Онлайн чтение книги Загадка Красной вдовы The Red Widow Murders
Глава 17. НЕОПРОВЕРЖИМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО?

— Боб сказал, что вы будете проверять его на наличие отпечатков пальцев, — продолжила Джудит. Она завороженно смотрела, как сквозь стекло, подсвеченная светом камина, зловеще мерцала ядовитая жидкость. — Поэтому мы завернули его в платок.

— Хорошо, мисс! — Мастерс постарался подпустить в голос побольше признательности. Он поднес шприц поближе к свету. — Но могу поклясться, на нем нет никаких отпечатков. Пятна. Тальк с перчаток за пять фунтов. А тут…

Г. М. подошел к Мастерсу и взял шприц, затем сел на стул и сложил платок в несколько раз. Положил платок на колено. Неожиданно ловко и тонко действуя своими толстыми пальцами, он выдавил из шприца две капли жидкости. Понюхал ее, затем попробовал.

— Кураре, — сказал он. — Порошок в спиртовом растворе. Очень просто: соскребите яд с оружия, разотрите его хорошенько, затем растворите в медицинском спирте. Вот то, что вам нужно, Мастерс.

— Вы имеете в виду, что Бендеру сделали укол?

— Дело не в этом, — поморщился Г. М. — Почему шприц не использовали для убийства Гая? Почему бы не впрыснуть ему немного яда и не оставить его умирать? Тогда убийца действовал бы в русле легенды о проклятой комнате. Зачем убивать Гая молотком? Создается впечатление, что убийство не было продумано заранее. Убийца не принес молоток с собой. Он уже был там — лежал на кровати, куда Мастерс положил его после того, как открыл окно. Но откуда он узнал о молотке?

— Он бы знал о молотке, — очень тихо сказал Мастерс, — если бы сам принес его туда. Но сейчас давайте о другом. Сэр, все опять перевернулось с ног на голову! Как вы не понимаете? Чтобы умертвить Бендера с помощью шприца для подкожных инъекций, убийце не обязательно было находиться в комнате. Он мог впрыснуть Бендеру более слабый раствор яда еще до того, как тот покинул столовую…

— Впрыснуть куда ? — спросил Г. М.

Возникла пауза, во время которой Г. М. снова завернул шприц в платок и отдал его Мастерсу. Затем продолжил:

— Я не сказал ни слова о том, что шприц — орудие убийства Бендера. Я только спросил — в надежде, что вы, наконец, поймете, — почему его не использовали, чтобы убить Гая? Подключи то, что я называю творческим здравомыслием. Гай тайно спускается ночью за алмазами. Убийца — давайте проявим воображение и назовем его Сансоном — крадется за ним со шприцем в руке. Неожиданно — оказавшись с Гаем лицом к лицу или все еще находясь у него за спиной — Сансон понимает, что, составляя свой план, он что-то не учел. А если Гай поднимет шум, когда почувствует, что его укололи, и перебудит всех в доме? Ладно! Провидение оставило ему молоток на кровати. Осталось лишить Гая сознания одним ударом, затем впрыснуть яд; кураре сделает все остальное. Но Сансон поступает иначе. Ему хватило молотка. Ну, что скажете?

Мастерс пожал плечами:

— Я не понимаю, сэр. Может, ему помешали?

— Возможно, — задумчиво сказал Г. М. Он смотрел на огонь. — Хотя у Сансона нашлось время для еще нескольких хороших ударов. Скорее всего, именно осознание того, что он что-то не учел, заставило его изменить план. Предположим, Сансон «выключает» Гая; синяк может вообще не проявиться, или на него не обратят внимания. Дальше он вводит яд, скажем, под кожу головы, где след от инъекции не будет заметен под волосами. Хорошо. Следующим утром прибывает старший инспектор Мастерс, видит тело. И что он думает? Мастерс, отвечай!

Мастерс нахмурился:

— Ну, сэр, тогда я сам думал, что Гай и есть…

— Совершенно верно. Ты был убежден, что Гай убил Бендера; все мы подозревали его. Ты бы сказал, и на твоей стороне была бы логика: «Убийца или совершил самоубийство, или попался в свою же адскую ловушку. Спасибо, Господи, дело закрыто». Неужели ты бы стал продолжать расследование, имея на руках замечательную версию, в которой Гаю отводилась главная роль? Не стал бы… И ад меня побери, Сансон все отлично понимал.

