Онлайн чтение книги Три сестры Three Sisters
Глава 6

Вранов-над-Топлёу, Словакия

Март 1942 года

– Ливи, пожалуйста, не оглядывайся! Прошу тебя, не оглядывайся! – уговаривает Циби сестру.

Девушки по тропинке от дома выходят на улицу. На пороге мать рыдает в объятиях их деда. Ливи все же оглянулась, когда закрывала ворота. Ее всхлипывание при виде материнского горя отзывается болью в сердце Циби, но ради Ливи, ради матери Циби надо быть сильной.

Она выпрямляется и, переложив маленький чемодан из одной руки в другую, обнимает Ливи за талию, и сестры уходят прочь от дома.

– Просто иди, шагай со мной в ногу. У тебя хорошо получается, Ливи. Не успеешь оглянуться, как мы уже вернемся домой.

Стоит яркий весенний день. Воздух свежий и чистый, небо глубокого лазурного оттенка. Темно-каштановые кудри Ливи блестят на солнце, а волнистые волосы Циби подрагивают при ходьбе. Девушки знают, что соседи задерживаются в своих палисадниках, наблюдая, как сестры и другие еврейские девушки идут к синагоге. Инстинктивно, а может быть, из упрямства Ливи и Циби смотрят прямо перед собой.

Циби не уверена, что ее слова утешения хоть как-то действуют на Ливи. Чуть дрожа, сестра прижимается к ней. Куда они поедут? Чего от них ожидают? Но Циби больше всего мучает вопрос: разрешат ли ей остаться с сестрой?

Ливи всего пятнадцать, и она выглядит моложе своего возраста. Как она справится в одиночку?

– Магда должна быть здесь с нами, – прерывая ее мысли, говорит Ливи. – Разве мы не должны всегда быть вместе?

– Магда сейчас в безопасности, и это самое главное. У тебя есть я, а у меня – ты. Мы выполним работу, вернемся домой и тогда снова будем вместе.

– А наш уговор, Циби, никогда не разлучаться?

– Сейчас мы ничего не можем с этим поделать. – Циби не хотела, чтобы ее слова прозвучали так резко, потому что Ливи плачет.

– Обещай! – всхлипывает Ливи. – Обещай, что мы вернемся домой и снова будем вместе с Магдой, мамой и дедушкой.

– Милый котенок, обещаю, что скоро мы вернемся по этой улице домой. Просто я не знаю когда. Но я буду оберегать тебя до последнего вздоха, а это будет еще очень не скоро. Ты веришь мне?

– Конечно верю. – Слезы Ливи на миг утихают, и она сжимает руку Циби. – Ты ведь Циби. Ничто не помешает Циби добиться того, чего она хочет.

Сестры улыбаются, но глаза их полны слез.

Циби замечает других молодых девушек с такими же небольшими чемоданами, как у них, двигающихся в том же направлении. Она замечает рыдающих матерей, которых обезумевшие отцы затаскивают обратно в дома. Они словно попали в какой-то ночной кошмар. Некоторые девушки идут сами по себе, другие с сестрами или кузинами, но никто не переходит улицу, чтобы присоединиться к подругам. По какой-то причине они знают, что этот путь надо пройти в одиночку.

– Ливи, а почему здесь нет парней? – спрашивает Циби.

– Может быть, парней уже забрали.

– Мы бы услышали, если бы забрали.

– Правда, почему только девушки, Циби? Какой толк от девушек на тяжелой работе?

Чтобы разрядить напряжение, Циби выдавливает из себя улыбку:

– Может, кто-то решил, что мы можем делать то же, что и парни.

Они получили ясное предписание: явиться в синагогу к пяти часам вечера в Шаббат. По обе стороны от дверей в обучающий центр, находящийся рядом с храмом, стоят глинковцы и хмуро смотрят на девушек. В центре есть большая классная комната, в которой девочки с раннего детства получали религиозное образование. Циби, как всегда, испытывает религиозный трепет перед синагогой. Это здание с башней, где она молилась вместе с родными и где их утешали друзья после кончины отца и бабушки. Обычно надежное и безопасное место для ее соплеменников, сегодня это здание не может оградить их от бед. Его разорили нацисты. Разорили глинковцы.

