Онлайн чтение книги Три часа между рейсами
Ночь при Чанселорсвилле

Понятно, я ведать не ведала, во что вляпаюсь, иначе ни за какие коврижки не согласилась бы туда ехать. Да пропади они все пропадом со своей армией – и то сказать, одно название что армия, а на деле просто сборище придурков, трусы желтопузые[8] …трусы желтопузые.  – Во многих странах Европы и Америки бытовало мнение, что печень трусов лишена крови и потому имеет желтый оттенок.. А началось все с того, что моя подруга Нелл как-то возьми да и скажи:

– Нора, ты погляди, что творится: Филадельфия будто вымерла, как и Балтимор. Этак и мы с голоду загнемся этим летом.

А перед тем она получила письмо от одной из наших девчонок, в котором говорилось о их жизни в «славной старой Виргинии». Мол, солдатики нынче при деньгах, и проторчат они там до конца лета, если только мятежники не сдадутся раньше. Жалованье идет им без перебоев, так что смазливая да опрятная девчонка запросто может брать с клиента по… черт, забыла, по сколько… Хотя чему тут удивляться – после того, что с нами приключилось, недолго и собственное имя позабыть.

Вообще-то, я привыкла к порядочному обхождению – так уж выходит, что развязные поначалу мужчины потом делаются со мной уважительными, и я никогда не попадаю в такие истории, как некоторые девчонки, когда их бросают в незнакомом городе, а то еще и кошелек сопрут.

Ах да, я начала рассказывать о том, как мы отправились в армию, которая стояла в «славной старой Виргинии». Чтоб я еще когда связалась с этой армией – да ни в жизнь! Слушайте дальше и поймете почему.

Путешествия мне не в диковину, и знавала я их в лучшем виде – когда была еще маленькой, папа однажды возил меня на поезде в Балтимор аж из пенсильванского Йорка[9] …в Балтимор аж из пенсильванского Йорка…  – От Йорка, штат Пенсильвания, до Балтимора около 70 км по железной дороге., где мы тогда жили. Ездили в ту пору со всеми удобствами, что и говорить, – нам даже дали такие подушечки, чтобы мягче было сидеть, а по вагонам ходили торговцы с корзинами яблок и апельсинов. Идут и кричат нараспев: «Апельсинов кто желает? Яблоки спелые, сочные! А вот пиво – кому пива?» Да сами знаете, небось, как оно бывает в поездах – только пиво я там не брала, потому что…

Хорошо-хорошо, продолжаю… Вам, мужчинам, интересно слушать только про войну, но если все войны похожи на ту, какую видела я, чтоб им всем…

Ну так вот, значит, на вокзале всех женщин посадили в один вагон. Билеты проверял вертлявый такой тип, он подмигнул нам и говорит:

– Никак пополненьице для Хукерова воинства?[10] …для Хукерова воинства?  – Генерал Джозеф Хукер (1814–1879) возглавлял армию северян в битве при Чанселорсвилле.

Лампы тамошние почти не давали света: стекла в них закоптились и были сплошь облеплены дохлой мошкарой. Вообще вагон был старый и препаршивый, только что не рассыпался на ходу.

Нас там было десятка четыре веселых девчонок, большей частью из Балтимора и Филадельфии. Но были еще три-четыре дамочки иного сорта – ну то есть из богатых, – они сидели на передних местах. А из соседнего вагона к ним то и дело прибегал офицер и все спрашивал, не надо ли чего. Наши с Нелл места были сразу за ними, и мы слышали, как он шептал этим дамочкам:

– Вы оказались в неприятной компании, но потерпите, через несколько часов будем на месте, а в штаб-квартире я вас устрою с комфортом.

Никогда не забуду ту ночь. Мало кто сообразил прихватить еды в дорогу, но у девчонок позади нас нашлось немного колбасы и хлеба, и они дали нам остатки после того, как поели сами. В вагоне был бак для воды, но что толку, если воды в нем не было, сколько ни крути краник. Так мы ехали часа два – хотя какая там езда: пару минут проедем и станем, потом еще пару минут и снова стоп, – а потом из соседнего вагона притащились два лейтенанта, вдрабадан пьяные, и начали предлагать мне и Нелл виски прямо из горлышка. Нелл сделала глоток, я тоже притворилась, что пью, и они пристроились с краешку на наши сиденья. Один из них стал клеиться к Нелл, но тут опять явился офицер, который все время проведывал дамочек, – высокий чин, я думаю, майор или генерал.

