Онлайн чтение книги Великая Испанская империя World Without End: The Global Empire of Philip II
4. Имперская теократия

Ранние дни утверждения Испанской империи в Новом Свете, то есть шестнадцатое столетие, кажутся в некоторой степени отдельной главой в истории Католической церкви – или даже главой в истории ордена францисканцев. Затем все большую роль стали играть доминиканцы и августинцы, а после 1570 года начал доминировать новый орден – Общество Иисуса, иезуиты.

Новая Испания при вице-короле Веласко являлась глубоко религиозной территорией, можно сказать, почти теократией. Вера служила важнейшим фактором политики. В 1560 году в Новой Испании насчитывалось восемьдесят францисканских монастырей, где проживали 380 монахов; сорок доминиканских монастырей с 210 монахами; у августинцев тоже было сорок монастырей и приблизительно столько же монахов, сколько у доминиканцев. Эти цифры охватывают братьев-мирян, послушников, студентов, администраторов и некоторых весьма пожилых людей. Многие монастыри размещались в громадных зданиях, которые формировали центр тех населенных пунктов, где их возводили. Что касается иезуитов, те пока до Америки не добрались¹²⁹. Монахи и святые отцы были выходцами из испанской среды, представителями европейской цивилизации. Многих среди первого поколения клириков можно назвать великими людьми, даровитыми и обладавшими талантом убеждения. Францисканцы как будто занимали особое положение, но не стоит отказывать в достижениях и другим религиозным орденам.

Монастыри шестнадцатого века в Мексике, уцелевшие до наших смутных времен, являют собою блестящее напоминание о всепобеждающей силе веры и о религиозном пыле той эпохи. К их числу относятся монастырь Уэлосинго (построен между 1550 и 1571 годами), Тламаналько (завершен в 1531 году), Чолула (строительство началось в 1549-м и завершилось в 1601 году). Монастырь Акольман, наилучший образчик живописной мексиканской архитектуры, был освящен в 1560 году и имел высокий открытый алтарь; монастырь Актопан, принадлежавший августинцам и смахивавший на крепость, начали возводить в 1546 году; августинский же монастырь Юрирапундаро строили с 1548 по 1559 год. Строительство доминиканских монастырей в Оахаке и Пуэбле началось в 1570 и 1533 годах соответственно.

Архитекторами этих грандиозных францисканских обителей были выходцы из старой Испании. Так, монастырь Уэлосинго проектировал фра Хуан де Аламеда, который прибыл в Новую Испанию вместе с великим епископом Сумаррагой; монастырь Чолула строил фра Торибио де Алькарас, родом из крохотного городка в провинции Альбасете; монастырь Актопан возводил фра Андрес де Мата, августинец, прежде живший и работавший в Италии; монастырь Юрирапундаро спроектировал фра Диего де Чавес, племянник конкистадора Педро де Альварадо, а помогал ему архитектор Педро дель Торо. Золотой монастырь в Оахаке – плод усилий Эрнандо Кавароса, а монастырь в Пуэбле появился благодаря Франсиско Бесерре из Трухильо в провинции Касерес; позднее этот зодчий подвизался в Лиме и Кито (он приходился внуком Эрнану Гонсалесу де Ларе, архитектору кафедрального собора Толедо)¹³⁰ и построил, в частности, собор в Лиме.

Уцелевшие конкистадоры по-прежнему прилагали немалые усилия к тому, чтобы новые подданные приобщались к христианской вере. В 1559 году фра Матурино Гиберти¹³¹, францисканец, опубликовал катехизис в переводе на язык тарасков, на котором говорили в центральной Новой Испании. Однако новый – второй по счету – архиепископ Алонсо де Монтуфар невзлюбил этот язык, и в 1571 году, к вящему изумлению автора книги, его труд удостоился внимания инквизиции.

Религиозные ордена отстаивали различные принципы. Францисканцы, чей орден был основан в 1209 году святым Франциском Ассизским, ратовали за апостольскую бедность не только для братии индивидуально, но и для орденов в целом. Группы францисканцев, известные под общим наименованием обсервантов¹³², настаивали на доскональном соблюдении устава святого Франциска. Доминиканцы, чей орден был основан в 1216 году святым Домиником, уроженцем Бургоса, начинали с аскезы и подаяний, но с 1475 года орден обрел право владеть собственностью. Как правило, доминиканцы ревностно проповедовали, а также занимались науками.

Августинцы, чей орден возник в 1244 году по велению папы Иннокентия IV, во многом вторили доминиканцам, но более твердо следовали строгим правилам монашеской жизни, установленным святым Августином из Гиппона. Мерседарии, братия монашеского ордена, основанного в 1218 году святым Петром Ноласко, стремились спасать неверных и радели за христиан, плененных маврами и прочими мусульманами. Все эти ордена немедленно отреагировали на открытие Америки и последующие завоевания и приступили к освоению нового континента.

