Онлайн чтение книги Столкновение миров The Talisman
Глава 9. Джек в «Ловчем кувшине»

1

Менее чем через шестьдесят часов Джек Сойер, пребывавший в совсем ином состоянии духа, чем тот Джек Сойер, который решился войти в тоннель Оутли в среду, находился в холодной кладовой «Бара Апдайка», прятал рюкзак за бочонками «Буша», стоявшими в дальнем углу, как алюминиевые кегли на боулинговой дорожке великана. Джек собирался убежать через два часа, после закрытия бара. Слово это – не уйти , не покинуть, а убежать – свидетельствовало о том, в какой отчаянной, по его мнению, ситуации он оказался.

Мне было шесть, Джону Б. Сойеру было шесть, Джеки было шесть. Шесть .

Мысль эта, несомненно, абсурдная, в тот вечер возникла у него в голове и принялась повторяться. Он счел ее очередным свидетельством того, как он напуган, насколько уверен, что попал в ловушку, которая вот-вот захлопнется. Он понятия не имел, что означает эта мысль, она просто кружилась и кружилась в голове, как деревянная лошадка, закрепленная на поворотном круге карусели.

Шесть. Мне было шесть. Джеки Сойеру было шесть .

Снова и снова, по кругу и по кругу несется она.

Кладовая примыкала к общему залу бара, и сегодня разделявшая их стена вибрировала от шума, пульсировала, как кожа на барабане. Всего лишь двадцатью минутами раньше это был пятничный вечер, а по пятницам текстильная фабрика Оутли и завод резинотехнических изделий Догтауна выплачивали зарплату. И теперь народу в баре набилось под завязку… и даже больше. Слева от барной стойки висело большое объявление: «ОДНОВРЕМЕННОЕ ПРЕБЫВАНИЕ В ЗАЛЕ БОЛЕЕ 220 ЧЕЛОВЕК ЯВЛЯЕТСЯ НАРУШЕНИЕМ ПУНКТА 331 ПРАВИЛ ПРОТИВОПОЖАРНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, ДЕЙСТВУЮЩИХ НА ТЕРРИТОРИИ ОКРУГА ДЖЕНЕСИ». Вероятно, пункт 331 временно прекращал свое действие по завершении рабочей недели, потому что, по прикидкам Джека, в баре собралось больше трехсот человек, отрывавшихся под музыку кантри-вестерн-группы, именовавшей себя «Парни из Дженни-Вэлли». Играли они ужасно, но у них была педальная стил-гитара. «Здешние парни любят педал-стил, Джек», – объяснил ему Смоуки.

– Джек! – проорала Лори, перекрывая стену звука.

Лори, женщина Смоуки. Джек не знал ее фамилии. Он едва слышал голос Лори за грохотом музыкального автомата, вопящего на полную мощность, потому что группа ушла на перерыв. Все пятеро музыкантов стояли у дальнего конца барной стойки и накачивались «Черным русским», который отпускался им за полцены. Лори сунула голову в кладовую. Тусклые светлые волосы удерживали детские белые заколки, поблескивавшие под флуоресцентным светом.

– Джек, если ты сейчас же не прикатишь этот бочонок, боюсь, он сломает тебе руку.

– Хорошо, – ответил Джек. – Скажи ему, что сейчас буду.

У него по коже побежали мурашки, и не от холода. У Смоуки Апдайка не забалуешь. Смоуки, который то и дело менял бумажные поварские колпаки, нахлобучивая их на узкую голову, Смоуки с большими пластмассовыми вставными челюстями, купленными по почтовому каталогу, наводящими ужас и чересчур красивыми в своей идеальной ровности, Смоуки с яростными карими глазами и грязно-желтыми склерами старика. Смоуки Апдайк, который каким-то образом, по-прежнему непонятным для Джека – и оттого еще более пугающим, – сумел превратить мальчика в узника.

Музыкальный автомат временно смолк, остался рев толпы, который даже чуть усилился, чтобы компенсировать музыкальную паузу. Какой-то ковбой с озера Онтарио затянул грубым пьяным голосом: « Йи-и-и-ХО-О! » Вскрикнула женщина. Разбилось что-то стеклянное. Вновь включился музыкальный автомат, взревел, как двигатели ракеты «Сатурн» при взлете.

Из тех мест, где едят то, что раздавят на дороге .

Сырым.

Джек наклонился над алюминиевым бочонком, перетащил его примерно на три фута, скривив рот от боли. Несмотря на холод, на лбу выступил пот, спина запротестовала. Бочонок скрежетал, продвигаясь по неровному бетону. Джек остановился, тяжело дыша, в ушах у него звенело.

Он подвез ручную тележку к бочонку. Поставил его на обод, покатил вперед, к тележке, и когда уже опускал, потерял над ним контроль – тот весил лишь на несколько фунтов меньше Джека. Бочонок тяжело плюхнулся на переднюю часть тележки, где лежал кусок ковра, чтобы смягчать подобные удары. Джек попытался закатить бочонок на тележку, одновременно убрав руки, чтобы их не раздавило между бочонком и бортом тележки. Не успел. Тем не менее руки остались целы. Джек сунул пульсирующие болью пальцы левой руки в рот и пососал, в его глазах стояли слезы.

Ладно, пальцы он лишь слегка прищемил, но слышал шипение газа, выходящего из дренажного клапана на крышке бочонка. Если Смоуки подключит бочонок и пойдет пена… или, хуже того, если откроет крышку и пиво гейзером ударит ему в лицо…

Лучше о таком не думать.

Прошлым вечером, в четверг, когда он попытался прикатить Смоуки бочонок, тот упал на бок. Дренажный клапан сорвало. Пиво, пенясь, потекло по полу к сливному отверстию. Джек стоял, перепуганный и застывший, не слыша криков Смоуки. Из бочонка вытекал не «Буш» – «Кингсленд». Не пиво, а эль… королевский эль.

Тогда Смоуки ударил его первый раз, отбросив мальчика на занозистую стену кладовой.

– Это твое жалованье за сегодня, – прорычал Смоуки. – И больше так не делай, Джек.

В этой фразе, «больше так не делай», сильнее всего Джека напугало предположение, что у него будет еще много возможностей сделать это. То есть Смоуки Апдайк ожидал, что он пробудет здесь долгое, долгое время.

– Джек, поторопись!

– Уже иду, – тяжело дыша, ответил Джек. Спиной вперед покатил тележку к двери, нащупал сзади ручку, повернул, распахнул дверь. Она ударилась обо что-то большое, мягкое и податливое.

– Господи, смотри, куда прешь!

– Ой, извините.

– Я тебе сейчас ойкну, говнюк, – ответил голос.

