Онлайн чтение книги Разделяющий нож: Наследие The Sharing Knife: Legacy
3

Фаун обернулась в седле, чтобы посмотреть на вьющуюся через лес дорогу, по которой они приехали, потом снова повернулась лицом к озеру; впереди показался деревянный мост, перекинутый через протоку шириной футов шестьдесят. Находящийся за ней остров тянулся на запад, прикрывая со стороны озера тот, на котором располагался штаб дозорных. За мостом дорога поворачивала на север, и с нее на несколько миль открывался вид на озеро. Вдали Фаун могла видеть несколько узких лодок; часть из них были гребными, другие имели небольшие треугольные паруса. На втором острове росло совсем немного деревьев; между ними паслись кони, козы и овцы, а в тени дремали черные свиньи.

– Это и есть остров Кобылы? – предположила Фаун.

– Ага. Есть еще и остров Жеребенка, только его отсюда не видно. – Даг махнул рукой куда-то на северо-восток. – Это наши основные пастбища. Их даже нет нужды огораживать, как видишь.

– Вижу. Здорово! А есть остров Жеребца?

– Более или менее, – улыбнулся Даг. – Большинство жеребцов мы держим на Ореховом острове. – Он показал на низкую зеленую выпуклость, поднимающуюся из вод озера. – Все получается очень хорошо, пока какой-нибудь красавчик не возбудится и не попытается ночью переплыть на другой берег. Тогда приходится улаживать проблемы.

Дорога свернула под деревья, минуя группу бревенчатых строений на берегу. Через четверть мили Даг натянул поводья и, хмурясь, оглядел лужайку, на которой располагалось всего два жилища. Озеро тускло блестело в свете пасмурного, но жаркого дня.

– Шатер Редвингов, – сказал Даг.

– Ну вот. – Фаун сделала глубокий вдох. – Сейчас все и начнется, как я понимаю.

– Не совсем. Похоже, дома никого нет. Ну, по крайней мере мы можем оставить тут седла и сумки, а коней отпустить пастись.

Они выехали на лужайку. Два строения были расположены так, чтобы смотреть и друг на друга, и на озеро своими открытыми сторонами под навесами из оленьих шкур. Другие шкуры, скатанные и укрепленные на скате крыши, могли, похоже, в случае надобности служить дополнительной защитой стен. И в домах, и под навесами пол был дощатым, а не земляным. Фаун попыталась оценивать увиденное просто, без предвзятости. Обложенный камнями очаг между двумя домами – Фаун все еще не могла заставить себя думать о них как о шатрах – в добавление к печам, которые обогревали внутренние помещения. Разбросанные повсюду сиденья, сделанные из пней или чурбаков, говорили о том, что по крайней мере летом большая часть работ производилась на воздухе.

Фаун спрыгнула на землю и помогла расседлать коней, возясь с пряжками; Даг своим крюком снял поклажу и сложил ее на крыльце правого дома, потом задумчиво почесал в затылке.

– Не знаю, куда могла отправиться мама. Дор скорее всего в хижине, где хранятся кости. А Омба, если не уехала с острова, явится первой. Поройся на дне седельной сумки, Искорка, поищи связку подков.

Фаун так и сделала; в сумке обнаружились две связки подков, по дюжине в каждой.

– Клянусь, теперь понятно, почему твои сумки были такими тяжелыми! И сколько же времени ты возишь с собой такую тяжесть?

– С тех пор, как мы уехали из Глассфорджа. Это подарок для Омбы. Хикори – богатый лагерь, но в здешних краях мало металла, если не считать небольших залежей меди у Медвежьего Брода. Все железо приходится покупать в других лагерях, в основном тех, что в окрестностях Трипойнта. Правда, в последнее время мы начали получать его и от фермеров, которые добывают руду в холмах за Глассфорджем. – Даг быстро улыбнулся. – Когда один молодой дозорный из Трипойнта по обмену попал в отряд Массап и заявил: «Ну, наконец-то я добрался!», ему намекнули, что было бы хорошо, если бы кони, которых он собирался подарить своей невесте – местной девушке, – прибыли с грузом железа. Такая хитрость сделала семейство Массап богатым, а Громовержец прославился изобретательностью.

Фаун подвела Грейс к сколоченной из бревен скамье и взобралась на неоседланную лошадь; Даг подцепил своим крюком обе связки подков и передал Фаун. Сам он тоже сел на Копперхеда, и они вернулись на дорогу, к мосту.

У дальнего конца пастбища Даг снова спешился, снял веревочную петлю со столбика ворот, открыл их для Фаун и закрыл за собой. Садиться на Копперхеда он не стал, а пешком направился к длинному сараю в сотне шагов от ворот. Фаун соскользнула с Грейс, не уронив при этом подковы, и Даг, подцепив их своим крюком, перекинул груз через плечо. Копперхед тут же начал щипать траву; Грейс, после мгновения нерешительности, последовала его примеру.

Из всех своих родственников Даг чаще всего упоминал жену брата, сменившую имя ради свекрови. За ней – в порядке все нараставшей сдержанности – шли дед Дага, которого тот вспоминал с любовью, Дор, к которому Даг относился с холодным уважением, их отец, о котором Даг говорил с отстраненностью и сожалением, и наконец – в омуте молчания – мать. Каждый раз, когда Фаун поворачивала разговор на нее, Даг уклонялся. С Омбой – объездчицей, лошадиной повитухой, шорником и, как выяснилось, кузнецом, подковывающим лошадей, – такой проблемы не возникало.

