Онлайн чтение книги Золотые земли. Сокол и Ворон
Глава 4

Ратиславия, Златоборское княжество

Дара с остервенением махала веником, выметая пыль из-за печи. Домовой фыркал, чихал и прятался глубже в угол, поглядывая с обидой на девушку.

– Перестань, мы так все задохнёмся, – жалобно сказала Веся. – Тихонечко нужно тряпочкой, водичкой.

Дарина посмотрела на сестру и продолжила мести дальше. Пыль взметнулась к самому потолку. Милош не выдержал и первым вышел на улицу, Веся поспешила за ним, прихватив с собой пяльцы с нитками.

– Зачем ты себя так ведёшь? – с обидой спросила она, прежде чем уйти.

Дара промолчала и продолжила убираться.

Рано утром отец уехал в Медвежий Лог за плотником для мельницы. Его провожала вся семья, кроме Дары. Она попыталась поговорить с ним раньше, попросила прогнать рдзенцев из дома, но Молчан даже не стал её слушать.

– Есть закон гостеприимства, и кто его нарушит, тот прогневает богов и предков.

– Милош подбивает клинья к Весе. Вот если они убегут вместе или, не допусти Создатель, он её обесчестит…

Отец только отмахнулся:

– У Веськи есть голова на плечах и родная мать, чтобы за ней следила, а рдзенцы скоро уйдут. Тут им ловить нечего.

Спорить с Молчаном всегда было бесполезно. Он был немногословен, но упрям, а если гневался, то мог и ударить. Дара даже обрадовалась, что не будет видеть его хотя бы несколько дней. Она вообще никого видеть не желала и радовалась, что ни Богдан, ни Рычко, ни другие деревенские в эти дни на мельницу не заглядывали.

К обеду Ежи отправился в Мирную, и из мужчин в доме остались только Барсук и Милош. У деда разболелась спина, и он пролежал весь день на печи, а чародей был занят Весняной. Он вырядился в плащ с меховой оторочкой, хотя было жарко даже в одной льняной рубахе. В ухе Милоша болталась изумрудная серьга, на пальцах красовались перстни, и даже на поясе были серебряные пластинки. Он так сверкал украшениями, точно пытался привлечь внимание не дочки мельника, а стаи сорок.

– Расфуфырился, что красна девица, – усмехнулся Барсук, выглядывая с печи. – Дарка, ты бы сказала этому индюку, что если он Весю тронет, то я, не будь старым калекой, найду на него управу.

– Я уже сказала.

– Ещё раз скажи, а то, если он не шибко понятливый, мне ж с ним поговорить придётся. Эх, помню был у нас один такой, с Вердии купец приезжал. Уж какой весь из себя, блестел аж на солнце. Мне потом Милочка моя пояснила, что это масла для кожи такие на юге используют. Дорогущие, вонючие. Дрянь одна! – презрительно фыркнул дед.

Дара мела пол да слушала.

– И вердиец этот начал за моей Милой ухлёстывать. Ну, у меня с ним разговор короткий был. Ка-ак взял и прямо…

– Батюшки, что же вы в пылище-то такой сидите?! – воскликнула Ждана, выглянув из сеней. – Дара, ты что творишь? Прибери немедленно в доме. Отец, а ты иди на улицу, на воздухе свежем посиди. А то закашляешься здесь.

Она зашла в дом, спрятала в подпол крынку с молоком.

– Никакой помощи от тебя, Дара, только грязь развезла.

Дед тяжело поднялся с печки и медленно прошёл к двери. Дара прекратила мести, дождалась, пока Барсук выйдет из дома, и сразу подошла к мачехе, прошептала:

– Скажи Весе, чтобы держалась подальше от этого рдзенца. Не нравится он мне.

– Ревнуешь, что ли? – хмыкнула Ждана.

– С чего бы мне ревновать?

– А то я не поняла, где ты вчера в одной рубахе моталась. Срам-то какой, – возмутилась мачеха. – Сначала-то, может, и не догадалась, но потом скумекала, с кем ты ночью шлялась.

Лицо Дары потемнело, глаза заблестели холодно.

– Тогда тем более скажи Весе остерегаться Милоша.

– Отчего же? Они себя ведут пристойно, разговаривают только и то под моим приглядом.

– Он чародей.

– Целитель он, из самой рдзенской столицы, ты что, не слышала?

Дара разозлилась на мачеху. Не могла Ждана не видеть, кем был Милош. Все в Заречье чуяли чародеев.

– Если думаешь, что он свататься будет, то ошибаешься, – процедила она. – Заморочит Веське голову и пропадёт без следа.

– Дара, – строго произнесла Ждана. – Веся мне рассказывала, что ты всех парней от неё гоняешь, только я не позволю её судьбу поломать. Сама в девках сиди, если тебе то по душе, а ей жизнь не порть. У Веси своя голова на плечах, да и я за ней присматриваю.

– Он же рдзенец! – с отчаянием воскликнула Дара.

– А всё-таки городской. Такая удача редко случается. Может, станет моя Весняна женой целителя, а это всегда уважение и достаток.

– Уважение?!

Дара с яростью бросила веник в сторону, не глядя, сбила со стола глиняную миску с ягодами. Миска со звоном разлетелась на осколки. Земляника посыпалась со стола, покатилась по полу.