Джек подождал, пока не стихнут тяжелые шаги в коридоре, вновь попытался открыть дверь.

Узкий коридор был выкрашен ядовито-зеленой краской. В нем воняло говном, и мочой, и чистящим средством «Тайди Боул». Стены покрывали граффити – творчество скучающих пьяниц, дожидавшихся возможности использовать по назначению «ПОЙНТЕРОВ» или «СЕТТЕРОВ». Самая большая надпись, сделанная черным маркером, растянулась почти во всю зеленую стену и казалась апофеозом тупой, бесцельной ярости, накопившейся в Оутли: «ОТПРАВИТЬ В ИРАН ВСЕХ АМЕРИКАНСКИХ НИГГЕРОВ И ЕВРЕЕВ».

Шум общего зала проникал и в кладовую. В коридоре он уже гремел. Джек бросил взгляд поверх бочонка на тележке, чтобы убедиться, что его рюкзак не виден от двери.

Он понимал, что должен уйти. Должен . Молчащий телефон наконец-то заговорил и, казалось, заковал его в капсулу темного льда… это было плохо. Но Рэндолф Скотт был еще хуже. Конечно, этот парень не был Рэндолфом Скоттом, просто он выглядел как Рэндолф Скотт в фильмах пятидесятых. Смоуки Апдайк, возможно, был еще хуже… хотя Джек в этом уже сомневался. С того момента, как увидел (или подумал, что увидел), что глаза человека, похожего на Рэндолфа Скотта, меняют цвет.

Но хуже всего был сам Оутли… это Джек знал наверняка.

Оутли, штат Нью-Йорк, в самом сердце округа Дженеси, теперь казался ужасной западней, которую поставили на Джека… прямо-таки муниципальным «ловчим кувшином». Одно из чудес природы, «ловчий кувшин». Попасть в него легко. Выбраться – практически невозможно.

2

Высокий мужчина с большущим, покачивающимся животом стоял, ожидая, когда освободится мужской туалет. Он перекатывал из одного уголка рта в другой пластиковую зубочистку и пристально смотрел на Джека. Подросток решил, что угодил дверью в этого пузатого.

– Говнюк, – сообщил пузатый, и тут дверь туалета открылась. Из него вышел мужчина. На мгновение глаза Джека встретились с его глазами. Тот самый мужчина, похожий на Рэндолфа Скотта. Но не кинозвезда – обычный рабочий из Оутли, пропивающий недельное жалованье. Потом он уедет на наполовину оплаченном «мустанге» с дребезжащими дверцами или на оплаченном на три четверти мотоцикле – большом старом добром «харлее», возможно, с наклейкой «ПОКУПАЙ АМЕРИКАНСКОЕ» на боку.

Его глаза стали желтыми .

Нет, это твое воображение, Джек, всего лишь твое воображение. Он всего лишь …

…всего лишь рабочий, который приглядывается к нему, потому что он – новенький. Сам-то, наверное, учился здесь в старшей школе, играл в футбол, накачал девчонку-католичку из группы поддержки и женился на ней, девчонка растолстела на шоколаде и готовых обедах «Штоуффера». Обычный неудачник из Оутли, всего лишь…

Но его глаза стали желтыми .

Прекрати! Не стали!

И все-таки что-то в нем заставило Джека подумать о случившемся по пути в город… случившемся в темноте тоннеля.

Толстяк, обозвавший его говнюком, отпрянул от сухощавого мужчины в джинсах «Левайс» и чистой белой футболке. Рэндолф Скотт двинулся к Джеку, размахивая большими жилистыми руками.

Его глаза блеснули ледяной синевой… и начали изменяться, мутнеть и светлеть.

– Малыш, – произнес он, и Джек торопливо удрал, открыв задом дверь, не волнуясь о том, кого она могла ударить.

Шум обрушился на него. Кенни Роджерс ревел хвалебную песнь некоему Рубену Джеймсу. Ты подставлял всегда другую щеку , – вдалбливал Кенни набившимся в зал пьяницам, – ведь кротких ждет прекрасный лучший мир . Кротких в зале Джек не видел. «Парни из Дженни-Вэлли» возвращались на эстраду и разбирали инструменты. Все выглядели пьяными и потерянными… возможно, не понимали, где находятся, за исключением игравшего на педальной стил-гитаре. На лице этого парня читалась скука.

Слева от Джека женщина что-то жарко говорила в трубку телефона-автомата. Сам Джек, будь его воля, больше никогда не прикоснулся бы к трубке, даже за тысячу долларов. Пока она говорила, пьяный спутник лапал ее, засунув руку под ковбойку. На большой танцплощадке не меньше семидесяти пар топтались и обнимались независимо от того, какая звучала музыка, быстрая или медленная. Просто обнимались, вжимаясь друг в друга, руки мяли ягодицы, губы сливались с губами, пот тек по щекам и проступал большими кругами под мышками.

– Слава тебе, Господи! – воскликнула Лори и открыла калитку, чтобы Джек мог вкатить бочонок за стойку. Смоуки стоял в середине, наполнял поднос Глории джин-тоником, водкой с лимонным соком и коктейлем «Черный русский», который действительно составлял конкуренцию пиву в борьбе за право называться самым популярным напитком Оутли.

Джек увидел Рэндолфа Скотта, выходящего в зал из коридора. Он смотрел в сторону Джека, его синие глаза тут же поймали взгляд мальчика. Рэндолф легонько кивнул, как бы говоря: Мы поговорим. Да, сэр. Может, мы поговорим о том, что могло, а чего не могло быть в тоннеле Оутли. Или о кнутах. Или о больных матерях. Может, поговорим о том, что ты проведешь в округе Дженеси много-много времени, пока не станешь стариком, плачущим над тележкой для продуктов. Что думаешь насчет этого, Джеки?

По телу Джека пробежала дрожь.

Рэндолф Скотт улыбнулся, словно увидел эту дрожь… или почувствовал. Потом нырнул в толпу.

Мгновением позже сильные тонкие пальцы Смоуки впились в плечо Джека – искали самое болезненное место и, как всегда, нашли. Умные пальцы, знающие, где проходят нервы.

– Джек, ты должен шевелиться быстрее. – В голосе Смоуки почти слышалось сочувствие, но пальцы давили, двигались, искали. От него пахло розовыми пастилками «Канада минт», которые он то и дело кидал в рот. Купленные по почте вставные челюсти клацали и щелкали. Иногда слышалось мерзкое чавканье, когда они сползали, а он засасывал их на положенное место. – Ты должен шевелиться быстрее, а не то мне придется смазать тебе зад скипидаром. Ты понимаешь, что я говорю?