Девушек отводят в классную комнату, куда прорвались немногие родители, проигнорировавшие запрет. Теперь их осыпают бранью и бьют дубинками, требуя идти домой.

– Побудь здесь, – обращается Циби к Ливи, отпуская ее руку и ставя на пол чемодан.

Поспешив к выходу, Циби хватает за руку юную девушку, которая вцепилась в свою мать и не желает отпускать ее. Глинковец бьет женщину по спине, снова и снова, но та не отпускает дочь. Небольшая толпа в немом ужасе наблюдает за жестокой расправой.

– Давай пойдем со мной.

В этот момент смелость Циби пересиливает ее страх. Циби тянет девушку, и та отпускает мать. С плачем и воплями девушка тянется к матери, которую в это время оттаскивают глинковцы.

– Она со мной. Я позабочусь о ней, госпожа Гольдштейн! – кричит Циби, загоняя девушку по имени Рут в комнату.

Помещение заполняется девушками, их заплаканные лица выражают страх. Здесь царит печаль и отчаяние.

– Рути, Рути! Иди сюда! – зовет голос.

Циби оглядывается и замечает Эви, их молодую соседку, которая зовет к себе Рути Гольдштейн.

– Это твоя кузина, да? – спрашивает Циби, и Рути кивает.

– Теперь все будет хорошо. – Рути со слезами на глазах улыбается Циби. – Она моя родственница.

Циби подходит к тому месту, где оставила Ливи.

– Надо найти место у стены, там удобнее, – говорит она и уводит сестру с середины комнаты.

Сестры стоят в ожидании инструкций, глядя, как в помещение заталкивают все больше девушек. На улице воздух прохладный и свежий, но в помещении становится душно и шумно от разговоров и рыданий. Когда-то эта комната была вместилищем счастливых детских воспоминаний, теперь же она враждебна им.

Начинает темнеть, и под потолком зажигаются две лампочки, испускающие тусклый желтоватый свет.

Вдруг без предупреждения дверь захлопывается, что только усиливает страх девушек.

– Мне страшно, Циби! Я хочу домой! – плачет Ливи.

– Я знаю, я тоже, но нельзя. Давай пока присядем. – Они садятся на пол, упираясь спинами в стену, и Циби ставит их чемоданы себе и Ливи между ног. – Ты должна во что бы то ни стало следить за своим чемоданом, понятно? Не выпускай его из виду.

– Что с нами будет? – спрашивает Ливи.

– Думаю, нас оставят здесь на ночь, так что надо как-то устроиться. – Циби обнимает Ливи за плечи и кладет ее голову себе на грудь. – Ливи, котенок мой, ты голодная? – (Ливи снова плачет, качая головой.) – Просто закрой глаза и постарайся уснуть.

– Я не смогу уснуть.

Из глубин памяти Циби всплывают слова чешской колыбельной, которую она когда-то пела Ливи. Она принимается тихонько напевать.

Циби крепко прижимает к себе Ливи и через несколько минут слышит ее ровное дыхание. Циби шлет заснувшей младшей сестре всю свою любовь.

– Я никому не позволю обидеть тебя, – шепчет она, уткнувшись в ее душистые кудряшки.

Прислонившись спиной к стене, Циби наблюдает, как другие девушки отвоевывают себе пространство, чтобы сесть, ищут место, куда можно прислониться. Некоторые открывают чемоданы, достают оттуда небольшие консервные банки, куски хлеба, сыр и предлагают еду соседкам. Циби думает о «Хахшаре», о том, чем сейчас занимаются в лагере. В воскресенье они будут спрашивать, где она и почему не вернулась. Она старается не думать о маме и деде, которые сейчас садятся дома за скудный обед. Смогут ли они вообще есть? Циби думает о Магде – стало ли ей лучше? Жаль, сестра не с ними, но, может быть, ей лучше находиться в больнице.

