Онлайн чтение книги Море - мой брат. Одинокий странник The Sea is My Brother. Lonesome Traveler
Глава седьмая

На рассвете боцман явился разбудить палубных матросов, но Кучерявый и так не спал, а все еще пил из бутылки, и, хотя он всю ночь пел на своей верхней койке, никто не обращал на него внимания. Теперь, пока они приводили себя в порядок, Кучерявый спрашивал, не хочет ли кто выпить.

– Трезвей, Кучерявый, а то старпом срежет тебе зарплату дня за два-три, – сказал Джо, натягивая ботинки.

– Слушьте, парни, – кричал Кучерявый, сидя на койке и размахивая бутылкой, – не бываю я такой пьяный, чтоб работу не работать…

Уэсли изучал свои зубы в треснутом зеркале.

– Хошь глотнуть, Мартин? – крикнул Кучерявый.

Джо усмехнулся:

– Ты всегда слишком пьян, какая работа?

Кучерявый с проклятием спрыгнул с койки, наткнулся на стул и плашмя рухнул на палубу.

Рядом был Уэсли:

– Вставай, Кучерявый: я глотну из твоей бутылки, если уймешься.

– Уймусь? Да я убью этого клятого Джо за такие шуточки, – взвыл Кучерявый, отталкивая Уэсли и пытаясь встать.

Джо засмеялся и пошел к раковине.

Уэсли поднял Кучерявого на ноги и толкнул к своей койке. Кучерявый ударил Уэсли кулаком, но тот предплечьем блокировал удар, затем швырнул Кучерявого на койку и навалился сверху.

– Трезвей, мужик, – сказал он. – У нас работы полно: отчаливаем… я тебе мокрое полотенце принесу.

– Принеси ему новую бутылку! – посоветовал Хейнс со своей койки.

– Убью, Джо! – кричал Кучерявый, вырываясь из хватки Уэсли. – Пусти, Мартин!

– Я думал, ты умеешь пить, Кучерявый, – покачал головой Уэсли. – Такой бывалый ковбой. Небось, чересчур перепил, не до работы…

Кучерявый наставил палец ему в лицо:

– Слушь, Мартин, у нас в Техасе человек так не перепивается, чтоб работу не работать. Пусти – у меня дел полно.

Уэсли помог Кучерявому подняться, но руки его не отпустил.

Хейнс посмотрел в иллюминатор:

– Боже! Еще темно.

Остальные вставали.

Джо отвернулся от раковины и натянул рубаху.

– Кучерявый не просыхает уже десять дней, – сообщил он. – Вот погоди, старпом увидит, – Джо не сможет канат поднять или…

– Заткнись! – огрызнулся Уэсли.

Кучерявый рвался к Джо, но Уэсли прижал Кучерявого к переборке.

– Убью, Джо! Разобью твою паршивую физию! – кричал Кучерявый. – Пусти, Мартин, я его убью…

– Ты кому говоришь заткнуться, Мартин? – тихо спросил Джо, наступая.

– Тебе, – сказал Уэсли, борясь с Кучерявым. – Парень пьян, нужно привести его в порядок.

– А мне-то до него что за дело? – промурлыкал Джо. – И кому ты говоришь заткнуться?

Уэсли безучастно посмотрел на Джо.

– А? – угрожающе надавил тот.

Уэсли мельком улыбнулся и отпустил Кучерявого. В тот же миг Кучерявый набросился на Джо, вслепую его молотя, а Джо пятился к стулу. Они повалились на палубу; Кучерявый сверху наносил удар за ударом в задранное лицо Джо. Матросы закричали и повыпрыгивали из коек, чтобы все это прекратить. Уэсли угостился из бутылки Кучерявого, пока кулаки костью по кости отбивали жестокую барабанную дробь на лице Джо. Кучерявого, неистового, как бешеная собака, оттащили и прижали к койке; Джо сел и жалобно застонал, как больной ребенок. Рот у него был в крови.

Уэсли сходил к раковине и принес Джо мокрое полотенце. Когда аккуратно приложил мокрую ткань Джо к лицу, тот выплюнул зуб.

– Протрезвите Кучерявого, – сказал он остальным. – Теперь мы все огребем… протрезвите этого ковбоя чокнутого…

Хейнс подбежал к двери и выглянул в коридор.

– Боцмана нет… Господи боже! Шевелитесь, пока старпом не спустился… облейте его водой.