– Д-да, – ответил Джек, стараясь не застонать.

– Ладно. Это хорошо. – На мгновение пальцы Смоуки вжались сильнее, надавили на нервный узел. Джек застонал. Смоуки это вполне устроило. Он убрал руку.

– Помоги мне подсоединить бочонок, Джек. И давай сделаем это быстро. Вечер пятницы, люди хотят пить.

– Утро субботы, – тупо поправил его Джек.

– И тогда тоже хотят. За дело.

Джеку как-то удалось помочь Смоуки поднять бочонок на квадратную подставку под стойкой. Тонкие, похожие на веревки мышцы Смоуки бугрились и извивались под футболкой с надписью «БАР АПДАЙКА В ОУТЛИ». Бумажный колпак на узкой голове этого хорька оставался на месте, край всегда касался левой брови, вопреки закону всемирного тяготения. Джек наблюдал, затаив дыхание, как Смоуки отворачивает красный дренажный клапан-пробку. Бочонок задышал более шумно, но не вспенился. Тихий вздох облегчения сорвался с губ Джека.

Смоуки уже катил к нему пустой бочонок.

– Отвези его в кладовую, а потом приберись в туалете. Помнишь, что я говорил тебе сегодня днем?

Джек помнил. В три часа дня взвыла сирена, словно оповещая о воздушном налете, и Джек чуть не выпрыгнул из штанов. Лори засмеялась и повернулась к Смоуки: «Глянь на Джека, Смоуки. Думаю, он только что обмочился». Смоуки мрачно, без тени улыбки глянул на Джека и подозвал его взмахом руки. Объяснил, что эта сирена сообщает о начале выплаты недельного жалованья на текстильной фабрике Оутли. Сказал, что такая же сирена оповещает о начале выплаты на заводе резинотехнических изделий Догтауна. Там изготавливали пляжные игрушки, надувных кукол и презервативы с такими названиями, как «Ребрышки удовольствия». Скоро, сказал Смоуки, в бар потянется народ.

– И ты, и я, и Лори, и Глория должны стать быстрыми как молния, – наставлял его Смоуки, – потому что в пятницу после крика орла мы должны заработать все те деньги, которые недополучаем каждое воскресенье, понедельник, вторник, среду и четверг. Когда я крикну тебе, что надо привезти бочонок пива, ты должен сделать это, прежде чем смолкнет мой крик. И каждые полчаса заходи в туалет со своей шваброй. В пятницу вечером каждый посетитель облегчается раз в четверть часа, а то и чаще.

– Женский я беру на себя, – добавила подошедшая Лори. Ее тонкие волосы вились золотом, белизна кожи соперничала с вампирами из комиксов. Она то ли простудилась, то ли сидела на кокаине, потому что постоянно шмыгала носом. Джек полагал, что это простуда. Он сомневался, что в такой дыре, как Оутли, кто-то мог позволить себе кокаин: слишком дорогое удовольствие. – Женщины получше мужчин. Не намного, но все-таки получше.

– Заткнись, Лори.

– Сам заткнись, – огрызнулась она, и рука Смоуки сверкнула молнией. Прогремел гром, и внезапно на бледной щеке Лори возник отпечаток пятерни Смоуки, как переводная татуировка. Лори заплакала… но Джек, к своему полному недоумению, увидел, что ее глаза светятся счастьем. Она относилась к женщинам, верившим в принцип «бьет – значит, любит».

– Не сиди сложа руки, и у тебя не возникнет проблем, – продолжил Смоуки. – Помни, что должен пошевеливаться, если я крикну, что надо привезти бочонок. И помни, что надо каждые полчаса заходить со шваброй в мужской туалет и подтирать блевоту.

Тут он снова сказал Смоуки, что хочет уйти, а Смоуки повторил свое лживое обещание насчет второй половины воскресенья… Но какой смысл думать об этом?

Крики стали громче, к ним добавился грубый смех. Раздался треск ломающегося стула и пронзительный крик боли. Кулачный бой – третий за вечер – завязался на танцплощадке. Смоуки выругался и протиснулся мимо Джека.

– Убери этот бочонок.

Джек положил пустой бочонок на тележку и повез к двери в коридор, опасаясь вновь наткнуться на Рэндолфа Скотта. Но увидел, что тот стоит в толпе вокруг дерущихся, и чуть расслабился.

В кладовой он поставил пустой бочонок на погрузочную платформу – за этот вечер в «Баре Апдайка в Оутли» опустошили уже шесть бочек. Покончив с этим, вновь проверил, на месте ли рюкзак. Его охватила паника – рюкзак украли, – и сердце застучало паровым молотом. В рюкзаке лежала и бутылка с волшебным соком, и монета из Долин, ставшая в этом мире серебряным долларом. Вспотев от ужаса, Джек сместился правее, сунул руку между двух следующих бочонков. Нащупал через зеленый нейлон рюкзака округлость бутылки Спиди. Сердцебиение начало выравниваться, но Джека трясло, а ноги подгибались – так бывает, когда едва не случилась беда.

Мужской туалет вызывал отвращение. Раньше Джека могло вырвать от одного вида блевотины, но за этот вечер привык к вони… и полагал, что это не самое худшее. Он налил горячей воды, добавил порошка «Комет» и принялся сгребать все это месиво к сливному отверстию, мыслями вернувшись к событиям последних двух дней, волнуясь, как волнуется животное, попавшее лапой в капкан.

3

Когда Джек впервые вошел в «Бар Апдайка в Оутли», его встретили темнота и пустота. Музыкальный автомат и еще два, для игры в пинбол и «Космических захватчиков», были выключены. Светилась только реклама пива «Буш» над барной стойкой: цифровые часы меж двух горных пиков, напоминавшие невиданную летающую тарелку.

Чуть улыбаясь, Джек направился к стойке. И почти подошел к ней, когда за спиной раздался бесстрастный голос:

– Это бар. Несовершеннолетних здесь не обслуживают. Ты что, тупой? Пошел вон.

Джек чуть не выпрыгнул из штанов. Он как раз нащупал в кармане деньги, думая, что все будет как в «Золотой ложке»: он сядет на высокий стул, что-то закажет, потом спросит о работе. Разумеется, нанимать на работу такого, как он, незаконно, во всяком случае, без разрешения, подписанного родителями или опекуном, но зато ему можно платить меньше установленного законом минимума. Намного меньше. И переговоры о жалованье обычно начинались с Истории № 2 – «Джек и злой отчим».