Успокоенная этой мыслью, Циби закрывает глаза и вспоминает счастливые дни.

– Завтра мы займемся организацией ваших спальных мест, поскольку знаем, что многие из вас хотят остаться в лагере и пройти обучение по программе «Хахшара». А пока сами найдите себе место и попытайтесь поспать. Обещаю, завтра все вы получите кровати, матрасы, одеяла и подушки.

– А где мальчики? – интересуется одна из девушек.

Циби замечает ее нахальную ухмылку, блестящие глаза.

– В другой части лагеря. И, чтобы ты знала, это довольно далеко отсюда.

– Я Циби. А тебя как зовут? – спрашивает Циби у дерзкой девчонки.

Они лежат бок о бок на деревянном настиле, плотно завернувшись в пальто, чтобы укрыться от сквозняка, дующего через большие щели в стенах.

– Ализа. Приятно познакомиться, Циби. Откуда ты?

– Из Вранова. А ты?

– Из Бардеёва, но это ненадолго. Мне не терпится как можно скорее попасть в Палестину.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Не могу поверить, что я здесь, – нервно хихикая, говорит Циби.

– Думаете, мы будем обучаться вместе с парнями? – Вопрос Ализы не обращен к кому-то в отдельности.

– Это единственная причина, почему ты здесь, – встречаться с парнями? – Девушка, лежавшая рядом с ними, привстает.

– Нет, я хочу поехать в Палестину, – отвечает Ализа.

– Ну а я здесь только из-за парней, – доносится голос из глубины помещения.

– Поднимите руки те из вас, кто находится здесь, потому что хочет поехать в Палестину, – говорит Циби, стараясь, чтобы ее услышали.

Все девушки садятся и поднимают руку.

– А теперь поднимите руку те, кто здесь из-за парней, – говорит Циби.

Все девушки перемигиваются, хихикают, и вновь подняты все руки.

Вместо того чтобы спать, как им было велено, они разговаривают и шутят, называют свои имена, говорят, откуда они, и делятся своими планами.

Циби испытывает необычайную гордость оттого, что решила быть среди этих незнакомых людей, объединенных одной целью. Ее жертва – покинуть свою семью, следуя мечте стать пионером в новой обетованной земле, – стоит того. Она приложит все усилия, чтобы добраться до Палестины, а потом привезет туда своих сестер, маму и деда. В этом небольшом помещении, в котором нет кроватей, но которое наполнено духом приключений, возникшее товарищество молодых женщин поддерживает горячее желание Циби как можно скорее начать обучение.

Она одна из тех девушек, которым завтра выдадут кровати.

Ализа встает и выкрикивает:

– Зачем, по-вашему, сюда приехали парни?

Девушки хором отвечают:

– Чтобы отправиться в Палестину И ПОЗНАКОМИТЬСЯ С ДЕВУШКАМИ.

Циби резко просыпается.

– Я хочу к маме! Хочу к маме! – раздается в классной комнате жалобный плачь какой-то девушки.

Ливи ворочается, чуть постанывая во сне. Циби шепчет ей слова утешения, и Ливи вновь засыпает.

Девушки просыпаются и потягиваются, когда в высокие окна проникает солнечный свет ранней весны. И вновь они спрашивают друг у друга: «Куда мы едем? Что нас заставят делать?» Ответов нет, и вскоре в комнате опять наступает тишина, девушки снова опускаются на пол и ждут. Некоторые достают припасы из своих чемоданов. По крайней мере, при свете дня помещение не кажется таким унылым и больше напоминает о прежних днях.

– Проснись, Ливи. Пора просыпаться. – Циби осторожно тормошит сестру, голова которой лежит у нее на коленях.

Ливи садится и обводит комнату смущенным затуманенным взором.

