Онлайн чтение книги Водяная магия Wet Magic
Глава II. Русалка в плену

Неокрашенная поверхность детских деревянных лопаток имела тот нежный розовато-белый оттенок, по которому тотчас можно было определить, что эти инструменты никогда еще не погружались в мокрый песок морского пляжа; на гладких боках расписанных зелеными и красными узорами игрушечных ведер не было ни единой царапины или вмятины; точно так же и тонкие сети для ловли креветок, судя по их чистенькому магазинному виду, пока что ни разу не побывали в настоящей рыбацкой переделке. Лопаты, ведра и сети составляли верхний слой дорожной поклажи, в самом низу которой находились перетянутые ремнями чемоданы и увесистые коробки, где среди множества не очень важных вещей — разнообразной одежды, обуви и туалетных принадлежностей — попадалось и кое-что действительно стоящее. Еще во время сборов дети при любой возможности старались украдкой засунуть в чемодан еще один мячик, коробку с красками или куклу — все то, что по уверениям взрослых им никак не могло понадобиться вплоть до возвращения в Лондон. Расчет их в данном случае был прост: когда по прибытии на отдых эти предметы будут обнаружены, кто-нибудь из взрослых сердито заметит: «Я ведь запретил тебе это брать», в ответ на что нужно будет лишь молча сделать виноватое лицо и в дальнейшем уже спокойно пользоваться провезенной таким «контрабандным» путем вещью. Впрочем, как показывает практика, в суматохе, обычно связанной с обустройством на новом месте, мелкая контрабанда вроде теннисных мячей и наборов цветных мелков чаще всего остается незамеченной. Понятное дело, этот способ не годится для массивного аквариума или, скажем, для пары кроликов и ручного ежа — при всем желании вы не сможете тайком от всех спрятать подобный груз на дне даже очень вместительного чемодана.

Перевозимый поездом багаж как правило не доставляет своим владельцам сколько-нибудь серьезных хлопот. Нет, разумеется, его сперва надлежит упаковать, увязать, снабдить дорожными ярлыками и внимательно следить за ним во время погрузки в вагон; но зато когда со всем этим покончено, большие и объемистые вещи ведут себя очень смирно и пристойно — почти как ваши старшие братья, которые учатся в колледже и, приезжая домой на каникулы, являют собой образцы солидности и степенного довольства. Гораздо хуже обстоит дело со всякой мелюзгой — то бишь с младшими представителями почтенного багажного семейства, которые в течение всей поездки сопровождают вас в купе и умудряются порядком потрепать вам нервы. Я говорю о бесчисленных зонтиках, тросточках, клюшках для гольфа, пледах, плащах и корзинках с провизией; о книжках, которые вы намереваетесь прочесть в поезде и которые чаще всего так и остаются нераскрытыми; о газетах, с которыми взрослые не расстаются даже здесь, хотя и ворчат, что им до смерти надоела вся эта бульварная писанина; о саквояжах, сумочках, шляпах, перчатках и шарфах — словом, вы поняли, о чем идет речь.

К тому же не следует забывать, что на сей раз дети путешествовали под руководством тети Энид, которая по части бестолковой суетливости могла дать триста очков вперед их маме и вообще кому угодно из числа их родственников и знакомых; поэтому нет ничего удивительного в том, что они оказались буквально завалены всякими нужными и ненужными мелочами — причем количество этих вещей проолжало увеличиваться чуть ли не с каждой минутой. Так например, в самый последний момент, когда к дому вот-вот должен был подъехать заранее нанятый кэб, тетя Энид вдруг помчалась в расположенный на углу магазин и вернулась оттуда с четырьмя детскими лопатками, четырьмя ведерками и четырьмя сетями для ловли креветок. Все это барахло она торжественно вручила детям, дополнив таким образом и без того слишком большую кучу вещей, к тому времени уже погруженных в кэб.

— Я, конечно, не хочу показаться неблагодарной, — сказала Мэвис, когда они прибыли на вокзал и остались охранять сложенный на платформе багаж, пока тетя Энид приобретала билеты, — но все эти штуковины мы могли бы купить и в Бичфилде, а не тащить их с собой из Лондона.

— К тому же из-за них мы выглядим как какие-то сопливые младенцы, — проворчал Фрэнсис. Он, собственно, не имел ничего против деревянных лопаток и, пожалуй, не преминул бы воспользоваться одной из них в нужном месте и в подходящее время, однако ему претила мысль торчать на виду у всего вокзала в роли этакого малыша, с игрушечным ведерком и лопаткой выезжающего на отдых к морю.

Что касается Кэтлин и Бернарда, то они были еще слишком малы, чтобы испытывать подобные чувства, и потому с удовольствием поглаживали шершавые рукоятки лопат до тех пор, пока со стороны билетной кассы не появилась тетя Энид и не приказала им одеть перчатки и не уподобляться развязным уличным оборванцам.