В 1556 году братья-доминиканцы Чьяпаса, территория майя в Новой Испании, где епископом был Бартоломе де Лас Касас, составили письмо в совет по делам Индий. Они желали удостовериться в том, что королю известно о происходящем с орденами в Мешико / Теночтитлане и в Центральной Америке. Многие годы, утверждали они, сами доминиканцы, наряду с францисканцами и августинцами, трудились не покладая рук, невзирая на изнурительную жару и сухость почвы. Они обращали язычников, уничтожали идолов и строили храмы. Порою тому или иному ордену удавалось породить волну обращений, и несколько тысяч язычников, бывало, крестились в один день¹³³. Но «дьявол никогда не спит»: он искушает языческих жрецов, и те, о чем все знают, подстрекают местное население к мятежам. В 1550-х годах доминиканских монахов в Чьяпасе и обращенных ими индейцев выгнали из жилищ, их дома сожгли дотла, и около тридцати христиан погибло. Два монаха, в том числе фра Доминго де Вико, на редкость образованный миссионер, который умел проповедовать на семи языческих наречиях, были убиты в церкви, а еще одного монаха принесли в жертву языческому кумиру. Испанцы из Сантьяго-де-Гватемале отказывались помогать, разводя руками и ссылаясь на бюрократические правила, воспрещавшие им вступать на территорию Верапаса¹³⁴.

Усугубляло ситуацию то обстоятельство, что имелись противоречия между церковью и орденами, а также разногласия между самими орденами относительно вопросов, которые виделись весьма существенными. В сентябре 1558 года фра Франсиско де Бустаманте, провинциал (то есть глава) францисканцев Новой Испании, осудил культ Девы Марии Гваделупской, чей образ мистически явился верующим в 1530 году¹³⁵. Бустаманте обвинил архиепископа Монтуфара в поддержке еретиков (двумя днями ранее Монтуфар призвал восхищаться случившимся чудом). Фра Франсиско уверял, что образ Богоматери – дело рук какого-то индейца, а вовсе не промысел Божий. Доминиканец Монтуфар, выросший в снисходительной к еретикам Гранаде, а позже служивший в монастыре Святого Фомы в Севилье, велел провести специальное расследование. Другие францисканцы тоже выражали недовольство, поскольку культ Девы Марии Гваделупской представлялся им сродни поклонению идолам. Этот случай показателен для характеристики скверных отношений между францисканцами и архиепископом¹³⁶.

Между тем архиепископ Монтуфар составил прошение, в котором перечислил трудности, вызванные наличием монастырей, где проживало не более двух монахов, – а окормлять этим монастырям полагалось по 100 000 душ. Есть деревни, писал Монтуфар, куда ни один монах не заглядывал добрый десяток лет, а если и появлялся, то лишь затем, чтобы бегло провести мессу, окрестить несколько человек и благословить несколько браков. В попытках избежать назначений в малонаселенные, но обширные области ордена и миссии ссорились, добиваясь доступа к многолюдным и богатым краям. Еще Монтуфар упоминал, что приор августинцев решил назначить две дюжины местных дьяконами и священниками, но мало кто из них знал латынь и почти никто не умел читать на этом языке. (Впрочем, некий доктор Ангиус утверждал, что даже отдельные священники, рукоположенные самим архиепископом Монтуфаром, были «неразумными существами» и не годились для таких трудов^137.)

Император Карл поручил вице-королю, одним из своих последних официальных указов, разрешать споры между миссиями и орденами в Новой Испании на том основании, чтобы никакой орден не мог проникать в города, где уже утвердились другие, без их одобрения и разрешения. Монтуфар негодовал: «Возможно ли отыскать более дьявольское измышление, нежели вот это? В нем нет ничего христианского, ибо ни один из орденов не в состоянии учить катехизису или отправлять таинства лишь на пятой, десятой части или даже на половине своей территории! Разве по-христиански возбранять какому-либо ордену приходить на помощь другому? Они ведут себя так, словно повелевают своими вассалами!..»¹³⁸