Он развернулся и увидел мужчину, сидевшего в одиночестве в одной из кабинок и смотревшего на него с холодной, презрительной настороженностью. Мужчину тощего, но крепкого – веревки мышц ходили под белой футболкой и на шее. Футболке составляли компанию мешковатые белые поварские штаны и бумажный поварской колпак, сдвинутый на левую бровь. Узкой головой мужчина напоминал хорька. Короткие волосы серебрились на висках. Между большими руками лежала стопка счетов и калькулятор «Тексас инструментс».

– Я увидел ваше объявление о работе, – ответил Джек, не питая особых надежд. Этот мужчина не собирался его нанимать, да он и сам не знал, хочет ли здесь работать. Мужчина выглядел злым и прижимистым.

– Увидел, значит? – хмыкнул тот. – Должно быть, научился читать в один из перерывов между прогулами. – На столе лежала пачка «Филлис черутс». Мужчина достал одну.

– Я не знал, что это бар. – Джек отступил на шаг к двери. Солнечный свет пробивался сквозь грязное стекло, а потом, казалось, замертво падал на пол, словно «Бар Апдайка в Оутли» находился в другом измерении. – Наверное, я подумал, что это… вы понимаете, бар и гриль. Что-то такое. Я уже ухожу.

– Подойди сюда. – Карие глаза мужчины пристально смотрели на него.

– Нет, все хорошо, – нервно ответил Джек. – Я уже…

– Подойди сюда. Сядь. – Мужчина зажег деревянную спичку, чиркнув о ноготь большого пальца, раскурил сигару. Муха, сидевшая на поварском колпаке, жужжа, улетела в темноту. Его взгляд не отрывался от Джека. – Я тебя не укушу.

Джек медленно подошел к кабинке, после короткого колебания скользнул за столик напротив мужчины, чинно сложил руки перед собой. Шестьдесят часов спустя, с падающими на глаза влажными от пота волосами, подтирая мочу и блевоту в мужском туалете в половине первого ночи, Джек думал – нет, знал , – что его глупая самоуверенность позволила ловушке захлопнуться (и она захлопнулась в тот момент, когда он сел напротив Смоуки Апдайка, пусть тогда он об этом не догадывался). Венерина мухоловка закрывается, если внутрь залетает несчастное насекомое. «Ловчий кувшин» с его тонким ароматом и гладкими как стекло стенками ждет, пока какой-нибудь крылатый идиот не окажется внутри, где и утонет в скопившейся на дне дождевой воде. В Оутли кувшин наполняла не вода, а пиво – других отличий не наблюдалось.

Если бы он тогда убежал…

Но он не убежал. И еще подумал, стараясь выдержать холодный карий взгляд, а вдруг он все-таки получит работу. Майнетт Банберри, женщина, которой принадлежала «Золотая ложка» в Обурне, отнеслась к Джеку по-доброму, обняла на прощание, чмокнула в щеку и даже дала три больших сандвича в дорогу, но он прекрасно понимал, что к чему. Мягкость и даже некое подобие доброты не скрывали хладнокровной нацеленности на получение прибыли, то есть, откровенно говоря, жадности.

В штате Нью-Йорк минимальная часовая заработная плата составляла три доллара сорок центов. Как и требовал закон, эта информация висела на кухне «Золотой ложки»: ярко-розовый лист, размерами почти не уступавший киношному постеру. Но поваром здесь работал гаитянин, который едва говорил по-английски и наверняка въехал в страну нелегально. Так, во всяком случае, думал Джек. Готовил он как бог, ломтики картофеля и моллюски не проводили в кипящем масле ни секунды дольше положенного. Девушка, помогавшая миссис Банберри обслуживать клиентов, очень миленькая, но с пустыми глазами, попала к ней по программе обеспечения работой умственно отсталых. В таких случаях закон о минимальной часовой заработной плате не применялся, и шепелявая слабоумная красотка с неподдельным восторгом сообщила Джеку, что зарабатывает доллар двадцать пять центов каждый час, и все эти деньги – ее .

Сам Джек получал полтора доллара. Он выторговал себе такую оплату и знал: если бы миссис Банберри не оказалась в бедственном положении – ее посудомойщик смылся, ушел выпить чашечку кофе и не вернулся, – она бы торговаться не стала. Или соглашайся на доллар двадцать пять центов, сынок, или скатертью дорога. Это свободная страна.

И теперь , думал он с незнакомым ему прежде цинизмом, который являлся частью его новой самоуверенности, перед ним другая миссис Банберри. Мужчина, а не женщина, крепкий и худой, а не толстый и приветливый, кислый, а не улыбчивый, но в принципе – все та же миссис Банберри .

– Значит, ищешь работу? – Мужчина в белых штанах и бумажном колпаке положил сигару в пепельницу со словом «КЭМЕЛС» на дне. Муха перестала мыть ножки и улетела.

– Да, сэр, но вы говорите, что это бар и все такое…

Предчувствие беды вновь шевельнулось в нем. Эти карие глаза и желтые склеры его тревожили – глаза старого кота-охотника, который расправился со многими и многими мышками.

– Да, это мой бар. Смоуки Апдайк. – Он протянул руку. Джек в изумлении протянул свою. Мужчина сжал ее один раз, почти до боли. Потом ослабил хватку… но руки Джека не выпустил. – Ну?

– Что? – Джек понимал, что выглядит глупо и даже испуганно… но он чувствовал себя глупо и немного испугался. И потом, он хотел, чтобы Апдайк отпустил его руку.

– Разве родители не научили тебя представляться?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Джек едва не назвал свои настоящие имя и фамилию, а не те, которыми воспользовался в «Золотой ложке». Их он называл и подвозившим его людям, если они хотели знать, кого посадили в свой автомобиль. Он уже свыкся с тем, что Льюис Фаррен – его «дорожное имя».

– Джек Со… э… Сотель, – ответил он.

Апдайк еще секунду сжимал его руку, карие глаза не мигая смотрели на мальчика. Потом разжал пальцы.

– Джек Со-э-Сотель. Наверное, самая длинная гребаная фамилия во всем телефонном справочнике, да, малыш?

Джек покраснел, но промолчал.

– Ты не такой уж здоровый. Думаешь, сможешь поставить на обод девяностофунтовый бочонок с пивом и закатить его на ручную тележку?

– Думаю, смогу, сэр, – ответил Джек, не зная, сможет или нет. Впрочем, особой проблемы он не видел: в таком пустующем баре бочонки, похоже, приходилось менять только по большим праздникам.

Апдайк словно прочитал его мысли.

– Да, сейчас никого нет. В четыре-пять часов мы начинаем вертеться. А по выходным здесь действительно полно народу. Именно тогда тебе придется отрабатывать свои деньги, Джек.

– Ну, я не знаю. А сколько вы будете платить?