К сожалению, как вам уже известно, дети недолюбливали тетю Энид и не очень охотно подчинялись ее приказам, хотя те и были чрезвычайно правильными с воспитательной точки зрения. Впрочем, если вам придет в голову их за это осуждать, я всегда могу вам ответить, что вы просто-напросто плохо знаете тетю Энид.

После очередной нотации детям эта почтенная леди вступила в короткую, но жестокую перебранку с носильщиком и, выйдя из нее победительницей, во главе небольшой процессии направилась к указанному в билетах вагону. Когда все вещи — а вместе с ними и малолетние пассажиры — были загружены в отдельное купе, тетя Энид выскочила обратно на перрон, чтобы добавить пару-другую теплых словечек к тем, что она уже успела наговорить по адресу все того же злосчастного носильщика.

— Наконец-то можно перевести дух, — сказала Мэвис, когда дети остались одни.

— Это ненадолго, — вздохнул Фрэнсис. — Она скоро вернется и опять нам не будет спокойной жизни. Я, пожалуй, предпочел бы вовсе не ездить к морю, чем ездить туда с тетей Энид.

— Но ведь ты так мечтал увидеть море, — напомнила ему Мэвис.

— Ну да, мечтал, — мрачно согласился он, — но в мечтах это выглядело иначе. Ты только посмотри вокруг… — он обвел рукою купе, указывая на разбросанные повсюду вещи, заполнившие не только багажные полки и сетки, но и места для пассажиров. — Хотел бы я…

Тут он замолк, поскольку в дверном проеме возникла женская фигура в круглой шляпке — точь-в-точь как у тети Энид, однако это была не она. Лицо, взглянувшее на них из-под полей шляпки, было гораздо моложе и симпатичнее.

— Насколько я поняла, вы занимаете все купе целиком, — промолвило это лицо.

— Да, — ответила Кэтлин, — но здесь еще много свободного места, и мы охотно возьмем вас в компанию.

— Только я не знаю, понравится ли это нашей тете, — сказала более осторожная Мэвис и поспешила добавить:

— А сами мы будем, конечно, не против.

— Я, кстати, тоже являюсь тетей, — весело сообщила дама, — и как раз сейчас еду навестить своего племянника. Соседние вагоны просто переполнены.

Если бы я могла переговорить с вашей тетей… Поезд отправляется через минуту. У меня с собой нет никакого багажа кроме этой газеты, и я не буду для вас большой обузой.

— Заходите, не беспокойтесь, — позвала ее Кэтлин. — Я уверена, что тетя Энид согласится, — уж чего-чего, а оптимизма Кэтлин всегда было не занимать.

— Ну, если вы полагаете… — сказала дама и бросила свою газету на сиденье таким беспечным и даже чуточку озорным жестом, что все четверо детей невольно улыбнулись. Она уже поставила одну ногу на ступеньку вагона и готовилась шагнуть дальше, но вдруг резко отпрянула назад и вниз. Это выглядело так, словно кто-то пока что невидимый одним сильным рывком отшвырнул ее от дверного проема.

— Извините, — послышался вслед за тем резкий скрипучий голос, — но здесь все места уже заняты.

Спустя пару секунд в дверях возникло лицо тети Энид. Приятная дама меж тем исчезла бесследно. Тетя Энид вошла в купе, тут же наступила на ногу Кэтлин, неловко оперлась на плечо Бернарда и в конце концов со словами «Подумать только, какая нахалка!» плюхнулась на сиденье, умудрившись одновременно придавить обоих старших детей. Затем кто-то снаружи захлопнул дверь, раздался пронзительный паровозный гудок, состав дрогнул и медленно пополз вдоль перрона. Тетя Энид сразу же занялась перетасовкой вещей на багажной полке и, встав перед окном, напрочь закрыла обзор, так что дети не смогли даже узнать, нашла ли приятная дама местечко в поезде или же так и осталась на вокзале.

— Однако… я думаю… — не утерпев-таки, начал Фрэнсис.

— Вот как? — немедленно отреагировала тетя Энид. — С каких это пор ты стал думать? Насколько я знаю, обычно вы не даете себе труда пошевелить мозгами.

Когда вещи на полке были разложены так, как она считала нужным, тетя указала своим подопечным на отдельные недостатки в их поведении и внешнем виде и вскоре углубилась в чтение весьма поучительной книги, которую сподобилась сочинить некая мисс Мэри Корелли. Дети печально переглянулись. Они никак не могли взять в толк, почему мама, уезжая, оставила их во власти именно этой, самой противной из всех — и к тому же еще неродной — тетки.

