Онлайн чтение книги Змееловов больше нет
Глава 2. Океан у ног

Мне снился огонь. Старое сухое здание трещало, дым ел глаза и забивал горло. Злое, ревущее пламя клацало пастью и отказывалось подчиняться. Вырвавшись из-под контроля, оно бесновалось, стремилось сожрать все, до чего могло дотянуться. Мстило за годы, века рабства.

Горела кожа, горели руки, глаза. Боль выгибала распятое на мраморном столе тело, выжигая кровь и даже душу.

А потом слышные сквозь вой пламени крики и плач утонули в грохоте рухнувших перекрытий. И я проснулась, рывком села на кровати, загнанно дыша. Дрожащей ладонью стерла пот со лба.

От резкого движения истончившийся за ночь полог тишины лопнул, поэтому вежливое «доброе утро, красавица» соседа я услышала и даже ответила чуть хриплым со сна голосом. Не глядя в его сторону, набросила халат поверх длинной свободной сорочки, в которую переоделась перед сном, и отправилась умываться.

К тому моменту, как привезли завтрак, я успела привести себя в порядок в уборной и вернуться посвежевшей. Строгая, точная и расторопная, как хорошо отлаженный механизм, горничная в несколько секунд расставила тарелки, так же механически пожелала приятного аппетита и ушла в следующую каюту, а мы остались вдвоем.

Сосед сегодня был неожиданно, я бы даже сказала, пугающе молчалив. Сосредоточенно жевал омлет, прихлебывая ягодный компот. Глядел в тарелку, изредка косился в мою сторону.

– Плохо? – спросил наконец.

– Почему же? Весьма недурно готовят, – возразила я.

Старичок захихикал в кулак, потом прокашлялся и пояснил:

– Сны. – Сосед кивнул на мою койку. – Могу средство дать. От совести, конечно, не поможет, но спать будешь лучше.

– Оставляя за скобками вопросы совести… Вы действительно думаете, что я возьму какое-то средство у полоумного старика, который при первой встрече схватил меня за задницу? – спросила с легкой растерянностью.

Он опять захихикал.

– А у Язода Самоса?

– Тем более! – ответила без раздумий, чем вызвала еще один приступ веселья.

– Я дурного не думаю, помочь хочу, – попытался он настоять на своем.

– В помощи не нуждаюсь.

– Ишь ты, гордая какая! – Кажется, старый алхимик немного обиделся. – Наказываешь себя?

– Вам не верю, – возразила спокойно. – И не поверю, можете не пытаться.

Он вновь хмыкнул, но умолк, продолжая коситься. Пристальные взгляды раздражали больше болтовни, но недостаточно, чтобы вывести из себя.

Как интересно повернулась жизнь. Мы одинаково верно служили змееловам, потом оба вовремя их предали и теперь бежали на юг – не то от прошлого, не то в надежде на будущее.

– Моя жена была змеей, – задумчиво проговорил Самос. – Я продал душу Ворику в обмен на ее жизнь. Двадцать лет она почти не выходила из дома, чтобы не привлекать внимание. Моя Тинни никогда не говорила об этом, но я чувствовал, она бы предпочла такой жизни смерть. Только меня не хотела обидеть и не могла бросить. Но все равно зачахла. Да.

– Сочувствую вашему горю, – проговорила я. Вполне искренне: неведомую Тинни, которая провела двадцать лет в заключении и постоянном страхе, было жаль.

– Я потому и говорю, что про совесть знаю все. Точно не хочешь зелье?

– Воздержусь.

– Я в Столбы еду, – сменил тему Самос. – Везу Тинни к морю. – Он похлопал себя по груди напротив сердца. – Она по нему больше всего скучала, а раз змееловов больше нет – то и толку от меня немного. Поживу там сколько-то. Если вдруг нужен будет старый алхимик – заходи, гостевой дом «Красная крыша».

– Спасибо за предложение.

Как он догадался, кто я, спрашивать не стала. Среди верхушки ордена было не так много женщин, а Язод Самос был вхож к Великому Змеелову. Где-то там и пересекались. Может, нас даже знакомили, но у меня дурная память на лица.

Алхимия… странная наука. То ли дело артефакторика – все просто, логично, важна каждая закорючка, и расположена она на строго определенном месте. А алхимия почти как кулинария, только на порядок сложнее; я никогда не могла ее понять. Щепотку того, на глаз этого, приправить случайностью, довести до кипения в полнолуние за час до рассвета и пять раз подпрыгнуть на левой ноге. И при точном следовании рецепту у одного получится именно то, на что он рассчитывал, а у другого – слабительное вместо обезболивающего, и это в лучшем случае. Дар к алхимии либо есть, либо нет, и чаще всего именно его наличие определяет стремление к котлам и ретортам. Очень редко алхимиком пытается стать бесталанный в этом деле человек или змей, и ничем хорошим это обычно не заканчивается.

