Онлайн чтение книги Трансфер на небо
Глава 2. Пятеро подозреваемых

Тишина и темнота лежали над Светловкой, над Подмосковьем, над всей Россией. А здесь, на базе футбольной сборной, взбудораженной диким женским воплем, слышалось хлопанье дверей, шаги, голоса.

Карпов, стареющий легионер из «Реал-Валенсии», пришел на Снежанин крик первым. Именно пришел, а не прибежал, потому что все в жизни, что происходило за кромкой футбольного поля, он делал нехотя, с очевидной ленцой.

– Ну, ни фига ж себе… – пробормотал он, заглянув в номер Нычкина.

В комнате ярко горела люстра, по полу была в беспорядке разбросана одежда – незатейливая мужская и кружевная женская. Окно в номере распахнуто настежь, и в черноте за ним летали крохотные первые снежинки быстро перешедшие в дождь. А на кровати лежал, раскинув руки… нет, не хозяин комнаты, не Нычкин.

Это был юный друг Карпова – Кондаков. Лицо бледное, глаза закрыты.

Измятые простыни пропитались кровью. Голая рука свешивалась к полу. Голова – запрокинута. Рядом на кровати валялся окровавленный нож.

А на пороге комнаты стояла нычкинская девушка, модель Снежана, в одном халатике. Она прислонилась к косяку и рыдала, зажимая рот рукой.

Но почему Кондаков оказался здесь, в чужой постели? Почему расположился в ней голый? И, главное: кто и зачем перерезал ему горло?

Снежана молча рыдала. Когда-то она была девушкой убитого Кондакова. Теперь она стала любовницей хозяина номера – Нычкина. Да и прочие игроки сборной, хоть от щебета ее и морщились, но поглядывали на нее с вожделением. Победительная блондинка-модель, казалось, могла уложить в свою кровать любого, кого бы только захотела.

Но сейчас… Сейчас на нее было жалко смотреть. Эффектная модель – грудь торчком, ноги от ушей – на глазах превратилась в маленькую испуганную девчонку. По щекам текли слезы, она вся съежилась, и даже казалось, что ее роскошные формы уменьшились на пару размеров.

…Тут на крик подоспел наконец Нычкин, хозяин номера. Он был одет в тренировочный костюм. В прорези куртки виднелось мускулистое волосатое тело. Роскошный чуб встрепан. Нычкин заглянул в свой собственный номер, подслеповато сощурился от яркого света. Пару секунд он остолбенело глядел на убитого, раскинувшегося на его личной кровати, а затем перевел взор на свою съежившуюся любовницу – фотомодель Снежану.

– Ну, ты даешь, мать… – угрожающе пробормотал он. Снежана ничего не ответила, только зарыдала еще пуще, закрыв глаза рукой.

– Значит, взялась за старое, да? – протянул Нычкин, обращаясь к бедной старлетке. Казалось, его не столько поразил факт убийства товарища по сборной, сколько мысль о том, почему и как в его собственной кровати вдруг оказался Кондаков. Для него ответ был очевиден: воспользовавшись его отсутствием, Снежана пригласила туда Кондакова. И он сурово спросил её:

– Поблудить решила? Хозяин из лавки – мыши в пляс. Так, да?

– Васечка… Я тебе все объясню… – пролепетала Снежана. – Васечка…

– Шлюха ты натуральная! – с горечью бросил Нычкин.

– Не было у нас с ним ничего, Васечка… – жалко кривя рот, забормотала Снежана.

– Не было! Расскажи об этом своей бабушке!

– Он хотел, но не было… – сквозь слезы проговорила девушка.

– Потому что ты его убила, – с нервным смешком бросил Нычкин.

– Не-ет! – отчаянно выдохнула-выкрикнула Снежана.

– А, может, он и не мертв вообще, – задумчиво, как бы самому себе, сказал Карпов.

Покуда Снежана с Нычкиным выясняли отношения, он стоял на пороге и тщательно рассматривал внутренности номера.

– Надо пульс хотя бы проверить, – продолжил он. – А ты, Нычкин, давай в милицию звони. И Старшому.

Вялый, негромкий голос Карпова всегда оказывал магическое действие на партнеров по команде. Его слушались беспрекословно – капитан он и есть капитан. Вот и сейчас Нычкин тут же перестал пререкаться со Снежаной. Отступил на пару шагов в глубь коридора. Пошарил по карманам тренировочных, видимо, в поисках мобильника. Не нашел. С горечью бросил в адрес модельки:

– Коза ты драная!

Снежана заплакала еще пуще.

Нычкин вздохнул и потопал по коридору – очевидно, за телефоном.

И в этот момент Карпов оказался рядом с номером практически в одиночестве – зареванная Снежана отвернулась и пыталась бумажным платочком промокнуть свои слезы. Тогда Карпов осторожно вошел внутрь комнаты. Мягко, неслышно ступая, он приблизился к кровати. Дотронулся до безжизненно откинутой руки Кондакова. Попытался нащупать на ней пульс. Долго его искал, а потом махнул рукой и тихо пробурчал себе под нос:

– Мертвее не бывает…

Затем он обогнул кровать и подошел к распахнутому окну. Вгляделся в темноту. Комната находилась на первом этаже. Внизу, под окном, расстилалась асфальтовая дорожка. На ней стояли лужицы. Поверхность луж рябили острые и мелкие капли дождя. Ни единого огонька не было видно из окна. Ни малейшего шороха не раздавалось в ночи.

Карпов внимательно рассмотрел подоконник. Пробормотал про себя:

– Похоже, убийца убрался из номера через окно…

Развернулся, пошел к выходу из комнаты. Потом вдруг остановился, бросил вороватый взгляд на Снежану: не видит ли она. Но девушка стояла отвернувшись.