Разумеется, на то были свои достаточно серьезные причины. Впредь имейте ввиду: если ваши родители, всегда такие милые и добрые, неожиданно совершают поступок, который кажется вам необъяснимой и страшной ошибкой, можете не сомневаться, что они поступили так неспроста. Собственно, в данном случае у них не было выбора, поскольку тетя Энид оказалась единственным человеком, вызвавшимся присмотреть за детьми в то время, как практически все их родные и друзья семьи либо сами заболели гриппом либо постоянно общались с больными и могли стать переносчиками инфекции. Кроме того, тетя Энид была стародавней подругой их бабушки. По этому поводу Фрэнсис часто выражал недоумение: как могла их бабушка в юности оказаться настолько неосмотрительной в выборе стародавних друзей? Хотя, если взглянуть на это с другой стороны, тетя Энид в ту давнюю пору могла быть вполне сносным и даже милым человеком, а испортиться уже много позднее, начитавшись каких-нибудь дрянных скучных книжек вроде той, в какую она уткнулась теперь. Дети еще дома, накануне поездки, также получили каждый по книге, которые назывались: «Эрик, или Мало-Помалу», «Элси, или Подобно Горящей Свече», «Наша Славная Бесси» и «Умница Изабель». Таскать их с собой было ужасно хлопотно, а читать подобную чушь они согласились бы только под угрозой сурового наказания. Поэтому Кэтлин и Бернард предпочли смотреть в окно, а старшие дети от нечего делать обратили внимание на газету, оставленную у них в купе улыбчивой дамой, так спешившей проведать своего любимого племянника.

Вот мы и подошли к тому моменту, из-за которого и были написаны предыдущие — так сказать, подготовительные — страницы нашего повествования. Если бы упомянутой даме не случилось подойти именно к их купе, и если бы она не забыла в нем свою газету, дети навряд ли когда-нибудь еще наткнулись на содержавшуюся там информацию, ибо они были нормальными детьми, а нормальные дети, как вам известно, не имеют привычки просматривать свежую (да и вообще какую бы то ни было) прессу.

Возможно, вы мне не поверите, но первым же словом, увиденном ими на газетной странице, оказалось слово «Бичфилд», вторым — «он», третьим — «Си», что вместе составляло название того самого приморского городка, куда они держали путь. Пятым словом было слово «русалки», а четвертым, вклинившимся между «Си» и «русалки», было «появление».

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась Мэвис. — Давай посмотрим, что они пишут.

— Тогда не дергай свой край, чтобы я тоже мог видеть, — сказал Фрэнсис, и они вместе прочли следующий текст:

— Ерунда какая-то! — возмутился Фрэнсис. — Здесь нет ни слова о русалке.

— Это должно быть где-то дальше, — сказала Мэвис. — Наверное, они заодно хотят сделать рекламу Бичфилду. Давай пропустим… так… «тенистые аллеи для прогулок… все современные удобства при сохранении уникальных…» Послушай, Фрэнк, что означает «уникальный», и почему они везде вставляют это слово?

— Вряд ли оно означает что-нибудь вообще, — пояснил Фрэнсис. — Это просто одно из тех слов, которые можно встретить только в газете — такое же как «экзотический» или «экстравагантный». Они пишутся здесь для солидности, потому что так принято… Стоп, вот оно — я нашел. Читай отсюда: «…Эмоции и ощущуения, переживаемые в такую минуту, гораздо легче вообразить, нежели в точности описать словами…» Нет, это о чем-то спортивном. Ага, вот здесь:

«…Вчера вечером юный Уилфред Вильсон, сын одного из местных жителей, человека весьма почтенного и пользующегося заслуженным авторитетом в среде своих сограждан, прибыл домой в слезах. Как выяснилось в ходе последовавших расспросов, мальчик бродил, закатав штаны, по одной из небольших скалистых заводей, в изобилии разбросанных вдоль подножия Западного Утеса, и неожиданно почувствовал, как некое морское существо осторожно обхватило его лодыжку. Он испугался и громко вскрикнул, вообразив, что имеет дело с крупным омаром, которые, как он слышал, иногда атакуют потревоживших их покой пришельцев. Как бы то ни было, до сего момента в рассказе юного джентльмена нет никаких утверждений, выходящих за рамки вероятного. Однако далее он заявляет, что услышал звуки, „похожие на голос леди“, которая будто бы пыталась его успокоить и просила не плакать, после чего он взглянул вниз и обнаружил, что его держит рука, ничем не отличающаяся от человеческой, если не считать того, что она „высовывалась откуда-то снизу из-за большого подводного камня“. Последние слова, как и следовало ожидать, были восприняты слушателями весьма скептически. Однако в тот же день группа отдыхаюших, совершавшая лодочную прогулку вдоль побережья к западу от города, в один голос заявила, что они наблюдали в указанном районе очень странного белого тюленя с темным хвостом, проплывшего на небольшой глубине под самым дном их лодки. Таким образом история, рассказанная юным Уилфредом Вильсоном, получила подобие косвенного подтверждения, если, конечно, все указанные лица не стали жертвами какой-то необычной галлюцинации…»

(- Кто такая «галлюцинация»? — спросила Мэвис. — Это животное или, быть может, болезнь? Смотри, они все стали ее жертвами.