– Посмотрим, как Охотники Весю зауважают, когда прознают, что Милош чародей.

– Ах ты, бешеная!

Дара выскочила из дома, пролетела мимо Барсука, мимо Веси и Милоша и побежала к реке. Сестра и дед что-то кричали ей вслед, но она даже не обернулась.

В груди кипела ярость. Ноги несли вдоль берега, Дара чувствовала босыми ступнями мягкую траву и редкие острые камни.

Она хотела остаться одна. Она мечтала об этом.

Вдалеке от мельницы, где река петляла, огибая высокий холм, и уходила в поля, росла старая ива. Ветви её низко наклонились над водой и скрипели на сильном ветру, грозились обрушиться. Дара любила сидеть почти на самом конце ствола и разглядывать серые камни на дне.

Забравшись на любимое дерево, она подобрала длинный подол и опустила ноги в воду. Свет прорывался сквозь зелёную листву, и солнечные зайчики прыгали по поверхности реки.

Прямо под ивой вынырнул водяной и громко усмехнулся, его большой словно бочка живот затрясся, вода в нём забулькала.

– Крутит-вертит вами чужак, – проговорил он, и вода вытекла у него изо рта. – И тобой в первую очередь.

Дара уже остыла и не могла больше злиться. Ей хотелось только, чтобы водяной оставил её в покое.

– Что тебе своей жизнью не живётся, а?

– Скучно под водой, тошно, – пожаловался дух, щуря рыбьи глаза. – Хочешь, я под воду его утащу? Или русалку попрошу. Она тоже… от такого же…

Дара заинтересованно слушала. Никогда прежде водяной не рассказывал, что случилось с русалкой.

– Как её звали?

– Нельзя вам, живым.

Из груди вырвался разочарованный вздох. Из всех духов, что жили на мельнице и в полях вокруг, водяной заговаривал с ней чаще остальных, но никогда не называл своего имени, как и не знал настоящее имя Дарины, только то, которым её называли другие.

И всё же водяной был всегда добр. Он приносил красивые кувшинки к берегу, загонял рыбу в сети, расставленные Барсуком, и никогда не затапливал мельницу, как делали часто водяные в других деревнях.

Дара вдруг почувствовала, как сердце кольнуло запоздалое чувство вины.

– Прости, что корягой в тебя кинула, – сказала она. – Я нередко с тобой груба бываю… но ещё раз увижу, что подглядываешь, когда мы купаемся, берегись!

Водяной будто не услышал её и некоторое время молчал. Чешуя на его рыбьем теле переливалась на солнце. Дара отвела от него взгляд и прикрыла глаза. Внизу журчала вода, а где-то на ветвях ивы сидел соловей, распевающий свою песню. Дрёма подкралась осторожно, коснулась макушки, погладила по волосам.

– Коготь, перо или шкура, – вдруг произнёс водяной.

Дара встрепенулась, открыла глаза.

– Что?

– Коготь, перо или шкура, – повторил водяной.

Девушка свесилась с ветки, пытаясь заглянуть ему в лицо, но дух, совсем позеленев, скрылся под водой, только глаза остались.

– Что это значит?

Водяной упрямо молчал, но не уходил. Значит, он желал получить что-то в ответ: обещание или подарок. Пришлось посулить ему лучшие свои бусы, подаренные отцом на пятнадцатые именины.

– Коготь, перо или шкура, – водяной выплюнул воду, выныривая из реки. Он подплыл ближе под ветку, на которой сидела Дара. – Оборотень носит с собой часть личины. Её нельзя потерять, но можно украсть.

– И? – от нетерпения Дара наклонилась ещё ниже.

– Украсть и сжечь. Украсть и сжечь. Оборотень потеряет одно обличье, будет заперт в другом.

– В зверином обличье?

Больше дух ничего не сказал и скрылся под водой. Дара осталась одна наедине с мыслями.

Это было бы слишком жестоко, запри она Милоша в соколином теле.

«Он уйдёт скоро, – с надеждой подумала Дара. – День, два, и вернётся обратно в Рдзению. Ему ни за что не найти проводника, он сдастся».

Не спеша и не замечая ничего вокруг, она дошла до мельницы. Даже издалека было слышно, как громко ахала Веся, а Старый Барсук причитал о чём-то. И стоило Даре ступить во двор, как на неё налетела мачеха.

– Дела все бросила и убежала, – возмутилась она. – Мы с Весей еле успели со всем без тебя управиться и пока твою работу выполняли, у нас корова пропала. Иди ищи теперь, а то, не допусти Создатель, она опять наестся клевера. Ночью дождь прошёл, её же раздует.

Корову Ромашку обычно пас Барсук, и Дара знала все места, куда он водил её, но были они неблизко, и пока бежала Дара к одному полю, Ромашка могла уйти ещё дальше и вконец потеряться. Без пригляда корову ждало немало бед. Её могли увести в чужое стадо, могли погрызть волки или укусить гадюка. Дара бежала, вглядывалась в поля, и сердце сжималось от волнения. Корова стоила немало, она кормила всю семью. Если бы она потерялась, то семья осталась бы без молока и творога, без пирогов и блинов до самой осени, а если урожай будет плохим, то и вовсе до следующего года.