– Прекрасное начало рейса! – простонал Джо с палубы. – Пошло все к черту. Не будет никакого рейса, точно вам говорю. Мы все утонем.

– Ай, заткнись, – проворчал Хейнс. – Нашелся герой.

Кто-то выплеснул стакан воды Кучерявому в лицо и отхлестал его по щекам:

– Трезвей, Техас! Работать надо…

Уэсли помог Джо подняться:

– Порядок, Джо?

Джо безучастно смотрел на Уэсли, слегка покачиваясь.

– Измордованный весь, – простонал он.

– Головой надо было думать! – сказал Уэсли.

– Знаю, знаю, – простонал Джо. – Весь измордованный… Что-то мне не того… Что-то случится…

– Да заткнись ты! – крикнул Хейнс.

Кучерявый сидел, моргая; улыбнулся всем и запел «Не хорони меня в одинокой прерии»[35]«Не хорони меня в одинокой прерии» (Bury Me Not on the Lone Prairie)  – народная ковбойская песня, изначально – моряцкая The Sailor’s Grave (1839), которая начиналась словами «Не хорони меня в глубоком море». – однако он уже более-менее протрезвел. Джо и Кучерявого отвели наверх и дали им подышать в холодном рассветном тумане.

– Пошли работать, – нетерпеливо сказал Хейнс.

Джо пошатнулся, но устоял на ногах.

– Кто ж так день-то начинает, – пробормотал Чарли, младший матрос. – Выродки пьяные…

– Всё, забыли! – рявкнул Хейнс.

Боцман звал их на корму. Серый рассвет растекался по небу.

– Извиняюсь, Джо, – пробормотал Кучерявый.

Джо промолчал. Когда они дошли до кормы, где их ждали первый помощник, боцман и палубный кадет, из трубы «Вестминстера» валили огромные облака черного дыма.

Внизу, в доке, портовые грузчики отдавали швартовы…

Проснувшись, Эверхарт услышал рокочущий рев трубы «Вестминстера». Билл спрыгнул с койки и встал перед открытым иллюминатором – стена эллинга ускользала. Билл высунул голову и посмотрел: судно задним ходом неторопливо отходило от причала, оставляя за собой вялые водовороты. Портовые грузчики и вахтенные стояли на удаляющейся площадке дока, наблюдая: их работа сделана.

«Вестминстер» еще раз прощально взревел – долгий, сокрушительный, низкий раскат, он множился эхом в утренней тишине над пристанью, сортировочными и крышами портового района.

Билл поспешно умылся и побежал наверх. Он чувствовал, как громыхание поршней отдается в палубе, слышал, как гигантский винт перемешивает воду. Билл посмотрел вверх на трубу «Вестминстера», тот прогрохотал в третий раз – «Ву-у-у-у-ум!» – и погрузился в тишину, а звук парил над крышами Бостона.

Посреди гавани судно остановилось. Затем винт завертелся снова, рулевая машина прогромыхала внизу, когда поворачивали руль, и «Вестминстер» медленно и неуклюже уставился носом в Атлантику. Машина вновь низко заскрежетала – и они плавно и неторопливо двинулись к противолодочной сети у входа в гавань, винт ровно запыхтел в гаргантюанском ритме.

Билл поспешил на нос и глянул вниз: острый угол с мощной легкостью разрезал воду. «Вестминстер» скользил все быстрее и быстрее. По сторонам лениво извивались водоросли.

Билл, прищурившись, посмотрел в море. Далеко в сером тумане он увидел низкий поджарый силуэт… ну конечно, эсминец! Они в пути! Дураком он был бы, если б это пропустил!..

Они стремительно приближались к противолодочной сети; им уже открыли проход. Когда «Вестминстер» шел мимо, моряки на заградителях небрежно махали. Билл не мог оторвать глаз от плавающих мин, огромных и черных шипованных шаров, что протянулись от берега до берега линией невероятной разрушительной гибели…

Мимо с достоинством проплыли два маяка, последние аванпосты общества. Билл посмотрел назад, на отступающий к горизонту Бостон, спящий Бостон, не ведавший о том, что началось великое приключение, на Бостон, время от времени пыхавший облаками заводского дыма, с серыми домами, сурово встречавшими июльский рассвет.

Билл снова посмотрел в море. Далеко, где сливались горизонт, туман и угрюмая зеленая вода, он заметил темные обрывки ночи, выцветавшие в бледно-серый.