Не вызывает удивления тот факт, что в Новой Испании бытовала предубежденность в отношении верований индейцев. Светские католики отвергали саму идею о священниках из числа аборигенов, поскольку отсюда следовало, что «добрым испанцам» придется исповедоваться индейцам. Вице-король Мендоса, обыкновенно демонстрировавший широту взглядов, поддерживал эту предвзятую точку зрения, заявляя, что неправильно приобщать индейцев к таинствам церкви, покуда они не достигли того же уровня цивилизованности, что и священники старой Испании. Однако вольнодумец архиепископ Монтуфар не согласился и рукополагал индейцев, метисов, а также, разумеется, испанцев. Если уж на то пошло, обращенные местные священники служили еще в 1527 году, как уверял преподобный [28]Подробнее об этом священнослужителе и его деятельности см. далее в тексте. Свое прозвище францисканец Торибио де Бенавенте заслужил от индейцев, которые будто бы, разглядывая его поношенные одежды, говорили: «Он беден» (на науатле – motolinia). Слово «преподобный» в данном случае – обращение к священнику, распространенное в католической практике. Мотолиния. А в 1540 году священник появился среди тарасков – тогда рукоположили Пабло, внука последнего правителя тарасков, Тангашуана. Однако начальство Монтуфара из Кастилии в конечном счете потребовало от архиепископа прекратить подобные действия.

Между тем францисканцы оказали некоторую поддержку Монтуфару. Так, фра Хакобо Дасиано, монах датского происхождения (поговаривали, что это брат короля Дании Кристиана II) и известный богослов, провозгласил, что мексиканская церковь зиждется на неверных основаниях, потому что не поощряет рукоположение местных священников. Дасиано рассуждал, назовем это так, прекраснодушно, оставив позади европейский мир религиозных споров еще в 1513 году. Его рассуждения публично оспорил испанский францисканец фра Хуан де Гаона. К числу других теологов той эпохи принадлежал францисканец Хуан де Товар, mestizo [29]Метис ( исп. )., сын конкистадора того же имени и принцессы из королевской семьи Тешкоко, одного из трех исходных королевских городов Мексики. От своей матери Товар научился нескольким местным наречиям и стал секретарем собора в Мешико / Теночтитлане. В 1570-х годах он вступил в Общество Иисуса, и глубина познаний принесла ему прозвище «мексиканского Цицерона». Еще следует упомянуть уроженца Тлашкалы [30]В отечественной литературе не наблюдается единообразного написания при передаче латинского «x» в ацтекских топонимах; для данного перевода выбран вариант через «ш», как в классическом переводе на русский сочинения Д. де Ланды, но в других текстах можно встретить написание «Тлакскала» (или «Тлакскала»), «Тексоко» и пр. Диего де Валадеса, протеже королевского бастарда фра Педро де Ганде. Валадес отправился в Испанию в 1574 году, был радушно принят как первый мексиканец, опубликовавший собственную книгу («Rhetorica Christiana ad Concionandi et Orandi» [31]«Христианская риторика для проповедей и молитв» ( лат. )., 1579) в Европе, а именно в Перудже.

В самой Испании конфликт между Лас Касасом и Сепульведой относительно того, что считать справедливым обращением с индейцами, по-прежнему продолжался¹⁴⁰. Совет по делам Индий тщетно пытался убедить тех мудрецов, которых привлекали к разбирательству этого вопроса, предоставлять свои соображения в письменной форме. В 1557 году было составлено письмо, обращенное к хитроумному доминиканцу Мельхору Кано и гласившее, что, поскольку остальные судьи уже изложили свое мнение, ему незамедлительно надлежит сделать то же самое. К слову, до наших дней не сохранилось ни единого текста, за исключением письма фра Анайя, который утверждал, что завоевания были оправданны – как способ помешать индейцам далее грешить против «естественных законов». Богослов также полагал, что новые экспедиции на средства короны и ведомые богобоязненными капитанами, «кои ревностно служат Господу и королю, станут хорошим примером для индейцев и будут далее исследовать новый континент, ради блага индейцев, а не ради золота, которое вполне возможно отыскать»¹⁴¹. Но следует предъявлять местным особые requrimientos (требования и условия), прежде чем прибегать к насилию¹⁴².

Фра Бартоломе де ла Вега, который не только первым озаботился справедливостью в отношении индейцев, но и долго спорил о ней с многочисленными докторами права, которые всеми силами отстаивали противоположные взгляды, попытался убедить совет по делам Индий опубликовать доводы в защиту Лас Касаса. «На карту поставлено, – утверждал ла Вега, – не что иное, как спасение или истребление тел и душ обитателей недавно открытого нового мира… Эта работа чрезвычайно важна и насущно необходима для всех нас. Автор сих доводов приложил немало труда к своим изысканиям, постарел от избытка треволнений и бесчисленных ночей без сна»¹⁴³. Однако кабильдо (городской совет) Мешико / Теночтитлана писал королю Филиппу, что рассуждения Лас Касаса вызвали обильное недовольство в городе, и пришлось поручить двоим богословам и городским стряпчим подготовить послание в совет по делам Индий; в этом послании решительно осуждались «дерзкий священник-хулитель его одиозная доктрина». Если коротко, доводы Лас Касаса опубликованы не были.