– Доллар в час, – ответил Апдайк. – Хотел бы платить больше, но… – Он пожал плечами и постучал пальцем по пачке счетов. Даже улыбнулся одними губами, как бы говоря: Сам видишь, как обстоят дела, малыш, все в Оутли замедляется, как дешевые карманные часы, которые забыли завести… все замедляется с семьдесят первого года . Его глаза по-прежнему неотрывно наблюдали за лицом Джека, пристальные, как у кота.

– Не так чтобы много. – Джек говорил медленно, но думать старался очень быстро.

«Бар Апдайка в Оутли» – могила… за стойкой не было даже несчастного алкоголика, посасывающего пиво и не отрывающего глаз от телевизора. Если в Оутли и пьют, так это в том автомобиле-«клубе». Полтора доллара в час – тяжело заработанные деньги, если пахать, не разгибая спины. В таком месте доллар в час – легкая работенка.

– Да, – согласился Апдайк, возвращаясь к калькулятору, – не много. – Его голос говорил, что Джек может согласиться или уйти. Обсуждение закончилось.

– Может, мне и подойдет.

– Что ж, это хорошо, – кивнул Апдайк. – Теперь мы должны выяснить еще один момент. От кого ты бежишь и кто тебя ищет? – Карие глаза вернулись к лицу Джека и теперь буравили его. – Если кто-то идет по твоему следу, я не хочу, чтобы он портил мне жизнь.

Этот вопрос не поколебал самоуверенности Джека. Он не считал себя семи пядей во лбу, но ему хватало ума, чтобы понять: в пути потребуется еще одна легенда, предназначенная для потенциальных работодателей. История № 2 – «Злобный отчим».

– Я из маленького городка в Вермонте. Фендервилла. Мои мать и отец развелись два года назад. Отец пытался получить опеку надо мной, но судья отдал меня матери. Так они поступают практически всегда.

– Именно так они и поступают. – Апдайк снова занялся счетами и так низко склонился над калькулятором, что едва не касался носом клавиш, но Джек чувствовал, что он все равно слушает.

– Мой отец поехал в Чикаго и там нашел работу. Он пишет мне примерно раз в неделю, но перестал приезжать в прошлом году, после того как Обри избил его. Обри…

– Твой отчим, – вставил Апдайк, и Джек сощурился: к нему вернулось недавнее недоверие. В голосе Апдайка не было сочувствия. Тот будто смеялся над ним, зная, что история Джека – выдумка чистой воды.

– Да, – кивнул Джек. – Моя мама вышла замуж полтора года назад. Он часто меня бьет.

– Грустно, Джек. Очень грустно. – Апдайк поднял голову, сардонические недоверчивые глаза вновь смотрели на Джека. – И ты удрал в Чикаго, где вы с отцом будете счастливо жить до скончания веков.

– Я на это надеюсь, – ответил Джек, и тут его осенило. – Я точно знаю, что мой настоящий отец не будет подвешивать меня за шею в стенном шкафу. – Он оттянул ворот футболки, показав отметину. Она уже поблекла, но пока он работал в «Золотой ложке», оставалась яркой и отвратительно лилово-красной. Как клеймо. Однако в «Золотой ложке» у него не было повода демонстрировать ее. Разумеется, оставил эту отметину корень, который едва не оборвал жизнь Джека в другом мире.

Экспромт удался: он увидел, как глаза Апдайка широко раскрылись от удивления, а может, и шока. Мужчина наклонился вперед, сдвинув несколько желтых и розовых листков.

– Господи Иисусе, малыш. Это сделал твой отчим?

– Тогда я и решил убежать.

– Он может появиться здесь в поисках своего автомобиля, или мотоцикла, или бумажника, или гребаной заначки травки?

Джек покачал головой.

Смоуки еще несколько секунд смотрел на Джека, потом выключил калькулятор.

– Пойдем в кладовую, малыш.

– Зачем?

– Хочу посмотреть, сможешь ли ты поставить один из этих бочонков на ребро. Если сможешь привезти бочонок, когда он мне потребуется, работа твоя.

4

Джек, к полной удовлетворенности Апдайка, продемонстрировал, что может поставить большой алюминиевый бочонок на ребро, а потом, перекатывая, поставить на тележку. Он справился без особых проблем – только днем позже он уронит бочонок и получит в нос.

– Что ж, неплохо, – кивнул Апдайк. – Ты, конечно, маловат для такой работы и, возможно, наживешь гребаную грыжу, но тебя никто не неволил.

Он сказал Джеку, что начинать тот будет в полдень и работать до часа ночи («Во всяком случае, пока сможешь»), а платить ему будут каждый вечер при закрытии. Наличными.

Они вернулись в зал и там увидели Лори, в темно-синих баскетбольных шортах, таких коротких, что из-под них виднелись края вискозных трусиков, и блузке без рукавов, которую она наверняка приобрела в «Маммот-марте» в Батавии. Ее жидкие светлые волосы удерживали пластмассовые заколки, и она курила «Пэлл-Мэлл», густо измазав фильтр помадой. Большой серебряный крест болтался между грудями.

– Это Джек, – представил своего нового работника Апдайк. – Можешь убрать объявление.

– Беги, малыш, – посоветовала ему Лори. – Еще есть время.

– Закрой хлебало.

– Заставь меня.

Апдайк шлепнул ее по заду, достаточно сильно, чтобы она отлетела к стойке. Джек моргнул, вспомнив, как щелкал кнут Осмонда.

– Мужлан. – Глаза Лори заблестели от слез… но выглядела она очень довольной, словно считала, что так и должно быть.

Тревога Джека теперь ощущалась отчетливее, резче… перешла в страх.

– Не обращай на нас внимания, малыш. – Лори направилась к желтому прямоугольнику объявления. – Все будет хорошо.

– Его зовут Джек – не малыш . – Смоуки вернулся в кабинку, где проводил «собеседование» с Джеком, и начал собирать счета. – Малыш – это гребаный козленок. Или тебя не учили этому в школе? Приготовь парню пару бургеров. Он будет начинать работу в полдень.

Лори сняла с окна объявление и положила за музыкальный автомат с таким видом, будто проделывала это многократно. Проходя мимо Джека, подмигнула ему.

Зазвонил телефон.

Все трое посмотрели на него, вздрогнув от резкого звука. Джеку показалось, что к стене прилип большой черный слизняк. Мальчик словно выпал из времени. Успел заметить бледность Лори – цветом выделялись только поблекшие пятнышки прыщей. Успел всмотреться в жесткое, скрытное лицо Апдайка, увидеть выпирающие вены на его длинных кистях. И прочесть пожелтевшее объявление над телефонным аппаратом: «ПОЖАЛУЙСТА, ОГРАНИЧЬТЕ РАЗГОВОР ТРЕМЯ МИНУТАМИ».