В спину вдруг прилетел камешек. Дара оглянулась через плечо и заметила полевика. Он замахал рукой, привлекая внимание, и девушка остановилась, проговорила нетерпеливо:

– Я ищу нашу корову. Ты её не видел?

Полевик затряс пушистой головой, и жёлтые волосы его закачались. Быстро перебирая короткими ножками, он пробежал средь высокой ржи, не решаясь выйти на дорогу, и поманил Дару к себе. Она вздохнула и подошла ближе.

– Что ещё такое?

Дух говорил всегда быстро и невнятно, голос его шелестел, как колосья на ветру. Даре пришлось наклониться совсем низко и вслушаться внимательно в его речь.

– Чуж-жие люди. З-злые глаза, тёмные помыс-слы, – пробормотал полевик. – Кр-ровью пахнут. Кр-ровью!

Дара почувствовала, как мурашки пробежали по спине.

– Кто эти люди? Ты слышал, о чём они говорили?

– Язык чуж-жой, грубый, страш-шный. Ж-жутко. Прогони их, скажи уходить. Они чужие здес-сь.

Дара судорожно сглотнула.

– Куда они пошли?

– Мимо вс-сех деревень, мимо людей. С-соловей из рощ-щи у реки пропел, что они вс-сех сторонятся, но за вс-семи с-смотрят.

– Где они сейчас?

– У чёрного с-столба. Там, где зима с-сгорела.

Дара взволнованно оглядела поле, будто за каждой травинкой скрывались враги. Кто мог так перепугать духа Нави? Кого он мог бояться?

У Дары пересохли губы. Неужели Охотники Холодной Горы пришли в их края?

Она поклонилась полевику, развернулась и побежала со всех ног.

Чёрный столб стоял в стороне от всех домов на краю Великого леса. Ещё до того дня, когда княгиня Злата принесла в Ратиславию слово Создателя, там, где Звеня виляла у опушки, стояло капище Мораны. Лишь волхвы и те несчастные, чью семью посетила владычица смерти, приходили к ней на поклон. Но с тех пор как прогнали старых богов, с тех пор как пожар разрушил капище и от него остался один чёрный столб, люди бывали там только раз в году на пороге весны, чтобы сжечь чучело и прогнать зиму.

Но Охотники вряд ли боялись навьей богини. Неудивительно, что они пошли к старому капищу.

До рези в глазах Дара вглядывалась в поле перед собой. Она бежала что было сил, бежала, дивясь собственной глупости. Разве не стоило ей спрятаться? Зачем она неслась навстречу гибели? Охотники бы убили её не раздумывая просто потому, что мать Дары была чародейкой.

Наконец показался чёрный столб. Дара нырнула вниз, в высокую траву, выглянула осторожно. Она никогда не приходила к капищу одна, всегда только с деревенскими на праздник, когда было шумно и весело.

Летом в жаркий полдень от зноя и тишины гудел воздух. Ни птица, ни зверь не показывались рядом. Даже духи обходили это место стороной. Чёрный столб стоял одиноко посреди голой поляны. Старый Барсук однажды сказал, что раньше, когда этому столбу поклонялись, на нём была вырезана женщина с серпом, но с трудом получалось узнать в обгоревшем чёрном столбе могучую Морану-зиму.

Дара приподнялась повыше, пытаясь найти Охотников.

– Кого ищешь?

Она вскрикнула, подпрыгнула на месте и чуть не упала. Позади стоял мужик в чём-то похожем на зипун, только сделанном из кожи. Он был черноволосый и смуглый, с золотой серьгой в ухе. Фарадал.

– Кого ищешь, девка? Не меня? – ухмыльнулся он по-разбойничьи.

– Корову, – проговорила тихо Дара.

– Что?

– Корову. Не видели нашу корову? Чёрно-белая такая, Ромашкой зовут.

Фарадал повёл бровью.

– Она сама, что ль, представиться должна? А то как я её имя узнаю?

И он расхохотался во весь голос. Дара стояла, не смея пошевелиться. Значит, вольных детей, а не Охотников испугался полевик. Они были чужаками, они говорили на незнакомом языке, и они были опасны. Если им вздумалось бы навредить теперь Даре, она бы ничего не смогла сделать.

Из-за деревьев показалось ещё четверо мужчин. Все были при оружии.

– Что тут, Янко?

– Да девка корову ищет. Зовут Ромашкой.

– Девку?

– Корову, – фарадал снова расхохотался. – Не встречал такую?

Все пятеро засмеялись над его шуткой.

Дара попятилась назад.

– Если не найду, мачеха с меня три шкуры сдерёт, – пролепетала она. – Но раз вы не видели её, я лучше пойду дальше искать.

Мужчины задумчиво оглядели её, и Дара заметила, что один из них положил руку на рукоять кривого меча.

– Не видели мы твоей коровы, – сказал Янко неожиданно сухо. – Желаем тебе найти её. Только и мы кое-кого ищем. Не встречала в округе рдзенца? Думаю, чужаки редко заходят в ваши земли.

Рдзенца.

– Никого чужого, кроме вас, я давно не видела, – Дара сделала ещё шаг назад. – Даже на ярмарке последней мало было народу, и то все с соседних деревень. А зайди какой рдзенец к нам в деревню, так его камнями бы закидали, поганого, – она сморщилась с презрением. – А зачем же вы ищете его? Тать какой?