Сепульведа же писал Франсиско де Арготе, члену известного кордовского семейства, который решал, как следует распоряжаться имуществом, конфискованным инквизицией у еретиков Кордовы¹⁴⁴: « Я никоим образом не утверждаю, что варвары должны оставаться рабами. Я лишь призываю привести их к покорности и подчинить нашему правлению. Я не утверждаю, что мы должны лишить их всякого имущества; нет, я говорю, что мы должны побеждать их, не совершая против них несправедливых действий. Я не утверждаю, что нам следует злоупотреблять своею властью над ними; я лишь говорю, что наше владычество должно быть благородным, любезным и полезным для них. Потому нам надлежит искоренить их языческие обычаи, добротою склонить их к следованию естественным законам и, после должной подготовки… обратить их, с апостольским терпением, в христианскую веру» ¹⁴⁵ .

Это был совсем другой способ постановки вопросов, сильно отличавшийся от того, к каким Сепульведа прибегал ранее. Возможно, с годами и он смягчился.

В Испании тех лет назревал и иной религиозный кризис. В сентябре 1557 года был подготовлен новый, весьма длинный список еретических книг, подлежащих сожжению, составленный римской инквизицией. Двоим кардиналам вменили в обязанность удостовериться, что книготорговцы не потеряют слишком много и сразу. Однако все книги Эразма требовалось сжигать незамедлительно, заодно с трудами Макиавелли и с язвительными «Фацетиями» Джанфранческо Поджо, сборником юмористических новелл, содержавших нападки на духовенство и на религиозные ордена. Все разрешения на чтение запрещенных книг отзывались, единственными исключениями оставались великие инквизиторы и кардиналы, которым допускалось выдавать особые позволения. Закон о цензуре 1502 года пополнился в 1561-м более строгими формулировками, и теперь любая книга должна была получить печатное одобрение цензора, а ввоз каких бы то ни было книг из-за рубежа без королевской лицензии приравняли к тяжкому преступлению.

На основе римского списка от сентября 1557 года был подготовлен новый «Список запрещенных книг»; эту работу для испанского правительства проделал консервативный севильский книготорговец по имени Антониус Бладус. Испанский вариант списка содержал отдельные изменения в сравнении с римским. Документ Бладуса содержал «перечень авторов и книг, относительно которых римская и вселенская инквизиция велит всем христианам быть начеку». Труды одних авторов запрещались безоговорочно, пускай они ни словечком не критиковали веру: примером такого автора был Эразм Роттердамский, прежде горячо любимый книготорговцами. Ко второй категории относились авторы, у которых признавались еретическими одна или несколько книг. В третью категорию входили отдельные книги, поименованные опасными. Все книги, где не указывалось имен автора и печатника и места издания, осуждались автоматически. Латинский и прочие переводы Библии возбранялось читать или даже иметь в своем распоряжении без разрешения инквизиции. Шестьдесят одна печатная мастерская тоже подверглась запрету¹⁴⁶. После публикации списка было сожжено значительное количество книг: например, не меньше 10 000 экземпляров в Венеции в субботу перед Вербным воскресеньем 1558 года. Но парижская Сорбонна и испанская инквизиция дружно проигнорировали этот список. Архиепископ Вальдес¹⁴⁷, великий инквизитор Испании, в 1559 году составил собственный список запрещенных книг.

Тем не менее ересь, казалось, продолжает распространяться. Вот путешествие в 1556 году образованного монаха по прозвищу Эль Хулианильо (Хулиан Эрнандес) в Севилью из Женевы с многочисленными кальвинистскими книгами. Прежде он побывал в Шотландии и Париже, стремясь к освобождению от строгой католической доктрины, а теперь намеревался отправиться в вольнодумный монастырь Сан-Исидоро дель Кампо, чуть к северу от Севильи. Но по ошибке его копия «La Imagen del Anticristo» («Образ Антихриста») попала в руки истового католика, который донес в инквизицию. Двенадцати монахам пришлось бежать из Сан-Исидоро, и большинство из беглецов заочно сожгли несколько лет спустя. Самого Эль Хулианильо схватили в Сьерра-Морене и сожгли на аутодафе на площади Святого Франциска в Севилье – но перед смертью он успел гневно обличить своих палачей.