Обойдя сарай и заглянув под деревянный навес, Фаун легко узнала Омбу – та вышла из двери, восклицая:

– Даг! Наконец!

Омба была не такой худой, как Мари, и гораздо ниже той ростом, хотя все равно оказалась бы выше любого мужчины из семьи Фаун. Фаун дала бы ей лет пятьдесят; это означало, что на самом деле ей скорее всего лет на пятнадцать больше. Одета она была примерно так же, как одевались женщины-дозорные, и Фаун решила, что штаны носят все Стражи Озера, которым приходится ездить верхом. Кожа Омбы, хоть и загорелая и обветренная, была более светлой, чем у Дага, а глаза имели красивый серебристо-голубой оттенок. Заплетенные в косу темные волосы, тронутые сединой, ничем не были украшены. Заметив лубок на руке Дага, Омба уперлась руками в бедра и воскликнула:

– Отсутствующие боги! Братец, что ты сделал со своей правой рукой? – После мгновенной паузы она добавила: – Отсутствующие боги, Даг, что ты сделал со своей левой рукой?

Даг с кривой улыбкой поздоровался с невесткой.

– Привет, Омба. Мы привезли тебе кое-что. – Он жестом предложил Фаун выйти вперед; она протянула Омбе связки подков.

Лицо Омбы озарилось радостью, и она схватила подарок.

– Как же они мне нужны! – Однако она замерла на месте, увидев тесьму на запястье Фаун; дыхание словно застряло у нее в горле. Омба посмотрела в лицо Фаун расширившимися глазами, разрываясь между недоверием и смятением. – Ты же крестьянка! Значит, ты та самая крестьянка…

На мгновение Фаун показалось, что для Стражей Озера есть какое-то тайное значение в том, что Даг исхитрился заставить Омбу принять подарок из рук Фаун, но ни времени, ни возможности для того, чтобы задать вопрос, у нее не было. Она сделала книксен и выдохнула:

– Привет, Омба. Я Фаун, жена Дага. – Она не стала претендовать на большую близость, говоря «Я твоя новая сестра»; это должна была решить сама Омба.

Омба повернулась к Дагу, и ее брови полезли вверх.

– И кем же это делает тебя, Даг Редвинг Хикори? Не считая того, что ты свалился в яму вниз головой?

– Мужем Фаун. Дагом Блуфилдом… это еще предстоит уточнить.

А может быть, случившееся делало Дага больше не братом для Омбы? Обычаи Стражей Озера все еще были для Фаун загадкой.

– Ты уже виделся с Громовержцем? – спросила Омба.

– Мы как раз от него. Видели там Мари…

– Ты ему сказал об этом? – Омба кивком указала на Фаун.

– Конечно.

– И что он с тобой сделал?

– Включил в список больных. – Даг качнул лубком. – Это тоже предстояло уточнить, по крайней мере я так понял.

Омба шумно выдохнула воздух; ее удивление было совсем не лестным. Однако не было в нем, подумала Фаун, и враждебности. Она изо всех сил ухватилась за это открытие. Похоже, Даг не воспользовался ее советом начать с наиболее трудных случаев. Что ж, учитывая все, что могло ожидать их позже, отсутствие враждебности казалось, пожалуй, хорошим знаком.

– Что Мари прошлым вечером рассказала вам всем? – спросил Даг.

– Ох, Мари и закатила сцену! Сначала она, как пришла, спросила, не получали ли мы от тебя известий – нас это потрясло, ведь предполагалось, что ты с ней. Потом она сказала, что отправила тебя домой из Глассфорджа несколько недель назад. Мы перепугались: не ранен ли ты, но она сказала «нет». Это верно? – Омба посмотрела на лубок.

– В то время так и было. Перелом я заработал по дороге. Рассказывай дальше.

– Потом Мари выдала нам дикую историю про какую-то милашку – деревенскую девчонку, каким-то образом замешанную в твоей последней расправе со Злым, – Омба бросила на Фаун любопытный взгляд, – которой я не очень-то верила… до сих пор. Еще Мари сказала, что ты с крестьянкой вместе бросился со скалы, – и твоя мама стала горячо отрицать возможность такого, одновременно упрекая Мари в том, что она это допустила. Ну, тут я помалкивала, хоть и желала, чтобы ты выпутался.

– Спасибо, – мягко сказал Даг.

– Ха! Я и подумать не могла… никак не могла вообразить… Мари сказала, что ты отправился вместе с крестьянской девушкой, предполагалось, что ты доставишь ее домой. Мари опасалась, что ты пострадал от рук ее родичей – она говорила, что опасается, как бы тебя не охолостили. Это, должно быть, и означало, что ты бросился со скалы. Когда Мари и твоя мама принялись упрекать друг друга в грехах двадцатипятилетней давности, я смылась. Только потом Мари отозвала Дора на причал, чтобы поговорить с ним наедине. Он не сказал, о чем шла речь, только буркнул, что это касается его работы по кости, а даже твоя мама теперь уже знает, что ничего больше из него не вытянет.

По-видимому, Мари сохранила в секрете рассказ Дага о том, что случилось со вторым разделяющим ножом, как и признание Фаун в беременности и выкидыше – по крайней мере в присутствии матери Дага. Фаун неожиданно почувствовала, что относится к Мари лучше, чем раньше.

– Ох, Даг, – вздохнула Омба, – эта твоя выходка превосходит все, что ты вытворял до сих пор.

– Подумай о преимуществах: теперь, что бы ты ни сделала, превзойти меня ты не сможешь. Даже прошлые твои приключения могут казаться теперь безобидными.

Омба смущенно кивнула.