– Именно что тать, – подтвердил фарадал. – Вор. Он обокрал нашу телепту, старейшину, и убил наших братьев. Он должен ответить за свои злодеяния.

Дара охнула испуганно, не притворно.

– Надеюсь, он сюда не придёт, – проговорила она. – Страшно как, что такой человек гуляет на воле. Вы уж найдите его, пожалуйста.

– Найдём, – с уверенностью пообещал Янко, пристально глядя Даре в глаза.

– Хорошо… Я пойду дальше корову искать.

Шаг, ещё шаг.

Фарадал молча кивнул, его спутники наблюдали за Дарой, а она развернулась и побежала прочь по полю.

Если фарадалы бы прознали, что Милош остановился на мельнице, пострадали бы они все. И Веся, и Барсук, и отец с мачехой. Нужно было прогнать рдзенцев прочь, пока не случилась беда. Но Дара не знала, с кем поговорить, кого попросить о помощи. Барсук был стар и немощен, он не мог поспорить со Жданой. Одна надежда оставалась на отца, а он мог вернуться только через седмицу. Семь дней. За это время фарадалы точно найдут Милоша и зарежут их всех. Что она могла сделать?

Дома никто даже не подозревал о надвигавшейся беде. Когда Дара вернулась, все уже успокоились и забыли о ней. Корова сама пришла из полей, заслышав, как её звал Старый Барсук, Ждана приготовила ужин, а Милош избавил деда от болей в спине с помощью чар. Никто не желал больше ссориться. Почти одновременно с Дарой вернулся и расстроенный Ежи. В Мирной тоже не нашлось проводника, и, значит, гости уходить не спешили.

Дара заметила, как Милош посерел лицом и порой прихрамывал на левую ногу. Когда солнце стало клониться к лесу, она нашла его у запруды. Чародей сидел на том самом месте на плотине, где они говорили несколько ночей назад.

– Вам не найти проводника.

Милош повернул голову, равнодушно её разглядывая.

– Уже сам догадался. Тавруй отказался даже говорить с Ежи, когда узнал, в чём дело.

– И чем дольше ты задерживаешься, тем хуже будет моей сестре.

Он лишь пожал плечами:

– Неужто тебе совсем всё равно? Она…

– Не совсем, – признал Милош. – Но если хочешь, чтобы я ушёл, то проведи меня к лесу.

– Нет. Уходи подобру-поздорову. Иначе я придумаю, как тебе отомстить.

Он засмеялся:

– Куда тебе, ведьма с мельницы? – И хоть были его слова надменны, но голос звучал мягко, будто ветер играл в камышах. – Ты даже колдовать никогда не пробовала.

Дара вспыхнула вмиг, желая со всей силы ударить Милоша, да так, чтобы он упал в запруду, где утащит его на дно водяной.

– Я знаю, что тебя ищут фарадалы, – процедила она сквозь зубы.

Милош широко распахнул глаза.

– Откуда ты?..

– Встретила их сегодня, о тебе расспрашивали. Я ничего не сказала, но они всё равно найдут вас, если останетесь здесь. Ты навлечёшь на всех нас беду. Уходи.

Рдзенец помотал головой, отводя взгляд.

– Не могу. Мне нужно в Великий лес.

Дара не желала больше его слушать. За минувший день она вспомнила каждый слух, каждый рассказ, каждую страшную весть о вольных детях, о том, как они похищали детей, обманывали и убивали ради наживы. Как поступят фарадалы, узнав, что их враг скрывался на мельнице?

– Я всё расскажу отцу и мачехе.

Чародей повёл бровью.

– Мне нужно в Великий лес. Хочешь избавиться от меня, так проводи сама или научи, как задобрить лешего.

– Уходи, – упрямо повторила Дара.

– Проводи меня в лес.

Продолжать разговор казалось бесполезным. Дара ушла с запруды, не сказав больше ни слова. Она хотела пойти к Ждане, но стоило спуститься к дому, как дорогу ей преградила Веся. Сестра беспокойно теребила медовую косу.

– О чём вы с Милошем болтали?

– Я сказала, что он должен уйти.

Огромные голубые глаза сестры в один миг наполнились слезами.

– Дара, не гони его, не рушь моё счастье, прошу тебя.

– Что?

– Не надо так, пожалуйста, – Веся схватила Дару за руку, прижала её ладонь к своей груди. – Я люблю его. Тебе не понять меня, но хоть пожалей. Я так счастлива впервые в жизни, и он тоже любит меня.

Дара задохнулась от возмущения. Как легко, как быстро задурил Милош голову её сестре!

– Веся, о чём ты говоришь? Ты не знаешь его совсем, он чужак, рдзенец!

– Это не важно. Если люди будут против, я уеду с ним в Совин. Это большой город, там никому не будет до нас дело.

– Что он тебе наплёл? Веся, не нужна ты ему. Он играет только, чтобы меня позлить. Его фарадалы ищут, он преступник!

Веся отшатнулась, по щекам её потекли слёзы.

– Вот ты, значит, как со мной… Завидуешь моему счастью, Дарка, потому что сама полюбить никого не способна. Сожжёт тебя ведьмовская злоба.

Слова не били, не обижали, но только больше распаляли злость. Хотелось закричать, встряхнуть сестру за плечи, но Дара сдержалась.