— Тогда мы имеем дело с очень странным убийцей. — Мастерс шмыгнул носом. — Он не удовлетворился тем, что свалил вину на другого!

Г. М. снова стал невозмутимым Буддой. Он равнодушно сказал:

— Бывает. Хватит о нем. Пойдемте поговорим с доктором Пелемом. А вы, мисс, побудьте пока здесь. Я скажу вашему брату, что вы хотите с ним поговорить. Он знает о шприце? Хорошо. Мастерс, позаботьтесь о нем.

Дружелюбная атмосфера окутывала кабинет, как густой сигарный дым. В самом большом кресле удобно устроился доктор Уильям Пелем, пухлый седовласый коротышка с добродушным лицом и манерами премьер-министра. У доктора Пелема был талант вести разговор так, что любой, даже самый нелюбезный, собеседник тратил на него последние крохи вежливости. В пальцах у него дымилась гаванская сигара, под рукой стоял стакан хереса. Единственным, да и то косвенным, свидетельством его профессиональной принадлежности были очки на черном шнурке, которыми он постукивал по подлокотнику, отмеряя такты своей гладкой речи. Его собеседником был сидящий напротив Алан. Иногда доктор Пелем мог быть слишком напыщенным, но он знал свое дело. Алан, который встал, чтобы обнести сигарами пришедших, настолько подпал под обаяние врача, что не обратил внимания на просьбу Джудит, переданную ему Г. М. И именно доктор Пелем мягко выпроводил Алана из кабинета. Когда он ушел, доктор Пелем надел очки, затянулся и откинулся в кресле. На его уютном румяном лице было написано дружелюбие.

— А, Мерривейл! — Он поднял свои темные брови. — Весьма рад вас видеть. Даже при таких печальных обстоятельствах. — Его лицо на секунду потемнело, но тут же опять посветлело, будто он снова вспомнил, что весьма рад видеть Г. М. — Мы черт знает сколько лет не виделись. Если не ошибаюсь, со времени дела Грандаби, во время которого я в вашем лице получил полную поддержку моим предположениям. Вас никогда не видно на собраниях ассоциации.

Г. М. сел.

— Ну… я старомоден, Билл. Зато у вас достало здравого смысла двигаться в ногу со временем и болезнями. Все становится ясно, стоит только посмотреть на нас. — Г. М. уставился на свои мятые брюки, затем сделал жалкую попытку поправить галстук, заколотый слишком высоко. — Вы воздействуете на людей одной только своей элегантностью. Мне такое недоступно. Ты видел Мантлинга. С ним все в порядке?

Пелем закрыл один глаз.

— Ерунда, — сказал он. — Не верю ни одному вашему слову, старый лис. — Он улыбнулся. — Арнольд уверял, что я ничего не найду, но кое-кто настоял на моем приходе. Мантлинг? Ничего серьезного. Естественно, легкий невроз, с которым ничего не стоит справиться, а что до остального…

— Главное слово здесь, — без выражения сказал Г. М., — «естественно». Именно с ним проблемы у твоих пациентов: ты и в целом мире не найдешь полностью здорового человека, и в то же время никто не предъявит тебе обвинения, если ты ненароком сведешь человека с ума, совершишь, так сказать, ментальное убийство. Но как бы то ни было, я доволен. Билл, мне нужно твое мнение по поводу настоящего, физического убийства. Ответь мне на один вопрос, будь другом. Если бы Мантлинг предстал перед судом по обвинению в убийстве собственного брата и если бы у нас были неопровержимые доказательства того, что убил именно он, ты бы повесил его?

Г. М. говорил ровным тихим голосом, но Терлейн похолодел. Неприметное на первый взгляд продвижение Г. М. в расследовании, его медленный путь через туман неведения и ошибок — все это вылилось в настоящий ужас. Что-то жуткое всколыхнулось в доме — то, что присутствовало здесь с восемнадцатого века. Что-то неуловимое, как кровное родство, передающееся из поколения в поколение. У истока его, возложив руки на серебряную шкатулку, стояла торжествующая накрашенная ведьма, за ее спиной полыхал Париж времен революции; а щупальца его протянулись к Алану Бриксгему, лорду Мантлингу, идущему на эшафот за убийство. Страх, воцарившийся в комнате, привел с собой физически ощутимый холод. Даже Пелем поежился. Он выпрямился в кресле, осторожно положил сигару на край пепельницы и открыл рот для ответа…

— Нет, вы бы не повесили его, — сказала Изабелла Бриксгем. — Вы бы не повесили его, правда? — В ее голосе звучала мольба, сменившаяся уверенностью. — Конечно нет. С ним же ничего не случится? Я имею в виду, по-настоящему плохого?