– Уж это точно. – Она повесила связки подков на крюк на столбе и вскинула руки, словно защищаясь. – Думаю, мне лучше держаться от всего этого подальше, если ты не возражаешь.

– Конечно, попробуй, – дружески кивнул Даг. – Мы заглянули в шатер, чтобы оставить там вещи, но там никого не оказалось. Где все?

– Дор ушел в свою хижину – то ли работать, то ли просто чтобы не мозолить глаза. Мари ужасно тревожилась о тебе, и это его, я думаю, поразило сильнее, чем он желал признаваться. Мари ведь даже сказала вчера твоей матери «Мне очень жаль».

– А мама?

– Сегодня ее очередь развозить на плоту и распределять кидальники.

– Ну как же, – фыркнул Даг.

– Ее пытались убедить остаться на берегу из-за больной спины, но она махнула рукой на спину и отправилась. Сегодня ни один кидальник не похлопает ушами.

Фаун растерялась.

– Распределяет кидальники? Разве их не хватает?

– Нет, – ответил Даг. – В это время года кидальники не просто в достатке – они в излишке.

Омба ухмыльнулась.

– Даг все не может пережить, как она берегла свои запасы в лагере у Медвежьего Брода, словно за это была обещана награда, и к весне сохранила их в неприкосновенности, а потом заставляла всех есть кидальники прошлогоднего урожая, когда уже появились свежие.

Уголки губ Дага поползли вверх.

– Ага.

– Ей что, приходилось голодать? – спросила Фаун. – Это, как я слышала, заставляет людей относиться к еде по-особому.

– Насколько мне известно, такого с ней не бывало, – сказала Омба.

«Она разговаривает со мной, замечательно!»

Впрочем, люди охотно перемывают косточки своей благоприобретенной родне и не побрезгуют разговаривать со всеми, кто готов слушать, так что это, может быть, ничего особенного и не значит…

– Не то чтобы в конце зимы у кого-нибудь был большой выбор, – продолжала Омба, – а моя свекровь прижимистая и всегда была такой. Я хорошо помню то лето, когда мы с Дором влюбились друг в друга… ты как раз тогда сделался таким длинным и тощим, Даг. Мы думали, что тебя морят голодом. Половина лагеря тайком таскала тебе еду.

Даг рассмеялся.

– Я тогда был готов отнимать корм у коз. Их ведь кормят кидальниками, – пояснил он Фаун. – Не знаю, почему я так не поступил. Теперь я был бы не таким нерешительным.

– Все знают, что дозорные всеядны. – Омба задумчиво взглянула на Фаун, подняв бровь, и та подумала: не следовало ли ей покраснеть?

Чтобы прогнать эту мысль, Фаун спросила:

– А кидальники хлопают ушами?

– Когда кидальники извлекают со дна озера, – объяснил Даг, – у них по бокам растет несколько долек размером с половину ладони. Их обламывают и кидают снова в ил, чтобы получить урожай на следующий год, – отсюда, кстати, и их название. Ушей всегда бывает больше, чем нужно для посадки, так что излишки скармливают козам и свиньям. Подростки обожают плескаться вокруг плотов, с которых идет сбор кидальников, – из ушей получаются замечательные снаряды, не особенно смертоносные… особенно если у тебя хорошая рогатка, – добавил Даг, голос которого неожиданно согрело воспоминание. Он помолчал и откашлялся. – Взрослые, конечно, не одобряют такое расточительство.

– Ну, не все, – сказала Омба. – Некоторые еще не забыли собственные рогатки. Наверное, кому-нибудь следовало подарить твоей матери рогатку, когда она была девчонкой.

– Теперь она в таком возрасте, когда люди не меняются.

– Ты же изменился.

Даг пожал плечами и только спросил:

– Как поживают Ласточка и Черныш?

Лицо Омбы просветлело.

– Замечательно. Этот вороной будет прекрасным производителем, когда вырастет. Ты получишь за него хорошую цену. Или, если наконец решишь отправить своего Безмозглого собакам на корм, сможешь ездить на нем сам. Я его для тебя объезжу. Вы с ним в дозоре будете чудесно выглядеть.

– М-м… Спасибо, но нет. Завтра или послезавтра – как только у меня появится время – я заберу их из табуна: Ласточку можно навьючить, а Черныш станет заводным конем. Отправлю их в Вест-Блу как свадебный подарок матери Фаун – я и так ужасно опоздал с этим.

– Твоих лучших коней! – в растерянности воскликнула Омба.

– Почему бы и нет? – лениво улыбнулся Даг. – Они отдали мне свою лучшую дочь.

– Но я – единственная дочь, – возразила Фаун.

– Так тогда и соперничать с тобой некому, – сказал Даг.

Омба поймала свою косу и стала теребить кончик.

– Отправить крестьянам! Что они смыслят в конях Стражей Озера? Что, если они вздумают пахать на Ласточке! Или охолостят Черныша? Или… – Омба сморщилась, явно представив себе еще худшую участь, которая ждет ее драгоценных коней в руках крестьян.

– Моя семья хорошо заботится о своих конях, – чопорно сказала Фаун, – и обо всех своих животных вообще.

– Они не поймут… – продолжала сокрушаться Омба.

– Ну я-то пойму, – возразил Даг. – Увидимся за ужином. Кто сегодня готовит?

– Камбия. Вы можете по дороге стащить кидальник-другой у коз, чтобы подкрепить силы.

– Спасибо, но мы, по-моему, доживем до ужина. – Даг знаком поманил Фаун прочь. Она на прощание сделала Омбе книксен; та, покачав головой, только насмешливо помахала рукой. Однако женщина не проявила враждебности, напомнила себе Фаун.