– Ты просто повторяешь слова своей матери. Веся, не будь дурой, ты же знаешь, я о тебе беспокоюсь…

– Неправда! – Сестра закричала так громко, что стало, наверное, слышно и у запруды, и в доме. – Ты боишься, что одна останешься, вот и держишь меня при себе, как собаку на цепи. Только моему счастью тебе не помешать.

И она убежала прочь в избу, в объятия любимой матери. Дара смотрела ей вслед и не знала, что думать. На мгновение она даже заподозрила, что Весю приворожили чарами. Никогда прежде она не влюблялась и чувства всегда в себе держала. Не могла же она потерять голову всего за несколько дней?

Дара обернулась и увидела Милоша у запруды. В сумраке трудно было разобрать, что означало выражение его лица, саму Дару перекосило от гнева. Как смел рдзенец настраивать против неё родную сестру? Как смел он угрожать ей? Как смел оставаться в их доме, навлекая на всех беду?

Нельзя было дожидаться возвращения отца.

* * *

Стоял шестой день седмицы, и Старый Барсук сказал, что в это время положено мыться. Они истопили баню. От пара Ежи разомлел и задремал в предбаннике. Милош, растянувшийся на соседней лавке у стены, заснуть не смог.

Фарадалы проследили его до Заречья. Что же было в ларце, если они его так искали? Милош чувствовал невероятную мощь, но не мог целиком понять её суть. Фарадальское чудо жгло, не опаляя, горело чистым огнём и золотом. Оно было полно жизни. Быть может, оно и сдерживало проклятие?

Боль вдруг пронзила точно игла. Он зашипел, суча ногой в воздухе.

– Опять? – обеспокоенно спросил Ежи, вмиг проснувшись.

Милош сел, опёрся локтями о колени. Потемневшие от воды волосы повисли на лицо. Он обернулся в длинную простыню, чтобы прикрыть почерневшую кожу. За несколько дней, что они провели на мельнице, пятно разрослось и стало уже размером с ладонь.

Было слышно, как лилась вода в мыльне. Из-за стены доносились весёлые женские голоса. Дед Барсук, укутавшись в льняную простыню, громко храпел на лавке у противоположной стены.

Оглянувшись на старика, Ежи поднялся и подсел ближе к другу.

– Что будем делать? Нам здесь не найти проводника, – прошептал он.

– Думаю, у меня получится уговорить Дару. Она почти начала доверять мне, пока не полезла на сеновал. Как будто знала, что я что-то прячу.

Ежи выглядел подозрительно виноватым.

– Ты кому-нибудь рассказывал о ларце?

– Нет, конечно.

Милош почему-то не поверил ему, но ничего не сказал. Впрочем, Ежи хватило одного испытующего взгляда, чтобы самому признаться:

– Правда, не рассказывал… но я открыл ларец ночью, когда тебя не было. Просто посмотреть хотел, – он вжал голову в плечи. – И сразу закрыл, никто меня не видел.

– Эта штука вопит как оглашенная, – процедил Милош. – И ты открыл её посреди ночи?

– Совсем на чуть-чуть…

Сдержаться и не ударить его оказалось непросто.

– В крайнем случае, – Милош решил, что лучше о фарадальском чуде больше не вспоминать, – найдём святилище где-то тут в лесу, попробуем принести жертву. Мне сегодня старик-мельник рассказал, что местные так задабривают лешего.

– Жертву? – перепугался Ежи.

– Не трясись, курицу какую прирежем и хватит, – усмехнулся Милош.

Друг всё ещё выглядел встревоженным. Старый Барсук неожиданно так громко захрапел, что оба юноши вздрогнули.

– Послушай, – Милош наклонился и приглушил голос. – Фарадалы где-то рядом, Дара их видела.

– Те самые фарадалы? – переспросил Ежи. – Из Златоборска? Которых ты…

– Они спрашивали обо мне.

Несмотря на банный жар, Ежи стал белее полотна.

– Они пока не знают, где я. Но стоит поспешить. Завтра я ещё раз поговорю с Дарой. Она должна понять…

– Я и сам не очень понимаю, зачем тебе в Великий лес, – насупившись, сказал Ежи. – Неужели так сложно рассказать?

Милош не ответил. О некоторых вещах никому знать не стоило, особенно если от этого зависели жизни других людей. Стжежимир на него рассчитывал.

На улице Милош почувствовал себя неуютно. По ночам его настораживала скрипучая мельница и тихий плеск воды в запруде, а больше всего волновал Великий лес. В темноте его невозможно было разглядеть, но Милош слышал уханье сов и чувствовал на себе взгляды духов. Верно, они ждали, когда чародей придёт к ним или когда сдастся и навсегда покинет Ратиславию.

* * *

Ночь была наполнена тревогой. Месяц осветил тропу до самой реки, и Дара спустилась к воде, слушая журчание. Девушка ступала тихо, не желая потревожить тихую мелодию Звени.

Дара часто слушала её. Порой, когда вокруг становилось совсем темно и тихо, могло показаться, что кто-то пел в воде. Той ночью, сквозь переливчатый шум и скрип старой ивы, она снова услышала песню. Голос звучал с глубины громче, чем когда-либо. Чистый и звонкий.

