Онлайн чтение книги Мы с истекшим сроком годности We expired
Глава 6

Постепенно первая неделя пребывания в «Центре ненужных людей» подходит к концу. Все же Андреа не права. Время здесь течет очень медленно. Проходит день, а кажется, что неделя. Могу сказать, что я понемногу привыкаю к этому месту. По крайней мере встаю я уже гораздо раньше, прежде, чем заиграет музыка из радиоприемника. Столовская еда кажется мне менее противной. И я привыкла засыпать под эхо от телевизора, который доносится из комнаты Фелис. Но к чему я никогда не привыкну, а вернее, к кому, так это к Скарлетт. Эта старушонка играет на моих нервах, и это ей доставляет небывалое удовольствие. Из-за ее прихоти вчера я полдня провела в библиотеке, ища какой-нибудь интересный женский роман, который Скарлетт еще не читала. Выяснилось: она прочла уже все. Но в итоге я же осталась виноватой. Два часа в день с ней становятся для меня настоящей пыткой. Мое терпение, подобно бомбе, взрывается, но я не могу подавать виду.

Еще не могу привыкнуть к спокойствию.

Здесь все настолько стабильно и неподвижно, что кажется, будто ты умер и находишься в промежуточном мире между Раем и Адом. Это спокойствие угнетает меня и лишний раз напоминает мне жуткую правду, от которой я стараюсь убежать: вся моя жизнь теперь – это мертвое спокойствие. Ничего не будет происходить в ней, она остановилась. Она парализована.

Одна приятная вещь все-таки имеется в этом центре. Это беседы с доктором Хэйзом. Сначала меня жутко тревожило то ощущение, когда кто-то пытается внедриться в твои мысли, сознание, чувства. Но вскоре я поняла, что еще ни с одним человеком в мире я не была столь откровенна. Конечно, он применяет свои психологические штучки, чтобы вытащить из меня откровения. Но я не злюсь на него. Его мягкий взгляд и тихий, проникновенный голос действуют на меня как успокоительное или же как наркотик, к ним мгновенно привыкаешь.

В очередной раз я прихожу к Скарлетт, но не застаю ее в палате. Доезжаю до сестринской.

– Вэнди, а где Скарлетт?

– Она на диализе. Подожди немного, она скоро придет.

Около получаса провожу в ее палате. Хотя это палатой назвать сложно, о том, что это больничное помещение, напоминает лишь запах и капельница у кровати. На небольшом комоде стоят несколько фоторамок с фотографиями, на которых изображена улыбающаяся Скарлетт. На одном пожелтевшем фото с каким-то мужчиной, а на другом с маленьким ребенком на руках. Здесь я ее едва узнала. Такая молодая и очень красивая.

Медсестры привозят Скарлетт в палату и укладывают ее. Ее кожа гораздо бледнее, чем обычно, синие узоры вен просвечивают сквозь нее.

– Скарлетт, вам что-нибудь нужно?

– Нет, – отвечает она, тяжело дыша. Я чувствую, как нелегко ей дается каждый вздох.

– Может, доктора позвать?

– Кончай играть в мнимую заботу. Меня уже от нее тошнит.

Я замолкаю, но не свожу с нее глаз. Я навещаю ее уже несколько дней, но за все это время мы толком и не разговаривали, если не считать вечных придирок и приказов. Ее глаза закрыты, но веки дрожат. Снова притворяется спящей.

– А что такое диализ?

Скарлетт сжимает губы, заметно, что она недовольна тем, что я нарушила ее покой. Но все же она открывает глаза, и я уже жду, что она вновь назовет меня любопытной калекой и прогонит прочь.

– Когда твои почки отказываются работать, тебя подключают к специальному аппарату, от которого зависит вся твоя жизнь.

Почки. Ну конечно. Проблемы с почками – это одно из последствий, которое влечет за собой инвалидность. Я читала об этом в брошюре в клинике. Вся дальнейшая жизнь инвалида – это борьба с последствиями, которые зачастую ведут к летальному исходу.

