте все три этажа. Стены были обшиты резными деревянными панелями и украшены картинами, изображавшими конные прогулки, охоту на лис и другие сцены из жизни помещиков прошлых веков. Мне вдруг вспомнился Десмонд, и я подумала, что он, наверное, вырос в подобном доме.

– Неплохо, а? – с гордостью проговорила миссис Диллоуэй.

– О да, – ответила я.

– Помню мой первый день здесь. Тогда я подумала, что в жизни не видела ничего прекраснее.

– Понимаю, – в восхищении согласилась я. – Это так не похоже на места, откуда я приехала.

– Вы полюбите это место, как полюбила его я, – доверительно произнесла домоправительница.

Я посмотрела на портрет сурового мужчины с собакой у ног и подумала о папе с его простой улыбкой и розовыми щеками.

– А мистер Ливингстон, хм, то есть лорд Ливингстон, какой он?

Миссис Диллоуэй с нежностью посмотрела на портрет.

– Он сложный человек. Он…

Передняя дверь распахнулась, и в фойе ворвался большой желтый лабрадор. Его светлую шерсть покрывал толстый слой грязи. Пес завилял хвостом и положил к моим ногам резиновый мячик. Через мгновение робко появились Эббот и Николас в заляпанных грязью штанах.

– Мистер Эббот! Мистер Николас! – возмущенно воскликнула миссис Диллоуэй. – Где вы были?

– Мы просто вывели Ферриса на прогулку в розовый сад, мэм, – ответил старший из братьев.

– Мальчики, ваш отец запретил это, – продолжала домоправительница. – Почему вы не слушаетесь?

– Это все Феррис, – сказал Николас. – Он убежал. И нам пришлось преследовать его.

Миссис Диллоуэй сняла с рубашки Эббота розовый лепесток, приставший туда вместе с грязью. Для розы он казался слишком большим.

– Вижу, вы были со мной не вполне искренни, – проговорила она, рассматривая лепесток. – Вы снова были у камелий?

У камелий.

Мальчик виновато кивнул.

– Мистер Эббот, вам двенадцать лет. Вы лучше меня это знаете. Живо наверх и принять ванну. И вы тоже, мистер Николас. Времени как раз хватит, чтобы помыться и до ужина убрать в фойе. Вам очень повезло, что у мисс Льюис и у меня такое доброе сердце и мы не сообщим об этом вашему отцу. А теперь поторопитесь!

Мальчики взлетели по лестнице наверх, и миссис Диллоуэй вздохнула.

– Нужно заставить мистера Хэмфри мыть Ферриса. Если он так хочет держать собаку, то должен ухаживать за ней. Я говорила лорду Ливингстону, что эта затея с собакой к добру не приведет, но мистер Хэмфри уговорил его. – Она снова вздохнула. – Ступайте к детям. Проследите, чтобы помыли за ушами и чтобы их одежду выгладили к ужину. Я представлю вас лорду Ливингстону в шесть часов в столовой. Прислуга не ест вместе с членами семьи, но для няни делают исключение.

– Да, мэм, – ответила я, поднимаясь по лестнице.

На площадке было прислонено к перилам что-то большое, накрытое белой простыней. Я приподняла угол и увидела портрет женщины, сжимающей в руке розовый цветок. Ее печальные глаза буквально впились в мои, и меня поразило, как художник сумел передать выражение ее лица: женщина словно кричала: «Пожалуйста, спасите!» Содрогнувшись, я поскорее накинула простыню обратно на холст, пока никто не увидел.