Прямо впереди эсминец мчался по спокойным волнам; Биллу показалось, эсминец уже настороже, уже целится пушками во все стороны. Билл обернулся и взглянул на переднюю орудийную башню: два солдата в наушниках стояли у пушек и наблюдали за горизонтом.

Свершилось! Он уже не сможет вернуться… Что бы ни случилось, они готовы, и он тоже…

– Я так не напиваюсь, чтоб работу не работать! – вопил кто-то на носу.

Билл обернулся и увидел Уэсли – тот и еще двое матросов койлали концы на палубе.

– Ты чертовски прав, мужик, – сказал Уэсли.

– Я буду пить. Драться, что угодно, – кричал Кучерявый в лицо Уэсли, – но свою работу я поработаю! Верно?

– Да заткнись ты! – проворчал Хейнс.

– Ну так прав я? – настаивал Кучерявый.

– Само собой! – заверил его Уэсли.

Они молча продолжили койлать канаты. Когда закончили, Уэсли зажег сигарету и взглянул на волны.

– Доброе утро, Уэс, – поздоровался Билл.

Уэсли обернулся и серьезно махнул рукой.

– Ну, как тебе? – спросил он.

Билл облокотился на планшир и, прищурившись, взглянул вниз на воду:

– Захватывающе… я первый раз в море и, должен сказать, ощущение странное.

Уэсли предложил ему сигарету.

Становилось теплее, туман рассеялся, долгие волны блестели и искрились в ярком белом свете. Билл чувствовал, как нос судна плавными взмахами поднимается и с плеском опускается – «Вестминстер» шел вперед.

– А каково на носу, – усмехнулся Билл, – когда море бурное?

Уэсли с улыбкой кивнул:

– Нужно держаться за что-нибудь, иначе покатишься по палубе.

– У тебя бывает морская болезнь? – спросил Билл.

– Конечно… у всех бывает рано или поздно, – ответил Уэсли. – Иногда даже у капитана.

– Эй, Мартин! – окликнул Хейнс. – Надо вниз.

Уэсли выбросил сигарету и побрел работать. Был он в тех же мокасинах, которые носил в Нью-Йорке, в заляпанных краской штанах и белой рубахе. Билл посмотрел, как он уходит с Хейнсом и Кучерявым. На ходу Уэсли игриво потер Кучерявого по голове, а тот, театрально жестикулируя, затянул новую песню.

– Целых семь лет… – выл Кучерявый, – и все не с той бабой… это же прямо семь веков…[36]Искаженная цитата из песни Боба Миллера «Целых семь лет, и все не с той бабой» (Seven Years With the Wrong Woman) ; исполнялась, помимо многих прочих, Клиффом Карлайлом (1932) и оркестром Рэя Ноубла (1933).

И они исчезли в люке.

Билл улыбнулся сам себе. Он радовался, что Уэсли вновь счастлив – эта вчерашняя записка от жены явно его разбередила – в столовой он не появлялся весь день. Казалось, теперь, когда они отчалили, Уэсли как дома и всем доволен, словно уход из порта означал прекращение всех тревог, а море – новую эру покоя и наслаждений. Какое простое решение! Вот если бы Эверхарт мог так просто обрести свободу, так элегантно освободиться от неприятностей, черпать комфорт и любовь в море, как Уэсли.

Билл пошел на корму и вниз на работу. Когда стол был накрыт, матрос Джо зашел, хмуро волоча ноги. Лицо его было в кровоподтеках.

– Что с тобой случилось? – ухмыльнулся Билл.

Джо молча поднял голову и одарил его раздраженным взглядом. Билл взял тарелку.

– Что на завтрак? – проворчал Джо.

– Овсянка… – начал Билл.

– Овсянка! – гаркнул Джо. – Вижу, мерзотный намечается рейс: второсортная еда, никчемная команда…

– К ней кофе? – с готовностью спросил Билл.

– А ты сам как думаешь? – выругался Джо. – Дурака-то не валяй.

– Откуда же мне знать…

– Заткнись и неси, – перебил Джо.

Билл сердито посмотрел на него и покраснел.

– Ты на кого уставился? – вставая, мурлыкнул Джо.

– Совсем необязательно…

– Слышь, Карлик, – заорал Джо ему в лицо, – помалкивай, если не хочешь огрести, понял?

– Вот разошелся! – пробормотал Билл.

Джо толкнул его ладонью. Билл испуганно вытаращился, не в силах сдвинуться с места; он едва не уронил тарелку.

– Тарелки-то держи, – усмехнулся Джо. – Платить за них сам будешь. Давай, давай, не стой тут, как идиот, Карлик, неси мне завтрак.