– Хочешь перекусить, Ливи? – спрашивает Циби.

– Я не голодна, – отвечает Ливи, глядя на девушек; некоторые плачут.

– Надо что-нибудь съесть. Неизвестно, сколько мы здесь пробудем.

Циби открывает свой чемодан в поисках еды, спрятанной под одеждой. Она достает пирог, испеченный матерью к обеду в Шаббат. Разворачивая до боли знакомое кухонное полотенце, Циби вдыхает аромат маминой стряпни. Отломив небольшой кусок, она протягивает его Ливи.

– Не хочу, ты же знаешь, я терпеть не могу этот пирог, – жалуется Ливи, отпихивая руку Циби.

– Ты должна его съесть. Он скоро испортится, а консервы следует поберечь. Тебе разве все равно, что мама сама испекла его? – Циби с улыбкой вновь протягивает кусок пирога Ливи.

Ливи неохотно берет и начинает отщипывать от него, поминутно закатывая глаза и делая вид, что давится. Циби с трудом заталкивает в себя свой порцию. У нее сухо во рту, и пирог отдает золой.

– Хочу пить, мне надо чем-то это запить.

Ливи принимается хныкать, и Циби вдруг теряет терпение. Ей тоже хочется плакать.

– Придется подождать. Не сомневаюсь, что скоро нам что-нибудь дадут.

Они не слышат, как открылась дверь, но вскакивают на ноги при звуках раскатистого голоса:

– Вставайте, пора идти! – Глинковец постукивает дубинкой по своей ладони.

Захлопнув чемодан, Циби быстро поднимается, хватая также чемодан Ливи.

– Держи чемодан при себе, – напоминает она сестре. – Нельзя, чтобы кто-нибудь отобрал его у тебя, понимаешь?

Ливи кивает, устремив взгляд на дверь, в которую продолжают входить глинковцы. Девушек выстраивают в две колонны и выводят на улицу. Они щурят глаза от яркого солнечного света этого погожего дня.

Циби подталкивает Ливи перед собой, держась за ее пальто. Им ни в коем случае нельзя потерять друг друга. На одной стороне улицы выстроились глинковцы, на другой – родственники девушек, в отчаянии зовущие своих дочерей, внучек и племянниц. Чтобы оказаться здесь, они нарушили комендантский час: евреям больше не разрешается бродить по городу в любое время. Они рискуют побоями и тюремным заключением, но многие пренебрегают наказанием, лишь бы только увидеть любимых детей. Циби знает, что в этой толпе нет матери и деда. Они никогда не покидали дом в Шаббат.

Глинковцы ведут девушек по улице, прочь от синагоги и горя.

– Куда мы идем? – шепотом спрашивает Ливи.

– Это дорога на железнодорожную станцию, – говорит Циби, указывая вперед. – Может быть, нас посадят в поезд.

По мере того как стихают горестные голоса родных, начинают раздаваться новые голоса – рассерженные, исполненные ненависти, – и они сопровождают их на всем пути по городу. Бывшие друзья и соседи бросают в них гнилые фрукты и заплесневелый хлеб, громкими криками выражая радость по поводу изгнания евреев. Циби и Ливи поражены этими злыми насмешками, потоками желчи, извергаемыми орущими ртами. Что случилось с людьми? Ведь этим женщинам их бабушка помогала при родах, эти люди делали покупки в лавке их матери или спрашивали ее мудрого совета.

Они проходят мимо госпожи Варговой, жены сапожника. Циби относила их обувь ему в ремонт – сделать набойки или прострочить. Часто госпожа Варгова не разрешала мужу брать с них деньги за ремонт, говоря, что девочки потеряли отца, раненного в битвах за родину. А сейчас она примкнула к орущей толпе – убранные в пучок волосы растрепались и висят вдоль лица. Эта женщина кричит Циби, Ливи и другим девушкам, что ненавидит их, что желает им смерти.

