Онлайн чтение книги Небо повсюду The Sky is Everywhere
Глава 5

(Написано на одноразовом стаканчике, найденном на берегу реки Реши)

Я знаю, что это он. Мне бы хотелось, чтобы это был кто-нибудь другой. Мне бы хотелось вспомнить о ком-нибудь другом, когда я слышу удар камешка в мое окно. Я сижу в шкафу Бейли и пишу стихи на стене, пытаясь усмирить панику, что мечется в моем теле заблудившейся кометой.

Я снимаю рубашку Бейли, которую надела поверх своей одежды, хватаюсь за дверную ручку и перетаскиваю себя обратно в Убежище. Подхожу к окну. Мои босые ноги ступают по стоптанным синим коврикам, этим трем островкам неба, которые мы с Бейли истоптали во время наших жестоких танцевальных соревнований: побеждал тот, кто дольше мог удержаться от хохота. Я всегда проигрывала. Бейли умела делать лицо хорька, что в сочетании с ее виртуозными обезьяньими плясками не оставляло мне ни малейшего шанса. Когда она применяла оба метода разом, песенка моя была спета (у меня самой бы такое в жизни не получилось, для этого нужно быть начисто лишенной застенчивости). Каждый раз я сгибалась от хохота пополам и билась в истерике.

Я перегибаюсь через подоконник. Так я и думала: Тоби стоит под окном в ярком лунном свете. Я безуспешно пытаюсь подавить бурю, что поднимается у меня внутри. Глубоко вдыхаю, спускаюсь по лестнице и открываю дверь:

– Ну что, как дела? У нас все спят.

Голос мой звучит надтреснуто, будто изо рта у меня вылетела стая летучих мышей: я весь вечер не разговаривала. Фонарь на крыльце позволяет мне как следует разглядеть Тоби. Да, он вне себя от горя. Я смотрю на него, словно в зеркало.

– Я просто подумал, может посидим вместе? – говорит он. Но мне слышится другое: стояк, стояк, эрекция, палка, стояк, стояк, стояк… – Мне нужно кое-что рассказать тебе, Ленни. Больше некому.

Отчаяние в его голосе заставляет меня вздрогнуть. Над головой Тоби вспыхивают ослепительно-красные предупреждающие огни, но я не могу заставить себя сказать «нет». Не хочу.

– Заходите, сэр.

Он на ходу касается моего плеча рукой – так по-дружески, по-братски, что я перестаю волноваться. Может, у парней вообще круглосуточно случаются стояки безо всякой на то причины? Откуда мне знать. Я и целовалась-то всего трижды. Совершенно не разбираюсь в живых мужчинах. Вот книжные – другое дело, особенно Хитклифф. Вот у него совсем не бывает эрекций. Хотя нет, если задуматься, то наоборот: у него, наверное, и не опускался, пока Кэти гуляла по пустошам. Хитклифф был настоящим королем стояков.

Я закрываю дверь за Тоби и жестом призываю его к тишине, пока мы шагаем наверх, в Убежище. Там уже давно установили звукоизоляцию, чтобы весь остальной дом не страдал годами от блеющих и лающих звуков кларнета. Бабулю инфаркт хватит, если она узнает, что Тоби пришел ко мне почти в два часа ночи, когда мне на следующий день надо в школу. Да если бы и не надо было, все равно. В два ночи, Ленни. Она явно не это имела в виду, когда сказала, что надо протянуть ему руку помощи.

Закрыв дверь Убежища, я включаю какую-то инди-группу, от которой хочется повеситься. В последнее время я только такое и слушаю. Мы с Тоби садимся на пол, прислонившись к стене и вытянув ноги. И сидим, как два каменных истукана. Проходит несколько столетий.

Когда сил молчать у меня уже не остается, я шучу:

– Возможно, с образом немногословного мачо ты перестарался.

– Ой, прости! – Он виновато трясет головой. – Я даже не заметил, что опять.