Когда они снова подошли к мосту, Даг придержал ворота, пропуская девушку с двумя лошадьми, навьюченными корзинами с кидальником. Девушка благодарно кивнула. Эти кидальники, заметила Фаун, были разломаны или покрыты пятнами, и, оглянувшись, она увидела, что девушка разбрасывает их по бокам дорожки; козы и свиньи сразу начали сбегаться к такому угощению.

– Животные Стражей Озера тоже едят кидальники, да?

– Кони, коровы и овцы не могут их есть, а вот свиньи и козы охотно хрупают. Собаки тоже.

– Я что-то собак не заметила. Я думала, вы держите их много – для охоты и прочего… даже для выслеживания Злых.

– Много собак мы не держим. Они скорее помеха, чем помощь в дозоре. Злые сразу на них накидываются, а защищаться собакам нечем. Так что если ты пытаешься разделаться со Злым, не следует отвлекаться, пытаясь спасти свою собаку, особенно если Злой набрасывается на тебя самого.

Они шли обратно по идущей вдоль озера дороге, и Фаун с любопытством спросила:

– А твоя мать когда-нибудь была дозорной?

– Думаю, что необходимую подготовку в молодости она получила. Все молодые Стражи Озера совершают хотя бы короткие рейды вокруг лагеря. Дозорных отбирают главным образом по двум признакам: здоровью и силе и дальности, на которую достает их Дар. Не каждый может озирать окрестности с помощью Дара так, как это требуется в дозоре. Небольшая дальность не воспринимается как недостаток: многие очень искусные мастера не могут распространить Дар больше, чем на длину руки.

– Дор тоже такой?

– Нет, у него дальность почти такая же, как у меня. Ему просто еще лучше удается работать с костями. А вот чего всегда хотела моя мать… – Даг умолк.

Уж не собрался ли он поделиться полезной информацией? Нет, похоже, нет. Фаун вздохнула и попыталась разговорить его.

– Хотела чего?

– Иметь больше детей. У нее не получилось – то ли потому, что отец слишком часто отсутствовал, то ли просто не везло – не знаю. Я должен был родиться девочкой. Это был мой следующий промах после того, что я и родился поздно. До меня должно было родиться еще восемь детей… или в крайнем случае я сам должен был ими обзавестись, и не в Лутлии или где-то еще, а здесь, в лагере Хикори. Вторая попытка у матери была с Дором и Омбой: она вроде как принудительно заставляла Омбу рожать, что сначала вызвало некоторые трения – пока Омба не смирилась и не занялась лошадьми. Все уже утряслось к тому времени, когда я, лишившись руки, вернулся из Лутлии. Правда, все еще сохраняется некоторая… не сказал бы, что напряженность, но чувствительность в этом вопросе.

Разногласия свекрови и невестки были обычным делом в мире Фаун; ей нетрудно было следить за рассказом Дага. Интересно, не заставит ли Камбию неудовлетворенная жажда иметь дочерей принять под свое крыло крестьянскую девчонку, которую, как какой-то неуклюжий сувенир, притащил из дозора Даг… Приняла же она, в конце концов, одну невестку – что тоже шло вразрез с обычаем. Может быть, у них есть какая-то надежда?

– Даг, – неожиданно спросила Фаун, – а где я буду жить?

Даг оглянулся на нее и поднял брови.

– Со мной.

– Да, но когда ты будешь отсутствовать – отправишься в дозор?

Молчание, которое было ответом, затянулось слишком надолго.

– Даг!

Он вздохнул.

– Посмотрим, Искорка.

Они уже почти дошли до семейного жилища, когда Даг помедлил у начала тропы, уходящей в лес. Обнаружил ли он что-то при помощи своего Дара, Фаун определить не могла, но Даг сделал приглашающий жест и свернул направо. Листья прямых высоких деревьев – тут росли по большей части карии – пропускали зеленоватый свет, так что казалось, будто Даг и Фаун путешествуют в подводном царстве. На этой плоской равнине кустарник почти не рос; однако Фаун заметила ядовитый сумах и постаралась держаться середины проторенной тропы, кое-где окаймленной побеленными камнями.

Примерно через сотню шагов они вышли на полянку. Посередине ее виднелась небольшая хижина – на этот раз самая настоящая, с четырьмя стенами и, к удивлению Фаун, с застекленными окнами: даже в здании штаба дозорных рамы были затянуты пергаментом. Еще больше смутили Фаун подвешенные к карнизу крыши человеческие кости – по одной или парами; ветерок, вздыхавший в шуршащих листьях карий, слегка колыхал их. Фаун с трудом удалось заставить себя не слышать в этом шелесте призрачный шепот.

Даг проследил за взглядом широко раскрытых глаз Фаун.

– Так их готовят…

– По-моему, этих людей уже ни к чему не подготовишь, – пробормотала Фаун, и губы Дага дрогнули в улыбке.

– Если Дор работает, не заговаривай с ним, пока он сам не обратится к нам, – тихо предупредил Фаун Даг. – Впрочем, так же следует себя вести, даже если кажется, что он ничем не занят. – Фаун закивала. Собрав вместе все, что могла почерпнуть из туманных рассказов Дага, она решила, что Дор ближе всего соответствует представлениям о настоящем некроманте – Страже Озера. Ей и в голову не пришла бы такая глупость – прервать какое-нибудь его колдовство.