Вид у нее был жалкий. Казалось, что-то внутри гложет ее и заставляет проявить решительность; ей необходимо было что-то сказать, потому что иначе ей не найти покоя. К ней вернулось достоинство, каким она обладала прошлым вечером, до смерти Бендера. Терлейн поискал слово для описания выражения ее водянистых глаз. Безразличное? Не совсем. Загнанное? Слишком искусственно. Подобный эпитет предполагает многословные и не всем понятные печали, он подходит для белого стиха, но не может выразить ту решительную и горькую искренность, которой светилась Изабелла. Она стояла прямая как палка, с седыми волосами, уложенными в опрятные волны по сторонам длинного лица. Рот кривился презрением, возможно к самой себе.

— Мне сказали, что вы здесь. — Она повернулась к Г. М., затем к Мастерсу. — Мне нужно было с вами встретиться. С ним же ничего не случится?

— С Аланом? Обещаю вам, мадам, — спокойно сказал Г. М., — ничего с ним не случится. Клянусь Господом, все будет в порядке.

Она, казалось, успокоилась и села на предложенный стул. Но странно: губы ее стали кривиться сильнее.

— Я решила вам рассказать. Иначе мне не будет покоя. Я иногда думаю, что никогда больше не засну… Я знаю, кто вы такой, — она посмотрела на Пелема, — и могу догадаться, зачем вы здесь. Но в настоящий момент дело касается полиции. Не перебивайте меня. Дайте мне сказать то, что я должна сказать. Прошлой ночью я солгала вам — насчет Гая. Он попросил меня свидетельствовать, что он не отлучался из моей гостиной, и я не смогла отказать, потому что я любила Гая; очень любила. Но вы же знаете, что он отлучался… — Она шевельнула рукой. На ней было черное платье тонкой материи, которое не скрывало выпирающих острых костей. — Гая убил мой племянник Алан.

Еще я знаю, что он перерезал горло той собаке — я видела нож, которым он совершил преступление, он так его и не отмыл. Но убить собаку и убить родного брата — совсем не одно и то же.

Г. М., не спускавший с нее глаз, не оборачиваясь, яростно махнул рукой остальным, собравшимся у него за спиной.

— Вы видели, как он убил Гая, мадам?

Ее лицо посерело еще больше.

— Нет, потому что не пошла за ним вниз. Я же не знала, что он собирается сделать. Я расскажу вам то, что видела. Вчера ночью я легла в постель, но мне не спалось. Обычно я часто просыпаюсь. Когда вам будет почти семьдесят, как мне, вы поймете, что значит иметь тело, состоящее из одних костей, и что значит чувствовать жар. Я проснулась оттого, что очень хотела пить. Я бы отдала все, что у меня есть, тому, кто принес бы мне воды в постель. Не стакан, нет — целый кувшин. Чтобы напиться, мне пришлось дойти до ванной комнаты. Наконец, я встала и надела халат. Открыв дверь, я…

— Время, мадам, — тихо сказал Мастерс, словно боясь спугнуть ее. — Вы помните, сколько было времени?

Вопрос все равно выбил Изабеллу из колеи.

— Не… помню. Нет, помню. У меня на столе часы со светящимся циферблатом. Было около четырех. Я выглянула в холл. Вначале было темно. Затем я заметила свет. Он выбивался из-под двери Алана.

То, что я сейчас скажу, наверное, покажется вам нелепым, притянутым за уши и… неестественным, если вы понимаете, что я имею в виду. Но вы должны знать, почему я испытала такой страх, что не могла ни двинуться, ни что-либо предпринять. Когда я была маленькой — вскоре после того, как мой отец умер в той комнате, — кто-то подарил мне на Рождество книжку со сказками. Для большинства детей она была бы вполне безобидна. Я еще не умела читать и целыми часами рассматривала жуткие картинки. Для меня, росшей под сенью той комнаты, все это было настоящим . Волшебные сказки не были для меня просто выдумкой, как для других детей. Лес был темным и страшным — настоящим лесом; злобные и хитрые ведьмы смотрели на меня, красное вино было отравлено; грабители не были людьми — они были монстрами. Там была одна особенно страшная сказка о невесте, которая шла через лес на встречу со своим женихом. Она пришла к дому, где…

Изабелла судорожно сцепила руки.