Дара не смогла разобрать ни слова, но почувствовала, как нечто зазывало её к себе на дно. Под чёрной толщей воды сияло чистое пламя, плясало на песчаном дне сотней огоньков и искр. Оно просило подойти всё ближе и ближе.

Вдруг рука схватила за лодыжку. Дара взвизгнула, дёрнулась и упала назад, пытаясь вырваться. Взметнулись брызги, и только тогда она поняла, что зашла в реку по пояс. Ногу отпустили. Рядом вынырнул водяной. Во тьме его лицо сделалось совсем серым, и только глаза ярко светились жёлтым.

– Уходи.

Дара растерялась, оцепенела. Никогда она не видела в водяном нечеловеческой мощи, что горела теперь в его рыбьих глазах.

– Прочь, – прорычал дух.

Дара сделала несколько неловких шагов назад, спотыкаясь и путаясь в тине. И вдруг от леса огромным золотым змеем пронёсся по речному дну свет, озарил всё вокруг, и Дара почувствовала, как обожгло кожу яркое сияние.

– Про-очь!

Наконец Дара выбралась на берег, испуганно притянула оголившиеся ноги к груди, сжалась. Промокшая рубаха прилипла к телу. Её бил озноб. Река вспыхнула ярче прежнего, и золотой змей умчался дальше, теряясь в темноте.

Свет в реке потух, но голос его по-прежнему звучал в ушах, звал за собой. Дара поднялась на непослушные ноги и побежала к Заречью.

Дальше Звеня делала крюк, огибая лес, Дара могла успеть минуть его прежде, чем золотой змей скроется вдали. Стремительно она пронеслась по дороге, перескакивая через кочки, ворвалась в рощу и кинулась по хорошо знакомой тропинке, прорвалась через заросли борщевика, сокращая путь.

Скоро она выбралась из рощи и оказалась на берегу реки недалеко от Заречья. Река там уже потемнела, затух огонь, а золотой свет унёсся далеко вперёд. На мгновение Дара испытала разочарование, но тут же позабыла про золотого змея.

У воды стоял мужчина. Невысокий, худой. Она сразу узнала его даже в потёмках. Тавруй не увидел Дару, и она притаилась в тени деревьев, чувствуя, как зашептала роща за спиной, приглашая под свой покров.

От сумрака отделилась тень, скользнула ближе к Таврую. Сверкнули золотом глаза. Дара редко видела безликих духов, они держались стороной от людей. Тени были бесплотны и безмолвны, черны, как ночь, серы, как мыши, и только глаза-угольки горели там, где у человека должно быть лицо.

Но этот дух явно говорил с Тавруем. Колдун слушал и отвечал, а когда разговор закончился, он взмахнул рукой, разрешая уйти, точно своему слуге. Медленно Дара попятилась назад, желая уйти незамеченной.

– Зачем ты следовала за поющей богиней?

Его голос прозвучал слишком громко для ночной тиши, слишком неожиданно. Дара вздрогнула, в горле собрался комок.

– Богиней? – тихо переспросила она, но мужчина расслышал её вопрос.

В темноте он казался ещё страшнее, чем при дневном свете. Узкие чёрные глаза, точно щёлки, острые скулы и страшные шрамы, пересекавшие узкое лицо.

– Та, что поёт в водах реки, – пояснил он. – Это её голос золотом отражается по ночам, её песня слышится из сердца леса.

– Так это всего лишь голос?

– Лишь голос, – эхом отозвался мужчина. – Видеть её саму ни мне, ни тебе не удастся, покуда не решишься пройти в Великий лес.

Дара вышла из тени деревьев, ступая в свет месяца.

– Прежде я не видела золотого змея в реке, – задумчиво сказала она.

– То редко можно увидеть своими глазами. – Тавруй не отрывал взгляда от тёмной полоски леса, за которым скрылась река. – Но сегодня пролилась кровь.

– Что? Где?

– Я слышал, фарадалы ищут чародея. Рдзенца. Видимо, они не знают, как он выглядит.

Дара подошла ещё ближе, заглянула в чёрные глаза.

– Что случилось? Расскажи мне.

– Духи нашептали, что у реки убили рдзенца. Его кровь насытила духов вод, а они разбудили золотую богиню.

– Кто этот рдзенец? Зачем фарадалам его убивать?

– Видимо, они не обладают тем же видением, что есть у меня, – он дотронулся до своей груди. – И у тебя, – пальцами он коснулся лба Дары, и она отпрянула назад. – Фарадалы искали чародея и чужака и подумали, что нашли.

– И что теперь? Они ушли?

– У рдзенца с собой не оказалось того, что они искали, – Тавруй смотрел так, будто знал больше Дары. – Это что-то на вашей мельнице, духи так мне сказали.

Ужом заскользил страх по коже. Дара почувствовала, как рубаха прилипла к телу и лоб покрылся испариной.

– Что мне делать?

– А что ты хочешь? – невозмутимо спросил Тавруй.

Дара впилась ногтями в ладони.

– Я хочу прогнать его.

Тавруй улыбался, не размыкая губ.

– Так прогони.

– Я не могу.

– Конечно можешь. Ещё когда тебя привели ко мне ребёнком, я сказал, что нельзя прятать солнце. Ты рождена чародейкой, Дара. В этом твоя сила, твоя красота. Ты не должна бояться этого.