Орех, сорвавшийся с ветки, щелкнул и со стуком покатился по дранке крыши, и Фаун подпрыгнула и вцепилась Дагу в руку. Он ободряюще улыбнулся и повел ее вокруг хижины. У южной стены виднелось крыльцо; выходящая на него дверь была распахнута и подперта чурбаком. Однако хозяин хижины, которого они искали, оказался на окраине полянки: он просто обтачивал деревяшку; это было такое обыкновенное и совсем не колдовское занятие, что Фаун даже заморгала.

Дор был более коренастым, чем Даг, – солидным мужчиной среднего возраста с квадратным лицом и решительным подбородком. Работая, он снял рубашку; его кожа оказалась такой же медной, как у Дага, хотя более равномерно загоревшей. Темные волосы были стянуты в траурный пучок, и это заставило Фаун гадать, по ком он скорбит, раз Омба, его жена, траура не носит. Если в волосах Дора и была седина, на расстоянии разглядеть этого Фаун не могла. Одной ногой Дор натягивал привязанную к шкиву веревку; шкив вращал заготовку из мягкого дерева. Дор обеими руками держал изогнутый нож, из-под которого вилась светло-желтая стружка, падая на скопившуюся внизу кучу. Две уже выточенные чаши стояли на чурбаке рядом. В куче стружек виднелись треснувшая заготовка и уже законченная чаша, которая показалась Фаун вполне исправной.

Взгляд Фаун привлекли руки Дора: сильные, с длинными пальцами, как у Дага, быстрые и уверенные. Как странно, что это представилось ей таким необычным: видеть две вместе работающие руки…

Дор поднял глаза. Они оказались ясными и более темными, чем у Дага. Потом Дор снова опустил взгляд, по-видимому, не желая прерывать работу, но после еще одного поворота заготовки пробормотал что-то себе под нос, нахмурился, вынул из зажима заготовку и бросил ее на кучу стружек. Кинув нож к чурбаку, на котором стояли готовые чаши, Дор повернулся к Дагу.

– Прости, что отвлекаю, – сказал Даг, кивнув на незаконченную чашу. – Мне сказали, что ты хочешь видеть меня немедленно.

– Да! Даг, где ты был?

– Добирался сюда. Случилось несколько задержек. – Даг показал на свой лубок.

На этот раз внимание собеседника переключить не удалось. Голос Дора зазвучал более резко, когда взгляд его упал на браслет на левой руке брата.

– Что за глупость ты совершил? Или, может быть, ты наконец что-то сделал правильно? – Дор с шипением выдохнул воздух, пристально оглядев Фаун. – Нет. На такое надеяться нельзя. – Сведя брови, Дор уставился на левое запястье Фаун. – Как вы это сделали?

– Вполне успешно, – ответил Даг, заработав за это раздраженный взгляд брата.

Дор подошел ближе, продолжая с ужасом глядеть на Фаун.

– Так, значит, и в самом деле имеется крестьянская свинка.

– В самом деле, – голос Дага внезапно стал сухим, – это моя жена. Миссис Фаун Блуфилд. Фаун, познакомься с Дором Редвингом.

Фаун выдавила из себя дрожащую улыбку. Колени держали ее слишком плохо, чтобы она рискнула сделать книксен.

Дор попятился назад.

– О боги, ты ведь всерьез это затеял!

Голос Дага стал еще более холодным.

– Абсолютно всерьез.

Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, и у Фаун возникло сводящее с ума ощущение, что они обменялись какими-то посланиями, которых она снова не уловила, хотя дело явно касалось довольно оскорбительного названия «свинка». Судя по тому, как вспыхнули глаза Дага, это было очень оскорбительное название; правда, Фаун не могла понять почему: «цыпленок», «жеребенок», «свинка» – все это были, по ее опыту, ласковые обращения. Может быть, разницу составляло то, каким тоном они произносятся… Как бы то ни было, уступил Дор; он хоть и не извинился, но поспешно переменил тему.

– Громовержец лопнет от злости.

– Я виделся с Громовержцем. Когда мы расставались, он был цел. И Мари тоже.

– Только не говори мне, что он счастлив от того, что случилось.

– Я и не говорю. Но и глупостей делать он не стал. – Еще один намек на предостережение? Может быть – Дор перестал протестовать, хоть и махнул безнадежно рукой. Даг продолжал: – Омба сказала, что Мари говорила вчера с тобой наедине, после того как увиделась с остальными.

– Ох и крика же было! Мама всегда воображает, что ты валяешься мертвый в канаве, и не то чтобы она была далека от истины на этот раз… но от Мари я такого не ожидал.

– Она рассказала тебе, что случилось с моим разделяющим ножом?

– Да. Только я и половине не поверил.

– Которой половине?

– Ну, это трудно определить, пожалуй. – Дор пристально взглянул на Дага. – Ты его принес?

– Именно поэтому мы явились сюда.

В рабочую хижину Дора? Или вообще в лагерь Хикори? Слова Дага можно было истолковать и так, и иначе.

– С мамой ты уже виделся?

– Это следующий пункт программы.

– Думаю, – вздохнул Дор, – что будет лучше, если я взгляну на нож здесь. Прежде чем начнется настоящий переполох.

– Я тоже так подумал.

Дор жестом предложил Дагу и Фаун пройти к крыльцу. Даг опустился на ступеньку, Фаун села рядом, рассчитывая на его поддержку, а Дор уселся на чурбак рядом с крыльцом.

– Дай Дору нож, – сказал Даг и подбадривающе чмокнул Фаун в макушку; это заставило Дора скривиться, как будто от дурного запаха. Фаун нахмурилась, но снова выудила мешочек из-за пазухи. Она предпочла бы отдать его в руки Дага, чтобы уже тот передал его брату, но такое оказалось невозможно. Она неохотно протянула мешочек Дору, который взял его у нее почти столь же неохотно.

