Онлайн чтение книги Трижды пестрый кот мяукнул Thrice the Brinded Cat Hath Mew'd
2

Почерневшее лицо было искажено гримасой откровенного ужаса. Глаза выкатились, и это выглядело бы смешно, если бы их владелец не был трупом. Ноздри широко раздуты, словно у лошади, которая вот-вот понесет: как будто в последний момент они отчаянно пытались вдохнуть воздух. Уголки открытого рта, направленные вверх, а не вниз, давали понять, что в момент смерти этот человек был дико напуган.

Как он оказался в таком состоянии, подвешенный, словно ястреб в силках, и беспомощно пытавшийся высвободиться, пока его не освободила смерть?

Точно так же когда-то распяли апостола Андрея. Я вспомнила эту историю, которую слышала, когда несколько лет назад в составе группы девочек-скаутов посетила пресвитерианскую церковь в Хинли. Хотя сама по себе поездка оказалась сущей потерей времени, огромные витражи за кафедрой и «общий стол», как пресвитерианцы называют алтарь, были очень любопытными.

Центральный витраж изображал апостола Андрея, прикованного к кресту и раскинувшего руки-ноги в стороны, словно парашютист, у которого еще не раскрылся парашют.

Но мистер Сэмбридж, в отличие от апостола Андрея, который, по крайней мере, умер стоя, был распят вверх ногами.

Я вспомнила, что вверх ногами распяли апостола Павла по его же просьбе.

Все это ужасно интересно. Наверняка такая поразительная смерть в такой невероятной позиции, постигшая резчика, специализировавшегося на библейских сюжетах, не может быть совпадением. Таится ли здесь некое послание, имеющее отношение к его прошлому?

Первым моим порывом было помчаться за помощью. Но даже человеку, менее знакомому со смертью, чем я, очевидно, что мистеру Сэмбриджу уже не поможешь.

И я была почти уверена, что в Торнфильд-Чейзе нет телефона. Я не видела его, пока осматривала комнату на первом этаже. И наверняка, если бы здесь был телефон, Синтия или викарий позвонили, а не посылали бы письмо.

Для доктора и скорой помощи уже поздно. Мистеру Сэмбриджу уже ничем не помочь.

Какое-то время он будет в полном моем распоряжении.

Теперь я могу признаться, что в тот момент меня охватило ощущение невероятного облегчения, как будто после долгой ночи, наконец, взошло солнце. Должно быть, так чувствовал себя Атлант, когда какой-то добрый самаритянин сжалился над ним и избавил его от тяжести небесного свода.

В последнее время я была сама не своя. Не люблю это признавать, но события последних месяцев плохо сказались на мне. Я перестала быть той Флавией де Люс, какой была всегда. К добру это или нет, пока непонятно, но пока я не научилась с этим справляться, мне казалось, будто я несу на себе всю тяжесть мира.

Я хочу узнать, кто я, пока не стало слишком поздно, пока я не перестала быть человеком, которым была раньше, до того, как превращусь в кого-то другого. Хотя порой мне кажется, что это отчаянная гонка против времени, а иной раз – что все это яйца выеденного не стоит.

Но сейчас за одну секунду, внезапно, в мгновение ока все изменилось.

Где-то во вселенной головешка провалилась сквозь решетку камина и выскочила наружу.

Но ни одна из этих старых избитых фраз не передает скорость, с которой наступили перемены.

Не успели бы вы щелкнуть пальцами, как я ощутила, что снова такая, как раньше, как будто в моих туфлях оказалась другая Флавия де Люс.

Нет… не другая Флавия де Люс, а прежняя, только хладнокровная и непоколебимая.

Поразительно, как вдохновляет порою лицезрение трупа.

Я лизнула воображаемый карандаш и начала делать заметки.

Возраст: на первый взгляд, около семидесяти. В организации девочек-скаутов нас учили определять возраст не только по физическим особенностям, но и с помощью сравнения. Этот метод помог мне понять, что этот человек намного старше моего пятидесятилетнего отца, но моложе девяностолетнего Кэнона Истлейка, которому прошлым летом в Святом Танкреде преподнесли кошелек с деньгами за его полувековую службу в строительном фонде.