Одновременно возникли подозрения в глубине веры доктора Константино де ла Пуэнте, который был капелланом императора Карла¹⁴⁸. 2 июня 1558 года великий инквизитор Вальдес написал отрекшемуся от трона императору, предлагая распространить деятельность инквизиции на Галисию, Астурию (откуда он сам был родом) и на Страну басков; еще предлагалось объявить исповедь, а также причастие обязательными для всех подданных его величества; запретить школьным учителям преподавать до одобрения со стороны инквизиторов и не допускать издания книг без предварительного разрешения Святого трибунала. Иностранцам возбранялось торговать книгами; от книготорговцев требовалось иметь в наличии список всех книг, которые они выставляют на продажу; всех осведомителей предлагалось вознаграждать четвертью или даже третью имущества еретика, на которого они донесли¹⁴⁹. Сам Карл уже не мог принимать соответствующих решений, но считалось, что он по-прежнему пользуется значительным влиянием.

Известие о том, что архиепископ Карранса, приблизительно тогда же, опубликовал сомнительный труд о катехизисе, вызвало в Риме настоящий переполох. Отчасти в качестве реакции на это событие блестящий, но жестокий папа Павел IV (Джанпьетро Караффа) наделил великого инквизитора Вальдеса особыми полномочиями¹⁵⁰. Седьмого января 1559 года корона увеличила сумму, выделявшуюся на нужды инквизиции. Великий инквизитор получил возможность проводить расследования в отношении всех старших клириков и даже арестовывать их, если сочтет необходимым. В Севилье сожгли как протестантов двадцать одного человека, в том числе Хуана Понсе де Леона, благородного юношу, брата графа Байлена¹⁵¹. В ноябре 1559 года по всем испанским университетам прокатилась будоражащая новость: мол, кастильцам, которые обучаются за границей в «подозрительных» иностранных университетах, велено вернуться домой. Этот шаг многие восприняли как предвестие катастрофы, хотя на данный момент возвращения требовали только от кастильцев, но не от арагонцев и не от басков¹⁵².

Список инквизиции 1559 года запретил пятьсот пьес. Почему именно пьесы удостоились такого внимания, сказать сложно, однако отныне всем драматургам следовало предаваться сочинительству, уделяя пристальное внимание содержанию текстов¹⁵³. Подвергся запрету и плутовской роман «Жизнь Ласарильо с Тормеса», причем в обеих частях (во второй части, увидевшей свет в Антверпене 1554 году, Ласарильо представал в облике рыбы). Целиком роман не издавался в Испании вплоть до девятнадцатого столетия.

Особо отмечу, что инквизиция как будто не возражала против издания и распространения рыцарских романов, проявляя поразительную терпимость. Ни один из этих мирских текстов не был внесен в список запрещенных книг, хотя иногда и высокопоставленных авторитетов, пусть даже порой высокопоставленные персоны – императрица-регент или принц Филипп в юности, – осуждали бы «бесчисленные сочинения и вымыслы на народном языке наподобие Амадиса»¹⁵⁴. Возможно, дело было в том, что у этих необычных романов имелось слишком много сторонников при дворе (сам император, святой Игнатий, святая Тереза Авильская)¹⁵⁵. Судя по всему, королевский двор беспокоился не столько из-за того, что сами испанцы в Новом Свете продолжат читать эти книги, сколько из-за того, что эта вредная привычка могла распространиться на индейцев, весьма подверженных, как чудилось со стороны, чужому влиянию.

В 1561 году «конференция» по всем этим малоприятным вопросам состоялась в доминиканском монастыре Аточа в Мадриде. Лас Касас предстал перед королем Филиппом точно так, как прежде нередко появлялся перед императором Карлом V. Францисканец Хуан Сальмерон обосновывал справедливость войн с индейцами «их смертными грехами и человеческими жертвоприношениями»¹⁵⁶. Лас Касас же многие годы умолял папу отлучать от церкви всякого, кто верит, что идолопоклонство индейцев оправдывает насилие в их отношении. Филипп постарался избежать многословных прений по этому вопросу и сосредоточился на урегулировании статуса монастырей в новых владениях короны. Он распорядился проследить за тем, чтобы соседние монастыри в Новой Испании разделяло по меньшей мере шесть лиг (то есть восемнадцать миль): «Нам докладывают, что монастыри строятся близко друг к другу, потому что верующие люди предпочитают обосновываться на плодородных землях недалеко от города Мешико, а пространства протяженностью от двадцати до тридцати лиг пребывают в небрежении, поскольку люди веры не хотят селиться на каменистых и бедных почвах и там чрезмерно жарко»¹⁵⁷.