Дор не стал немедленно вынимать клинок; несколько мгновений он просто сидел, держа мешочек на коленях. Потом он сделал глубокий вдох, словно сосредоточиваясь; всякое выражение сбежало с его лица. Поскольку раньше лицо его выражало неудовольствие и неодобрение, Фаун не возражала против такой перемены. Теперь Дор казался далеким, лишенным всяких чувств.

Обследовал он нож примерно так же, как и другие Стражи Озера: сжал в ладонях, потом поднес к губам; однако Дор коснулся ножа и щекой, и лбом, то открывая, то закрывая глаза; все это тянулось довольно долго.

Наконец Дор поднял глаза и бесцветным голосом попросил Дага еще раз описать ему точную последовательность событий в пещере Злого, указывая примерную длительность каждого движения. Фаун Дор ни о чем не спрашивал. Он посидел еще некоторое время, потом отсутствующее выражение исчезло и он снова поднял глаза.

– Так что же ты можешь сказать обо всем этом? – спросил Даг. – Что случилось?

– Даг, не можешь же ты ожидать, что я стану обсуждать тонкие вопросы своего ремесла в присутствии какой-то крестьянки.

– Нет, я ожидаю, что ты будешь обсуждать их – и в полном объеме – в присутствии матери зарядившей нож девочки.

Дор поморщился, но тут же контратаковал, впервые обратившись прямо к Фаун:

– Да, и как же ты оказалась беременна?

Неужели ей нужно было исповедоваться во всем глупом эпизоде с Идиотом Санни? Фаун вопросительно посмотрела на Дага; тот слегка покачал головой. Собравшись с мужеством, Фаун холодно ответила:

– Обычным образом, насколько я могу судить.

Дор раздраженно заворчал, но дальше не расспрашивал. Вместо этого он обратился к Дагу:

– Она не поймет.

– Тогда ты не выдашь никаких секретов, верно? Начни сначала. Она знает, что такое Дар.

– Сомневаюсь, – кисло протянул Дор.

Даг рукой в лубке коснулся свадебного браслета.

– Дор, она сделала его. И другой тоже.

– Она не могла… – Некоторое время Дор молчал, нахмурив брови. – Ну хорошо, бывает иногда везение… И все-таки я думаю, она не поймет.

– А ты попробуй. Фаун может тебя удивить. – Даг еле заметно улыбнулся. – Вдруг ты окажешься лучшим учителем, чем думаешь.

– Хорошо, хорошо… Хорошо! – Дор недовольно посмотрел на Фаун. – Нож… то есть умирающее тело, которое… ах… Нужно начать с самого начала. Дар есть во всем, ты это понимаешь?

Фаун взволнованно закивала.

– Живые существа создают Дар и меняют его сущность. Накапливают его. Они всегда творят, но творят они себя. Когда человек поедает пищу, ее Дар не исчезает, он переходит человеку и меняется. Когда человек – или любое живое существо – умирает, Дар высвобождается. Та его часть, что связана с материальными частями, медленно распадается одновременно с разложением тела, но нематериальная часть, самая сложная внутренняя суть, улетучивается вся разом. Ты следишь за моей мыслью? – отрывисто спросил Дор.

Фаун кивнула.

Дор пренебрежительно посмотрел на нее, словно хотел сказать «Не думаю, что это так», но продолжал:

– Так и происходит упадок живых существ: они медленно наращивают Дар по краям и одновременно постоянно теряют его. Болезнь убивает потому, что высасывает Дар слишком быстро, чтобы рост на краях это восполнил. Злой пожирает Дар, вырывая его из живых существ так же, как волк разрывает на части свою добычу.

Услышав такое сравнение, Даг не поморщился, хотя и напрягся. Он даже еле заметно согласно кивнул, решила Фаун. Она поежилась и сосредоточилась на том, что говорил Дор, поскольку не ожидала от него снисходительности, если его начнут прерывать вопросами, – по крайней мере, если вопросы начнет задавать она.

– Разделяющие ножи… – Дор коснулся ее клинка. – Внутренняя поверхность бедренной кости от природы в родстве с кровью, и эта близость может быть усилена, когда мастер придает ножу форму. Именно это я и делаю в добавление к… к внушению ножу предназначенной ему судьбы. Я действую в согласии с дарителем смерти, и кровь его или ее сердца участвует в создании ножа, потому что живая кровь несет его или ее Дар.

– Ох! – выдохнула Фаун изумленно, но тут же поспешно закрыла рот.

– Что еще? – недовольно спросил Дор.

Фаун оглянулась на Дага; тот только поднял брови.

– Следует ли мне рассказать?..

– Несомненно.

Фаун искоса взглянула на нахмурившегося и грозного – несмотря на отсутствие рубашки – мастера.

– Может быть, лучше, если ты все объяснишь, Даг.

Даг насмешливо улыбнулся брату.

– Фаун заново изобрела эту технику, чтобы заставить свой Дар проникнуть в мой свадебный браслет. Это оказалось для меня полной неожиданностью. Более того, когда я понял, что она делает, я чуть не свалился со скамьи. Так что, сказал бы я, она понимает тебя всей душой.

– Вы использовали прием создания ножа для изготовления свадебной тесьмы? – растерянно переспросил Дор.

Даг поднял левое плечо.

– Это сработало. Единственный намек, который она получила от меня, – это упоминание за несколько дней до того и по совсем другому поводу, что кровь содержит Дар человека некоторое время после того, как покинет тело.