Билл в ступоре пошел на камбуз. Пока кок наполнял тарелку, Билл решил отстоять свои права, и если это означало драку, то пускай будет драка! Билл устремился в столовую, настраиваясь на неизбежное… но когда вернулся, у палубных матросов уже разгорелся жаркий спор. За столом сидели Кучерявый, Хейнс, Чарли и Уэсли.

– Я извиняюсь! – кричал Кучерявый. – Но, ради бога, кончайте уже про это. Я не отвечаю за то, что делаю, когда пьян…

– Это ничего, – заныл Джо, – но ты меня сильно измордовал, ты и твоя выпивка проклятая…

– Да забудьте уже, а? – беспокойно проворчал Хейнс. – Все уже, забудьте…

– Мир! Мир! – крикнул Чарли. – Хейнс прав… значит, теперь все, молчок.

Джо зло от них отмахнулся.

Билл плюхнул перед ним тарелку с завтраком. Значит, это работа Кучерявого… молодец, парень!

Джо поднял глаза:

– Слушь, Карлик, больше мою тарелку не бросай…

Хейнс поднялся:

– Снова здорово. Пойду-ка я отсюда к чертовой матери!

– Стой! – скомандовал Уэсли.

Билл стоял, сверху вниз прожигая Джо взглядом. Когда тот начал подниматься, Уэсли положил руку ему на плечо и снова усадил.

– Убери свои грабли, Мартин! – предупредил Джо, покосившись на эту руку.

Уэсли сел рядом с ним на банку и улыбнулся:

– Ладно, Джо, уберу. Но я хочу тебе сказать…

– Не хочу ничего слышать! – огрызнулся Джо. – Не нравится моя компания – убирайтесь к черту.

– Непременно, – свирепо отчеканил Хейнс, – ныряю с борта и плыву обратно в порт.

– Слушай, мужик, – начал Уэсли, – тут такое дело… мы в море, и все дела. Мы больше не на бичу – там можно драться, бухать, как угодно выкаблучиваться. Но когда мы на переходе…

– Я сказал, не хочу этого слышать! – крикнул Джо.

– Ты выслушаешь! – рявкнул Хейнс. – Продолжай, Мартин…

Лицо Уэсли напряглось.

– Когда мы на переходе, мужик, береговую фигню отставить. Мы должны жить вместе – если все вкладываются, выходит нормально. Но если один гонит волну, то это бред, а не рейс… все испоганено.

– Кончай по ушам ездить, – сердито пробормотал Джо.

– Кончу, когда до тебя дойдет! Возьми себя в руки, вноси свою лепту, и мы все будем счастливы… – пылко начал Уэсли.

– А кто не вносит?! – возмутился Джо.

– Свою долю сотрудничества, – вставил Хейнс.

– Да, – сказал Уэсли, – вот именно… свою долю сотрудничества… если да – мы все будем благодарны.

Джо стукнул вилкой:

– А если я не…

Уэсли нетерпеливо огладил черные волосы.

– Это же Кучерявый меня побил? Что мне было делать? – воскликнул Джо.

– Ты сам начал! – прошипел Хейнс.

Джо промолчал.

– Идет, мужик? – серьезно спросил Уэсли.

Джо потрясенно огляделся, указал на Уэсли:

– Какой умник, а?

– Не в том дело, – вмешался Хейнс. – Он за всех нас говорит. Мы хотим хороший рейс и не хотим, чтоб такой вот салага нам все испоганил.

Джо тихо принялся за еду.

– Такие, как ты, если чересчур борзеют, отправляются за борт, – невозмутимо добавил Хейнс.

– Нет мне здесь места, – простонал Джо.

– Конечно есть, – сказал Уэсли. – Только прекрати всем дерзить… шило из задницы вытащи.

Джо в негодовании медленно покачал головой.

– Вот и все, – сказал Хейнс. – Мы все дружно работаем, понятно?

– Конечно, конечно, – проворчал Джо.

– Давай пожмем руки и забудем, – предложил Кучерявый.

Не поднимая глаз, Джо позволил ему пожать свою руку.

– Ворчуны вы, вот вы кто, – пробормотал он наконец.

– Мы не ворчуны, – возразил Уэсли. – Ворчун здесь ты. А теперь, ради бога, кончай выпендриваться и веди себя с нами как следует. Мы в море, мужик, не забывай.

Хейнс кивнул.

– Может, пожрем? – вскричал Чарли.