— Пустяки, не обращай внимания, — сказал Фрэнсис. — Скорее всего, они так называют несчастный случай — в этих случаях всегда бывают жертвы, иначе они не считались бы несчастными. Давай дальше.)

«… необычной галлюцинации. Услышав от соседей эту последнюю новость, мистер Вильсон, который задолго до захода солнца отправил своего сына в постель, считая это наиболее эффективным средством против фантастических выдумок и дурной привычки лезть в первую попавшуюся лужу, на сей раз позволил Уилфреду встать и пожелал лично осмотреть место происшествия. Они отправились к подножию Западного Утеса и внимательно обследовали весь этот район, однако не заметили никаких торчащих из-под камней человеческих рук и не услышали ничего похожего на женский голос — и это несмотря на очевидное усердие мистера Вильсона, который снизошел до того, чтобы лично, закатав брюки, войти в некоторые особо подозрительные водоемы. Вероятно, ближе всего к истине находится все-таки версия, предполагающая появление в здешних водах какой-то новой разновидности тюленей. В случае поимки этого уникального…»

(- Опять! — заметила Мэвис.)

«…уникального морского животного Бичфилд-он-Си приобретет еще одну достопримечательность, которая, без сомнения, привлечет сюда новые сотни туристов. Для этой цели уже снаряжены несколько лодок, оснащенных традиционными сетями, а также иными рыболовными приспособлениями — к числу последних надлежит отнести и лассо, с которым намеревается выйти на охоту предприимчивый мистер Каррерас, прибывший к нам из далеких пампас Южной Америки. Ловля тюленя с помощью лассо, тем более в наших широтах, является безусловным новшеством, обещая если и не произвести революцию в этом виде промысла, то по крайней мере дать немало пищи для разговоров любителям всего экстравагантного и экзотического».

— Ну вот, это все, — прошептал Фрэнсис и бросил взгляд на тетю Энид. — Тихо, она заснула.

Он сделал знак Бернарду и Кэтлин, и все четверо осторожно, стараясь не шуметь, переместились в самый дальний от тети угол купе. Здесь Фрэнсис шепотом прочел им ту часть статьи, в которой говорилось о русалке.

— Забавно, весьма забавно, — согласился Бернард. — Надеюсь, это и впрямь окажется белый тюлень. Я никогда в жизни не видел тюленя.

— А я надеюсь, что это будет русалка, и что они ее поймают, — сказала Кэтлин. — На живую русалку смотреть куда интереснее, чем на живого тюленя, даже если он белый.

— Если это настоящая русалка, то я как раз надеюсь, что они не смогут ее поймать, — в свою очередь заявил Фрэнсис.

— Я тоже так считаю, — поддержала его Мэвис. — Я почти уверена, что русалка не будет жить в неволе и наверняка очень скоро умрет.

— У меня есть предложение, — Фрэнсис осторожно оглянулся на тетю Энид, — завтра мы с самого утра пойдем на то место и попробуем ее найти. Мне кажется, она должна быть похожей на Владычицу моря.

— У Владычицы на картине не было хвоста, — возразила Кэтлин.

— А разве хвост — это самое главное в русалке? — не растерявшись, парировал Фрэнк. — Главное здесь то, что она похожа на людей, но при этом живет под водой. Будь дело только в хвосте, любая селедка или килька тоже могла бы считаться русалкой.

— Можешь не объяснять, я и сама понимаю, — сказала Кэтлин. — Ясное дело, килька — это не русалка. Она гораздо меньше и продается в консервных банках, а русалки…

— Было бы здорово, — прервал ее Бернард, — если бы нам вместо этих дурацких лопат и ведерок подарили всамделишные луки со стрелами. Тогда мы устроили бы охоту на белых тюленей…

— Или на русалок, — вставила Кэтлин.

— …и набили бы их целую кучу.

— Вот это да! — в восторге подпрыгнула Кэтлин.

Прежде чем Фрэнсис и Мэвис, потрясенные до глубины души кровожадностью своих младших родственников, смогли опомниться и решительно отвергнуть саму мысль о какой-либо охоте на русалок, в их разговор вмешалась тетя Энид, которая, пробудившись, тотчас отобрала у них газету, заявив, что подобное чтиво не предназначено для неокрепших детских умов.