Циби прижимает Ливи к себе. Она не может уберечь сестру от этого зрелища, не может заткнуть ей уши. Она может лишь покрепче обнять ее. В отличие от плачущих и жалующихся девушек рядом с ней, Циби вздергивает подбородок. Эта злобная толпа не увидит ее слез.

– Привет, Циби, по-моему, тебя не должны были сегодня отправить.

К ним направляется Висик, ее «друг» детства, ставший предателем из Глинковой гвардии. Всего лишь обещание получить щегольскую форму черного цвета сделало из Висика монстра. Циби игнорирует его.

– Что с тобой такое? – подступает он к ней, окидывая ее хмурым взглядом. – Почему не плачешь, как другие слабые еврейки?

Он идет рядом с ними, словно они мило прогуливаются в солнечный день. Циби привлекает Ливи ближе к себе и в то же время отодвигается от Висика, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Не дождешься, Висик, чтобы я заплакала. А если мне захочется поплакать, я просто вспомню твою противную физиономию и рассмеюсь. А что до слабых евреев, то я не такая идиотка, чтобы прятаться за форму бандита, – со злостью говорит Циби.

К Висику подходит другой глинковец.

– Верни их в колонну! – командует он.

– А потом отведи этого мальчугана к маме, – бросает Циби ему вслед, и они с Ливи примыкают к группе девушек.

– Циби, что ты делаешь? – Глаза Ливи округлились от страха.

– Ничего особенного, Ливи. Это было здорово!

Впереди видна железнодорожная станция. Циби была права. Она вспоминает их приятную прошлогоднюю поездку к родственникам в Гуменне. Сейчас их проводят через станцию на платформу. Надзиратели с криками заталкивают девушек в ожидающий поезд. Держа чемоданы над головой, они залезают в вагоны и находят себе место. Никто больше не плачет, – напротив, они спокойны, каждая девушка думает об оставленных близких и неизвестном будущем, лежащем перед ними.

Состав медленно отходит от станции. Ливи кладет голову на плечо Циби. Они смотрят в окно на яркий весенний день, мимо неспешно проплывают знакомые поля. Несколько раз поезд останавливается, но они не могут определить где, слева и справа поля, а в отдалении сияют великолепные снеговые вершины Татр, посылающие прощальный привет.

По проходу вагона идет проводник, держа в левой руке связку пустых кружек, а в правой кувшин с водой. Он вручает Циби и Ливи по кружке, наливает воды до половины и извиняется с печальной улыбкой. Циби сердито смотрит на него, а Ливи говорит: «Спасибо», залпом выпивает воду и возвращает кружку.

Наконец поезд подъезжает к станции с надписью «Попрад». Двери вагонов распахиваются, и глинковцы заходят в вагоны с криками: «На выход! На выход!»

На платформе новые охранники из Глинковой гвардии щелкают длинными черными хлыстами рядом с лицами девушек, выходящих из состава.

– Циби, они ведь не станут нас бить? Мы не сделали ничего плохого, правда? – шепчет Ливи.

– Конечно нет, – отвечает Циби, надеясь, что ее голос не выдаст собственного страха.

В нескольких метрах от того места, где они стоят в ожидании новых распоряжений, одна из девушек подходит к глинковцу что-то спросить, но тот поднимает хлыст и стегает ее по руке. Некоторые девушки в ответ на это громко кричат на него и отводят девушку в сторону. Циби прижимает к себе Ливи, когда платформа заполняется новыми охранниками, которые командуют построением сотен девушек в длинные колонны, чтобы вести их дальше.

Они идут не очень долго, и их останавливают перед протяженным забором из стальной сетки, за которым Циби различает несколько внушительных темных зданий.

Входя на территорию этого, судя по всему, военного лагеря, девушки замечают на транспортных средствах военную символику. По обе стороны единственной дороги, проходящей по всей длине огороженной сеткой территории, стоят бараки. Циби и Ливи примыкают к группе девушек, которых ведут к двухэтажным баракам. Запустив их внутрь, за ними захлопывают дверь. Девушки медленно опускаются на пол, находя себе место сесть, лечь или свернуться калачиком.