– Шея затекла.

Я приближаюсь к ней, взбиваю подушку, в этот момент Скарлетт смотрит на мои руки и резко хватает ту, на которой шрам.

– Это еще что такое? Зачем ты это сделала?

Я отстраняюсь.

– Я не обязана перед вами отчитываться. Сделала и сделала. Какая разница?

– Глупый ребенок ты. Тебе дается целая жизнь, а ты ее губишь.

– Это вы называете жизнью? – спрашиваю я, ударяя ладонями о подлокотники кресла.

– Знаешь, в авариях люди погибают, а с моим диагнозом долго не живут. Но я и ты до сих пор здесь. Значит, мы еще зачем-то нужны?

Здесь все происходит по расписанию. Все обязаны соблюдать режим дня, словно мы находимся в тюрьме. Проснулся, поел, сходил на час приветствия, подышал свежим воздухом, а затем начинаются путешествия из одной процедурной к другой. Потом беседа с психотерапевтом, ужин и отбой. И так проходит каждый день. Все пациенты следуют расписанию беспрекословно, выполняют каждый пункт на автомате. Когда смотришь на это все со стороны, становится страшно. Неужели и я стану такой же, как они? Потеряю надежду и полностью подчинюсь своей инвалидной коляске?

Звонки Лив после того, как я очутилась в центре, стали редкими, а вскоре и вовсе исчезли. Я очень хочу надеяться, что у нее все в порядке, и не теряю надежды, что хоть изредка она вспоминает обо мне. Не знаю, можно ли это назвать предательством, также я могу лишь догадываться, что послужило причиной в один момент отказаться от меня. Но самое страшное не это. Потрясает то, с какой легкостью я приняла этот факт. Кажется, кошмарнее боли, обиды и разочарования может быть только опустошение, которое как паразит поселяется в тебе, стремительно разрастается, словно раковая опухоль, посылая метастазы к сердцу, которое когда-то любило, к мозгу, который еще недавно трепетно сохранял все воспоминания. Пустота приводит к тому, что ты медленно, но верно превращаешься в овощ.

В перерыве между процедурами я выбираюсь в парк. За неделю я его уже весь исколесила. Изо дня в день я разбавляю свое свободное время наверстыванием кругов по периметру парка. Уныло, уныло и еще раз уныло.

Но этот день оказался исключением. Я сижу под кроной уже полюбившегося мне дерева, читаю книгу, а затем замечаю, как ко мне подъезжает Том. Мы робко обменялись приветствиями.

– Что за книга?

– Про жизнедеятельность птиц.

– Птицами увлекаешься?

– С недавнего времени начала.

– Что в них может быть интересного?

– Каждый вид по-своему особенный.

Наш разговор бессмыслен, как реклама на забытом телевизионном канале.

– Не хочешь сыграть со мной в баскетбол?

– Я же не умею.

– Ничего страшного, я научу.

– Ты еще сто раз пожалеешь об этом, потому что ученик я так себе.

На заднем дворе находится небольшая баскетбольная площадка. Мне кажется, что кроме Томаса и Бриса здесь больше никто не играет.

– В баскетболе главное концентрация. Просто представь, что ты уже забросила мяч в кольцо.

Я с трудом представляю, как забрасываю мяч, затем неуверенно бросаю его вверх и… как и полагается, мяч даже и не стукнулся о кольцо.

– Я же говорила, я безнадежна.

– Ничего, это только первая попытка. У тебя получится.

Томас несколько раз показывает, как нужно бросать. Я повторяю, но ни со второй, ни с третьей попытки ничего не выходит.