Тогда Карпов быстро нагнулся, поднял что-то с пола и сунул себе в карман. Снежана как раз промокала лицо платочком и манипуляций Карпова не заметила.

Не успел Карпов вернуться к порогу комнаты, как к номеру, где лежал убитый, снова явился Нычкин. Доложил Карпову:

– Я позвонил в милицию. И Старшому.

– Ну, как он?

– В шоке, ясное дело, – пожал плечами Нычкин.

– Когда он приедет? – поинтересовался Карпов.

– Не скоро. Он уже в Словакии.

– Что он там делает? – удивился Карпов.

– Отсматривает наших будущих соперников по подгруппе. Но он обещал позвонить министру спорта и в Министерство внутренних дел. Чтобы менты лучше копали.

– Чтоб лучше копали, говоришь… – усмехнулся Карпов. – А зачем? Может, им, наоборот, лучше поменьше копать? – Испытующим взглядом он окинул товарища по нападению с ног до головы. – Как ты думаешь? А, Нычкин?

Тот побледнел:

– Ты на что это намекаешь?

– Да так…

– Нет, ты уж договаривай! Думаешь, это я Кондакова убил?!

– А почему нет? – дернул плечом Карпов. – Все знают, как вы с ним любили друг друга. – Слово «любили» Карпов иронически выделил.

– Не любить – это одно, – с едва сдерживаемой яростью произнес Нычкин. – А убить – совсем другое.

– Ясное дело, – саркастически хмыкнул Карпов.

Диалог двух форвардов, рискующий перерасти в ссору, а то и в потасовку, прервало появление вратаря сборной команды Галеева. Он возник на пороге нычкинского номера в тапочках, в спортивном костюме. Вид Ренат имел весьма заспанный. Он заглянул внутрь комнаты, увидел мертвого Кондакова и только присвистнул. Карпов внимательно наблюдал за его лицом и был готов поклясться: то, что питерский центрфорвард убит, Галеева нисколько не удивило.

И тут наконец появился последний из числа игроков, что оставались на базе, – второй вратарь футбольной сборной Овсянников. Его вечно застывшее лицо не переменило выражения, когда он увидел, что его товарищи среди ночи собрались у дверей ярко освещенного номера с мертвым телом Кондакова на кровати. Овсянников был, как и Карпов, одет в тренировочный костюм на голое тело. Волосы его были мокрыми, словно он только что вышел из душа. Ладони и кисти рук красные – будто долго белье едким порошком стирал.

– Да, дела-а… – протянул Овсянников, оглядев всех собравшихся. – Кто ж это Игорька-то нашего, а?

Один из них

За месяц до описываемых событий

Он смотрел на ее фотографию.

Все его тело пронизывало томление.

У него было много ее фотографий. Все, которые он смог достать. И в Интернете, и в журналах, и у знакомых фотографов. Но этот снимок он любил больше всего. Он его обожал.

Как хорошо, что перед чемпионатом в Португалии девчонки придумали сняться обнаженными!

И ее фотка получилась откровенней всех. И лучше всех. Она вообще была прекрасней, чем кто бы то ни было. Самой прекрасной на свете.

Фотограф запечатлел ее в футбольных бутсах и гетрах. Больше на ее теле ничего не было – если не считать крошечных стрингов. Волосы были уложены в изящный, намеренно взлохмаченный хвостик. В руках, запрокинутых за голову, она держала футбольный мяч – словно бы аут выбрасывала. Тело ее напряглось и выгнулось. Обнаженные груди дерзко торчали. Ни на животе, ни на бедрах не было ни жиринки. Рот дерзко и сексуально улыбался.

О, как бы он хотел налететь, наброситься, подмять ее под себя, навалиться на нее всей своей тяжестью! Она должна принадлежать ему! Он хотел обладать ею. Он хотел вдвинуть ей между бедер свой мощный, твердый стержень. (Даже сейчас, когда он просто рассматривал ее фото, эрекция была сильнейшей, спину крутило от желания, дыхание перехватывало.) О, как бы он хотел облегчить в ее тепло свою мощь! Выпустить в нее свой заряд! Измотать ее, загонять, расслабить. Добиться, чтоб она царапала ему спину. Чтобы из ее горла рвались всхлипы и вскрики «Еще!» .

Она должна быть его. Реальная, живая, а не фотографическая. Он хочет ее. Хочет обладать ею, как никакой другой женщиной в целом мире.

И ради этого он готов на все. Готов на безумства. Готов расстелить перед ней коврами все богатства мира. Готов похитить ее, как это делали поколения его предков.

Но у их союза, у их любви есть препятствие. Это Он. Он сейчас с ней, и она, кажется, любит Его и не уйдет от Него. Она принадлежит другому.

А если Его – этого другого – не станет? Если Он вдруг уйдет, испарится, исчезнет? Погибнет? Тогда…

«Только тогда у меня есть шансы», – вдруг впервые со всей ясностью понял он.

Он снова глянул на ее портрет. Как хороша! Как свежа! Как юна и упруга!

И после этого мысли его стали ясными и отчетливыми.

Да, Он должен исчезнуть. «Он мешает мне – значит… Значит, надо поступить так, как поступали сотни, и тысячи, и миллионы моих предков. Они убивали того, кто им мешает. Значит, и мне Его надо убить», – сформулировал он и сам содрогнулся всей ясности и безжалостности того, что ему придется совершить.

Он отбросил портрет оттого, что понял. Все понял. Оттого, что решение было принято и оставалось только воплотить его в жизнь. Составить план, дождаться удобного случая – и убить. Убить Его. Своего соперника.