— Впрочем, это не важно. Достаточно сказать, что в моем воображении грабители, живущие в доме, сидели за круглым столом и пили отравленное вино. Они хотели зарезать невесту. Та картинка снилась мне долгие годы. А то, что я видела прошлой ночью, не было сном.

Я выглянула в темный холл и увидела свет, идущий от двери Алана. Он нес небольшую электрическую лампу — такие используют шахтеры. Сетка на ней отбрасывала черточки теней. Он казался в два раза выше и шире, чем обычно. На нем был черный халат с красным воротником. Он осматривал холл. Когда он поворачивался, лампа осветила его лицо, и я увидела его морщины, его бычью шею, его мокрые от пота рыжие волосы. Но яснее всего я увидела его глаза. Я не знаю, как вам описать… Они были как устрицы и поворачивались из стороны в сторону. Он не улыбался, но выглядел так, будто вот-вот улыбнется. Я поняла, что он безумен… Он зашагал очень тихо. В одной руке у него была лампа, а в другой шприц, наполненный какой-то желто-коричневой жидкостью. Его руки были в черных хлопчатобумажных перчатках. Он что-то бормотал себе под нос, когда смотрел вниз с лестницы… Спросите меня! — неожиданно воскликнула Изабелла. — Спросите, почему я не закричала, не побежала за ним, не перебудила весь дом? Я просто не могла. Я была физически не способна что-либо сделать. Возможно, я потеряла сознание, хотя я так не думаю. Следующее, что я помню: в холле становится темнее, источник света движется вниз по лестнице. Все ужасы прошлого вернулись ко мне. Все было так, как на картинке в той книге.

Затем мне пришло в голову: Гай! Где Гай?

Доктор Пелем снова взял сигару и с любопытством ее разглядывал.

— Вы беспокоились за Гая Бриксгема. — Он не спрашивал, а утверждал. — Почему?

— Говорю вам, — Изабелла безнадежно махнула рукой, — я не могу объяснить. Не знаю. Я только помню, что каким-то образом, ощупью, добралась до комнаты Гая. Сначала я боялась включить свет, но потом рычажок каким-то образом оказался у меня под рукой. Я плотно закрыла дверь и включила свет. Его постель была пуста. — Она глубоко вздохнула. — Я понимала, что должна спуститься вниз, за Аланом. И не могла. Я сидела в кресле и смотрела на пустую постель Гая. Мне снова стало жарко, я не очень хорошо видела. Я выключила свет и вышла из комнаты в холл. Там я снова попыталась успокоиться и убедить себя, что должна спуститься вниз. Затем мне пришло в голову — это был компромисс с самой собой, цепляние за соломинку в надежде, что все пойдет по-прежнему, — что я могу пойти в комнату Алана и встретить его, когда он вернется. Но там мне стало хуже. Я решила, что включу свет, как только он появится, но я просто не могла находиться там в темноте. И еще там был странный запах. Я закрыла дверь и включила свет. А потом я увидела открытый ящик.

— Открытый ящик, мэм? — переспросил Г. М.

— Самый нижний ящик комода. Он был выдвинут не очень сильно, но я заметила. В замке торчал ключ. Я подошла посмотреть… и не смогла удержаться на ногах. В ящике лежал нож — большой охотничий нож, такие Алан обычно берет с собой в путешествия. Он не был отмыт. К лезвию прилипли несколько собачьих волосков коричневого цвета. Они приклеились, когда кровь засохла, понимаете? Да! Там была еще записная книжка. Черная, кожаная, с выдранными страницами. На переплете золотом были вытиснены буквы «Р. Б.».

Мастерс не смог удержаться от восклицания, но она его, похоже, не услышала. Она приложила ладонь ко лбу, как если бы ее терзала головная боль.

— Я… не могла там оставаться. Там даже воздух был пропитан… Я выключила свет и вышла. Не прошла я и половины пути до моей комнаты, как увидела, что вверх по лестнице двигается лампа.