В повисшей тишине телефон звонил и звонил.

Джек, охваченный внезапным ужасом, подумал: Это меня. Издалека… из далекого, ОЧЕНЬ далекого далека .

– Ответь, Лори, – бросил Апдайк, – чего стоишь?

Лори пошла к телефону.

– «Бар Апдайка в Оутли». – Ее тихий голос дрожал. Она послушала. – «Бар Апдайка в Оутли». Алло? Алло?.. Твою мать.

И с треском повесила трубку.

– Никого. Мальчишки, наверное. Иногда хотят знать, есть ли у нас «Принц Альберт» в жестянке. Какие ты любишь бургеры, малыш?

– Джек! – взревел Апдайк.

– Джек, хорошо, хорошо, Джек. Какие ты любишь бургеры, Джек?

Джек ответил, что не сильно прожаренными, с коричневой горчицей и бермудским луком. Он расправился с едой в мгновение ока и выпил стакан молока. Тревога ушла вместе с голодом. Мальчишки, сказала она. Но его глаза то и дело возвращались к телефону, и он задавался вопросом, действительно ли это были мальчишки?

5

Ровно в четыре пополудни дверь открылась, словно пустота бара служила хитро расставленной западней, призванной привлечь его (как «ловчий кувшин» привлекает невинным видом и сладким запахом), и в зал вошли мужчины в рабочей одежде. Лори включила музыкальный автомат и автоматы для игры в пинбол и «Космических захватчиков». Несколько человек громко поприветствовали Смоуки, который сухо улыбнулся в ответ, продемонстрировав купленные по почте вставные челюсти. Большинство заказало пиво. Двое или трое – «Черного русского». Один – член «Клуба хорошей погоды», Джек в этом практически не сомневался – бросал в музыкальный автомат четвертаки, вызывая голоса Микки Джилли, Эдди Рэббита, Уэйлона Дженнингса и других. Смоуки велел Джеку взять в кладовой ведро и швабру и вымыть танцплощадку перед эстрадой, которая пустовала в ожидании пятницы и «Парней из Дженни-Вэлли». А после того как площадка просохнет, сказал Смоуки, надо взять «Пледж» и натереть ее. «Ты поймешь, что все сделано по правилам, когда увидишь в ней свою улыбающуюся физиономию», – объяснил он.

6

Так Джек начал работать в «Баре Апдайка в Оутли».

В четыре-пять часов мы начинаем вертеться .

Что ж, Смоуки ему не солгал. До того момента, как Джек отодвинул тарелку и начал зарабатывать деньги, бар практически пустовал. К шести часам собралось человек пятьдесят, и на работу пришла официантка Глория, девушка крепкого сложения. Некоторые посетители встретили ее радостными воплями и криками «Ур-р-ра». Глория присоединилась к Лори, разнося вино, множество «Черных русских» и океаны пива.

Помимо бочонков «Буша», Джек таскал из кладовой бутылочное пиво – «Будвайзер», само собой, а также местных фаворитов – «Дженеси», «Утика-клаб» и «Роллинг рок». На руках появились волдыри, заболела спина.

Между походами в кладовую за ящиками с пивом и походами в кладовую после команды: «Привези мне бочонок, Джек» (эта фраза уже вызывала у него дрожь ужаса), – он возвращался на танцплощадку со шваброй и большой бутылкой «Пледж». Один раз пустая пивная бутылка пролетела мимо его головы, разминувшись с ней на несколько дюймов. Он пригнулся, с гулко забившимся сердцем, и бутылка разбилась о стену. Смоуки выгнал пьяного хулигана вон, его вставные челюсти обнажились в крокодильей улыбке. Выглянув в окно, Джек увидел, как хулиган ударил парковочный счетчик с такой силой, что выскочила красная табличка «НАРУШЕНИЕ».

– Иди сюда, Джек, – нетерпеливо позвал его Смоуки, вернувшийся за стойку. – Она пролетела мимо, так? Убери осколки.

Полчаса спустя Смоуки отправил его в мужской туалет. Мужчина средних лет с прической а-ля Джо Пайн стоял, покачиваясь, у одного из писсуаров. Одной рукой он держался за стену, другой тряс огромный необрезанный член. Между его стоптанными рабочими ботинками дымилась лужа блевоты.

– Приберись здесь, малыш. – Мужчина, покачиваясь, двинулся к двери, по пути так хлопнув Джека по спине, что едва не свалил мальчика с ног. – Нужно освобождать место любым доступным способом, верно?

Джек сумел дождаться, пока за мужчиной закроется дверь, а потом его вырвало.

Ему удалось воспользоваться единственной кабинкой, где в унитазе плавала несмытая зловонная рвота предыдущего посетителя. Джек выблевал остатки обеда и пару раз судорожно вдохнул, после чего его вырвало вновь. Трясущейся рукой он нащупал кнопку слива, нажал. Через стену доносились приглушенные голоса Уэйлона и Вилли, поющих о Лакенбахе, штат Техас.

Внезапно перед Джеком возникло лицо матери, более прекрасное, чем на экране, с огромными глазами, потемневшими и печальными. Он увидел ее одну, сидящую в их номере в «Альгамбре», забытая сигарета дымилась в пепельнице. Она плакала. Плакала о нем. Его сердце заболело очень сильно, и он подумал, что сейчас умрет от любви к ней и желания быть рядом… от стремления к жизни, где нет тварей, затаившихся в тоннелях, нет женщин, радующихся отвешенным им оплеухам, после которых они могли поплакать, нет мужчин, которые блюют между ног, пока отливают. Ему хотелось вернуться в «Альгамбру», и он ненавидел Спиди Паркера черной ненавистью за то, что тот убедил его пойти этой ужасной дорогой на запад.

В этот самый момент последние остатки самоуверенности исчезли, окончательно и бесповоротно. Здравомыслие сменил идущий изнутри первобытный детский крик: Я хочу к маме пожалуйста Господи я хочу к МАМЕ…

Из кабинки он выходил на ватных ногах, думая: Ладно с меня хватит пошел ты Спиди этот мальчик отправляется домой, где бы он ни находился . В этот момент его не тревожила умирающая мать. В этот момент невыносимой боли он думал только о себе, его волновало только самосохранение, будто он превратился в преследуемое хищником животное – оленя, кролика, белку, бурундука. В этот момент он соглашался на смерть матери от рака с расползающимися по всему телу метастазами, если только перед смертью она сможет обнять его и поцеловать. Пожелать ему спокойной ночи и сказать, чтобы он не слушал в кровати чертов транзисторный приемник и полночи не читал под одеялом при свете карманного фонарика.