– У вас все в порядке? Что-нибудь нужно? – спросил он уже в который раз.

Одна из дамочек что-то ему прошептала, тогда он повернулся к лейтенантику – тому, что клеился к Нелл, – и приказал ему идти обратно в свой вагон. А второй остался с нами, но он был не так чтобы уж сильно пьян – просто погано себя чувствовал.

– Да уж, веселая компашка собралась, – сказал он. – Ладно еще, что с этими лампами ничего толком не разглядишь. Такое чувство, будто у каждой из вас только что отдал концы лучший друг.

– А вдруг так оно и есть, ты почем знаешь? – быстро откликнулась Нелл. – Интересно, как бы ты смотрелся, если б катил на перекладных от самой Филадельфии и потом угодил в этот клоповник на колесах.

– Я качусь от самой «семидневной заварухи»[11] …от самой «семидневной заварухи»…  – Так называемая Семидневная битва, в действительности состоявшая из шести отдельных сражений, происходила с 25 июня по 1 июля 1862 г. неподалеку от Ричмонда. В конечном счете, ценой больших потерь южане отбросили противника от своей столицы., сестренка, – сказал он. – И видок имел бы всяко поприятнее, если б не лишился глаза при Гейнс-Милл[12] …лишился глаза при Гейнс-Милл.  – Сражение при Гейнс-Милл 27 июня 1862 г. было третьим по счету сражением Семидневной битвы и ознаменовалось самой крупной единовременной атакой южан за все время войны..

Только тут мы заметили, что у него нет одного глаза. Прежде он его все время как бы прищуривал – в полутьме поди разберись. А вскоре он ушел, сказав, что постарается добыть нам воды или кофе – пить хотелось прямо жуть!

Вагон трясся и раскачивался так, что голова шла кругом. Кого-то из девчонок мутило, кто-то прикорнул на плече соседки.

– Ну где же эта армия? – ругалась Нелл. – В Мексику их занесло, что ли?

Я к тому времени уже клевала носом и ничего ей не ответила.

Проснулась я от сильного грома, поезд снова стоял.

– Гроза начинается, – сказала я.

– Гроза, как же! – фыркнула Нелл. – Это пушки гремят, у них тут бой!

– Ох! – И я совсем очнулась. – Знаешь, с такими делами мне уже все равно, кто из них победит.

Гром как будто приближался, но из окошек ничего не было видно – такая стояла мгла.

А где-то через полчаса появляется в вагоне незнакомый офицер, и вид у него самый неважнецкий, будто сию минуту из постели выпрыгнул: мундир расстегнут, и брюки без подтяжек сползают, так что он их рукой должен придерживать.

– Ну-ка, дамочки, на выход! – командует он. – Вагон нужен для раненых.

– Еще чего!

– Мы оплатили свой проезд, разве нет?

А он:

– У нас не хватает места для раненых, все другие вагоны уже заполнены.

– Нам-то что за дело? Мы сюда не воевать приехали!

– Воевать не воевать – но сейчас вы в самом адском пекле!

Я порядком струхнула, скажу честно. Я подумала, что нас могут захватить мятежники и посадить в одну из своих кошмарных тюрем, о которых столько рассказывали, – там людей морят голодом, а за корку хлеба ты должен целыми днями распевать «Дикси»[13] …распевать «Дикси»…  – «Dixie» – популярная песня, написанная около 1859 г. Дэном Эмметом и в годы Гражданской войны являвшаяся неофициальным гимном Конфедерации. и целоваться с негритосами.

– Пошевеливайтесь! – кричит он.

Вдруг появляется еще один офицер, поприличнее с виду.

– Оставайтесь на местах, дамочки, – говорит он и поворачивается к расхристанному. – Вы что, хотите их высадить и бросить прямо на обочине? Если корпус Седжвика и вправду разбит, как о том говорят, противник двинется прямо сюда!

Тут кто-то из девчонок зарыдал в голос.

– Как-никак, эти женщины северянки, – добавил более приличный офицер.

– Да они же обыкновенные… – начал другой.

– Хватит спорить! Ступайте к своим солдатам! За транспорт отвечаю я – и я доставлю их обратно в Вашингтон этим же поездом.