В том же 1561 году архиепископ Монтуфар и епископ Кирога, просвещенный утопист, который руководил делами центральной Новой Испании из Паскуаро, выдвинули обвинение против всех трех основных орденов – мол, в Новой Испании эти ордена творят насилие над индейцами. Кирога пояснял: «Когда индейцы отказываются повиноваться, монахи осыпают их бранью и колотят, вырывают им волосы, заставляют раздеваться и подвергают жестокой порке, а затем бросают их в тюрьмы в кандалах и цепях…» Францисканцы фра Франсиско де Рибера и фра Хуан Кихано, оба из монастыря Тлашкала, действительно однажды арестовали некоего индейца только потому, что он непочтительно с ними разговаривал; его привязали к столбу и выпороли¹⁵⁸.

Провинциалы всех орденов, трудившихся в Новой Испании, тут же принялись писать письма королю Филиппу, умоляя монарха не навлекать на себя гибель, ибо за его действиями им виделось покушение на прерогативы самой церкви¹⁵⁹. Еще они обращали внимание на возрождение старых верований: 11 октября 1565 года архиепископ Монтуфар и другие епископы Новой Испании признали наличие этого явления в меморандуме, адресованном верховному суду (audiencia). В документе упоминалась «великая охота, с какой эти новообращенные индейцы возвращаются к былому идолопоклонству, обрядам, жертвоприношениям и празднествам». Например, жители Чальмы, славного своими мастерами-строителями аграрного поселения в той же котловине, где находился Мешико / Теночтитлан, собирались в труднодоступных пещерах; порой, в Чолуле, они умело маскировали изображения старых богов под христианскими крестами. Подобные шествия и моления проводили касики (вожди), а также бывшие жрецы и колдуны¹⁶⁰. Надо признать, что открытое письмо королю оказалось пустой тратой времени. В 1563 году Ликенсиадо Альфонсо де Осегера писал, что францисканцев не найти в Новой Галисии (где он был судьей) из-за бесплодия местности и варварства местного населения¹⁶¹.

Несмотря на эти трудности, в 1563 году первые камни легли в основание собора в Мериде на Юкатане, а завершилось строительство в 1599 году. Этот просторный храм с боковыми нефами во многом походил на новый кафедральный собор в Санто-Доминго¹⁶². В 1569 году к возведению аналогичного собора приступили также в стремительно растущем городе Гвадалахара в Новой Испании. Были и другие положительные результаты: 21 марта 1569 года, например, епископ Мичоакана записал, что большинство местных индейцев обратились в христианство, а некоторые из них и вовсе уже проповедуют своим собратьям на родном наречии¹⁶³. Десять дней спустя неутомимый архиепископ Монтуфар сообщил папе, что лично окрестил 5000 индейцев¹⁶⁴. Он, похоже, сообразил, что и вправду лишь монахи – особенно францисканцы – способны верно истолковывать побуждения. Многолетние скитания и уединение в сочетании с хотя бы поверхностными познаниями в местных наречиях и обычаях позволяли им лучше, чем кому бы то ни было, разбираться в характере индейцев. Ордена теперь ожидали от братии изучения местных наречий (отоми, тотонака, сапотека, тарасканского и микстека), а также общего языка науатль.

В 1569 году доминиканец Луис Бертран, позже беатифицированный, начал с успехом проповедовать Слово Божие индейцам Новой Гранады (Венесуэла, Колумбия, Эквадор, отчасти Перу и Бразилия); исключительная аскеза, которую он соблюдал, была наилучшим доказательством истинности его проповедей. Он совершал дальние походы, пробирался через мнившиеся непроходимыми леса, нисколько не боялся палящего солнца, часто постился и ходил вооруженный только требником. Вдобавок обычно он странствовал босым. Его радения принесли церкви как минимум 20 000 новообращенных¹⁶⁵. Вскоре после того, увы, Бертран покинул Новую Испанию, дабы не оказаться причастным к тем беззакониям, которые, как ему было известно, творят колонисты. Но его товарищ фра Луис Веро оставался в тех краях до 1588 года¹⁶⁶. Доминиканцы стремились оправдать себя перед Римом и перед советом по делам Индий всевозможными способами.

Среди прочего, нас обвиняют в том, что мы живем в роскоши и строим просторные здания, кои служат нам монастырями. Сие легко проверить, ибо стены невозможно спрятать, и Ваше святейшество [письмо было обращено к папе] может распорядиться, чтобы их все осмотрели, и принять такие меры, каковые ему будет желательно и угодно предпринять. Но вот о чем мы хотим поведать Вашему святейшеству: из сорока восьми монастырей и молельных домов, каковые мы основали в Новой Испании, не найдется и трех, полностью достроенных, ибо мы тщательно следим за тем, чтобы индейцы работали честно и с удовольствием, без принуждения и не выказывая раздражения… Кроме того, хотя имеются несколько молельных домов значительного размера, остальные, то бишь большинство из них, весьма скромные и простые в убранстве, без чрезмерных украшений, отделки или излишеств, и при строительстве оных мы не чинили никакого насилия над индейцами, каковые на самом деле жаждут почтить свои поселения, где нет иных церквей, кроме монастырских …¹⁶⁷