Он оперся рукой о стену и мало-помалу пришел в себя. Сознательным этот процесс Джек бы не назвал, просто он медленно, но верно брал себя в руки. Это он унаследовал от Фила Сойера и Лили Кавано. Он допустил ошибку, да, но назад не пойдет. Долины существовали, и Талисман скорее всего тоже. Он не собирался убить мать своей слабохарактерностью.

Джек наполнил ведро горячей водой из крана в кладовой и смыл блевоту.

Когда он вернулся в зал, часы показывали половину одиннадцатого, и толпа начала редеть: Оутли был рабочим городком, и выпивохи-трудяги по будням расходились рано.

Смоуки отослал его в кладовую за бочонком пива.

– Ты бледный как тесто, Джек, – заметила Лори. – Все нормально?

– Как думаешь, могу я выпить имбирного эля? – спросил он.

Она принесла ему стакан, и он выпил эль, заканчивая натирать танцевальную площадку. Без четверти двенадцать Смоуки велел ему привезти бочонок пива. Джек справился – но на пределе. В четверть первого Смоуки начал кричать на оставшихся посетителей, предлагая им разойтись. Лори отключила музыкальный автомат – Дик Керлесс с протяжным стоном замолк под вялые крики протеста. Глория отключила игровые автоматы, надела свитер (розовый, как пастилки «Канада минт», которые постоянно сосал Смоуки, как десны его вставных челюстей) и ушла. Смоуки начал выключать лампы и подталкивать к двери оставшихся четверых или пятерых клиентов.

– Молодец, Джек, – похвалил он мальчика, когда зал окончательно опустел. – Ты поработал хорошо. Еще есть к чему стремиться, но начало достойное. Ты можешь лечь спать в кладовой.

Вместо того чтобы попросить заработанные деньги (Смоуки их ему не предложил), Джек поплелся к кладовой. Он так устал, что шатался, словно уменьшенная копия пьяниц, которых недавно попросили за дверь.

В кладовой он увидел Лори, сидевшую в углу на корточках – баскетбольные шорты задрались до неприличия высоко, – и с притупленной тревогой подумал, что она роется в его рюкзаке. Потом понял, что она расстилает пару одеял на джутовых мешках из-под яблок. Лори положила с одного конца маленькую атласную подушку с надписью «НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА».

– Я подумала, что устрою тебе уютное гнездышко, малыш.

– Спасибо. – Это доброе дело не представляло собой ничего особенного, но Джек едва не разрыдался. Он сдержал слезы и сумел улыбнуться. – Огромное спасибо, Лори.

– Пустяки. Все будет хорошо, Джек. Смоуки не такой уж плохой. Как только ты узнаешь его, поймешь, что он совсем неплохой. – В голосе Лори слышалась подсознательная тоска, будто ей хотелось, чтобы так оно и было.

– Наверное, неплохой, – ответил Джек, а потом импульсивно добавил: – Но завтра я уйду. Пожалуй, Оутли не для меня.

– Может, и уйдешь, Джек… а может, решишь немного задержаться. Почему не отложить решение до утра? – В ее маленькой речи звучало что-то натужное и неестественное, и ничего не осталось от искренней улыбки, с которой она сказала: «Я подумала, что устрою тебе маленькое гнездышко, малыш». Джек это заметил, но слишком устал, чтобы делать какие-то выводы.

– Ладно, посмотрим.

– Конечно, – согласилась Лори, направившись к двери. Послала ему воздушный поцелуй с грязной ладони. – Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи.

Он начал снимать рубашку… оставил ее, решив, что снимет лишь кроссовки: в кладовой было очень холодно и промозгло. Сел на мешки, развязал узлы, снял одну кроссовку, потом вторую. И уже собрался улечься на принесенную Лори подушку-сувенир с «НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ВСЕМИРНОЙ ЯРМАРКИ» – и заснул бы, еще прежде чем голова коснулась ее, – когда в баре зазвонил телефон, пронзая тишину, ввинчиваясь в нее, заставляя подумать о колышущихся серых корнях, и кнутах с косичками из сыромятной кожи, и двухголовых пони.

Дзы-ынь, дзы-ынь, дзы-ынь – в тишину, в мертвую тишину.

Звонок, звонок, звонок, в час, когда мальчишки, интересующиеся «Принцем Альбертом» в жестянке, давно уже спят. Дзы-ынь, дзы-ынь, дзы-ынь. Привет, Джеки, это Морган, и я почувствовал твое присутствие в моих лесах, маленький шустрый говнюк, я УЧУЯЛ тебя в моих лесах, и с чего ты взял, что в своем мире ты будешь в безопасности? Там тоже мои леса. Это твой последний шанс, Джеки. Возвращайся домой, а не то я вышлю войска. Против них тебе не устоять. Ты не…

Джек поднялся и в носках пересек кладовую. Холодный пот, от которого бросало в дрожь, казалось, покрывал все его тело.

Он приоткрыл дверь.

Звонок, звонок, звонок, звонок.

И наконец:

– Алло. «Бар Апдайка в Оутли». И лучше бы вам звонить по делу. – Голос Смоуки. Пауза. – Алло? – Еще пауза. – Твою мать! – Смоуки с грохотом повесил трубку, и Джек услышал, как тот идет к двери, а потом поднимается по лестнице в маленькую квартирку на втором этаже, которую он занимал с Лори.

7

Джек, не веря своим глазам, переводил взгляд с листка зеленой бумаги в левой руке на несколько банкнот – по одному доллару – и мелочь в правой. Пришло утро четверга, и он попросил с ним расплатиться.

– Это что? – спросил он, по-прежнему не в силах поверить увиденному.

– Читать ты умеешь, – ответил Смоуки, – и считать тоже. На работе ты, конечно, еще тормозишь, Джек, во всяком случае, пока, но ума тебе хватает.

Теперь он сидел с зеленым листком в одной руке и деньгами в другой. Тупая злость начала пульсировать по центру лба, как вена. «ЧЕК ГОСТЯ» – значилось на зеленом листке. Точно такие же миссис Банберри выдавала клиентам «Золотой ложки». Далее шел заказ:

Внизу крупными цифрами – общая сумма, $4.10, обведенная ручкой. Джек заработал девять долларов, начав работу в четыре часа дня и закончив в час ночи. Смоуки вычел почти половину. У него осталось четыре доллара девяносто центов. Он поднял голову, охваченный яростью. Посмотрел сначала на Лори, которая вроде бы смутилась, потом на Смоуки, который невозмутимо встретил его взгляд.