Я отметила главные особенности: седые волосы, густую седую бороду, морщины на лице (которое сейчас потемнело и отекло под воздействием силы тяжести), выцветшие серые глаза (да, они были открыты и смотрели на меня), кустистые брови и растительность в ушах.

Я с любопытством засунула палец ему в рот, на удивление теплый, и вспомнила, что с губ мертвеца нельзя снять отпечатки пальцев. Для своего возраста у мистера Сэмбриджа имелся замечательный набор зубов – то ли собственных, то ли дорогих искусственных, я не могла определить.

Проведя много мучительных часов в стоматологическом кабинете на Фаррингтон-стрит, я могла только уважать и ненавидеть человека с таким прекрасным комплектом зубов.

«Для начала сойдет, хотя можно было бы и продолжить изыскания», – подумала я.

Моя задача усложнялась положением тела и приливом крови к голове мертвеца.

Снять его с двери я не могла. Если я чему-то научилась у инспектора Хьюитта, так это тому, что не надо передвигать трупы.

При воспоминании о старом друге я вспыхнула. О, как это будет прекрасно – позвонить ему и рассказать потрясающую новость о смерти мистера Сэмбриджа! Но перед тем как это сделать и со спокойной душой насладиться искренней и чистосердечной похвалой инспектора, я должна уничтожить следы своего собственного расследования.

Перед тем как передать дело в руки полиции, надо еще многое сделать, и лучше поторапливаться. Мне нужно вернуться в Букшоу до приезда такси, которое отвезет нас к отцу в Хинли. Это откладывать нельзя.

Также не следует исключать факт, что кто-нибудь, например, почтальон, явится в Торнфильд-Чейз и обнаружит меня над трупом мистера Сэмбриджа.

Меня, как пить дать, выдаст «Глэдис», стоящая во дворе. Нет времени прятать ее, и если меня поймают в этот момент, мне будет трудно оправдаться.

Нет, лучше всего продолжать свои изыскания и надеяться на лучшее.

Однажды отец сказал нам: «Даже в самых отчаянных ситуациях нужно ставить результат на первое место».

И он прав. О, как мудр мой отец.

Результат – это все.

Первая сложность заключалась в том, что мне надо внимательно изучить лицо мистера Сэмбриджа, при том, что он висит вверх ногами и, как я уже сказала, я не имею ни малейшей возможности снять его с двери.

Решение пришло сразу же. Я шагнула в сторону, вытянула руки над головой, наклонилась вбок, уперлась правой ладонью в ковер и рывком подняла себя ногами вверх, оказавшись лицом к лицу с трупом.

Совсем другое дело!

Он тут же показался мне более человечным, несмотря на гримасу. Такое впечатление, будто все встало на свои места.

« Должно быть, у нас есть участок мозга,  – подумала я, – отвечающий за узнавание человеческих лиц: участок, который отключается, если лицо перевернуто. Надо не забыть исследовать эту гипотезу в более удобное время».

Но сейчас я с изумлением поняла, что уже видела это лицо.

Грива седых волос, высокий выпуклый лоб, длинные уши и грустные глаза вызвали давно забытое воспоминание. Но я не могла вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах.

« Сейчас не время»,  – подумала я.

Лицо мертвеца было так близко, что я видела его словно под микроскопом: поры на носу (широкие, но чистые), красные точки лопнувших сосудов, распространявшиеся во все стороны, словно карта Амазонки и ее притоков.

« Ага!  – подумала я. – Он пьет».

Но нет! Хотя я еще не провела тщательный обыск дома, до сих пор мне нигде не попадались бутылки.

Значит, пил раньше.

Мне показалось, или на лице трупа и правда отразилось некоторое облегчение от того, что я передумала?

Щеки и шея вокруг бороды были чисто выбриты – ни малейшего намека на щетину, следовательно, он умер рано утром, вскоре после того как побрился.