Испугалась ли я? Я чуть с ума не сошла от страха. Я чувствовала себя как кролик, которого загнали в угол. У меня в буквальном смысле земля ушла из-под ног, и я опустилась на колени у стены. Я думала, что он идет за мной . Он не заметил меня, хотя и прошел всего в нескольких ярдах. Когда он закрывал дверь своей комнаты, я снова увидела его лицо. Он улыбался. Я слышала, как он сказал, будто обращаясь ко мне: «С ним все кончено». Вот последнее, что я видела или слышала, джентльмены. Я не помню, как попала в свою комнату, но, очевидно, без посторонней помощи. Потому что, понимаете, я ведь жива.

Изабелла устало откинулась на спинку стула. Ее дыхание прерывалось. Она выглядела так, будто с облегчением бы расплакалась, но не может. Г. М. внимательно смотрел на нее, сложив руки на животе.

— Мастерс, — сказал он бесцветным голосом, — сбегайте наверх, поглядите на тот ящик.

Изабелла горящими глазами смотрела на Мастерса, спешащего прочь. У него самого лицо было белее мела.

— Вы верите, что те вещи действительно там, сэр Генри? — спросил она.

Г. М. задумчиво кивнул:

— Да, мадам. Я вполне уверен, что они там есть, и, может, кое-что другое. — Он повернулся; — Пелем, у вас есть какие-нибудь вопросы к мисс Изабелле?

— Дружище Мерривейл… — сказал Пелем и прочистил горло. Он казался невозмутимым. Он не был невозмутимым. — Дружище Мерривейл, это ваша епархия, не моя. Здесь дело полиции. На данный момент у меня вопросов нет.

— Хорошо. Мадам, я хочу задать всего один вопрос. Скажите, вы подозревали, что ваш племянник виновен, еще до того, как вы увидели его вчера ночью? Вы считали его сумасшедшим? И когда вы увидели, как он выходит из комнаты, вы ужаснулись, но не удивились?

— Да. Теперь я могу с чистой совестью признать это.

Г. М. покрутил большими пальцами.

— Я так и думал. Вы дали показания в присутствии четырех свидетелей; но, возможно — и даже скорее всего, — вам еще не раз придется повторить ваши слова, если Мастерс найдет улики. Смогли бы вы повторить их на коронерском суде? Со свидетельской трибуны в Олд-Бейли?

— Господи, нет! Я ни за что не расскажу это снова! Я…

— Но вы говорили правду?

— Да, и мне необходимо было рассказать вам все. Теперь вы знаете. Вы обещали, что ничего плохого с Аланом не случится. Зачем я должна повторять то, что рассказала?

— Хм. Не все так просто.

Изабелла недоуменно уставилась на него:

— Вы что, арестуете его?.. То есть его же не заберут, как обыкновенного преступника?..

Распахнулась дверь. На лице Мастерса Терлейн увидел ликование. Близился конец охоты. Инспектор нес большой носовой платок, в который были завернуты металлические предметы. Изабелла вздрогнула и отвернулась.

— Все здесь, сэр, — хриплым голосом сказал Мастерс. — В том ящике было все. Теперь он у нас в руках.

Он начал разворачивать платок. На столе по очереди появились: большой нож с двусторонней заточкой, со следами того, что им убили собаку; черная кожаная записная книжка; небольшой закупоренный пузырек; никелированная фляжка. Г. М. с помощью платка открыл пузырек и понюхал содержимое.

— Цианистый калий, — проворчал он. — Набор маньяка. Все, что нужно для убийства, — под рукой. Он, я полагаю, запасся на всякий случай. — Г. М. взял фляжку, отвинтил пробку и снова понюхал. — Шерри-бренди; примерно треть объема. Ничего не скажу, кроме того, что запах шерри-бренди хорошо перебивает запах цианистого калия — запах горького миндаля.

Записная книжка была той разновидности, которая называется «с отрывными листами». Из нее и вправду все листы были вырваны. На никелированных кольцах оставалась только пара обрывков бумаги. Г. М. долго разглядывал книжку, поворачивая и так и этак. Затем он глубоко вздохнул и посмотрел на Мастерса:

— Ну, сынок? Твой ход. Я пока не собираюсь вмешиваться и мешать вам работать. Что будете делать?