– Везение, – пробормотал Дор, хотя уже не так уверенно, и снова пристально взглянул на свадебный браслет.

– Ага, такова жизнь с Фаун – одно везение за другим, и так без конца. Ты объяснял процесс изготовления ножа. Продолжай.

Даг, поняла Фаун, уже по крайней мере один раз наблюдал изготовление ножа в положении восприемника, хоть мастер в Лутлии был не Дором. Кроме того, что-то он узнал и от брата, пусть и урывками.

Дор сделал глубокий вдох и стал рассказывать дальше:

– Таким образом, к моменту окончания изготовления мы имеем некоторое количество Дара дарителя в ноже, и этот Дар… можно сказать, что он испытывает голод по остальному. Он жаждет воссоединиться со своим источником. И наоборот. И теперь дело доходит до заряжения как такового. – Лицо Дора было сурово, и это не имело к ней лично никакого отношения, подумала Фаун.

– Когда нож… – Дор заколебался, потом выбрал простое и жесткое слово, – вонзается в сердце заряжающего, убивая его, исходный Дар умирающего начинает распадаться, и именно в этот момент он входит в нож… и удерживается там.

– Почему он просто не распадается весь? – не удержалась от вопроса Фаун и тут же мысленно выругала себя за то, что перебила Дора.

– Это еще один аспект работы мастера. Если твое везение позволит тебе и это скопировать, желаю удачи. Я ведь не просто резчик по кости. – Улыбка Дора была холодной. – Когда кому-нибудь – например, Дагу – удается вонзить заряженный нож в Злого, Злой, который питается Даром и не может остановиться, пожирает распадающийся Дар, освобожденный сломавшимся ножом. Можно сказать, что Дар смертного отравляет Дар Злого или оказывается чем-то вроде удара молнии в дерево или… существует много способов описать это, и все они слегка неверны. Однако Дар Злого включается в распад смертного Дара, и поскольку Злой состоит из одного Дара, все материальные элементы, которые он удерживает, делаются ему неподвластны.

Фаун коснулась отметин на шее.

– Это я видела.

Дор нахмурил брови.

– Насколько близко к нему ты была?

Фаун вытянула руку и прищурилась.

– Примерно на половину длины руки, наверное. – А руки у нее не были особенно длинными…

– Дор, – сказал Даг мягко, – если ты еще не понял, повторяю: Фаун вонзила мой заряженный нож в Злого в окрестностях Глассфорджа, и я могу утверждать на основании богатого личного опыта, что она была намного, намного ближе к твари, чем рискнул бы любой разумный человек.

Дор смущенно откашлялся, не отрывая глаз от лежащего у него на коленях ножа.

– Почему вы не можете использовать Дар умирающих животных, чтобы отравить Злого? – вырвалось у Фаун прежде, чем она сумела себя остановить.

Даг слегка улыбнулся, но Дор нахмурился, глубоко оскорбленный, и сухо ответил:

– Они не обладают силой. Только Дар Стража Озера, добровольно им пожертвованный, убивает Злого.

– А нельзя ли было бы использовать многих животных?

– Нет.

– А такие попытки делались?

Дор нахмурился еще сильнее.

– Животные не годятся. Крестьяне не годятся тоже. – Губы Дора искривила злобная улыбка. – Сама найдешь тут связь.

Фаун стиснула зубы: до нее начало доходить, насколько оскорбительно высказался Дор, назвав ее свинкой.

Даг сурово и предостерегающе взглянул на брата, но сказал только:

– Это не только вопрос силы, хотя отчасти и силы тоже. Дело еще и в сходстве.

– В сходстве? – Фаун сморщила нос. – Ладно, не важно. Что произошло с моей… со вторым ножом Дага? – Она кивком указала на клинок.

Дор вздохнул, словно был не особенно уверен в том, что собирается сказать.

– Ты должна понять: Злой – колдун. Его рождает земля, до первой линьки он неподвижен, но все равно остается более могущественным колдуном, чем любой человек в отдельности, и со временем делается все сильнее. Итак… Во-первых, Злой похитил Дар твоей нерожденной дочери.

Воспоминание родило печаль.

– Да. Мари сказала, что никому не было известно, будто Злые способны разделять мать и дитя. Это важно? – Было бы некоторым утешением, если бы пережитый кошмар дал знание, способное в будущем кому-то помочь.

Дор пожал плечами.

– Мне пока неясно, имеет ли это какое-то практическое значение.

– Зачем Злым младенцы?

Дор вытянул вперед руку и перевернул ее ладонью вверх.

– Тут происходит обратное тому, что делает разделяющий нож. Нерожденные и в меньшей степени совсем маленькие дети наиболее активно творят самую сложную часть своего Дара. Злой, готовящийся к линьке – к главной части своего самосоздания или воссоздания, – жаждет такой пищи.

– А не может он воровать Дар беременных животных?

Дор поднял бровь.

– Возможно, и мог бы, если бы стремился обрести тело животного, а не человека.

– Злые на такое способны и делают это, – вмешался Даг. – Злой на Волчьем перевале не мог раздобыть достаточное количество людей, так что он отчасти использовал для своей цели волков. Я слышал от тех дозорных, кто участвовал в уничтожении того Злого, что его форма была весьма… весьма странной, а он уже давно пережил свою первую линьку.

Фаун позволила своему беспокойству отразиться на лице; то же, как она заметила, сделал Дор.

– Во-вторых, – продолжал Дор, – ты вонзила в тварь незаряженный нож Дага.