– Мне нельзя…

Ночь обволокла их, окружила, и Дара не могла найти в темноте ни света, ни сил. Никогда прежде она не чувствовала себя такой беспомощной: ни когда плакала по матери, ни когда Тавруй запер её силу.

Пропел соловей в роще, и Дара встрепенулась, точно разбуженная от морока его трелью.

– На тебе десятки замков, – колдун коснулся её лба, груди, рук, и Дара больше не сопротивлялась. Он дотронулся до неё везде, где много зим назад нарисовал знаки пахучим маслом, везде, где наложил заклятия.

Это Тавруй запер её силу. Когда Даре минуло пятое лето, Старый Барсук отвёл её к единственному колдуну во всей округе. С тех пор золото в её крови потухло и дочка мельника не смогла колдовать. С тех пор каждую ночь ей снилась тьма, клокочущая тысячей голосов, и огонь, сжигающий всё живое и жизнью дышавший. С тех пор Дара не видела чар и сотворить их тоже не могла.

– Ты не можешь всю жизнь бояться себя самой. Я сделал, о чём просил твой дед, но ты уже не малое дитя и можешь решить, как тебе жить.

Тавруй поднялся по холму от берега на дорогу и оглянулся. Дара сделала шаг, другой и пошла следом.

Нельзя, нельзя было следовать за ним. Нельзя было выпускать на волю чары. Но никто, кроме Дары, не был способен теперь защитить её семью.

– Я воспользуюсь силой только один раз. Ты научишь меня? – спросила она у Тавруя.

Молча колдун кивнул и направился по дороге к деревне.

Тавруй пришёл в Заречье почти двадцать зим назад, но так и не обрёл ни друзей, ни врагов. Его приняла у себя бабка Любица. Она была бездетна и одинока, а беглый раб из степей, прозванный Тавруем, стал ей вместо сына и ухаживал за старухой до самой её смерти.

И когда Любица ушла к предкам, колдун остался совсем один.

В его доме пахло плесенью и сыростью. Тавруй огнивом высек искру и зажёг лучину на столе, сел на лавку так, что Дара наконец смогла разглядеть его лицо. Старый шрам на лбу, оставленный клеймом вольных городов, так и не зажил за все годы. То ли колдун не желал избавиться от напоминания о рабстве, то ли не мог.

– Я выполню свою часть договора: сниму твою защиту и научу, как прогнать рдзенца. Но и ты дашь мне клятву взамен.

– Какую? – Дара присела напротив него. В избе было холодно, и она поёжилась, обняла себя, пытаясь согреться.

– Когда придёт срок, тебе вручат две нити. Ты выберешь мою.

Тавруй положил руку на стол и наклонился вперёд. Огонёк лучины выхватил смуглое лицо из темноты. Резкие, грубые черты его и чёрные глаза, клеймо и длинные сальные волосы казались ещё отвратительнее при свете.

– А если я нарушу клятву? – Девушка придвинулась ближе, потянулась пальцами к Таврую и остановилась, когда почти коснулась его.

– Нарушенное слово карается смертью.

Дара отдёрнула руку.

– Смертью?

– Только если ты нарушишь своё слово.

– Но что, если мне придётся его нарушить?

Доски перекрытий на крыше застонали, и ветер чуть не задул огонёк лучины. Тавруй по-птичьи склонил голову набок.

– Мой век недолог, дочка мельника. Я наложил эти печати на тебя, только мне под силу их снять. Если ты сейчас уйдёшь, а меня не станет, ты никогда не познаешь вкус огня в крови. А если ты не станешь сильнее, то рдзенец навлечёт беду на твою семью.

– Я могу заплатить, чтобы ты сам его прогнал.

– Я слишком слаб и пуст для этого. Но ты молода и полна жизни.

Он наклонился назад, опираясь спиной о стену, спрятал руку под стол, точно ему было всё равно.

Дара должна была что-то сделать. Она должна была оградить семью от беды. Ни отцу, ни деду не под силу было противиться чародеям и разбойникам. Но Дара с этой силой родилась.

Она оглянулась на дверь. Можно было уйти и вернуться на мельницу, можно было смириться и ждать. Но дома её никто не слушал, никто не понимал. Она одна предчувствовала беду, и только она могла её остановить.

«Только раз. Я прибегну к чарам один-единственный раз».

Дарина снова станет дочкой мельника, когда всё вернётся на свои места.

– Я согласна, – она положила руку на стол.

Только тогда Тавруй посмотрел на неё. Чёрные длинные пряди закрывали почти всё лицо, был виден лишь один тёмный жуткий глаз. На мгновение почудилось, что он сверкнул в темноте, как у кота.

Колдун сжал её руку, переплёл их пальцы. Договор был заключён.

* * *

Повеяло душистыми травами, и Милош вдохнул полной грудью. Разлилось по телу приятное тепло, ласково обожгли кожу девичьи пальчики.

Он сразу узнал Дарину. Она склонилась над ним, длинные косы коснулись пола, шероховатые, загрубевшие от работы руки погладили его по груди. Милош перехватил её ладони, прижал к себе.

– Здесь Ежи, – прошептал он.

Дара вздрогнула, но руки не отняла. Она пришла, как Милош и ожидал. Женская ревность и сестринское соперничество – это самое опасное оружие на всём белом свете, и этим оружием Милош владел отменно.

