Онлайн чтение книги Восход The Sunrise
Глава 5

Последние гости разошлись в полночь. До прибытия первых постояльцев с чемоданами оставалось менее двенадцати часов.

Когда Саввас приехал в «Восход» на следующее утро, десятки людей уже убирали мусор, подметали полы, вытирали пыль, чтобы все выглядело так же безупречно, как раньше. Мебель нужно было расставить по местам, с мраморного пола удалить следы от пролитого вина. По количеству мусора можно было судить об успехе приема.

– Доброе утро, кириос Папакоста.

– Доброе утро, кириос Папакоста…

Пока Саввас шел от парковки до стойки администратора, он слышал эти слова не меньше десяти раз.

Работники отлично понимали, какого уровня исполнения обязанностей от них ожидали в новом отеле. Если поверхность была блестящей, она должна быть отполирована так, чтобы в нее можно было смотреться как в зеркало. Салфетки должны быть белоснежными, а окна такими чистыми, чтобы не было видно стекол. Начальник хозяйственной службы был беспощаден: горничным сообщили, что, если постели не будут заправлены как следует, их уволят.

– Кто наши первые гости, Костас? – спросил Саввас управляющего отелем.

– Две пары из Женевы, кириос Папакоста. Они приезжают вместе. Двадцать шесть американцев. Группа из Германии. Тридцать человек из Швеции. Шесть пар из Англии. Несколько французов и итальянцев, остальные, насколько знаю, из Афин.

– Хорошее начало. И по количеству как раз то, что надо в данный момент.

– Да, и фрау Брухмайер, конечно, – добавил Костас Франгос. – Мы пошлем за ней машину в «Парадиз-бич» чуть позже.

Фрау Брухмайер приехала на Кипр на каникулы в прошлом году и уже больше не уезжала. В ноябре ее навестила племянница из Берлина, которая привезла теплые вещи (пару кашемировых кардиганов, брюки и шерстяной жакет), драгоценности (кое-что было на ней прошлым вечером) и книги. Остальное – мебель, семейные портреты, меха – осталось в Берлине.

– Мне они не нужны, – сообщила ей тетка. – Здесь мне нужно всего ничего – немного карманных денег и только.

На повседневные расходы ей почти не требовались наличные деньги – разве что на чаевые, которыми она постоянно и щедро одаривала прислугу. Ежемесячные расходы оплачивались через банк.

Каждое утро фрау Брухмайер отправлялась к морю по золотому песку под окнами своего номера. Ранние пташки, в основном работники других отелей, видели, как она делала зарядку и совершенствовала свое и без того гибкое тело. Затем она делала сорокапятиминутный заплыв. Ее белая резиновая шапочка несколько раз двигалась в сторону горизонта и обратно к берегу. Накупавшись, фрау Брухмайер сидела на песке и смотрела на море.

– Я плавала во всех морях на земле, но красивее этого не видела, – говорила она. – Где еще мне хотелось бы провести остаток дней?

Ее жизнь здесь по сравнению с Германией была идеальной. Не надо было стирать белье, комнату содержали в идеальной чистоте. Не надо было ходить в магазин и готовить – в отеле кормили по-королевски. В собеседниках не было недостатка, и они постоянно менялись, поэтому не надоедали, и она оставалась одна, только если сама этого хотела.

С балкона своего номера фрау Брухмайер наблюдала за строительством «Восхода» по другую сторону бухты и решила поселиться в пентхаусе. До сих пор «Парадиз-бич» ее полностью устраивал – она занимала там лучший номер, – но фрау Брухмайер понимала, что новый отель относился к совсем другой категории. Она прикинула, что, если продать пару колец с бриллиантами, денег в банке хватит еще на пятнадцать лет безоблачной жизни. И решила, что этого более чем достаточно, хотя ее силам и энергии мог бы позавидовать человек вдвое моложе.

Через несколько часов фрау Брухмайер прибыла в свой новый дом. Работникам «Парадиз-бич» было жаль с ней расставаться – она была их счастливым талисманом. Несколько служащих перенесли ее багаж в ожидающее такси. В машину погрузили четыре дорогих чемодана – два в багажник, два на переднее сиденье. Такой же по цвету и фактуре несессер она несла сама. Пообещав, что непременно заглянет их всех навестить, фрау Брухмайер незаметно сунула в руку каждому, кто вышел ее проводить, «маленький сувенир на память».