– В бедро, – кивнула Фаун. – Он сказал – «куда угодно». Я не знала…

– А потом так и оставила нож, верно?

– Да. Это случилось, когда привидение… когда Злой схватил меня во второй раз, за шею. Я думала, он разорвет меня на части, как цыпленка.

Дор взглянул на отметины на шее Фаун и отвел глаза.

– И тогда ты вонзила уже заряженный нож.

– Я подумала, что нужно торопиться. Нож сломался… – Фаун поежилась, вспомнив пережитый ужас, и левая рука Дага крепче ее обняла. – Я решила, что испортила его. Но тут Злой выронил меня и… и вроде как растаял. От него воняло.

– Тут годится простейшее объяснение, – сказал Дор решительно. – Человек, который несет что-то драгоценное для себя, если спотыкается и падает, старается уберечь свое сокровище, даже ценой увечья. Злой получил драгоценный для него Дар, и тут же, через несколько секунд, оказался приобщен к смерти. В момент падения он слепо попытался спрятать этот Дар в безопасное место: в незаряженный нож. Злой, несомненно, обладал достаточной для этого силой, он не был вынужден… Конечный результат оказался таким: Злой был уничтожен, а в незаряженный нож ненамеренно помещен Дар. – Дор задумчиво пососал губу. – Возможно, существует и более сложное объяснение, но я не услышал ничего, что говорило бы о его необходимости.

– Хм-м… – протянул Даг. – Так все-таки будет этот нож работать как разделяющий или нет?

– Дар, который в нем, – странный. Он был пойман и связан в момент наиболее интенсивного самосоздания и в то же время самого абсолютного распада. Что ж, это, в конце концов, всего лишь Дар крестьянки. – Он бросил на Фаун пристальный взгляд. – Если только в ребенке было что-то, о чем мне не сказали… Смешанная кровь, например. – Вопросительный взгляд, который Дор устремил на брата, был холоден и не особенно почтителен.

– Это был крестьянский ребенок, – тихо сказала Фаун, глядя в землю. Перед крыльцом в грязь было втоптано несколько древесных стволов… Рука Дага снова обвила Фаун.

– Тогда Дар не имеет сходства со Злым, и нож бесполезен. Незаряженный нож, оказавшийся оскверненным, иногда может быть очищен и посвящен заново, но не в этом случае. Моя рекомендация такая: сломай нож, чтобы освободить бесполезный крестьянский Дар, и сожги или отправь родичам Каунео, придумав пристойное объяснение, – а потом начни все сначала с новым ножом. – Голос Дора стал более мягким. – Мне жаль, Даг. Я знаю, что ты носил этот нож с собой на протяжении двадцати лет не для того, чтобы ему выпал такой бесславный конец. Но, знаешь ли, такое иногда случается.

Фаун оглянулась на Дага.

– Верни мне его, – сказала она Дору упрямо и протянула руку.

Дор вопросительно посмотрел на Дага, не получил поддержки и неохотно отдал ножны с клинком Фаун.

– Очень многие ножи так никогда и не используются, – сказал Даг, притворяясь незаинтересованным. – Не вижу особой необходимости спешно уничтожать этот. Если он не служит никакой цели целым, то уж тем более не послужит сломанным.

Дор поморщился.

– Для чего тогда ты будешь его хранить? Как украшение на стене? Как устрашающее напоминание о твоем маленьком приключении?

Даг улыбнулся Фаун, и она подумала, что выглядит сейчас, должно быть, унылой. Ей было холодно.

– Одной цели он по крайней мере послужил, – сказал Даг. – Он свел нас вместе.

– Тем больше оснований его сломать, – мрачно проговорил Дор. Фаун вспомнила такое же предложение Дага, сделанное им давно, еще на ферме Хорсфордов. «Мы могли бы сэкономить много сил». Как могли два одинаковых предложения восприниматься как полные противоположности? Доверие и недоверие… Она надеялась, что скоро сможет остаться с Дагом наедине, спросить его, принимает ли он суждение брата полностью или отчасти или не принимает совсем и им нужно будет искать совета другого мастера. На лице Дага ничего нельзя было прочесть. Фаун снова спрятала мешочек с ножом за пазуху.

Даг встал и потянулся.

– По-моему, наступает время ужина. Ты пойдешь и посмотришь на представление, Дор, или спрячешься здесь?

Фаун начинала мечтать о том, чтобы они с Дагом могли спрятаться, потом, взглянув на колеблемые ветерком кости, решила, что лучше не здесь. Но хоть где-нибудь…

– О, я пойду, – сказал Дор, поднимаясь, чтобы отнести внутрь хижины резец и готовые чаши. – Можно разделаться с этим раз и навсегда.

– Оптимист, – усмехнулся Даг, уступая дорогу поднимающемуся на крыльцо брату.

Фаун увидела сквозь дверь опрятную рабочую комнату, стол с аккуратно разложенными инструментами и маленький очаг у противоположной стены. Дор снова вышел наружу, поправляя надетую рубашку и не обращая никакого внимания на ту легкость, с которой его пальцы застегивали пуговицы… запер дверь и расторопно закрыл ставни на окнах.

Зеленый свет в лесу приобрел более угрюмый оттенок – пришедшие с северо-запада облака заполнили все небо. Стаккато падающих на землю орехов напомнило Фаун треск суставов Дага ненастным утром. Фаун прильнула к левой руке мужа; мускулы его были все такими же твердыми. Фаун стала шире шагать, чтобы идти с ним в ногу, и, к своему удивлению, обнаружила, что особенно стараться нет необходимости.