Билл стоял, с некоторым удивлением наблюдая за этим морским трибуналом в действии; теперь он с усмешкой очнулся и взял тарелки.

Матросы выкрикивали заказы, пытались отшутиться, но Джо поспешно доел и гордо отбыл, не сказав ни слова. Когда он ушел, повисла напряженная тишина.

– Он очухается, – сказал Уэсли.

– Да уж надеюсь, – заявил Хейнс. – Когда-то же надо учиться… он в море.

В первый день «Вестминстер» отошел на сто миль от берега, а затем вслед за конвойным эсминцем повернул к северу. На море был теплый безветренный день, океанские волны катили свой плавный блеск.

Закончив работу после ужина, Билл пошел на корму в свой кубрик и лег покурить. На полке над собой он заметил кусочек парусины. Билл потянул за него и вытащил противогаз; сел и заглянул на полку: там был еще спасательный пояс с красной лампочкой.

– Держи их под рукой, – посоветовал Итингтон со своей койки. – Я себе в ноги положил. У тебя нож есть?

– Нет.

– Раздобудь; может пригодиться, если надо будет что-нибудь быстро и ловко порезать.

Билл снова лег и затянулся сигаретой.

– У нас с завтрашнего дня шлюпочные учения, – продолжил Итингтон, – и пожарные когда-то на этой неделе. Свои места по шлюпочной и пожарной тревоге знаешь? – с упреком добавил он.

– Нет, – сознался Билл.

Итингтон фыркнул.

– Они в тревожном расписании в коридоре! – глумился он.

Билл вышел и взглянул на расписание. Он нашел свое имя в группе, приписанной к шлюпке номер шесть и пожарному посту номер три. Что ж, если дойдет до торпедирования, времени свериться с объявлением не будет, лучше сразу запомнить номер шлюпки.

Билл докурил и вылез через люк. Открыв его, оказался на лунной палубе. Затемнение этой ночью помогло бы мало: в лунном свете эсминец было видно как днем. И однако, ей-богу, темноты достанет, чтобы утаить перископ!

Кто-то рядом вторил его мыслям:

– Смотри, какая луна! Светло как днем.

Два матроса стояли, облокотившись на планшир полуюта.

– Нас увидят, да, – засмеялся Билл.

Матрос усмехнулся:

– А мы их услышим!

– Да уж, – проворчал другой матрос. – Если только они не заглушили двигатель и не поджидают нас.

– Они так делают, – согласился первый. – Ни один радар не заметит.

– Луна, – задумчиво сказал Билл. – Влюбленные ей рады, а вот мы явно нет.

– Во завернул, – произнес один матрос.

Все помолчали; Билл смотрел на кильватерную струю – призрачную серую дорогу к дому, что бесконечно развертывалась и удлинялась с каждым поворотом винта. Он невольно задрожал.

– Что ж, – сказал матрос, – пусть приходят.

Билл пошел дальше. Воздух был прохладен и чист, заряжен соленым трепетом вод. Труба «Вестминстера», что силуэтом покачивалась на фоне луны, выпускала клубы синего дыма и затемняла звезды. Билл жадно смотрел на Большую Медведицу и вспоминал, как изучал эти созвездия тихими ночами на Риверсайд-драйв… теперь они далеко от Нью-Йорка… и уходят все дальше.

Он спустился в кубрик Уэсли. На верхней койке Кучерявый задумчиво тренькал на гитаре, а остальные лежали и слушали. Джо перед зеркалом разглядывал свои синяки.

Кучерявый запел гнусавым ковбойским голосом.

– Мартин здесь? – спросил Билл.

Чарли поднялся с койки и зевнул:

– Он впередсмотрящий… я сменяю его через две минуты.

Чарли надел куртку и вышел. Уэсли стоял на носу, расставив ноги, и глядел в море, засунув руки в карманы бушлата и обратив лицо к звездам.

– Вахту сдал, Чарли, – сказал он. – Привет, мужик.

– Привет, Уэс, – сказал Билл. – Может, сыгранем в вист с Ником?

Уэсли снял бушлат.

– Согласен.

Они неспешно ушли с носа, где Чарли заступил впередсмотрящим, шумно зевнув и громко, сонно застонав.

– Хейнс за штурвалом, – сказал Уэсли, указав на рубку.

– Как вахта? – спросил Билл, вспомнив, каким одиноким выглядел Уэсли, когда задумчивой недвижной фигурой стоял на носу пред лицом ночных волн.