У алхимиков чаще всего очень слабый магический дар. Например, какая-нибудь домохозяйка или пастух из глухой деревни были потенциально сильнее Великого Змеелова. Мне кажется, отчасти поэтому тщеславный барон так ненавидел весь мир: не хотел довольствоваться единственным талантом, мечтал стать лучшим во всем. Изыскивал способ отъема магии и использования ее в личных целях.

Я давно это подозревала, а на допросе только нашла подтверждение: меня он выделил, приблизил и после оставил в живых в первую очередь с этой целью. Чтобы под рукой всегда находился кто-то с незаурядными способностями, кого при необходимости можно пустить под нож. Да и власть над сильными магами очень ему нравилась. А потом, когда исследования провалились, я уже начала приносить пользу.

Сожри Долгая Змея его душу… Не хочу больше думать об этом человеке!

Весь день сосед больше помалкивал, в отличие от вчерашнего. Сказались грустные воспоминания о покойной супруге или он просто выговорился вечером – не знаю, меня одинаково устраивали оба варианта. После завтрака алхимик сидел с какой-то толстенной книгой, порой что-то выписывая в потертый блокнот, а после обеда вовсе ушел, оставив меня до ужина в одиночестве.

Я смутно припомнила, что в описании этого червя упоминались какие-то общие развлечения вроде ресторана и игровых комнат. Кроме того, за день транспорт несколько раз поднимался к поверхности, делая промежуточные остановки и предоставляя возможность желающим размяться.

Одиночество, с одной стороны, принесло облегчение: отпустило напряжение, вызванное близостью постороннего человека, то есть потенциальной опасности. Умом я понимала, что Самос, вероятно, был искренен в своем сочувствии: вряд ли у него имелся резон вредить случайной попутчице или личные счеты ко мне. Но подозрительность все равно заставляла ждать подвоха.

А с другой – в тишине и пустоте каюты стены вдруг начали давить и словно понемногу сближаться. Остро кольнуло чувство собственной ничтожности и ненужности.

Снова вспомнилось, что я болтаюсь над Бездной внутри огромной твари, совершенно беззащитной перед чудовищами глубин. Когда погонщиками работали змеи, владеющие магией воды, они обеспечивали безопасность и червя, и пассажиров, а сейчас оставалось рассчитывать только на везение. И если случится катастрофа, обо мне никто не вспомнит и уж точно не станет грустить. Потому что нет ни родных, ни друзей, ни цели в жизни – одни лишь кошмары и грязное прошлое.

Но эту минутную слабость и пораженческие мысли я быстро преодолела. Напомнила себе о слове короля и потерянном сыне, о школе и детях, которым нужна помощь, и решительно вернулась к документам.

За ужином Самос опять попытался всучить мне зелье.

– Пойми, наказывая себя, ты никому не сделаешь лучше! – Алхимик тщетно взывал к моему благоразумию.

– Я не наказываю, – наконец ответила старику, все-таки бросив на него взгляд поверх стопки листов. – Глупо истязать себя, когда ты – единственное, что у тебя осталось, вам не кажется? Известные зелья мне не помогают, а экспериментировать с неизвестными… Я уже говорила, что не настолько вам доверяю.

– Не настолько – или вообще? – хихикнул он.

– Вообще.

– Такая красивая, а такая сердитая! – укорил алхимик. – Чем тебе слабый старик повредить может?

– Великий Змеелов тоже был слабым стариком, – усмехнулась я.

– М-да. Уела, – смущенно кашлянул попутчик.

На этом разговор снова оборвался, и остаток вечера прошел в тишине. На удивление спокойной и даже уютной. Непривычное ощущение.

Кажется, я слишком отвыкла от обычного человеческого общения. Когда некто просто находится рядом – случайно, потому что так получилось, – и ему от тебя совершенно ничего не нужно, как и тебе от него. Когда необязательно взвешивать каждое слово, следить за лицом и даже мыслями, когда попутчик – просто попутчик, а не возможный собрат по ордену с очередной проверкой лояльности.

Создатель! Интересно, я когда-нибудь сумею опять стать нормальным человеком? Или уже поздно?

К счастью, вторая ночь в каюте прошла спокойнее. Сосед опять громко храпел, опять пришлось накладывать полог, но на этот раз обошлось без кошмаров и пробуждения в холодном поту. Если мне что-то и снилось, наутро я этого не помнила и чувствовала себя отдохнувшей, неожиданно умиротворенной и готовой к встрече с будущим. Даже настроение еще немного улучшилось.