– Это обман, – пискнул Джек.

– Джек, это неправда. Посмотри на цены в меню…

– Я про другое, и вы это знаете!

Лори поморщилась, словно ожидала, что Смоуки ударит Джека… но Смоуки лишь терпеливо смотрел на мальчика.

– Я не взял с тебя за постель, правда?

– Постель! – крикнул Джек, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Та еще постель! Мешки из-под яблок на бетонном полу! Та еще постель! Не хватало брать с меня и за это, грязный обманщик!

Лори испуганно ахнула и бросила взгляд на Смоуки… но тот спокойно сидел в кабинке напротив Джека, а между ними вился густой синеватый сигарный дым. На узкой голове Смоуки красовался новый бумажный поварской колпак, как обычно, сдвинутый на левую бровь.

– Вчера мы говорили о твоем ночлеге, – напомнил Смоуки. – Ты спросил, получишь ли его вместе с оплатой. Я ответил, что да. О твоей еде речи не было. Если бы ты задал этот вопрос, думаю, мы бы что-нибудь придумали. Может, и нет. Но ты этого не коснулся, так что пока получаешь только то, о чем мы договаривались.

Джека трясло, слезы беспомощной злости стояли в глазах. Он попытался что-то сказать, но с губ сорвался только сдавленный стон. От ярости он лишился дара речи.

– Разумеется, если ты хочешь сейчас обсудить скидку на еду и питье для сотрудников…

– Идите к черту! – наконец выдавил он из себя, поднял руку с четырьмя долларами и мелочью. – Хотелось бы, чтобы это стало хорошим уроком следующему мальчишке, который придет сюда наниматься на работу. Я ухожу!

Он направился к двери, но, несмотря на злость, знал – не просто думал, а знал наверняка, – что до тротуара ему не дойти.

– Джек.

Он взялся за дверную ручку, собираясь повернуть ее и выйти… но голос, наполненный скрытой угрозой, не допускал возражений. Джек разжал пальцы и обернулся, злость уходила. Внезапно он почувствовал себя ссохшимся и старым. Лори ушла за стойку и, напевая, подметала пол. Судя по всему, она решила, что Смоуки не пустит в ход кулаки, а поскольку остальное значения не имело, получалось, что все хорошо.

– Ты же не хочешь оставить меня в сложном положении накануне уик-энда.

– Я хочу отсюда уйти. Вы меня обманули.

– Нет, сэр, – ответил Смоуки. – Я все объяснил. Если кто и обсчитал тебя, так это ты сам. Теперь мы можем обсудить твой стол – пятидесятипроцентная скидка на еду, пожалуй, и бесплатная газировка. Раньше я не шел на такие уступки молодым работникам, которых время от времени нанимаю, но в этот уик-энд народу будет особенно много, учитывая сезонных рабочих, которые появляются здесь при сборе яблок. И ты мне нравишься, Джек, поэтому я и не врезал тебе, когда ты поднял на меня голос, хотя, наверное, и следовало. Но на этот уик-энд ты мне нужен.

Джек почувствовал, как ярость вспыхнула вновь, но тут же угасла.

– А если я уйду? – спросил он. – Я все равно заработал пять долларов, а уход из этого маленького говняного городка вполне можно считать премией.

Глядя на Джека, Смоуки сухо улыбнулся.

– Ты помнишь, как вчера вечером пошел в туалет, чтобы прибраться за парнем, который похвалился харчишками?

Джек кивнул.

– Помнишь, как он выглядел?

– Короткие волосы. Хаки. И что?

– Это Землекоп Этуэлл. Вообще-то его имя Карлтон, но он десять лет проработал на городских кладбищах, и все называют его Землекопом. Это было… да, двадцать или тридцать лет назад. Он пошел в городскую полицию примерно в то время, когда Никсона избрали президентом. Теперь он начальник полиции.

Смоуки поднял сигару, затянулся, посмотрел на Джека.

– Мы с Землекопом давнишние друзья, – продолжил он. – И если ты просто уйдешь отсюда, Джек, я не могу гарантировать, что у тебя не возникнет проблем с Землекопом. Все может закончиться тем, что он отправит тебя домой. А может, тебе придется собирать яблоки в садах, принадлежащих городу… у нас, если не ошибаюсь, их сорок акров. А может, тебя изобьют. Или… я слышал, старине Землекопу нравятся бродячие детки. Особенно мальчики.

Джек подумал о пенисе размером с дубинку. Его замутило. Внутри все похолодело.

– Здесь ты, как говорится, под моим крылышком. А как только шагнешь за порог… как знать? Землекоп часто кружит по улицам. Ты можешь уйти из города без проблем, но, с другой стороны, рядом с тобой в любой момент может остановиться большой «плимут», на котором он ездит. Землекоп не так уж и умен, но нюх у него есть, а иногда… кто-то может ему и позвонить.

За стойкой бара Лори расставила вымытые тарелки, вытерла руки, включила радио и начала подпевать старой песне «Степпенволф».

– Вот что я тебе скажу. Задержись здесь, Джек. Поработай выходные. Потом я посажу тебя в свой пикап и сам вывезу из города. Ты уедешь отсюда в полдень воскресенья с тридцатью баксами в кармане, которых у тебя не было, когда ты сюда пришел. И после этого ты не будешь думать, что Оутли такое уж плохое место. Что скажешь?

Джек посмотрел в эти карие глаза с желтыми склерами и маленькими красными точками. Отметил широкую, искреннюю улыбку Смоуки, открывшую вставные челюсти. Даже испытал странное, пугающее чувство дежавю, увидев, что муха вернулась на бумажный поварской колпак и моет тонкие лапки.

В том, что Смоуки лжет, он не сомневался. И подозревал, что Смоуки об этом знает. Закончив работу далеко за полночь, в воскресенье Джек вполне мог проспать до двух часов дня. И Смоуки откажется везти его, потому что Джек проспал, а он, Смоуки, теперь хочет посмотреть футбольный матч «Кольтов» и «Патриотов». А Джек не пойдет пешком не только потому, что все тело будет болеть от усталости, но и из страха, что Смоуки сможет оторваться от игры на минуту-другую, чтобы позвонить своему хорошему другу Землекопу Этуэллу и сказать: «Землекоп, старина, он сейчас идет по Милл-роуд, почему бы тебе не забрать его? А на вторую половину игры приезжай сюда. Пиво бесплатно, но, пожалуйста, не блюй в писсуар, пока не вернешь мне парня».

Таким представлялся ему один сценарий. Он мог придумать и другие, отличающиеся в мелочах, но с одинаковым исходом.

Улыбка Смоуки Апдайка стала шире.