Уэсли молча пожал плечами.

– Одиноко вот так стоять, два часа глядя на воду, да? – настаивал Билл.

– Люблю это, – решительно сказал Уэсли.

Когда они открыли дверь Ника, свет погас.

– Черт, входите скорее! – воскликнул Ник. – Что вы там в темноте делаете – в носу ковыряетесь?

Когда Билл закрыл дверь, каюта залилась светом. Ник и Дэнни Палмер сидели за карточным столом.

– Ага! – воскликнул Палмер. – Теперь нас четверо.

Уэсли кинул бушлат на кровать и зажег сигарету, а Билл подтащил к столику стул.

– Как оно? – спросил Ник, поглаживая усы.

– Путем.

– И у меня.

– Вахту сдал? – обратился Ник к Уэсли.

– Да.

– Как снаружи?

– Луна чертовски яркая.

– Плохая ночь, да? – улыбнулся Палмер.

– Могло быть и хуже, – проворчал Уэсли, подтаскивая стул. – Здесь не так опасно, как в Заливе или у Ньюфи и Гренландии.

Ник бесстрастно сдал карты.

– Когда у тебя дежурство в машинном отделении? – спросил Билл.

– В полночь, – сказал Ник. – Не раз успеем сыграть, – отчеканил он.

Палмер засмеялся.

Они молча изучали карты. Билл взглянул на Уэсли и задумался, как тот может часами смотреть на море, а затем спокойно играть в карты. Разве там, на носу, не темно, не огромно? Уэсли поднял глаза на Билла. Они молча смотрели друг на друга… и в этом коротком взгляде темных глаз Билл прочел, что Уэсли читал его мысли и отвечал ему – да, он любил и созерцал море; да, море темно и огромно; да, Уэсли это знал, и да, Билл понял. Они отвели взгляды.

– Пас, – пробормотал Дэнни, изгибая светлые брови.

– Есть, – сказал Уэсли.

Ник провел языком по нёбу.

– Три, – сказал он наконец.

Билл махнул Нику рукой. Ник усмехнулся:

– Отдаешь мне победу?

– Само собой, Ленин, мир твой, – сказал Билл.

Дэнни вежливо засмеялся.

– Как верно, – мурлыкнул он.

– Козырь – бубны, – пробормотал Ник.

Они начали играть молча.

– Я переезжаю к Нику, – некоторое время спустя объявил Дэнни. – Как считаете, тут ведь намного приятнее, чем в этом вонючем кубрике?

– Несомненно, – сказал Билл.

– Ты ему не верь, – быстро сказал Ник. – К черту его отговорки. На самом деле он хочет быть рядом со мной.

Палмер засмеялся и покраснел. Ник ущипнул его за щеку:

– Красив, не правда ли?

Уэсли слабо улыбнулся, Билл несколько смущенно поправил очки.

Ник с каменным лицом продолжил игру.

– Нет, правда, мне здесь нравится куда больше, – барахтался Дэнни. – Тут гораздо милее.

Уэсли посмотрел на него с любопытством.

Ник шлепнул на стол туз. Уэсли носом выдувал клубы дыма, обдумывая следующий ход. Каюта погрузилась во тьму, когда открылась дверь; они услышали, как волны снаружи шелестят и плещут в борт движущегося судна.

– Не стой там, чеша в затылке! – заорал Ник. – Закрывай и входи.

Дверь закрылась, и в каюте снова зажегся свет. Явился парень из орудийного расчета.

– Привет, Робертс, – поздоровался Ник. – Садись.

– Не знал, что ты держишь игорный зал, – засмеялся молодой солдат.

– Только вист.

Солдат примостился на койку Ника и стал смотреть за ходом игры. Через несколько минут Уэсли поднялся.

– Сыграй, солдат, – сказал он. – Я все.

– Да уж, – пробормотал Ник.

Уэсли взъерошил ему волосы. Билл отложил карты:

– Ты куда, Уэс?

– Не уходи, – воскликнул Ник. – Нам нужен четвертый.

– Пойду вниз, выпью кофе, – сказал Уэсли. Он взял бушлат и пошел к двери.

– Поторопись! – сказал Ник. – Хочу остаться с Дэнни в темноте.

Дэнни учтиво рассмеялся.

Уэсли помахал Нику и открыл дверь. На секунду его худощавый силуэт замер в лунном дверном проеме.

– Пойдет, Ник? – спросил он.

– Не закрывай пока! – взвыл тот.