Вроде бы за время дороги ничего не изменилось и не произошло, но та Норика, что готовилась сойти в Столбах, была уже немного не той Норикой, что покинула Релку. Знакомое, но неизменно чарующее явление: необъяснимая магия путешествия на черве, которая не срабатывает при верховой поездке или тем более перемещении порталом. Что-то необратимо меняется внутри в такие моменты, когда ты полностью изолирован от привычных вещей и понятий, когда ты еще не «там», но уже не «здесь», подвешен во времени и пространстве и как будто не существуешь для Мира.

И дело, конечно, не в самом черве, это ведь обычное животное. Скорее, Изначальный Океан, окружающий со всех сторон, вынимает из души беспокойство, страхи и прочий мусор, омывает и врачует раны своими целительными водами, освобождает место для чего-то нового, свежего. Считается, что собственной магии он не имеет, но, скорее всего, мы просто не способны ее осознать – слишком малы и ничтожны в сравнении с Бездной.

Транспортные черви – весьма несимпатичные существа. Одно дело – понимать, что ты путешествуешь в брюхе какого-то огромного животного, не видя его, а совсем другое – пройти внутрь, взглянув на склизкую серо-розовую шкуру длинной слепой кольчатой твари. Поэтому перевозчики стараются сделать так, чтобы пассажиры поменьше видели. Пристань неизменно являет собой отрезок огромной трубы, вмурованной в стену, которая отделяет техническую часть порта от общественной. Червь обхватывает огромной беззубой пастью этот отнорок, и люди без суеты выходят по широкому, удобному коридору, видя за спиной только декоративную загородку, за которой прячутся пандусы и длинные переходы для живности и работников.

Здесь же черви подплывали сразу со стороны Океана, не было нужды городить сложную сеть переходов. Вокзал прорубили прямо в скале на краю Тверди или даже воспользовались естественной пещерой.

Посадочная палуба была выложена веселеньким желтым и розовым камнем, образующим ненавязчивый геометрический узор. Отсюда вверх, к вокзалу, поднималась широкая лестница.

Пахло свежо и сыро, как после дождя на недавно скошенном лугу, – обычный запах моря. Все из-за водорослей, в изобилии растущих на затопленной поверхности Тверди. Вода у побережья из-за них отличается от обычной речной или той, что на глубине: имеет странный сладковатый привкус. С непривычки противно, а местным, наоборот, нравится. Говорят даже, она очень полезная.

Я шла медленно, вместе с соседом. У старика имелся небольшой, но весьма увесистый саквояж; не знаю, как он дотащил его до каюты, – сам или с чьей-то помощью, но сейчас вещи несла я. Так было даже удобнее – уравновешивало. Может, знакомство началось не очень-то приятно и желания продолжать общение со стариком у меня не было, но это не отменяло уважения и снисходительности к возрасту. Не бросать же его наедине с этой тяжестью, явно ведь сам не дотащит!

Наверное, начни я предлагать помощь, Самос отказался бы, но я не стала спрашивать, просто подхватила саквояж вместе со своим чемоданом и сообщила, что помогу донести до вокзала, а там можно и носильщика нанять. Алхимик семенил рядом, покашливая и поглядывая виновато, но благоразумно не спорил.

Распрощались мы в здании вокзала, и распрощались тепло. На площади я взяла открытый экипаж – погода оказалась чудесной, не чета столичной. Поместье Стрелолист в качестве пункта назначения вызвало у извозчика любопытство, но не более. Главное, он точно знал, куда ехать. Правда, перед этим я решила сделать остановку в портальном пункте, где на всякий случай взяла координатную привязку. Школа стоит далеко за городом; мало ли какие срочные надобности возникнут. А перемещаться можно только в то место, магический слепок которого помнишь. Специалисты-портальщики умеют хранить по сотне таких слепков, а моей нетренированной памяти хватает едва ли на десяток.

Дорога сначала вилась по городу – запутанному, вроде бы не менее тесному, чем Релка, но гораздо более обаятельному благодаря погоде. Здесь еще хватало зелени и цветов, а над головой в синем небе сияло солнце. Приятное впечатление оставляли и шумные, оживленные улицы, на которых не ощущалось никакой нервозности и настороженности, словно последние десятилетия обошли этот чудесный уголок стороной. Но в Столбах я прежде не бывала и не могла уверенно судить, всегда ли они остаются такими жизнерадостными.