Я снова обратила внимание на его волосы, свисавшие к полу. С того ракурса, с которого я смотрела, мне казалось, что они испуганно вздыбились. Ухоженная шевелюра, как будто владелец всю жизнь регулярно втирал в нее тонизирующий лосьон.

«Волосы как у человека более молодого, – произнес мой внутренний голос. – Может, парик?»

Балансируя на голове и одном локте, я аккуратно протянула руку и резко дернула пару волосков, подумав, что: 1) мертвым не больно, 2) на волосах не остаются отпечатки пальцев.

Нет, не парик. Свои волосы. И как я раньше не сообразила, ведь их цвет идеально совпадает с цветом волос в ушах и носу покойника.

Люди, которые красят волосы, бороды, усы и брови с неблаговидными целями, редко вспоминают об ушах и ноздрях.

Я внимательно рассмотрела кожу. Щеки и лоб были в красных пятнах, тыльные стороны ладоней, безжизненно свисавших к полу, тоже. Пальцы были скрючены, как когти, – словно их хозяин умер, хватаясь за что-то, как утопающий за соломинку.

Я изучила ногти. Как и подозревала, несколько из них – большой, указательный и средний на каждой руке – были сломаны. И под ними засохла кровь. Кончики пальцев были исцарапаны и покрыты ссадинами (ссадины – слово, которое я почерпнула из романа Диккенса «Мартин Чезлвит», в котором старшая мисс Пекснифф обнаружила оные повреждения на выступающих частях тела отца, упавшего с крыльца. Еще я слышала его от Доггера, когда он промывал мои раны после того, как «Глэдис» дернулась и сбросила меня на гравий).

Судя по ссадинам, кровь под ногтями, скорее всего, принадлежит покойнику.

Если мистер Сэмбридж повредил пальцы после того, как его подвесили вверх ногами, источник ран должен быть на расстоянии не более вытянутой руки. В пределах досягаемости.

Я согнула ноги и вышла из стойки на голове.

Долго искать не пришлось. Приспособление, с помощью которого повесили мистера Сэмбриджа, представляло собой что-то вроде лебедки: хитроумная система веревок и блоков, закрепленных на двери. В середине устройства находилось нечто, вырезанное из дерева и напоминающее мельничное колесо в какой-нибудь старомодной викторианской деревушке. В миниатюре, разумеется.

Зубцы колеса блокировала собачка, позволяющая вращаться ему только в одном направлении. Устройство простое – я изучала такие механизмы, когда Доггер преподавал мне искусство вскрытия замков.

Блоки были аккуратно вырезаны из дерева, судя по всему, из цельного дуба, и отполированы до блеска человеком, явно гордившимся своим искусством. Должно быть, для этого потребовалось несколько недель терпеливого труда. Я чувствовала аромат воска, которым их смазали.

Но я чувствовала кое-что еще: слабый запах серы или чего-то очень похожего.

Неужели здесь побывал дьявол собственной персоной, с рогами и копытами? Неужели мистер Сэмбридж нашел свой конец в результате диковинного ритуала в руках группы деревенских сатанистов?

Я встряхнулась, избавляясь от одолевавшего меня страха.

Если мистера Сэмбриджа убили, это произошло явно не в результате мимолетной вспышки ярости. Кто-то потрудился, чтобы установить это адское устройство.

Через деревянные блоки были перекинуты пеньковые веревки, заканчивающиеся кожаными петлями, зафиксированными на лодыжках мистера Сэмбриджа.

В районе коленей веревки были покрыты пятнами крови. Судя по всему, перед смертью он отчаянно пытался освободиться.

Но все его усилия оказались тщетными. Его поймали, как муху в паутину.

Его лицо, как я уже сказала, было испещрено мелкими кровоподтеками, что неудивительно для человека, подвешенного вверх ногами. Когда случился прилив крови – до или после смерти, определит только вскрытие.

Я попыталась поставить себя на его место: понять, что он чувствовал, когда его подвесили вверх ногами и оставили дожидаться смерти.