Когда Уэсли вышел, они засмеялись и начали новую партию.

В десять Билл вышел из игры и отправился вниз на камбуз. Столовая кишела матросами – они играли в кости и пили кофе. Билл налил себе чашку, затем вернулся на лунную палубу и посмотрел, как большая желтая луна опускается к горизонту. Волна покоя нахлынула на него… первый день на море оказался непримечательным и непринужденным. Этому и отдана жизнь Уэсли?.. этому циклу работы, питания, праздности и сна, этой неторопливой драме простоты? Возможно, именно в этом всегда нуждался Эверхарт. Теперь он только и будет засыпать, просыпаться, работать, есть, бродить по судну, болтать, смотреть на море и засыпать снова.

Ничто не могло нарушить этот мудрый покой, это благоразумие души; он заметил, как быстро матросы, в том числе Уэсли, положили конец кощунственному бунту Джо – нет, они не допустят, чтобы такие «все им испоганили». А что такое это «все»?.. это образ жизни на море; это равенство, дележ, сотрудничество и общий мир… ей-богу, суровое братство людей, где преступника стремительно карают, а обычный человек находит свое место. Да, и Билл, который однажды полагал, что идеализма Уэсли не хватает, теперь обнаруживал в нем больше идеализма и больше практического подтверждения идеалов, чем в себе самом.

Билл в последний раз взглянул на ночное море и пошел спать. Он растянулся на койке и выкурил последнюю сигарету… он надеялся, что ему приснится сон.

Уэсли поднялся до рассвета на следующую вахту. Боцман велел ему кое-что сделать на палубе, поэтому Уэсли взял метлу и начал подметать. Вокруг ни души.

На второе утро море было беспокойнее, уже не такое гладкое, растревоженное поднявшимся ночью ветром. Уэсли пошел на верхнюю палубу и понаблюдал за дымом, что драными клочьями летел из трубы. Еще вялый со сна, неудержимо зевая, он подметал, пока не добрался до кормы. Два солдата стояли внизу у четырехдюймовой пушки, похожие на монстров в своих наушниках и оранжевых спасательных поясах.

Они помахали Уэсли руками, а он в ответ – метлой.

Судно закачалось на высокой зыби, корма медленно вздымалась от мощных колебаний. Ветер хлестал по воде, играя темно-зеленой тенью качкой воды. Тут и там белым пенным венцом обрушивались гребни волн. Через несколько дней, раздумывал Уэсли, поднимется буря.

На востоке солнце послало вперед своих розовых вестников, их длинная полоса простиралась до судна, словно розовый ковер для Нептуна. Уэсли облокотился на метлу и с глубоким молчаливым любопытством стал выглядывать восход. Он видел восход везде, но нигде тот не расцветал с таким неограненным великолепием, как в Северной Атлантике, где пронизывающий холодный океан и обжигающие ветра окрашивали юный солнечный свет в простые оттенки – холодная роскошь, затмеваемая лишь дальше к северу. Он видел дикие краски норвежского Нордкапа, но здесь, у верхней оконечности Мэна, в восходе больше теплого винного блеска, гуще мешаются Юг и Север.

Уэсли прошел вперед и глубоко вдохнул просоленный ветер. Он радостно ударил себя в грудь и помахал метлой, а поскольку вокруг никого не было, проскакал на метле по палубе, будто радостная ведьма.

Вот оно! Этот воздух, эта вода, слабое покачивание судна, и целая вселенная ветра уносит и поглощает дым «Вестминстера», и барашки вспыхивают зеленым, синим и розовым в первобытном утреннем свете, и этот многоликий океан вверх, вниз и повсюду в невообразимой панораме расплескивает свою очищающую силу.

Уэсли остановился у мостика и понаблюдал за эсминцем впереди. Приземистый силуэт грозно крался по волнам, мачты слегка покачивались туда-сюда, пушки указывали то выше, то ниже горизонта, словно ничто не могло укрыться от их прицела.

Уэсли отложил метлу и прогулялся по палубе. Он нашел жестянку с маслом и сходил проверить шкивы шлюпок. Когда он встал на колени, чтобы смазать один шкив, в рубке на мостике прозвонил колокол. Ветер быстро унес звон.

– Бррринг, бррринг… – причудливо передразнил Уэсли. – Музыка для моих ушей, черт бы меня взял.

Через пять минут над горизонтом появилось солнце – розовый холм, что тихо всплывал командовать новым днем. Ветер, казалось, почтительно замялся.