Тетя Энид относилась к тому сорту людей, в присутствии которых вам почему-то кажется невозможным вести разговор о вещах, которые вас действительно интересуют. Вот и сейчас никто из детей больше ни словом не обмолвился о тюленях или русалках — они предпочли сидеть молча, а чуть погодя от нечего делать даже попытались читать «Эрика» и прочие якобы страшно полезные в воспитательном плане книжки, но тут их запала хватило, увы, ненадолго. Во всяком случае никто из них не продвинулся дальше третьей страницы.

Впрочем, жестокие речи Бернарда и Кэтлин насчет стрельбы из лука и целой кучи убитых русалок отнюдь не были забыты старшими детьми. Именно поэтому некоторое время спустя, уже после прибытия в Бичфилд и радостной встречи с мамой на платформе железнодорожной станции, они не стали напоминать младшим о своих планах на завтра, а просто присоединились к общему хору восторгов по поводу немедленного отъезда тети Энид. Как выяснилось, она давно уже запланировала провести часть лета в гостях у своих настоящих родственников в Буэнмауте и теперь, сдав детей с рук на руки их маме, уехала обратно тем же поездом.

— А я уж было подумала, что она останется с нами на все время отдыха, — сказала Кэтлин. — Ах, мамочка, как я рада, что этого не случилось!

— Но почему? Тебе не нравится тетя Энид? Разве она плохо к вам относилась?

Все четверо одновременно вспомнили о лопатках, ведерках, сетях для креветок, о книжках и других подарках тети Энид и хором сказали «Нет».

— Тогда в чем же дело? — спросила мама, и они ничего не смогли ей ответить. Некоторые вещи бывает очень трудно объяснить людям, которые не испытали ничего подобного на собственной шкуре. Поэтому Фрэнсис ограничился фразой:

— Наверное, все оттого, что мы к ней еще не привыкли.

А Кэтлин добавила:

— По-моему, она тоже еще не привыкла быть тетей. Но она относилась к нам совсем неплохо.

После этого мама не стала задавать новых вопросов, но мысленно тогда же приняла одно очень важное решение: она решила на приглашать тетю Энид в Бичфилд на вторую половину лета, как намеревалась сделать вначале. Итак, поборница правильного воспитания навсегда покинула нашу историю, тем самым оказав ее героям — да и всем нам — огромную услугу; ибо, задержись она здесь чуть подольше, и ей уже нечего было бы покидать, потому как история эта могла бы вообще не случиться. Напоследок стоит отметить, что тетя Энид как была, так и осталась чрезвычайно высокого мнения о собственных педагогических способностях (хотя позднее она признавалась, что в отдельные моменты все же допускала ненужные послабления и вообще была слишком добра и снисходительна по отношению к своим подопечным).

Сразу после вечернего чая — а затем вновь уже перед отходом ко сну — Мэвис и Фрэнсис о чем-то шептались, но это было сделано так осторожно, что младшие ничего не заметили и не заподозрили никакого подвоха.

Детям очень понравилось их новое жилище — по счастью, оно нисколько не походило на легкомысленную приморскую виллу, чего они опасались вначале. В прошлом это был обыкновенный дом мельника, который его теперешняя хозяйка для пущей важности стала именовать виллой. С задней стороны к нему примыкала старинная ветряная мельница, сложенная, как и сам дом, из толстых, потемневших от времени бревен и тоже покрытая красной черепичной крышей. Сейчас мельница уже не использовалась по своему прямому назначению, а служила всего лишь складом, где хранились рыбацкие сети, тачки, клетки для кроликов, пчелиные ульи, различные детали упряжи, мешки с кормом для хозяйских кур и всякий старый хлам. Среди прочего здесь имелся и огромный ларь, перенесенный на мельницу из соседней конюшни, где в нем, по всей видимости, держали овес; в углу были свалены грудой с полдюжины сломанных стульев, а венчала это непрочное сооружение рассохшаяся деревянная колыбель, в которой не качали детишек с тех пор, как мать нынешней хозяйки дома вышла из младенческого возраста.

В любое другое время старая мельница явилась бы для детей настоящим подарком судьбы — чем-то вроде сказочного дворца, полного удивительных вещей и могущего послужить идеальным местом для игр; однако сейчас их мысли были заняты только русалками. Мэвис и Фрэнсис договорились уже на следующее утро отправиться к морю на поиски этих таинственных существ.