К обеду она устроилась в новом роскошном гнездышке, состоящем из гостиной, спальни и смежной с ней ванной. В ее глазах это был шикарный дворец с огромными зеркалами на стенах, большим французским пейзажем, написанным маслом, и двумя хрустальными люстрами. Мягкая мебель украшена кантом и бахромой, комод с зеркалом и широченная кровать. Все вещи прекрасно разместились в просторном двустворчатом платяном шкафу.

Распаковав вещи, фрау Брухмайер заказала легкий обед в номер и пару часов отдыхала в шезлонге, потом приняла душ и начала не спеша готовиться к вечеру. Сегодня в первый раз откроет двери ночной клуб, но до этого ее пригласили на ужин с хозяевами отеля.

Она застегнула браслет с брелоками – последний подарок мужа – и спустилась на лифте в холл.

Примерно в то же время Афродити тщательно выбирала драгоценности для сегодняшнего вечера. Она открыла ключом верхний левый ящичек туалетного столика. Почти не глядя, взяла пару серег и вдела в уши. Серьги были круглые, как пуговицы, с огромными аквамаринами в центре. Потом надела широкий золотой браслет (великоватый для ее тонкого запястья, но она не успела отдать его в переделку) с восемью такими же аквамаринами и повесила на шею толстую цепь с кулоном. Камень в нем размером затмевал все остальные. И наконец кольцо. Весь гарнитур отличался простотой, все дело было в огранке камней. Они были прекрасны сами по себе, поэтому не было нужды их украшать. Прозрачный голубой и светло-желтый были красками острова, вероятно, поэтому ювелир назвал свою коллекцию «Хромата тис Кипру» – «Цвета Кипра». Это были цвета, в которых каждый островитянин купался каждый день, но только Афродити была их обладательницей в таком виде.

Утром она проводила родителей в аэропорт, а потом ничего не делала. Прощание было накаленным от сдерживаемых эмоций и полного отсутствия проявления чувств. Глядя на них, посторонние могли бы заключить, что шестидесятилетние супруги приезжали на родину на похороны члена семьи. По какой еще причине женщина оделась бы в черное в такой солнечный день?

В это время года аэропорт Никосии кипел жизнью. Самолеты приземлялись и вылетали каждый час. Зал прилета был заполнен толпой предвкушающих волшебный отдых туристов. В зале вылета ожидали своих рейсов загорелые курортники, сожалеющие, что их пребывание в раю подошло к концу.

– Я так рада, что вы пришли вчера, – обратилась Афродити к обоим родителям. – Для меня это много значит.

– Отель великолепен, кардия му[14]Сердце мое (греч.) ., – отозвался отец. – Уверен, вас ждет успех.

– Папа, без твоей помощи ничего бы не получилось.

– Деньги – всего лишь деньги, – улыбнулся он. – Твой муж приложил столько усилий… И ты, конечно, тоже.

– Надеюсь, вы снова выберетесь в скором времени, и на подольше… – Афродити сказала это автоматически и без всякой надежды, зная, как и они, что это вряд ли случится.

Она стиснула руку матери, и Артемис опустила голову, уклоняясь от поцелуя дочери.

У Афродити пересохло в горле.

Через мгновение она оказалась в объятиях отца.

– До свидания, дорогая. Рад был тебя видеть, – сказал он. – Береги себя.

– И вы себя тоже, – твердо ответила она.

Афродити смотрела, как родители проходили паспортный контроль и потом скрылись из виду. Только отец обернулся и помахал ей рукой.

После того как вечер состоялся и отель был открыт официально, дел у Афродити убавилось. Возвращаясь из аэропорта, женщина чувствовала себя усталой и опустошенной. Она не знала, чем будет заполнять время. Несколько месяцев Афродити готовилась к торжественному открытию, придумывала цветочные композиции, пробовала канапе, составляла списки гостей. Ее работа по меблировке тоже была завершена.

Как ей поддерживать свой статус, если вся ее роль сводится к подготовке редких мероприятий и появлению на коктейлях и ужине?

Однако это тоже требовало тщательной подготовки, включая ежедневное посещение парикмахера.

– Кирия Папакоста, представляю, какой вчера был прекрасный вечер! – воскликнула Эмин, когда Афродити появилась на пороге салона красоты. Парикмахерши уже прочитали отчет в газете. – Все, кто что-то собой представляет, были там! Самые важные лица, я хотела сказать!