– Опять?

– Что опять молчу.

– Правда? А что, по-твоему, ты делал?

Он склоняет голову набок и, прищурясь, улыбается. Какая у него милая улыбка.

– Изображал дуб в вашем саду.

Я смеюсь:

– Ты отлично изображаешь дубы!

– Спасибо. Наверное, Бейлз каждый раз бесилась, когда я молчал.

– Не-а. Мне она говорила, что ей это в тебе нравилось. Меньше шансов поссориться и больше возможности блеснуть для нее самой.

– Точно. – Он молчит минуту, а потом прерывающимся от волнения голосом добавляет: – Мы были такие разные.

– Угу, – негромко соглашаюсь я.

У них не было совершенно ничего общего. Тоби, спокойный и неподвижный (пока не садился на лошадь и не становился на скейт), и Бейли, которая ходила, говорила, думала, смеялась, веселилась со скоростью света. И сама была ярким светом.

– Ты напоминаешь мне ее, – произносит он.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не выпалить «Да ладно! А вел ты себя так, будто я печеная картофелина», но вместо этого говорю:

– Вовсе нет. Мне мощности не хватит.

– Тебе как раз хватит. А вот у меня с этим напряженка, – признается он. Как странно, теперь это он звучит, как говорящая картофелина.

– Бейли так не думала, – говорю я.

Его взгляд тут же теплеет, и это невыносимо. Что нам делать со всей этой любовью?

Он недоверчиво мотает головой:

– Мне просто повезло. Эта книга про шоколад…

Меня наотмашь бьет воспоминанием: Бейли спрыгивает с камня в день их встречи. Тоби вернулся верхом на скейте. «Я так и знала, что ты придешь! – воскликнула она, подкинув книгу в воздух. – Прямо как в этом романе. Так и знала!»

Похоже, что Тоби проигрывает в голове тот же день. Наша вежливая веселость мигом заржавела. Все глаголы в прошедшем времени навалились на нас и грозят раздавить.

На лице Тоби понемногу проступает отчаяние. Наверное, как и на моем.

Я оглядываю нашу огненно-рыжую спальню, этот оранжевый цвет, которым мы замазали дремотно-голубой, украшавший наши стены многие годы. Бейли сказала тогда: «Если это не сможет изменить наши жизни, то я не знаю, что сможет. Это, Ленни, цвет необычайности». Помню, я подумала тогда, что не хочу, чтобы наши жизни менялись, и не понимаю, почему Бейлз этого хочет. А еще подумала, что мне всегда нравился голубой.

Я вздыхаю:

– Я очень рада, что ты пришел. Я несколько часов просидела в шкафу Бейли. Совсем с ума сошла.

– Хорошо. В смысле, хорошо, что ты рада. Я не знал, стоит ли тебя беспокоить, но мне тоже не спалось… Выделывал трюки на скейте, как последний псих. Чуть не разбился насмерть. А потом оказался тут. Просидел под сливой целый час, пытаясь решить…

Его бархатный тембр заставляет меня вспомнить, что в комнате звучит и другой голос: из колонок орет солист группы, хрипит так, словно его душат. Я встаю, чтобы поставить что-нибудь помелодичнее. Вернувшись на свое место, я признаюсь:

– В школе никто не понимает, что со мной. Даже Сара.

Он откидывает голову назад:

– Не знаю, можно ли вообще понять, пока не окажешься на нашем месте. Я и понятия не имел…

– И я.

Мне внезапно хочется обнять Тоби. Мне так хорошо оттого, что сегодня ночью я не осталась один на один со всем этим.

Он, нахмурившись, опускает взгляд на свои ладони, будто собираясь с духом. Я жду.

И жду. И жду.

Все еще жду. Как Бейли выносила эту тишину в эфире?