— Я могу сделать только одно, сэр. Нетрудно догадаться что. Конечно, у меня еще нет ордера, но я хочу узнать у лорда Мантлинга…

— Так узнай. — Г. М. торжественно кивнул. — Он стоит у тебя за спиной.

Мантлинг стоял в дверном проеме. Он удивленно переводил взгляд с Г. М. на Мастерса и обратно. Рядом с ним стоял Карстерс. Джудит крепко держала брата за руку.

— Что здесь… — выпалил Мантлинг. Его лицо приобрело цвет красной глины. Он обвел глазами комнату. — Что… Шортер сказал, что видел, как вы бежали по лестнице в мою комнату. — Он неожиданно ткнул пальцем в направлении стола. — Где вы взяли… это ?

— В вашей комнате, сэр, — веско сказал Мастерс. — Знакомы вам данные предметы?

— Мой нож! — воскликнул Мантлинг и замолк. Он не мог продолжать. — В моей комнате? Где?

— В нижнем ящике комода, сэр. Я повторяю…

— Но я не пользуюсь… нижний ящик комода? — воскликнул Мантлинг. Его огромные кулаки сжались и снова разжались. — Но я им не пользуюсь, говорю вам! Я им не пользуюсь. Он плохо выдвигается. Он заедает. Ты же знаешь, что он заедает, — обратился он к Джудит с яростной, но в то же время молящей настойчивостью. — Он заедает, разве нет? Скажи им! Я им не пользуюсь. Я…

Мастерс поднял руку:

— Секундочку, сэр. Вынужден сказать вам, что ваша тетя, Изабелла Бриксгем, только что дала показания, свидетельствующие о том, что вы виновны в убийстве вашего брата. Мы нашли данные предметы в вашей комнате и теперь можем предъявить вам некоторые другие обвинения…

Мантлинг медленно повернулся и посмотрел на Изабеллу. Та отвернулась, не поднимая головы. Она плакала. Мантлинг тяжело задышал. Он наклонил голову и смотрел исподлобья своими маленькими красными глазками. Его кулаки сжимались и разжимались, он медленно шагнул вперед…

Джудит закричала. Карстерс сделал безуспешную попытку схватить его. Он не сделал и трех шагов, как Мастерс одним прыжком оказался на его пути. Старший инспектор был на добрых два дюйма ниже Мантлинга. Он взял его за руку. Хватка была легкой, но Терлейн видел, как сильно опущено плечо Мастерса, и понял, что при следующем шаге он сломает Алану руку.

— Нет, сэр, — спокойно заявил Мастерс. — Вы не будете сейчас делать глупости, потому что я не хочу применять силу. Хм! Сэр, должен предупредить вас о том, что ордера на ваш арест у меня нет. Но ввиду того что вам предъявлено обвинение в убийстве Гая Бриксгема, я должен попросить вас проследовать за мной. Вас не заключат под стражу — разве только мое начальство станет на том настаивать. Вам предоставят адвоката. Советую вам пойти со мной добровольно.

Мантлинг остановился. Весь гнев вышел из него, как воздух из пробитой шины. Мощные плечи поникли. Он с любопытством смотрел на Мастерса, будто никогда его раньше не видел. Он заговорил и стал похож на огромного жалующегося ребенка.

— Зачем вы хотите, чтобы я пошел с вами? — протяжно и удивленно спросил он. Затем потряс головой и оглянулся вокруг. — Изабелла, зачем ты говоришь обо мне неправду? Я ничего не сделал. За что вы хотите меня повесить? Господи, помоги мне. Я же… ничего… не сделал.

Мастерс не стал тратить время:

— Хорошо, сэр, если вы сможете это доказать. Уверен, что все здесь хотят вам помочь. Вы готовы?

— Готов?

— Ваша… э… шляпа и все остальное?

Мантлинг, в точности как ребенок, пощупал рукой голову:

— Да. Шляпа и плащ. Где Шортер? Приведите Шортера. Мне нужна шляпа и плащ, чтобы дойти до тюрьмы. Не беспокойтесь, я не стану делать глупостей и спокойно пойду с вами.

Он повернулся и пошел к двери. Все смотрели ему вслед. И пока его тяжелые шаги отражались эхом от стен проклятого дома, все они слышали жалобный голос:

— За что вы хотите меня повесить? Я же… ничего… не сделал.