Чуть ранее, в 1564 году, Лас Касас закончил свой последний труд, «Разрешение двенадцати сомнений», из которого явствовало, что он лишь укрепился в своем негодовании на испанских колонистов. В мае 1565 года он отправил копию сочинения королю Филиппу с пометкой, что сей труд обобщает его взгляды. К сожалению, рукопись была опубликована лишь в девятнадцатом столетии.

Лас Касас также составил 17 марта 1564 года завещание, в котором предрекал, что «Господь всенепременно обрушит Свою ярость и гнев» на Испанию за «неправедные войны, развязанные против американских индейцев»¹⁶⁸. Его представитель в Риме писал, что он передаст всякую новую весточку суровому новоизбранному папе Пию V (Антонио Микеле Гисльери, последний папа, которого канонизировали), когда Лас Касас пришлет хоть что-нибудь. Сам Лас Касас тогда засел за следующее письмо. В нем он требовал отлучения от церкви любого, кто готов начать войну против язычников лишь из-за их идолопоклонства или воевать ради распространения веры. К письму он приложил текст своего первого, как представляется, памфлета. Текст назывался «Единственный путь» и призывал всех людей обратиться в истинную веру. Папа Пий – возможно, по настоянию Лас Касаса – обратился к королю Филиппу с увещеванием «облегчить ярмо Христово для индейцев». В ноябре 1568 года папа Пий направил своему нунцию в Мадрид новые наставления относительно обращения с индейцами в Америке. Папа напоминал, что испанским монархам даровали право завоевывать земли за пределами океана только во имя утверждения там христианской веры. Потому обязанность короля заключается в том, чтобы в Америку отплывали добросердечные проповедники и священники и чтобы гражданские власти поддерживали их деятельность справедливыми налогами. Крещение надлежит проводить лишь над теми туземцами, которые воистину приобщились к Господу. А для тех, кто уже крестился, нужно подыскивать учителей, которые объяснят, что значит быть добрыми христианами. Необходимо, говоря современным языком, расширять сеть центров обучения вере на благо туземцев. Там, где индейцы живут далеко друг от друга и в малочисленности, следует собирать их в деревни. Языческие святилища, разумеется, нужно уничтожать, а все испанцы Нового Света, естественно, должны подавать наглядный благой пример¹⁶⁹.

Конечно, папа Пий знал, что индийская (американская) церковь теоретически передана (с точки зрения назначений и переводов с места на место) в руки испанского монарха буллой папы Юлиуса II от 1508 года. Посему король Испании обладал правом назначать аббатов и даже прелатов, а все папские буллы, касавшиеся Нового Света, подлежали одобрению совета по делам Индий. Но все же формально следовало получить папское разрешение до того, как начинать строить храм.

Перемены в религиозной структуре Америк начались в конце 1560-х годов. Первое поколение миссионеров, что называется, сходило со сцены: Мотолиния умер в 1569 году; Педро де Ганде в 1572-м; фра Андрес де Олмос, способный проповедовать на двенадцати туземных языках, и епископ Юкатана Тораль оба скончались в 1571 году. Педро де Ганде, возможно, сводный брат императора, был, пожалуй, самым примечательным человеком среди всех этих великих людей. «Он учил индейцев всяким искусствам, – писал фра Диего де Валадес, – ибо сам сполна овладел ими всеми»¹⁷⁰. Архиепископ Монтуфар однажды обронил: «Я не архиепископ Мексики, эта честь принадлежит фра Педро де Ганде».

Во-вторых, на протяжении 1560-х годов многие миссии разрастались и превращались в города, а посему Священная канцелярия сочла, что подробные записи о старинных обычаях Индий (наподобие «Флорентийского кодекса» [32]Сочинение фра Саагуна называется «Общая история свершений в Новой Испании». Рукопись оставалась неопубликованной до конца XVIII столетия, свое второе название она получила благодаря хранению в библиотеке Медичи Ларенциана во Флоренции. Саагуна)¹⁷¹ ни к чему и лишь стимулируют ненужный интерес к древним обрядам. По той же причине на стали публиковать ни собрание Саагуна («Псалмодию»), ни записи индейских преданий и прекратили печать «Евангельских стихов и эпистол» фра Арнальдо де Басаккьо. Даже двуязычный словаре фра Алонсо де Молины (испанский – науатль) вызвал подозрения, но выяснилось, что причиной недовольства стала банальная опечатка.