Когда он поднимает глаза, лицо его полно сострадания. Настоящий котеночек. Слова льются из него, наплывая друг на друга:

– Я никогда не встречал сестер, которые были бы так близки. Мне так жаль тебя, Ленни, я так тебе сочувствую. Все думаю и думаю, как ты теперь без нее.

– Спасибо, – шепчу я, и внезапно мне хочется дотронуться до него, пробежать пальцами по его руке. Она всего в нескольких сантиметрах от меня…

Я бросаю на него взгляд. Он сидит так близко, что я чувствую запах его шампуня. Меня охватывает чудовищная мысль: а ведь он очень симпатичный. Ужасно симпатичный. И как это я раньше не замечала?

Я уже знаю ответ на свой вопрос: Ленни, он бойфренд твоей сестры. Ты что, больная?

Дорогой мозг, вывожу я пальцем на своих джинсах. Веди себя прилично.

Прости, беззвучно шепчу я Бейли. Я не собиралась думать о Тоби в этом смысле. Будь спокойна, такого больше не случится.

Просто никто не понимает меня, кроме него, добавляю я. Ох, боже мой.

Еще несколько минут проходит в тишине. Тоби достает из кармана куртки бутылку текилы и отвинчивает крышку:

– Будешь?

Отлично. То, что нужно.

– Конечно буду. – Вообще-то я почти не пью, но вдруг сейчас мне это поможет? Выбьет из меня всю эту дурь. Я протягиваю руку, и наши пальцы соприкасаются на мгновение дольше, чем нужно. Я хочу думать, что мне показалось. Подношу бутылку ко рту, делаю огромный глоток и молниеносно выплевываю текилу, облив при этом и себя, и Тоби. – Фу, ну и гадость! – Я вытираю рот рукавом. – Вот это да…

Он смеется и вытягивает руки, чтобы я посмотрела, во что превратилась его одежда.

– Да, к текиле привыкаешь не сразу.

– Прости. Понятия не имела, что это за пойло.

Он салютует мне бутылкой и отхлебывает. Я решительно настроена попробовать еще раз, на сей раз не обдавая все вокруг фонтаном плевков. Тянусь за текилой, подношу ее к губам. Жидкость обжигающей лавой течет по горлу. Я делаю еще один глоток, побольше.

– Эй, притормози, – отнимает у меня бутылку Тоби. – Мне нужно кое-что сказать тебе, Ленни.

– О'кей, – отвечаю я. Какое приятное тепло разлилось внутри.

– Я сделал Бейли предложение…

Он произносит это так быстро, что моя мысль не успевает за его словами. Он смотрит на меня, пытаясь понять, как я отреагирую. Я могу описать свои ощущения только так: КАКОГО ВООБЩЕ ХРЕНА!

– Предложение? Ты шутишь?! – Я уверена, что он хотел бы услышать совсем не это, но меня эта новость застигла врасплох. Он бы еще сказал, что Бейли втайне мечтала стать пожирателем огня. Им было всего по девятнадцать, и моя сестра была яростной противницей брачных уз. – И что же она ответила?

Я боюсь услышать ответ.

– Она согласилась. – В голосе Тоби столько же надежды, сколько и безнадежности.

Обещание все еще живет в его сердце. Она согласилась. Я беру бутылку, глотаю и не чувствую ничего: ни вкуса, ни обжигающей горечи. Я онемела. Бейли хотела этого? Как больно, что ей хотелось замуж. Как больно, что она не сказала мне об этом. Мне нужно знать, что она думала. Поверить не могу, что теперь не получится у нее спросить. Никогда не получится. Я смотрю на Тоби и вижу в его глазах искренность. Она притаилась за зрачками, словно маленький нежный зверек.

– Мне так жаль, Тоби… – Я пытаюсь засунуть подальше свою обиду и недоверие, но у меня не получается. – Не понимаю, почему она не рассказала мне.

– Мы собирались сказать вам буквально на следующей неделе. Я тогда только решился…

Это «мы» мне совсем не нравится. Раньше «мы» значило «Бейли и я», а не «Бейли и Тоби». Внезапно я чувствую, что меня исключили из будущего. Которого и так не случится.