Вынырнув из города, дорога запетляла по берегу. Невысокие пологие горы кое-где обрывались живописными скалами, желтыми и розовыми на срезе, как камень в отделке вокзала. Да и дома в городе были явно сложены из того же материала. На холмах буйно зеленело что-то вечнозеленое – никогда не разбиралась в растениях.

А сбоку синел Океан. Покрытая мелкой рябью поверхность напоминала шкуру какого-то огромного зверя, который ежился от легкого ветерка и медленно ворочался во сне. Вдали, у самого горизонта, через голубую дымку угадывалось что-то темное, ровное. Кажется, сейчас был один из тех редких дней, когда воздух чист и прозрачен до такой степени, что взгляд может различить тело Долгой Змеи.

Океан выглядел умиротворенным. Сонным. Задумчивым. Чем дольше я на него смотрела, тем внимательней смотрел он в ответ, заглядывая в самые глубины мыслей и памяти. И тем безмятежней, разглаженная его отстраненным вниманием, становилась душа.

Пожалуй, стоит еще раз, уже гораздо более искренно и осознанно, поблагодарить Орлена за эту ссылку. Даже если мое состояние заботило его в последнюю очередь, королевская воля отправила меня туда, где мне точно было лучше, чем в столице. Пока. Загадывать на более отдаленное будущее я избегала, но уже смотрела в него не просто спокойно, а даже как будто с осторожным оптимизмом.

Жизнь не закончилась. Больше того, это даже не ее середина. Мне всего сорок три, я здорова и сильна, у меня есть голова на плечах и магия в крови. А это уже куда больше, чем у огромного количества людей, и эти люди тоже живут, даже бывают счастливы. Так почему мне не найти свое место здесь, у побережья?

Пусть не счастье, пусть временно, но покой я уже обрела. Я не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя так легко и невозмутимо. И это дорогого стоило.

Поместье Стрелолист вольготно раскинулось на склоне холма в живописной бирюзовой бухте. В стороне от него пестрел крышами крошечный городок или большая деревня. У многочисленных причалов виднелись весельные лодки и зияли заметные провалы: рыбаки еще не вернулись с промысла. Вверх от побережья тянулось, наброшенное на пологие склоны, лоскутное одеяло полей и садов – зеленое, золотое, красновато-коричневое на убранных и распаханных участках. Плодовые деревья, овощи, злаки, выше – уходящие за перегиб виноградники, словно причесанные редким гребнем.

На улице было малолюдно, хотя ветер доносил то голоса, то смех, то задорную южную перебранку. Местные дети, наверное, занимались в школе, взрослые – хлопотали по хозяйству. Те немногие встречные, кто нам попадался, откладывали дела и глазели с интересом, порой приставляя ладони козырьками ко лбу, чтобы лучше разглядеть против солнца. Ни опасения, ни враждебности не ощущалось, и это показалось хорошим знаком. Не для меня, конечно, – для детей, которым предстоит тут учиться.

Территория поместья встретила тишиной, но совсем не гнетущей, уютной. Дорога стрелой пронзала старый фруктовый сад и в конце делала лихой вираж, чтобы подойти к парадной лестнице длинного здания, вытянутого вдоль бухты.

Когда мы подъехали ближе, оказалось, что поместье состоит из трех связанных между собой крыльев, за которыми, очевидно, помещались хозяйственные постройки.

Экипаж закономерно никто не встречал, о прибытии-то их не предупредили. Но пока я выгружалась и расплачивалась с извозчиком, из глубины парка вынырнул крепкий, приземистый мужчина с широченными плечами и длинными руками. Не вызывало сомнений, что незнакомец очень силен, это ощущалось в самой его фигуре, в каждом шаге.

– Норика Неро? – приблизившись, спросил мужчина. Когда я кивнула, продолжил, протянув лапу для рукопожатия: – Мрон Таврик, артефактор. Я тут по хозяйственной части. Пойдемте, покажу что и где.

– Спасибо, – с удовольствием приняла я помощь. Тон его поначалу показался враждебным, но вскоре стало понятно, что это видимость, просто странная манера разговора.

Под ручку чемодана у мужчины поместились только три пальца, а веса он и вовсе словно не чувствовал, так что отстаивать самостоятельность тут я не стала. Рвущийся с языка вопрос, как он с такими руками может быть артефактором, конечно, проглотила: слишком уж грубо, а ему вряд ли легко в этом ремесле.

– Кто-то уже прибыл?

– Только Фалин Вилор, человек. Сидит в кабинете, который по плану как учительскую определили, с делами знакомится.

Фамилия показалась смутно знакомой, но я так и не вспомнила, где ее слышала. Король вроде бы не называл… Но эту мысль я вскоре откинула, вспомнив пару курсантов, носивших ее.