Эмин и Афродити вели себя непринужденно, как люди, которые знакомы много лет. Для турчанки-киприотки Афродити была и дочерью, и клиентом, а теперь еще и работодателем. Возможно, последнее предполагало более официальный стиль общения, но по молчаливому согласию обе не придавали этому значения.

– И вы так прекрасно выглядели!

– Спасибо, Эмин, – ответила Афродити. – Я получила много комплиментов по поводу прически!

– У нас сегодня не было отбоя от посетителей, – сообщила парикмахерша. – По-моему, приходят даже посторонние, чтобы воспользоваться случаем и осмотреть все.

– Но и гости отеля тоже? – поинтересовалась Афродити.

– Полно! – ответила Савина.

Сегодня Афродити выбрала ярко-зеленое платье – оно эффектно оттеняло прозрачные аквамарины – с рукавами до локтей, чтобы был виден браслет. Юбка пышная, в сборку, подчеркивала тонкую талию.

– Эти цвета вам очень к лицу, – тихо заметила Эмин, расчесывая волосы Афродити, доходившие той до талии. – Вы такая красивая!

– Ты такая милая! Я сегодня чувствую себя немного усталой. Вечер затянулся.

– Ваши родители побудут немного? – Савина протирала зеркало рядом.

– Нет, к сожалению, – ответила Афродити, и они встретились взглядом в зеркале. – Они уже улетели. Ты же знаешь мою мать.

Обе женщины прекрасно ее понимали.

Эмин помнила, как в первый раз встретилась с Артемис Маркидес после смерти ее сына. Та словно вдвое уменьшилась в размерах, а волосы, как потом рассказывала Эмин, из каштановых сделались седыми за одну ночь.

– Я много раз слышала, что так бывает, но не верила, – говорила парикмахерша друзьям. – А тут увидела сама, собственными глазами!

– Жалко, что они так быстро уехали, – вздохнула Савина. – Говорят, в Англии такая плохая погода… А ваша мать любила посидеть на солнышке.

– Мне кажется, она теперь ничего не любит… – пробормотала Афродити. Повисла пауза. – Можешь сделать строгую прическу? Подними опять волосы наверх, но только без локонов, – попросила она.

Эмин еще раз провела расческой по длинным густым волосам Афродити и разделила их на две части. Обе парикмахерши принялись заплетать их в косы и скручивать в пучок наверху, выше, чем было вчера вечером. Чтобы закрепить тяжелые блестящие косы, потребовалось несколько десятков шпилек.

Убранные наверх волосы подчеркивали длинную изящную шею Афродити и делали более заметными серьги в ушах.

Савина поднесла зеркало, чтобы клиентка могла рассмотреть прическу сзади.

– Катапликтика! – ахнула та. – Фантастично!

– Даже лучше, чем вчера, – заметила Эмин.

– Сегодня еще более важный день, – сказала весело Афродити.

Настроение у нее улучшилось: с Эмин и Савиной она могла расслабиться и не изображать жену босса.

– Первый настоящий вечер. Настоящее начало!

– Да вы волнуетесь!

– Это правда. И Саввас тоже.

– Как именины в детстве. Мечтаешь, мечтаешь о них, не веря, что этот день в самом деле настанет.

– Как долго мы этого ждали! И вот свершилось.

– Кто сегодня будет?

– Все, кто живет в отеле. У нас что-то вроде банкета.

Несмотря на утонченную внешность, Афродити вела себя как ребенок. Она спрыгнула с кресла и закружилась, словно игрушечная балерина на музыкальной шкатулке.

Улыбаясь, женщины любовались ею. Все трое отражались в зеркале, Афродити встала между ними, и на мгновение они взялись за руки.

Потом Афродити отпустила их руки.

– Мне пора, – сказала она. – Увидимся завтра. Спасибо за все.

Когда она появилась в холле, Саввас уже встречал первых гостей и направлял их в сторону террасы.

Маркос был на месте и отдавал распоряжения своим сотрудникам обносить гостей напитками. Фрау Брухмайер стояла рядом с ним, держа в руке бокал и беседуя с гостями из Германии. Она оживленно жестикулировала, и кольца на ее тонких пальцах стукались друг о друга, а брелоки на браслете позвякивали. Новый дом привел ее в восторг, а другие гости с интересом и восхищением слушали ее рассказ о том, как уроженка Берлина стала жить под голубыми небесами Кипра.