Наша игра затянулась. Я уже и позабыла, что перерыв закончился и мне нужно отправляться на процедуры. Мы с Томом разъезжаем по всей площадке, кидаем мяч, смеемся, и на минуту я забываю о том, что нахожусь в инвалидном кресле, я не чувствую его, я просто ощущаю движение, которое порождает выброс адреналина в кровь. Хорошо потренировавшись, я собираюсь с духом и, не глядя, кидаю мяч к кольцу. И, о чудо! Первый и, думаю, последний бросок, который мне удался. Я и Томас заливаемся хохотом. Я кричу в небо от радости, будто я совершила настоящий подвиг. В такие минуты я ощущаю себя вполне полноценным человеком, для которого нет преград, который в состоянии справиться со всеми трудностями. Мысленно пытаюсь зацепиться за это ощущение и не отпускать.

– Расскажи немного о каждом члене своей семьи. – Каждый раз, когда я разговариваю с Эдрианом, у меня подскакивает сердце.

Хоть это уже и не первый наш сеанс, но я до сих пор жутко смущаюсь, когда нахожусь рядом с доктором Хэйзом. А когда он смотрит мне в глаза, я вовсе теряюсь и забываю слова, но при этом каждый раз наслаждаюсь цветом его радужной оболочки.

– Папа. Его зовут Ричард. Он работает дантистом, у него куча клиентов, которые его обожают. Он мне не раз рассказывал, как в школе все над ним издевались, он был изгоем до самого первого курса медицинского. Но потом он встретил маму. Их встреча была случайной, но неизбежной. Мама врезалась на своем велосипеде в папин пикап.

Моя мама, Рэйчел, вот уже несколько лет является домохозяйкой. У нее был небольшой салон красоты, который в скором времени потерпел крах. После этого все свое время она уделяла мне и Нине, моей младшей сестре. Иногда Нина меня жутко раздражает, ведь эта функция есть у каждой младшей сестры – бесить старшую. Но я все равно люблю ее, и, если честно, мне безумно ее не хватает сейчас. Так непривычно, что никто теперь не роется в моих вещах, не будит меня по утрам своим оглушающим визгом.

Внезапно дверь кабинета открывается и заходит длинноногая девушка. Ее светлые волосы небрежно забраны в хвост. Узкая юбка облегает бедра, а миниатюрный пиджак едва прикрывает тонкую талию.

– Доктор Хэйз, можно я вас отвлеку?

Эдриан смотрит на девушку, улыбается, затем переводит взгляд на меня.

– Джина, на сегодня наш сеанс закончен.

Я пересаживаюсь в коляску, подъезжаю к двери, рядом с которой стоит девушка. Она очень высокая, или же мне так кажется, потому что я сижу в коляске.

– До свидания.

– Всего доброго.

Я оказываюсь за пределами кабинета и еще долго не отъезжаю от него. Наблюдаю сквозь дверную щель за Эдрианом и той, что прервала нашу беседу.

– Чем займемся сегодня вечером?

– Не знаю, Эстер, не думал еще. Да и вообще у меня много работы.

– Эдриан, мы видимся с тобой раз в неделю из-за твоей работы, неужели ты не можешь хотя бы один вечер уделить мне?

Да уж, у Эдриана подружка под стать ему. Высокая, красивая, фигуристая. Я вмиг почувствовала себя ущербной. Я и до инвалидности была не такой уж красоткой, а теперь… я превратилась в депрессивную субстанцию, перевозящую свое исхудавшее тело на коляске. А так хочется надеть каблуки, платье и, как в старые добрые времена, пойти гулять с Лив и кокетливо хихикать, когда нам засигналят автомобили или когда нам вслед посмотрит группа парней.

На следующий день, после утренней зарядки в парке, я заметила, как больше половины пациентов выезжают за пределы ворот. Я сижу в полной растерянности, но затем нахожу в толпе людей лицо Андреа.

– Что происходит? Куда все направляются?

– Каждое воскресенье мы посещаем церковь. Она здесь совсем рядом находится.

Я была в церкви только на свадьбе одной из маминых кузин. Наша семья не особо верующая. Мой отец атеист, и он постоянно говорит: «Бога придумали лишь затем, чтобы совершать грехи, а потом замаливать их перед Ним. Так людям легче».