Им удалось проснуться очень рано и, быстро одевшись, выбраться из дома незамеченными. В целях конспирации они не стали умываться — плеск воды мог разбудить остальных членов семейства — и даже не причесались, хотя уж что-что, а это можно было проделать без особого шума. По дороге к морю им не встретилось ни души, не считая хозяйского кота, возвращавшегося домой после ночных похождений (при этом у него был усталый и порядком помятый вид), да еще маленькой птички-овсянки, сидевшей на дереве в сотне шагов от мельницы и хвастливо объявлявшей всему свету о том, что она будто бы «ела камни». Когда дети подошли к ней поближе, овсянка раздраженно вспорхнула с ветки и, перелетев на другое дерево, принялась с удвоенной силой похваляться своими весьма подозрительными гастрономическими пристрастиями.

Желание найти русалку было так сильно, что Фрэнсис на какое-то время даже забыл о другой своей мечте — о давней мечте увидеть море. Накануне они приехали сюда уже затемно, и по пути не могли разглядеть ничего кроме нескольких огоньков, мерцавших в окнах соседних ферм. И вот сейчас, когда они с Мэвис, свернув с дороги на узкую песчаную тропу, обогнули вершину прибрежного холма, он замер на месте при виде чего-то бесконечно громадного, занимающего все пространство до горизонта — чего-то серо-голубого с проблесками красных и золотых искр там, где его поверхности касались первые лучи восходящего солнца.

— Мэвис, — сказал он каким-то глухим, сдавленным голосом, — Мэвис, это же море!

— Да, — Мэвис также была взволнована, хотя голос ее звучал более естественно.

— Оно совсем не похоже на то, что я ожидал увидеть, — пробормотал Фрэнсис и вдруг припустил бегом вниз по береговому откосу.

— Тебе оно не нравится? — спросила сестра, пускаясь за ним вдогонку.

— При чем здесь «нравится — не нравится»? Это не та вещь, о которой можно говорить, что она всего-навсего нравится… Когда они спустились вниз, песок и мелкая галька были еще влажными после ночного прилива; на довольно просторном пологом участке берега между подошвой утеса и линией прибоя остались многочисленные ямы с водой, расщелины и просто лужи, над которыми здесь и там поднимались круглые верхушки больших камней и отдельные остроконечные скалы, покрытые зелеными водорослями и гроздьями маленьких желтоватых раковин каких-то моллюсков.

— Да, это и впрямь чудесно, — сказал Фрэнсис. — Именно чудесно. Я уже начинаю жалеть, что мы не взяли с собой малышей — представляю, как бы они радовались. Все-таки с нашей стороны получилось не очень порядочно…

— Иначе было нельзя, — откликнулась Мэвис. — Представь, как бы мы вчетвером с Бернардом и Кэтлин стали ходить по берегу в поисках русалок. Много ты их найдешь в такой-то компании!

— Это верно, — согласился Фрэнк, — кроме того, Кэти еще вчера, когда мы ехали в поезде, собиралась стрелять по русалкам из лука, а Берни — тот вообще ни во что не верит — сразу объявил их простыми тюленями.

Рассуждая таким образом, они присели на камень и быстро стянули с ног ботинки и чулки.

— Настоящую русалку мы, разумеется, здесь не найдем, — сказал Фрэнсис, — но что-нибудь интересное, может быть, попадется.

— Во всяком случае надо поискать — а там мало ли что… Осторожнее, Фрэнк, эти камни, наверно, ужасно скользкие.

— Знаю без тебя, — он пробежал босиком по узкой песчаной полосе, затем по гальке и, перебравшись через большой валун, впервые в жизни окунул ноги в море. Не важно, что это была всего лишь неглубокая лужа, — ведь еще час-другой назад, во время прилива, она составляла одно целое с безбрежным морским простором.

— Бр-р, однако, вода не очень, — заметила, присоединяясь к нему, Мэвис — эй, не шагай так широко, тут настоящий каток.

— Знаю без… — отозвался Фрэнсис и, поскользнувшись, с громким плеском опустился как раз в самый центр лужи.

— Ну вот, теперь придется идти домой и переодеваться, — сказала Мэвис с укоризной, но без всякого злорадства. — А ведь я предупреждала.

— Глупости, — фыркнул ее старший брат. — Подумаешь, поскользнулся. Это все пустяки, я нисколечко не промок.

С этими словами он поднялся из лужи; вода ручьями стекала с его костюма.

— Только представь, каково тебе будет, если ты простудишься, — попыталась уговорить его Мэвис. — Это значит весь день сидеть дома, а то и лежать, не вставая с постели; и потом еще эти горчичники, порошки, микстура, жиденькая каша три раза в день и никаких сладостей. Представляешь? Пойдем лучше домой, Фрэнки, все равно мы не найем здесь никакой русалки. Сейчас чересчур светло и солнечно — в такое время магия обычно не действует.

— Нет, сперва давай доберемся до того места, где кончаются скалы. Я хочу взглянуть на прибой и на водоросли, когда они колышутся в воде, как на картине с Владычицей моря.