Я думала, они сейчас подерутся, но оба просто вышли из вагона. А мы остались сидеть и гадать, что с нами будет дальше.

А вот что было дальше, я помню уже смутно. Пушки гремели то тут, то там, а ружейная пальба шла так и вовсе рядом. Одну девчонку на другом конце вагона чуть не убило пулей, которая угодила в самую середину окошка, и оно раскололось, но не так, как если бы стукнуть по стеклу чем тяжелым, а скорее как колется лед зимой на пруду – дырочка, и от нее трещины паутинкой, ну да сами знаете. Я слышала, как у нас под окнами проскакало много лошадей, но видеть по-прежнему ничего не видела.

Так прошло еще примерно полчаса – с топотом копыт и пальбой. Шумели все больше впереди, ближе к нашему паровозу.

А потом вдруг все стихло, и в наш вагон забрались двое – мы сразу поняли, что это южане, причем не офицеры, а рядовые солдаты, с мушкетами. На одном было что-то вроде старой коричневой куртки, а на другом что-то синее, все заляпанное пятнами, – этого типа я ни за что бы не согласилась обслуживать. Мало что в пятнах, одежонка была ему явно коротка и даже близко не походила на военную форму. Просто пугало огородное. И еще меня удивил цвет – я-то думала, они все носят серое[14] …я-то думала, они все носят серое.  – Военная форма конфедератов была серого цвета, но слабая промышленность Юга не позволяла как следует экипировать всю армию, и многие солдаты были одеты кто во что горазд.. Смотрелись оба отвратно и были грязные, как черти; у одного в руке была банка варенья, и он лопал его, размазывая по роже, а второй где-то урвал большую коробку с печеньем.

– Э, да тута мамзели!

– Их-то каким сюды занесло?

– Ты не дотумкал, Стив, – это ж личный штаб старины Джо Хукера!

– Мабыть, свести их к генералу, как мозгуешь?

Я едва понимала их речь – так жутко они коверкали слова.

С одной из девчонок случилась истерика, и это их вроде как смутило. Совсем еще юнцы, хоть и обросли бородами. Один коснулся пальцами своей шляпы, или кепи, или как еще называлась та рвань, что была у него на башке.

– Да не пужайтесь вы так, мамзели, мы вас не тронем.

Тут снова поднялась пальба впереди, у паровоза, и южан этих будто ветром сдуло.

Как мы были рады, и не опишешь!

А еще через четверть часа появился наш офицер. Новый – то есть не из тех, кого мы видели раньше.

– Сядьте на пол и пригните головы! – заорал он. – Они могут открыть огонь по поезду. Скоро двинемся назад, вот только примем еще два полевых лазарета.

Многие девчонки скрючились на полу еще задолго до его совета. Богатые дамы с первых сидений ушли в соседний вагон – помогать раненым, если чем смогут. Нелл пошла было следом за ними, но скоро вернулась, зажимая пальцами нос, и сказала, что вонища там несусветная.

И хорошо, что не стала набиваться в помощницы, потому что все эти больные думают только о себе и неспособны по-человечески отнестись к обычным здоровым людям. Когда две другие девчонки из нашего вагона пошли туда и вызвались помочь, медсестры вымели их вон так грубо, словно те были грязью у них под ногами.

Я уж не знаю, сколько прошло времени, прежде чем поезд тронулся с места. А вскоре пришел солдат, слил остатки масла из всех наших ламп, кроме одной, и унес масло в вагон с ранеными. Теперь мы и друг дружку-то едва видели.

Если на юг поезд плелся еле-еле, то обратно он ехал еще медленнее. Раненые в соседнем вагоне подняли такой дикий шум – стонали, кричали, бредили, – что уснуть было просто невозможно.

Останавливались мы на каждом полустанке.

Когда наконец поезд дополз до Вашингтона, на вокзале собралась огромная толпа встречающих. Все хотели узнать, что там случилось с армией, но я на их вопросы отвечала: «Без понятия». Мне хотелось только одного: найти комнату с кроватью и завалиться спать. Так плохо, как в той поездке, со мной еще никто и никогда не обращался.

Одна из наших девчонок даже собралась писать жалобу президенту Линкольну.

А на другой день в газетах не было ни слова о том, как на наш поезд напали, и вообще ни словечка о нас! Ну куда это годится, скажите?