Подобного рода осложнения возникали не только в Новой Испании. К примеру, в Перу, втором по размеру из испанских вице-королевств (и первом по доходам), архиепископ Лоайса созвал встречу теологов, чтобы составить наставления для исповедников: следовало определить, до какой степени можно наседать на энкомьендерос и прочих, кто разбогател на первых войнах с индейцами, с просьбой вернуть туземцам хотя бы часть награбленного. Были утверждены правила, предусматривавшие в определенных случаях возврат имущества как необходимое условие для отпущения грехов. Эти обсуждения вылились в составление общего руководства для миссионеров, подготовленного Алонсо де ла Пеньей Монтенегро; данное руководство использовалось последующие два столетия¹⁷². Фра Луис Лопес, один из первых иезуитов в Перу, писал об испанцах, с которыми ему довелось столкнуться: «Они крайне жестоки к индейцам, каковые видятся им не людьми, а животными, и они обращаются с оными соответственно, радея исключительно о заветном серебре…»¹⁷³ (Как считается, Лопес позднее был осужден инквизицией за чрезмерное сочувствие к индейцам.)

Споры и дурная слава, окружавшие Лас Касаса, достигли и Перу: его доводы горячо отвергались в открытом письме, опубликованном в 1570-х годах с титулом «Апология законности правления испанской короны в Индиях, в опровержение фра Бартоломе де Лас Касаса»¹⁷⁴; автором письма был местный монах, приятель вице-короля де Толедо. В письме говорилось, что Лас Касас никогда не бывал в Перу и потому ничего не ведает о здешних условиях. По мнению автора, Индии являлись заслуженной наградой Испании за восемь столетий войны против мусульман. Инки правили своими подданными тиранически. Однако Лас Касас, утверждалось в «Апологии», почти убедил императора покинуть Перу, и хорошо, что Франсиско де Витория не открыл правителю правду об инках. Лас Касас же приобрел такое влияние, что мало кто отваживается с ним спорить. Если не установить раз и навсегда безоговорочность прав короны на Индии, это чревато бедой. Некоторые испанцы и без того уже, продолжал автор письма, женятся на индейских принцессах лишь затем, чтобы оказаться в очереди на трон, если инки вернутся к власти.

Монах осуждал тех, кто «под прикрытием борьбы за справедливость пытается наделить индейцев правами… для них неуместными… ибо они зависимый малый народ, коим надлежит управлять извне… Это, вне сомнения, утонченные происки дьявола, коий выбрал своим инструментом церковника и, по всей видимости, ревнителя веры [то есть Лас Касаса], но сей человек рад обманываться, скверно мыслит и пишет и совершенно лишен смирения, как следует из его опубликованных сочинений и из тех хлопот, какие он доставил Перу, когда сюда прибыл вице-король Бласко Нуньес».

В Европе между тем подходил к завершению Тридентский собор, величайшая на тот момент попытка Римской церкви радикально пересмотреть и внести разумные исправления в свою доктрину. Среди итоговых решений, объявленных 3 декабря 1563 года, одно ставило всех без исключения священников под контроль епископов. Это оказалось проблемой для Нового Света, где многие приходы управлялись монахами, а не священниками-мирянами. Архиепископу Мешико / Теночтитлана пришлось нижайше просить папу не требовать непременного соблюдения нового правила на территории его епархии¹⁷⁵.

Между тем папа официально одобрил решения Тридентского собора, а 12 июля 1564 года король Филипп принял эти решения в качестве закона для Испании – и для всех испанских доминионов. Тридентскому собору, выразителю контрреформационной идеологии Римской католической церкви, понадобилось два десятка лет на выработку принятых решений, но теперь, когда эти решения были обнародованы, оказалось, что у них имеются далеко идущие последствия. Пий V направил решения собора епископу Санто-Доминго, соответствующие письма разослали и другим епископам Нового Света, а также прелатам «золотого Гоа»¹⁷⁶. В январе 1565 года король Филипп созвал королевский совет, чтобы обсудить способы осуществить на практике все решения Тридентского собора: провести реформирование всех религиозных орденов, призвать к порядку приходских священников, внести изменения в литургическую практику, ликвидировать отправление нескольких древних обрядов; принять новую мессу, новый молитвенник и новый календарь, изменить дни памяти ряда святых, заняться обучением миссионеров и учредить полноценные религиозные школы. Таким вот образом Католическая церковь демонстрировала, что готова к нововведениям. А чтобы помочь ей и даже в какой-то степени возглавить процесс реформ, был создан еще один религиозный орден – Общество Иисуса¹⁷⁷.