— Ладно, только не подходи близко к краю. Мама говорила, что там сразу у берега начинается большая глубина.

И они направились к дальнему краю скалистой площадки. При этом Мэвис двигалась неторопливо и осторожно, а Фрэнсис бодро шлепал напрямик, благо, успев уже основательно промокнуть, он теперь немногим рисковал даже в случае повторного падения в воду. Если вам когда-либо доводилось совершать прогулки по берегу моря во время отлива, мне нет нужды подробно описывать вам все, что увидели здесь двое детей: толстые подушки буро-зеленых водорослей, мягко пружинящие под ногами, и другие, блестящие и гладкие водоросли, тонкой пленкой облегающие поверхность больших камней, а также раковины мелких морских моллюсков, некоторые из которых имеют очень острые края и могут сильно порезать босые ноги неосторожного пешехода (к счастью, наши герои удачно избежали этой участи).

— Ну, хватит, — сказала наконец Мэвис. — Мы забрались достаточно далеко. Тебе теперь придется бежать всю дорогу от моря до дома, чтобы согреться и не подхватить простуду.

— Я уже начинаю сомневаться, стоило ли затевать эту утреннюю прогулку, — мрачно заметил Фрэнк.

— А ты что, и впрямь рассчитывал встретить здесь русалку? — спросила Мэвис и засмеялась, хотя настроение у ней было далеко не веселое; более того, ее сильно расстроило нечаянное купание Фрэнка, из-за которого они не могли больше продолжать эту увлекательную игру. Однако, будучи хорошей сестрой, она ничем не выдала своего огорчения.

— Разумеется, мы зря пришли сюда в такую рань, — продолжил Фрэнсис. — Для встречи с русалкой надо выбрать лунную ночь и, став лицом к морю, прочесть заклинание:

Ой, подожди, моя нога за что-то зацепилась.

Мэвис поймала своего брата за руку и помогла ему удержать равновесие; в ту же секунду они явственно расслышали голос, донесшийся откуда-то снизу. Этот голос, который показался детям нежнейшим и мелодичнейшим голосом на свете, произнес лишь две коротких фразы:

— Спасите ее. Мы очень скоро умираем в неволе.

Фрэнсис посмотрел вниз и успел заметить нечто живое — отчасти белое, отчасти зеленое и темно-коричневое, — стремительно исчезнувшее под камнем, на котором стояла Мэвис. Теперь уже никто не держал его за ногу.

— Ну и дела, — растерянно пробормотал он, только сейчас наконец переведя дыхание. — Ты слышала?

— Еще бы не слышать!

— Это не могло померещиться нам двоим одновременно. Жаль, что мы не узнали, кого именно надо спасать, где и каким образом…

— Как ты думаешь, чей это был голос? — спросила Мэвис.

— Русалки, конечно, чей же еще?

— Значит, волшебство все-таки началось…

— Русалки — это не волшебство, — сказал Фрэнк со знанием дела. — Это обычные живые существа, ничуть не волшебнее летучих рыб или каких-нибудь там жирафов.

— Но она появилась, когда ты читал стих про Владычицу моря.

— Да, но Владычица моря вовсе не была русалкой, — уверенно заявил Фрэнсис. — Они обе живут под водой, но Владычица — это одно, русалка — совсем другое, и не надо смешивать две совершенно разных вещи. Идем, нам давно уже пора быть дома.

— А почему бы ей иногда по собственному желанию не превращаться в русалку? — предположила Мэвис. — Ведь она наверняка может изменять облик.

— Гм, пожалуй, ты права. Почему бы и нет, в конце концов? Представь, если с нами и впрямь говорила Владычица моря, обернувшаяся русалкой — с ума можно сойти! Тогда меня больше ничто уже не удивит… Хотя, погоди, тут выходит загвоздка — ведь их было две: одну мы только что слышали, а вторая находится где-то в неволе. Какая же из них Владычица? Я всегда полагал, что Владычиц не может быть больше одной…

Беседуя таким образом, они вернулись к тому месту, где осталась их обувь. Мэвис присела на камень и, подняв с земли свои вывернутые наизнанку чулки, задумчиво произнесла:

— Я, конечно, не думаю, что нам это померещилось, однако я слышала о всяких научно доказанных чудесах вроде обмана слуха и зрения. И потом, ведь бывают такие фокусы — взять хотя бы индийских факиров, — когда сразу многим зрителям чудится одно и то же. Помнишь, дядя Фред рассказывал нам о фокусе, который называется… как же он называтся?