Маркосу нравилось общество фрау Брухмайер. Его восхищала жажда жизни этой элегантной семидесятилетней дамы. Частенько она последней покидала бар. Иногда в конце вечера Маркос целовал ее в обе щеки.

На террасе появился Саввас. Маркос заметил Афродити, которая шла следом за мужем.

«Crиme de menthe[15]Мятный ликер (фр.) ., – подумал он, глядя на стройную фигуру в зеленом. – Вот на что она похожа».

Отвратительный напиток, который он редко предлагал посетителям. Несмотря на то что ликер пользовался популярностью у части гостей, Маркосу было неловко подавать нечто, что на вкус, как он считал, мало отличается от жидкости для полоскания рта.

Георгиу смотрел, как один из официантов понес поднос с напитками. Ему показалось, что Афродити взяла бокал не глядя. По крайней мере, Саввас вежливо кивнул, прежде чем продолжить разговор. Если бы у жены босса тоже были такие приятные манеры! Но она была холодной, как мята, и острой, как колотый лед.

В восемь вечера всех пригласили пройти в зал для частных банкетов. Сегодня был шведский стол, поскольку таким образом можно было лучше всего показать гостям, на что способен шеф-повар и его команда.

Шеф-повар прошел обучение в Париже. Он не готовил блюда – он создавал банкеты. И главными для него были цвет и форма. Сегодня он превзошел себя: невозможно было догадаться, из чего сделано то или иное блюдо. Рыба, к примеру, была в виде лебедя или, скажем, в виде цветка с множеством лепестков. Десерты были выполнены с особой фантазией и представляли собой средневековые замки или античные триремы.

Саввас вел себя как капитан судна – он был одинаково вежлив и профессионален с пассажирами и командой. По его мнению, отель мало чем отличался от круизного лайнера. И тот и другой представляли собой замкнутое пространство, где идеальный порядок и режим решали все.

Афродити развлекала дам, а Саввас обсуждал политику и финансы с банкирами, бизнесменами и богатыми пенсионерами, которые были их первыми постояльцами. Это была практически частная вечеринка.

Когда были предложены десерты, у гостей закончились слова восхищения.

Фрау Брухмайер, сидевшая как почетный гость во главе стола рядом с Саввасом, в восторге захлопала в ладоши. Несмотря на стройную фигуру, она была сладкоежкой и попробовала чуть ли не с десяток тортов, печенья, муссов и шарлоток. Даже после этого ее ярко-розовая помада лежала на губах безупречно.

Она с нетерпением ждала главного события вечера – открытия ночного клуба. В конце ужина некоторые из гостей перебрались на террасу, чтобы выкурить сигару и выпить бренди. Гостьи удалились в дамскую комнату попудрить носики. До открытия ночного клуба оставались считаные минуты.

Первые посетители прибыли ровно в одиннадцать. Им предложили выпить за счет заведения, и, принимая во внимание, что большинство виски стоило не меньше фунта за порцию, почти никто не отказался.

Маркос переходил от одного столика к другому, здороваясь с каждым гостем за руку, чтобы каждый чувствовал себя особенным. Все были очарованы. Никто не спешил покидать приятную атмосферу или прощаться с хозяином.

Маркос усадил фрау Брухмайер за столик у сцены. Она была глуховата на одно ухо, и ему хотелось, чтобы она получила удовольствие от зрелища. Супружеская пара из Афин, с которой она познакомилась во время ужина, составила ей компанию в этот вечер. Через несколько часов они были похожи на добрых старых друзей. Фрау Брухмайер заказала бутылку шампанского для них троих.

– Гулять так гулять! – произнесла она в качестве тоста.

– За жизнь! – поддержал ее супруг дамы, очарованный этой неожиданно искрометной компаньонкой.

Примерно в час ночи фоновая музыка стихла и пурпурный занавес раздвинулся. На сцене появилась женщина. По залу пробежал удивленный шепот: она была вылитой Мэрилин Монро.

Женщина запела на безупречном английском нежным, чуть с хрипотцой, голосом, и температура в зале заметно поднялась. Когда же между песнями певица заговорила со зрителями, они услышали сильный греческий акцент и оценили перевоплощение еще больше.

Саввас стоял в холле с Афродити.