Уэсли закончил работу на палубе и спустился по трапу ниже; напоследок вдохнул воздуха и толкнул дверь у миделя. Когда он прошаркал на камбуз, Глори уже стряпал завтрак.

– Утречко, – прогудел Глори. – Если за завтраком, сидай ждать!

– Я только за кофе, папаша, – улыбнулся Уэсли.

Глори замурлыкал блюз, а Уэсли налил себе горячего кофе.

– Откуда ты? – спросил Уэсли, направляя в чашку струю сгущенного молока.

– Ричмонд! – прогудел Глори, вытаскивая изо рта трубку. – Как смылси из Ричмонда, никакой туфты.

Уэсли помешал кофе.

– Я однажды работал на стройке под Ричмондом.

– Ричмонд! – пропел Глори. – Мой город, мужик. Из-за бабы свалил, во чё!

Вошел матрос и открыл иллюминаторы; с порывом соленого бриза в камбуз хлынул розовый свет.

Глори посмотрел в иллюминатор и медленно покачал головой, как огромный лев.

– Никакой туфты, как из Ричмонда смылси, – низко простонал он. – Паршивая была туфта!

– Что твоя баба сделала? – спросил Уэсли.

– Мужик, ничё она не делала… Все старый Глори понаделал. Все ее деньги прошляпил в крэпс.

Уэсли затрясся в беззвучном хохоте. Глори ткнул громадным пальцем ему в грудь:

– Мужик, думашь, я там торчать буду, покудова она мне брюхо не вспорет?

– Нет, сэр!

– Вот то-то и оно-то! Смылси себе из Ричмонда и пошкандыбал на север в Ну-Ёк. Работал там на УОР[37]Управление общественных работ ( Works Progress Administration , 1935–1943) – крупнейшее агентство, созданное в рамках «Нового курса» президента США Франклина Делано Рузвельта для осуществления общественных строительных работ и повышения занятости населения. и в ресторациях, и, мужик, чуть что, я им паршивый бабский блюз мастырил. – Глори утробно рассмеялся. – Кумекал, мож, назад в Ричмонд, но кишка тонка… в моря пошел!

Уэсли молча потягивал кофе.

– Все, – запел Глори громовым басом, – хотят попасть в рай… но никто не хочет умирать!

– Как ее звали? – спросил Уэсли.

Глори пихнул сковородку с беконом в духовку и пинком закрыл дверцу.

– Луиза! – простонал он. – Луиза… казистей девчоночки я не знал. – Он запел, разбивая яйца для омлета в сковороду: – Лоиза, Лоиза, казистей девчоночки я не знал, хммм, за-ради Лоизы я из Чикаги поперся аж в Кейп-Корал… ну-кась, Лоиза, ты что же такое со мною творишь? Хммм? Теперь у тебя завелси другой, и ему мою любовь ты даришь – как и мне, – что ж ты это, Лоиза, дело так не пойдет… сама понимаешь, Лоиза, не выйдет любить меня и другого по-очеред… хммм…

Его голос оборвался, спикировав в тремоло.

– Южный блюз, мужик, – сказал Уэсли.

– Ричмондский блюз! – прогудел Глори. – Я, бывало, пел «Луизу» весь денек против бильярдной… а ночью к Луизе волокся. Мужик, видал когда Виргинию весной, мм?

– Ну еще б я не видал, – сказал Уэсли.

– Водил когда свою бабу под ивы, в ночь под небом, сверху жирная лунища пялится, а у тебя еще джина бутыль, мм?

– Еще б не водил!

– Врубаешься, мужик! Чё ж я те болтать-то буду? – прогудел Глори.

– Нечего, сэр!

– Ху-ху-ху! – взвыл Глори. – Сволоку задницу с корыта энтого и вернуся в Ричмонд… Оп-па! Наново на юг пошкандыбаю!

– Я с тобой, мужик! Завалимся с ричмондскими мамочками недельки на три!

– Да! – прогромыхал Глори. – Я возьму девчоночку свою Лоизу, а ты по улицам потопчешься и подклеишь кого.

– Черномазый! – воскликнул Уэсли, хлопая Глори по спине. – Нам с тобой светят три недели на пляже Ричмонда…

– Ху! – кричал Глори. – Да я, пацан, в норку залезу хоть прям счас!

Они загоготали, а судно все перло вперед, и солнце уставилось в иллюминатор камбуза горящим оранжевым лицом, а море сияло, точно огромный синий самоцвет, усеянный бусинами пены.