Хотя мне самой умирать еще не доводилось, я много и долго упражнялась в стойке на голове, чтобы стимулировать мыслительный процесс. Доггер заверил меня, что это не приводит к смерти. Только люди со слабым сердцем рискуют умереть, стоя на голове продолжительное время.

Были ли у мистера Сэмбриджа проблемы с сердцем?

Если да, я найду подтверждение в его аптечке. Рецепты на что-нибудь, содержащее тиоцианат, нитроглицерин или любой другой алкалоид, который получают из вьюнка полевого или чемерицы.

Прошу прощения за уклонение от темы, но именно об этом я думала в тот момент. Так устроен мой мозг. Жизнь вовсе не такая, как описывается в романах о Шерлоке Холмсе. В реальности мозг не движется по цепочке размышлений из пункта А в пункт Б, В, Г и так далее, словно поезд по рельсам, который в конце концов с радостным «Ту-ту!» прибывает в последний пункт назначения, и дело решено.

Совсем наоборот. В реальной жизни аналитические умы вроде моего постоянно работают во всех направлениях сразу. Это все равно что лупить кувалдой по миске с вареньем; это как взрывающиеся галактики, как фейерверк, который устроил перебравший лишнего пиротехник.

Только сейчас я обратила внимание на обстановку в комнате. Я была так поглощена изучением останков мистера Сэмбриджа, что даже не заметила, что находится в его спальне.

У меня возникло впечатление, будто машина времени чудесным образом перенесла меня во времени и пространстве и я оказалась в спальне Джепетто, резчика по дереву из «Пиноккио».

Я изумленно рассматривала предметы обстановки – мягко выражаясь, выдающиеся.

Например, кровать с пологом на четырех столбиках являла собой стаю резных ангелов: пухлых деревянных херувимов, улыбавшихся и искоса поглядывавших друг на друга.

Я вспомнила строчку из «Гамлета»:

Но эти ангелы вовсе не пели песни испуганной фигуре в пижаме. Они скорее неуклонно тащили его за вырезанные из дерева ноги к адскому котлу в изножье кровати. Рот жертвы был широко распахнут, и она падала в огонь, оскалив крошечные зубы в беззвучном крике.

Очень напоминает прискорбные обстоятельства смерти настоящего мистера Сэмбриджа.

Две фигуры, падающие в вечность: деревянная и из крови и плоти.

Какой вывод можно сделать из этого?

На стене рядом с кроватью находилось нечто, сначала показавшееся мне веером леди из XVIII века: огромный кружевной полукруг, который при ближайшем рассмотрении оказался огромным кораллом.

Ножки прикроватного столика были выточены в форме змей, поддерживающих мраморную столешницу, на которой лежали два шиллинга и шестипенсовик, ключи, серебряные карманные часы с цепочкой и брелоком, статуэтка горгульи размером с кулак, выточенная из какого-то темного дерева, может быть, черного, обломок карандаша, серый пух, указывающий на то, что эти вещи были извлечены из чьего-то кармана, и билет из тотализатора.

Я с болью вспомнила, как прошлым летом мы с Даффи купили отцу на день рождения билет на эти же скачки.

«Это самый большой выигрыш за всю историю, – сказала я ему, вне себя от волнения, и протянула билет. – Больше двадцати тысяч фунтов».

Двадцать с чем-то тысяч фунтов помогут облегчить финансовые проблемы отца, думала я.

Отец нахмурил брови, а я продолжала стоять с билетом в протянутой руке.

«Я ценю твою заботу, Флавия, – сказал отец. – Очень мило с твоей стороны, но я не могу его принять».

Он был в таком же замешательстве, что и я.

«Никогда не играй на скачках, – сказал он. – Ты не должна пользоваться слабостями других людей. Ты прекрасно знаешь, что лотереи вне закона».

«Но…»

«Нет, Флавия. Довольно. Я все сказал. Можешь идти».

С этими словами он сосредоточил внимание на альбоме с марками.

Я была слишком подавлена, чтобы рассказать Даффи о произошедшем.

Можно ли отозвать назад свою молитву, подумала я тогда.