– Но как же ее театральная карьера? – говорю я вместо «А как же я?».

– Она и так играла…

– Да, но… – Я смотрю ему в глаза. – Ты же понимаешь, о чем я.

И по выражению его лица вижу, что нет, не понимает. Совсем не понимает. Конечно, многие девочки мечтают о свадьбе, но Бейли мечтала о Джульярде. О Джульярдской школе в Нью-Йорке. Помню, как прочла у них на сайте: Наша цель – предоставить высококачественное художественное образование одаренным музыкантам, танцорам и актерам со всего света, чтобы они могли полностью раскрыть свой потенциал как творцы, лидеры и граждане мира. Правда, получив прошлой осенью отказ, Бейли решила пойти в местный университет (больше она документы никуда и не подавала), но я была уверена, что она попробует еще раз. То есть разве могла она поступить иначе? Это же была ее мечта.

Больше мы эту тему не затрагиваем. Поднялся ветер и стучится теперь в дом. Мне становится холодно, я хватаю с кресла плед и набрасываю себе на ноги. От текилы меня охватывает чувство, что я растворяюсь в пустоте. Мне и правда хочется исчезнуть. Хочется исписать эти оранжевые стены. Мне нужен язык вырванных последних страниц, сломанных часовых стрелок, холодных камней, туфель, наполненных ветром. Я опускаю голову Тоби на плечо.

– Мы – самые грустные люди на Земле.

– Да, – соглашается он и сжимает мне колено.

Я пытаюсь не обращать внимания на дрожь, которая пробегает у меня по телу. Они собирались пожениться.

– Как нам это пережить? – беззвучно шепчу я. – День за днем, день за днем. Без нее.

– Ох, Ленни. – Тоби поворачивается и приглаживает мне волосы у висков.

Я все жду, когда он уберет руку, когда повернется обратно. Но этого не происходит. Он держит ладонь у моего лица и не отводит от меня взгляда. Время замедляется. Что-то пробегает по комнате. Между нами. Я смотрю в его скорбные глаза, он смотрит в мои, и я думаю: Он скучает по ней так же, как я. И вот тогда он меня целует. Его рот такой мягкий, такой горячий, такой живой. Я не могу сдержать стон. Мне хотелось бы сказать, что я оттолкнула его, но этого не происходит. Я отвечаю на поцелуй и даже не собираюсь останавливаться: мне в этот момент кажется почему-то, что мы с Тоби как-то победили время и вернули Бейли обратно.

Он отталкивает меня и вскакивает на ноги.

– Я не понимаю! – Его, точно пожар, охватывает внезапная паника. Он мечется по комнате. – Боже, мне надо идти. Мне правда пора.

Но он не уходит. Садится на кровать Бейли, смотрит на меня и вздыхает, будто отдаваясь на волю какой-то незримой силы. Он произносит мое имя, и голос его звучит так хрипло, так завораживает, что я поднимаюсь на ноги, – меня тянет к нему через мили и мили стыда и вины. Мне не хочется этого, – и при этом хочется. Я понятия не имею, что мне делать, но все же иду через комнату, слегка шатаясь от текилы. Он берет меня за руку и притягивает к себе.

– Мне просто нужно быть рядом с тобой, – шепчет он. – Только так я не умираю от тоски по ней.

– И я. – Я пробегаю пальцем по россыпи веснушек на его щеке.

Глаза у него наполняются слезами, и у меня тоже. Я сажусь рядом с ним, а потом мы ложимся на кровать Бейли, и он обнимает меня сзади. Перед тем как заснуть в кольце его сильных, надежных рук, я думаю о том, останется ли на кровати едва уловимый запах Бейли, не перебьют ли его наши собственные.

(Найдено на территории Кловерской старшей школы, в клумбе, на оборотной стороне контрольной по французскому языку)