– Душа моя, я рад, что ты здесь, – проговорил он негромко, приподнимаясь. – Но мы разбудим Ежи.

Он коснулся её губ в поцелуе, и Дара несмело ответила. Её тело было напряжено, она дрожала.

– Не бойся, пошли, – позвал Милош и осторожно, опасаясь разбудить друга, попытался подняться.

Но Дара слегка толкнула его назад, села сверху, крепко обхватила бёдрами.

Милош притянул её к себе, погладил шею, распутывая густые косы, целуя губы. Что-то переменилось. Скованно и неуверенно она погладила его по груди, в девушке не осталось и следа чувственности, что открылась ему на заре в полях.

И вдруг Дара отпрянула. Милош почувствовал, как верёвка на шее оборвалась.

Девушка подскочила на ноги и стремительно спрыгнула вниз с полатей. Только тогда заметил Милош длинные тени, плясавшие на стенах хлева. На полу горела свеча.

– Что происходит? – послышался сонный голос Ежи.

Корова замычала встревоженно, разбуженная голосами.

Милош хотел сорваться с места, как вдруг подкосились ноги. Шатаясь, он не сделал и двух шагов, упал на колени, попытался проползти вперёд и с ужасом увидел, как его руки укорачивались, как пробивались сквозь кожу перья. И уже не руками, а крыльями он забил по полу, путаясь в рукавах собственной рубахи.

Он не чувствовал себя, он себе больше не принадлежал. Тело предало его.

Ежи застыл в растерянности, когда наконец заметил свет внизу. Дара держала свечу в одной руке, в другой соколиное перо. Оно вспыхнуло ярко и тут же обратилось в пепел.

– Что ты натворила?! – закричал Ежи.

И Милош тоже закричал, но из птичьего клюва вылетели лишь пронзительные неразборчивые звуки. Чистым огнём жгло изнутри. Изумрудная серьга порвала ухо, когда оно приросло к соколиной голове. Брызнула кровь. Кости поломались, и Милош не смог вдохнуть. Никогда прежде обращение не было столь болезненным.

Он вырывался из пут заклятия, крутился по полу, пытаясь выдрать из кожи перья, остановить обращение. Но чары были сильнее.

– Улетай к себе на родину и лучше поспеши, – воскликнула Дара, и в голосе её звучала сталь. – Ты не сможешь обратиться в человека и не сможешь жить вдали от Совина. Чем дальше ты от места, где пришёл на свет, тем быстрее будут утекать из тебя силы, – лицо её искривила торжествующая усмешка, глаза по-ведьмовски заблестели.

Сокол задрожал. Большие крылья зашуршали перьями, когти заскребли дерево. Ежи осторожно дотронулся до птицы, помогая выпутаться из одежды. Милош попытался взлететь и упал с полатей на землю, прямо к ногам Дары.

Корова забила копытами по земле, вырываясь из загона. В курятнике закудахтали птицы.

– Убирайся прочь и побыстрее! – воскликнула ведьма. – Я предупреждала тебя, чтобы ты уходил.

Ежи спрыгнул вниз, попытался поднять сокола на руки, но тот захлопал крыльями, вскрикнул пронзительно, и Ежи выронил его из рук. Сокол пополз к выходу, вороша крыльями сено и грязь. Он действительно не мог остаться на месте. Он не мог собой управлять. Что-то внутри разрывало его на части, крутило внутренности и заставляло взлететь.

– Сними заклятие! – воскликнул в отчаянии Ежи. – Сними немедленно!

– Ни за что, – тёмные глаза горели диким пламенем.

С пугающей отстранённостью Дара наблюдала, как Милош пробрался к дверям хлева, как попытался оторваться от земли. Ежи схватил его за крылья, но сокол выскользнул из его рук.

– Он не сможет сопротивляться заклятию, оно заставит его вернуться в Совин.

– Будь ты проклята, ведьма! – вдруг разрыдался Ежи. – Будь ты проклята!

Сокол забил крыльями по земле, из груди его вырвался отчаянный вопль. Он должен был что-то сделать, разорвать плетение. Золотые нити окружали со всех сторон, пока ведьма плела заклятие. Как ловко она обманула его, как легко провела. Одна нить за другой, вот уже целая сеть, Милош запутался в ней, не в силах вырваться. Он только кричал, звал на помощь, но ни одного слова не мог произнести. Он больше не был человеком. Он больше не был свободен.

На шум прибежали Ждана и Веся, даже дед Барсук выглянул из сеней.

– Будь ты проклята-а, – завыл почти по-бабьи Ежи, бросился на Дару, повалил её на землю и ударил наотмашь по лицу.

Нить заклятия оборвалась, но разум Милоша уже потух, и тело целиком стало птичьим.

Дара вскрикнула, закрылась руками, а на Ежи сверху обрушились кулаки Жданы. Женщина за шиворот отволокла его от падчерицы, влепила оплеуху.

– Ты что творишь, скотина рдзенская?! Прочь пошёл от моей дочери!

Веся кинулась к сестре, помогая подняться.

А сокол, превозмогая боль, взмахнул крыльями и наконец взлетел. Будто пьяный, он вильнул в воздухе, чуть не врезавшись в печную трубу, увернулся, медленно набирая высоту, взмыл в ночное небо и полетел вслед за спрятавшимся солнцем в сторону Рдзении.