– Думаешь, нам дадут что-нибудь поесть? – спрашивает Ливи.

– Думаю, вряд ли будет больше того, что нам дали вчера вечером, – отвечает Циби.

– Но ничего не было.

– Да, ничего. Подождем немного, что же делать?

Плач и шепот слышатся в их комнате, как и в помещении над ними. Но ничего не поделаешь. Циби и Ливи ложатся на пол и, подложив под головы свитеры, укрывшись пальто, в конце концов засыпают, от усталости не чувствуя даже голода, страха или каких-то желаний.

На следующее утро, не получая никаких указаний от охранников, девушки чувствуют себя еще более подавленно. Циби считает: то, что их оставили в этом помещении, предоставив мыслям о худшем, – это часть плана Глинковой гвардии. Напуганными, голодными женщинами куда легче манипулировать.

Ливи забирается на свой чемодан, чтобы выглянуть через окно во двор.

– Что ты там видишь? – спрашивает Циби.

Вокруг собрались другие девушки. Привстав на носки, Ливи всматривается в мутное стекло. Опираясь на подоконник одной рукой, другой она пытается смахнуть рукавом пыль, но теряет равновесие и разбивает стекло, после чего падает на пол, осыпанная осколками стекла.

Циби быстро оттаскивает ее от окна, и другие девушки тоже уходят вглубь помещения, не желая иметь отношения к разбитому стеклу.

– Ты в порядке? Не поранилась?

Циби сметает с волос и пальто Ливи осколки стекла.

– В порядке, – быстро отзывается Ливи.

– Ну-ка дай посмотрю.

Циби осматривает лицо Ливи, а потом берет ее за руки. От середины правой ладони Ливи тянется длинный кровавый порез. Кровь капает на пол. Циби приподнимает свою юбку и берется за белую полотняную нижнюю юбку. Наклонившись, она хватается зубами ткань, разрывает ее и начинает отдирать длинные полоски, которыми забинтовывает рану Ливи. Почти сразу через белую ткань проступает кровь.

Ливи оцепенело смотрит, как сестра перевязывает ее пораненную руку. Боли она не чувствует.

Распахивается дверь, и входят трое охранников. Не говоря ни слова, они хватают двух девушек за руки, выволакивают их из барака и захлопывают дверь.

Остальные девушки с ужасом наблюдают за происходящим, прижимаясь друг к другу.

Проходит час или больше. Дверь вновь открывается, и девушкам приказывают выходить. На пороге у тех из них, кто взял с собой чемоданы, отбирают их. Циби слышит, как один из охранников говорит девушке, что ее чемодан будет на месте, когда она вернется.

Девушек приводят в другое здание, с большой кухней в задней части. Они выстраиваются в очередь и оказываются перед приведенными сюда ранее шестью девушками, которые подают им маленькую оловянную миску с разваренной капустой и куском хлеба величиной с их кулак. Возможно, когда-то здесь была столовая, но сейчас здесь нет ни столов, ни стульев, поэтому девушки садятся на пол, заполняя голодные желудки безвкусной едой.

Вернувшись в бараки, девушки видят ведра с водой, тряпки и щетки. Им приказано отмыть помещения до блеска. Они по очереди моют пол под надзором охранников.

Оставшуюся часть дня они то сидят, то встают и все время плачут. Вечером их опять отводят в столовую, где выдают картофелину и кусок хлеба.

Оказавшись снова в бараке, одна девушка напоминает им, что сейчас Песах, еврейская Пасха. Но как могут они здесь исполнять пасхальные ритуалы? Девушка указывает на светловолосую девушку-подростка, сидящую отдельно.

– Ее отец – наш раввин. Она должна знать порядок богослужения.

Все взоры обращаются к светловолосой девушке, которая кивает и открывает свой чемоданчик, доставая оттуда Пасхальную Агаду. Вскоре все окружают девушку, вознося молитвы и погрузившись в тяжелую печаль.