– Дорогая, может, зайдем выпить чего-нибудь перед уходом? Маркос говорил, сегодня выступает замечательная певица.

Афродити содрогнулась при одном упоминании этого имени.

– Саввас, я так устала после вчерашнего вечера… – умоляюще произнесла она.

– Но, дорогая, ведь сегодня открытие «Клер де…» Ночного клуба!

– Знаю, но я хочу домой.

– Пожалуйста, Афродити. Зайдем на десять минут.

Это была не просьба, а приказ. Саввас говорил необычно строгим голосом. Она неохотно последовала за мужем к двери без таблички, ведущей из холла вниз по лестнице в ночной клуб.

Слышны были приглушенные аплодисменты. Супруги Папакоста вошли через дверь напротив сцены, и Афродити невольно ахнула. Платиновые волосы двойника Мэрилин Монро и ее персиковая кожа словно светились на фоне пурпурного бархата. Певица низко кланялась, показывая ложбинку между пышных грудей, а мужчина в черном галстуке продолжал играть на синтезаторе фирмы «Муг» мелодию следующей песни. Сцена была устлана гвоздиками, которые бросали благодарные слушатели.

Она пела уже сорок минут, и атмосфера зала была пропитана вожделением и густым сигарным дымом. Маркос заметил, что один из американцев отмечает день рождения, и попросил певицу спеть ему поздравление, как президенту Кеннеди.

Во время исполнения следующей песни все свое внимание она сосредоточила на фрау Брухмайер: примостилась на низком стеганом табурете рядом, подняла тонкую руку – на пальцах сияли кольца с бриллиантами – и томно, как на возлюбленную, смотрела на пожилую даму.

– «Diamonds are a girl’s best friend», – пела она.

Зрители восторженно зааплодировали, даже не дождавшись окончания песни. Певица оказалась еще и хорошей актрисой. Теперь объектом ее внимания стал Маркос, стоявший перед барной стойкой.

Он встретился с ней взглядом и улыбнулся. Его улыбка становилась все шире, когда она начала петь следующую песню: «I wanna be loved by you, just you…»

«Мэрилин» спустилась со сцены, подошла к Маркосу и повела его за собой, продолжая петь. На фоне темного занавеса ее бледная кожа и белокурые волосы казались еще светлее. Ее груди были похожи на белые атласные подушечки, голос был нежным и сексуальным и в то же время детским.

К Саввасу бросился официант, чтобы принять заказ. Супруги Папакоста стояли у бара, потягивая из бокалов. Афродити отказалась садиться. Она не намеревалась задерживаться долго.

Саввас отметил, как мужчины смотрят на «Мэрилин», а женщины на Маркоса. Было похоже на то, что его менеджер отрепетировал свою роль – настолько своевременно тот реагировал на слова песни.

Но что было важнее, Папакоста заметил, как слаженно работают три официанта, постоянно освежая бокалы, открывая бутылки, измельчая лед и смешивая коктейли. Благодаря кондиционеру в зале было около двадцати пяти градусов – оптимальная температура, чтобы гости испытывали жажду, но не чувствовали дискомфорта.

«Молодец», – похвалил про себя Саввас управляющего.

Последние слова исполнительница мурлыкала Маркосу на ухо. «Бу-бу-би-ду!» – соблазнительно прошептала она. Музыка стихла, и на мгновение наступила тишина, которую нарушал лишь звон льдинок в чьем-то бокале.

«Мэрилин» взяла Маркоса за руку, и они поклонились вместе, как два актера. Зрители, вскочив с мест, аплодировали и восторженно кричали.

Маркос заметил жену босса. Она стояла спиной к бару, лицо кислое, как лимоны в вазе у нее за спиной.

Афродити тронула мужа за рукав.

– Пойдем, – сказала она, перекрикивая шум.

Ее голос звучал непреклонно, как недавно голос ее мужа.

Саввас посмотрел на жену. Афродити была единственной в зале, кому не понравилось блестящее выступление. Он знал, что у жены вызывает негодование все, связанное с «Клер де Лун».

– Хорошо, агапи му, – терпеливо сказал он. – Мне нужно кое-что сказать Маркосу, и потом пойдем.

– Я подожду в холле.

Не дожидаясь окончания оваций, Афродити двинулась к выходу.

Со сцены Маркос видел, как мелькнуло зеленое платье, когда она выходила через заднюю дверь. Вечер превзошел даже его собственные ожидания.