— Не важно, как он там называется, — сказал Фрэнсис, возившийся со шнурком ботинка, — но я твердо знаю одно: если мы и дальше будем делать вид, будто ничего особенного не случилось, мы потеряем, возможно, единственный в жизни шанс прикоснуться к настоящей — не научной и не факирской, а самой настоящей волшебной магии. Вспомни, как поступают в таких случаях люди из книжек. Они просто говорят: «Похоже, тут не обошлось без какого-нибудь колдовства!» и больше не ломают над этим голову, притворяясь, будто их мучают ужасные сомнения. Магия действует только тогда, когда в нее верят, иначе это была бы не магия, а… а… словом, черт знает что!

— Тетя Дороти однажды сказала мне, что волшебство похоже на карточный домик, — вставила Мэвис. — Стоит в нем хоть чуточку что-то нарушить, и чудо сразу же исчезает.

— Вот-вот, именно это я и пытался тебе втолковать. Мы ведь с самого начала чувствовали, что в этом деле замешана магия. Неужели теперь, когда чудо действительно произошло, мы упустим такую шикарную возможность? Да ни за что на свете!

Они закончили обуватьсяи и поднялись на ноги.

— А как насчет младших? — спросила Мэвис. — Расскажем им обо всем?

— Придется, — сказал Фрэнсис. — Было бы свинством оставить их в стороне. Впрочем, они все равно не поверят.

— Остается еще узнать самое главное: кого мы, собственно, должны спасти? — напомнила Мэвис.

На сей счет Фрэнсис, как это ни странно, не испытывал особого беспокойства; он почему-то был твердо уверен, что со временем — и даже очень скоро — им все станет известно. Однако он предпочел пока не сообщать Мэвис об этой своей ни на чем не основанной уверенности, а просто сказал:

— Бежим к дому!

И они побежали.

Кэтлин и Бернард встретили их у ворот, приплясывая от возбуждения.

— Где вы пропадали?! — еще издали закричали они. — Почему ушли без нас? Эй, Фрэнки, да ты весь мокрый!

— Плмолчите, сам знаю. Подумаешь, упал в море, — ответил им старший брат, проходя через ворота во двор.

— Могли бы и нас разбудить, — сказала Кэтлин обиженным, но не очень сердитым голосом. — Впрочем, вам же хуже: из-за этой прогулки вы пропустили кое-что очень важное.

— Что такое?

— Есть новости, — сообщил Бернард. — Великие, грандиозные новости! Сенсация — высший класс!

— Какие еще новости? Ну-ка, послушаем.

— Прямо не знаю, сказать вам или нет… У вас, наверное, и без того куча своих дел, — Бернард был явно раздражен тем, что его не взяли в первый поход к морю. Оно и не удивительно: всякий другой на его месте — даже вы или я — был бы, пожалуй, раздражен ничуть не меньше.

— Брось выделываться, — сердито сказал Фрэнк, хватая Берни за ухо. Бедняга завопил благим матом, в ответ на что из распахнутого окна гостиной послышался голос мамы:

— Дети, дети, сейчас же перестаньте! Что у вас там за гвалт?

— Ничего, мама, все в порядке, — откликнулся Фрэнсис. — Ладно, Берни, не будь таким вредным, выкладывай свои новости.

— У меня болит ухо! — такова была единственная информация, которую они смогли выудить из упрямца Бернарда. Стоит ли говорить, что информация эта не показалась им столь уж ценной.

— Хорошо, — сменил тактику Фрэнсис, — у нас тоже есть кое-какие известия, но мы вам ничего не скажем, верно, Мэвис?

— Нет, нет, погодите! — заволновалась Кэтлин. — Давайте не будем ссориться в первый же день. Наша новость в том, что эти люди вчера и в самом деле поймали русалку. Теперь они будут показывать ее за деньги, если прежде она не умрет от расстройста или не знаю еще от чего. А теперь рассказывайте, что у вас.

Фрэнсис разжал пальцы, до последней минуты державщие многострадальное ухо Бернарда, и повернулся к Мэвис.

— Вот тебе и недостающая деталь… — медленно произнес он. — Где они держат русалку?

— Она сейчас в цирке. В Бичфилде открылась ярмарка, и там есть цирк-шапито. Так что же ваша новость? — нетерпеливо спросила Кэтлин.

— После завтрака, — бросил Фрэнк и обернулся на голос, звавший их к столу. — Да-да, мама, сейчас будем! Не дуйся, Берни, — когда мы расскажем тебе наш секрет, ты и думать забудешь о своем идиотском ухе. Значит, решено: встречаемся на мельнице через минуту после завтрака. Там и обсудим все детали. Уже идем, мама!..

— Ты был прав, когда говорил о двух русалках, — шепнула ему Мэвис. — Они обе, конечно, не могут быть Владычицами моря… Но тогда которая из них?

— В любом случае мы должны спасти ту, что попала в плен, — ответил Фрэнк. — Не забывай: они умирают в неволе.