На следующее утро, снова без завтрака, девушек выводят из лагеря и доставляют на железнодорожную станцию. И снова их сопровождают охранники из Глинковой гвардии с хлыстами.

У платформы ждет готовый к отправлению состав. Но девушек ведут к вагонам для перевозки скота в конце состава.

– Залезайте! – снова и снова орут охранники.

Однако девушки не двигаются. Циби чувствует себя животным, оцепеневшим от света автомобильных фар. Неужели они должны залезть в вагон, предназначенный для скота?

– Циби, что происходит? – кричит Ливи.

– Не знаю, но… эти вагоны, они же для животных.

Но глинковцы не намерены шутить. Щелкая хлыстами, они с их помощью загоняют девушек в вагоны, двери которых находятся высоко над землей. Проклятия, крики, побои продолжаются, забыта всякая благопристойность. Девушки с трудом вскарабкиваются в вагоны, протягивая друг другу руки и помогая забраться внутрь.

Циби подталкивает Ливи в руки девушки, которая затаскивает ее в вагон. Вонь от коровьего навоза смешивается с ощутимым запахом людского страха.

Девушки забиваются в теплушки, где можно только стоять. Тяжелые двери запираются на засовы, и свет проникает внутрь лишь через щели в деревянных стенах.

Теперь плачут практически все. Стоящие у стен отчаянно кричат, колотят кулаками в доски, требуя освободить их.

Циби и Ливи попали в кошмар наяву. Никуда не деться от близости чужих тел, от плача, ужасной жажды и мучительного голода. Поезд часто останавливается, иногда стоит недолго, иногда довольно долго, однако двери остаются закрытыми. Циби отрывает все больше полосок от своей нижней юбки, чтобы поменять Ливи повязку, пока не остается лишь пояс.

Наконец двери со скрипом открываются. Солнце уже ушло за горизонт, но даже этот неяркий свет заставляет глаза сощуриться. Сердце Циби едва не выпрыгивает из груди, когда она замечает нацистскую форму. Это эсэсовцы. Лишь однажды она видела их в дедушкиной газете, но эти темно-серые кители, свастика и ярко-красная полоска на рукаве – ошибиться невозможно. Они встают на платформе в шеренгу лицом к вагонам, держа в одной руке винтовку, а в другой – поводок с крупной лающей собакой.

Девушки начинают выпрыгивать из вагонов, и собаки рвутся с поводка и огрызаются на них. Двух девушек в момент приземления собаки кусают.

– Быстрее, быстрее! – покрикивают немцы, подгоняя тех, кто замешкался, прикладами винтовок.

Циби и Ливи проворно выпрыгивают из вагона и встают с одной стороны. Они прибыли, очевидно, в другой лагерь. Здания и улицы за воротами освещаются прожекторами. Сестры смотрят на вывеску над воротами, на которой написано: «ARBEIT MACHT FREI». Циби достаточно знает немецкий, чтобы перевести надпись. Труд освобождает.

Но потом Циби и Ливи столбенеют при виде бритоголовых мужчин с впалыми щеками, толпящихся у вагонов. Одетые в рубашки и штаны в бело-голубую полоску, они, словно полчища крыс, убегающих с тонущего корабля, лезут в вагоны и начинают выбрасывать чемоданы девушек на платформу.

Циби и Ливи с отвращением смотрят, как один мужчина поднимает пустую консервную банку из-под сардин, запускает в нее палец и затем облизывает его, а потом подносит жестянку к губам, вылизывая остатки масла. Он поднимает глаза и замечает сестер, но продолжает без смущения вылизывать банку.

Колонна девушек идет к воротам.

– Послушай меня, Ливи, – горячо шепчет Циби. – Мы станем грызть камни, гвозди и все, что попадется под руку, но мы должны здесь выжить. Понимаешь?

Потрясенная Ливи, ничего не говоря, лишь кивает.