И пусть я полностью согласна с папой, я все равно решаю составить компанию Андреа. Наверное, потому, что я жутко соскучилась по миру, что находится за воротами центра.

Внутри церкви у меня все сжимается, я чувствую себя крайне некомфортно. Здесь нет рядов скамей, что имеется в любой католической церкви. Все присутствующие на своих колясках постепенно заполняют помещение. Начинается чтение молитвы. Я ни слова не знаю, поэтому просто сижу и наблюдаю за происходящим. Мой взгляд останавливается на Андреа. Ее глаза закрыты, губы шевелятся.

– Андреа, неужели ты действительно веришь во все это?

Она открывает глаза и с удивлением смотрит на меня.

– Конечно, а ты нет?

– Наверное, нет. Мне кажется, я вообще потеряла веру во что-либо.

– Я верю, что Он существует. Бог дает мне силы для того, чтобы прожить еще один день. Каждая молитва к Нему меня исцеляет.

– Тебя исцеляют лекарства и врачи, Андреа.

– Зря ты так говоришь. Ты просто не понимаешь.

– Хорошо, тогда ответь мне: если Он существует, почему ты страдаешь с самого детства из-за болезни? Почему я попала в аварию? Почему мы все находимся в этих чертовых инвалидных креслах? Почему, Андреа? Где был ваш Бог, когда все это с нами происходило?

Андреа качает головой. Я чувствую, что мои слова задели ее, и мне становится неловко.

– Знаешь, в жизни все не просто так. Если Бог посылает нам испытания, значит, есть за что. Возможно, он нас проверяет, сможем ли мы справиться, заставить себя жить дальше или нет. И тех, кто справился, он вознаграждает. Вот чем я живу, Джина. Я живу ожиданием этого вознаграждения. Оно скоро придет, и я уверена, что после этого все изменится. Я готова ждать сколько угодно, готова вынести все, что угодно, лишь бы получить Его награду. И ты тоже должна этим жить, потому что тех, кто сдается, ждет наказание еще хуже того, что ты сейчас испытываешь.

Весь вечер я тонула в бесконечном океане размышлений, вызванных разговором в церкви между мной и Андреа. Я лежу в кровати, смотрю в потолок, мысли идут одна за другой, но порой мое сознание просто-напросто зависает и отключается на долю секунды. Возвращаюсь в реальность лишь после того, как в комнату зашла Фелис и сказала, что пришло время принимать ванну.

Этот центр – настоящий мир для инвалидов. Здесь каждый миллиметр предусмотрен для удобства пациентов. Раковина, туалет, ванна – все они… особенные, сделанные специально для людей с ограниченными возможностями.

Я сижу в ванне, голая, стараюсь хоть как-то прикрыть свои интимные зоны. Хоть мое тело видело приличное количество врачей, что меня лечило, оперировало, но я все равно смущаюсь и готова сквозь землю провалиться из-за того, что кто-то видит меня без одежды.

– Фелис, я могу и сама помыться. – В это время моя чернокожая «надзирательница» трет мне спину мочалкой.

– Нет, это исключено.

– Фелис, я не настолько недееспособная, чтобы ты мыла мне задницу.

– Джина, я верю тебе, но я не имею права оставить тебя здесь одну. Я за тебя головой отвечаю.

Я тяжело вздыхаю и пытаюсь заставить себя хоть как-то отвлечься от того чувства, которое сдавливает мне горло. Нет ничего хуже, чем ощущать себя жалкой и ничтожной.

– Фелис, а у тебя есть дети?

– Нет.

– А муж?

– И мужа нет.

– А сколько тебе лет?

– Сорок четыре.

– И что, тебе совсем не хочется завести семью?

– Моя семья – это пациенты. Сама подумай, зачем мне дети, если мне уже есть кому мыть задницу?

Мы смеемся, да так громко, что боюсь, нас слышит и Роуз в своем кабинете.