В течение следующих недель ночами в своей кровати я молилась, чтобы наш билет не выиграл. Иначе это будет катастрофа. Хотя я способна хранить молчание, я знала, что продавец выигравшего билета тоже получит вознаграждение. В моем случае продавцом был Типпи Хогбен, который под прикрытием лавки на рынке в Мальден-Фенвик творил рискованные дела, продавая контрабандные чай, масло и сахар.

И если Типпи получит шанс выиграть хотя бы шиллинг, я труп. Сплетни меня погубят.

Преступным было не то, что я пыталась подарить билет отцу, а то, что я вообще его купила, и это была моя личная ответственность. В последний момент Даффи уклонилась от похода в лавку Типпи под предлогом ужасной головной боли, поэтому мне одной пришлось заняться этим грязным дельцем.

Теперь, через полгода после этого происшествия одна мысль о лотерейном билете вызывала у меня тошноту. Это стало одной из причин, почему я не притронулась к лотерейному билету мистера Сэмбриджа.

Второй причиной были отпечатки пальцев.

Не знаю, проверял ли покойник свой билет на предмет выигрыша. Маловероятно. Если да и если он проиграл, он бы его выбросил. Если бы он выиграл, он бы обменял его на деньги.

Надо проверить, есть ли какая-нибудь информация на обратной стороне билета, и решение пришло быстро. Наклонившись над столом, я высунула язык и кончиком аккуратно перевернула бумажку.

«Необходимость – мать предприимчивости», – однажды сказала Даффи, и насколько я знаю, еще никто не придумал систему установления личности по отпечаткам языка. Надо включить это в список гениальных идей, которые я когда-нибудь предложу инспектору Хьюитту.

Но, разумеется, не в этот раз.

К моему разочарованию, обратная сторона чека не была подписана: ни имени продавца, ни передаточной надписи покупателя.

Я снова повторила трюк с языком и вернула билет в первоначальное положение. Он слегка намок, но скоро высохнет.

Но постойте-ка! Обо всем ли я подумала?

Что, если они проведут тест слюны? Сообразит ли сержант Вулмер провести тест на слюну на этой хрупкой улике?

Больше двадцати лет назад немецкий исследователь Мюллер предложил тест, по результатам которого можно было определить наличие слюны – благодаря ферменту альфа-амилазе. Но насколько я знаю, Мюллер не мог отличить альфа-амилазу человеческой слюны от этого же фермента, содержавшегося в некоторых бактериях и грибах, а также слюне определенных видов обезьян.

Если меня обвинят, это будет хороший аргумент для защиты: может быть, билет был в контакте с грибами или бактериями, выпал из кармана мистера Сэмбриджа во время прогулки в лесу и приземлился на гриб.

Или его лизнул какой-нибудь игривый шимпанзе в зоопарке.

При этой мысли я улыбнулась – первый раз за много месяцев.

Меня развеселила химия. Химия может вознести вас из грязи в космос.

За исключением некоторых случаев.

Все легко может пойти не так. Даже несведущие средневековые алхимики признавали, что в химических операциях часто бывает замешан дьявол.

Надо быть осторожной.

Непросто перехитрить сотрудников полиции.

Однако никто еще не слышал о том, чтобы жертв убийства – если мистер Сэмбридж действительно убит – подвешивали вверх ногами.

Что, если это какая-то странная ритуальная человеческая жертва?

Я понюхала воздух, но не обнаружила никаких признаков свечей или дыма; ничего похожего на горелый жир младенца или чего-то вроде этого. Не думаю, что я могла бы это пережить. У меня невероятно острый нюх, но некоторые вещи просто нельзя вынести.

Нет, я чувствовала только слабый запах серы, который вполне мог остаться от зажженной спички.

Убедившись, что в комнате нет следов сажи и пепла, пентаграмм и прочих вещей, о которых Даффи узнает из душераздирающих романов Денниса Уитли и которые она с удовольствием пересказывает мне по вечерам, я с облегчением вздохнула.

Но как только я похвалила себя за хладнокровие, со стороны трупа донесся скрип. Я быстро развернулась и увидела, что он шевелится.