Онлайн чтение книги 9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9 9 deeds of Sen Aesli. Labors 5-9
Подвиг № 2. Клин Клинчем вышибают

Урок истории

Школа волшебства Первертс понемногу приходила в себя после событий Вальпургиевой ночи.

На радостях, что все так хорошо закончилось, ректор Лужж простил всех, из-за кого все так плохо началось. Те в долгу не остались. Порри Гаттер наколдовал (а частично спаял) для Гаргантюа годовой запас чайников. Завхоз майор Клинч лично, вот этими вот самыми руками, залатал крышу Главного корпуса. Распределительный Колпак подал в отставку с должности Распределительного Колпака, немного испортив финал трогательной сцены расставания воплями: «Свободен! Свободен!» Развнедел добровольно отказался от обеда.

Понемногу приходил в себя и герой праздника Сен Аесли, временно изолированный в Медицинской башне, где ректор проводил с ним сеансы колдотерапии. Сеансы помогали, но ненадолго: через пару часов поступки Аесли начинали опережать мысли, и его снова приходилось пристегивать к кровати.

Тогда мадам Камфри включила в курс лечения травяные ванны. Это позволило Аесли стать не таким безрассудно решительным, хотя и остро пахнущим валерьянкой. Внезапно выяснилось, что в Первертсе огромное количество кошек, и все они горят желанием лично засвидетельствовать свои любовь и почтение Сену. Даже приобретенная решительность не выручила мальчика, когда его принялись вылизывать и обмяукивать десятки шершавых языков. Положение спас волшебный Кисер, который появился в разгар кошачьих нежностей, одним мощным вдохом втянул в себя весь чарующий аромат, взбодрился и, очень довольный, улетучился в зигзагообразном направлении.

После этого Сен смог свободно перемещаться в пределах Медицинской башни, время от времени производя допустимые разрушения под присмотром главврача. К концу недели он окреп настолько, что уболтал МакКанарейкл выпустить его из-под присмотра мадам Камфри под присмотр старших товарищей, к которым Сен почему-то причислил Мергиону.

– Мисс Сьюзан! – воскликнул мальчик, когда исчерпал логические аргументы. – Помните, как мы танцевали?! В память об этом чудном танго!

Губы декана дрогнули в улыбке, взгляд стал мечтательным, а мускатный запах духов превратился в нежно-фиалковый.

– Да, это было танго… А я уж думала, что он разучился танцевать… Ладно, лучше ты будешь болтаться по школе, чем болтаться в Медицинской башне.

«Разучился танцевать? Про кого она? – подумал Аесли, глядя, как мисс Сью чисто, без всплеска, входит в стену. – С кем еще Канарейка в ту ночь плясала?»

Но вспомнить Сен ничего не успел, поскольку очередной приступ решительности бросил его вскачь по коридору, заставив вдобавок улюлюкать и вопить не совсем понятный лозунг:

– Сарынь на кочку!

А может быть:

– Сирень на кучку!

Или даже:

– Свирель на качку!

«Один, два, три, – лихорадочно считал Аесли, пытаясь успокоиться и рассудить логически, – четыре… ойййй! Рыцарские латы… пять, шесть… а-а-а! Еще одни латы… семь, восемь… кабинет ректора… Туда!»

– А, это ты! – обрадовался Лужж. – А я как раз собирался обсудить с профессором Мордевольтом, насколько эффективна при нежелательных заклятиях будет его Тру… Спокойнее, юноша! Спокойнее! Осколки мы потом соберем, не волнуйся! Только выпусти, пожалуйста, меч!

На этот раз для нейтрализации бешеного мальчика Югорус применил редкое заграничное успокаивающее заклинание Усеагульная-млявасть-и-абыякавасть-да-жыцця [60]Всеобщая вялость и безразличие к жизни (белорусское)..

– Это очень сильное средство, – сказал он. – Могут проявиться побочные эффекты. Так что посиди пока в моем кресле.

«В кресле, так в кресле», – подумал Сен и обмяк. Не хотелось ничего. Ни прыгать с мечом, ни бегать без меча, ни ходить, ни шевелиться. Даже рассуждать логически казалось мальчику непосильной задачей. Оставалось только сидеть и вяло слушать профессорскую беседу.

Речь шла об экспресс-курсе немагических дисциплин. По словам Лужжа, это был последний шанс не сорвать академическую программу и не опозориться перед Министерством Просветления. Лицо Мордевольта, мрачневшее с каждой минутой и все больше походившее на то, которого боялся весь магический мир, не оставляло сомнений, что Министерство его интересует в последнюю очередь.

История мудловских предметов в школе волшебства Первертс была краткой, но насыщенной. После достопамятного Дня Закрытых Дверей, когда команда Порри Гаттера убедительно доказала преимущество технологий над магией, Минпросвет разрешил в порядке эксперимента включить в программу обучения слабоволшебные предметы.

Не сумев заманить в Первертс ни одного специалиста со стороны, Югорус Лужж распределил неволшебные дисциплины между штатными преподавателями. С первого дня стало ясно, какую ошибку он совершил.

Фора Туна, преподавательница прорицания, выпросила себе химию, полагая, что та ничем не отличается от алхимии. Она уже собиралась быстренько объяснить студентам пять основных способов превращения металлолома в золотые изделия, но «шибко образованный» Порри Гаттер попросил начать с системы Менделеева.

– Система как система, – сказала преподавательница. – Буквы, цифры… Наверняка ее можно использовать для гадания. Выберем наугад несколько чисел. Давайте, диктуйте!

– Девять, – продиктовала Амели, – или восемь.

Туна записала на доске оба числа.

– Восемьдесят восемь! – подключились остальные. – Девяносто два! Тридцать шесть! Тринадцать! Пятьдесят семь! Пятьдесят два! Двадцать восемь!

– Хватит, – сказала Туна. – А теперь посмотрим, какие буквы написаны в соответствующих клеточках.

Преподавательница, ежесекундно сверяясь с таблицей, подписала под числами буквы:

– А сейчас мы разберем получившееся предсказание. Это и есть главная задача алх… то есть просто химии.

– Да чего там разбирать! – крикнул Оливье Форест. – Ф-о-ра у-кр-ал-ла те-ни!

– Неправда! – взвизгнула прорицательница. – У меня еще своя тень![61]Как известно, тень дается человеку при рождении и старится вместе с ним. Проблема состоит в том, что тень рассчитана на время жизни среднего мудла. По истечении срока гарантии тень становится совсем тонкой и к 150 годам исчезает совсем. Колдуны относятся к этому равнодушно, а вот ведьмы очень переживают (наверное, поэтому колдуньи предпочитают темноту). Они наращивают себе новые тени, выколдовывают тенезаменители. Существуют целые клиники теневой пластической хирургии. Но самым бесстыдным поступком считается украсть тень у какой-нибудь юной особы.

– Таблица Менделеева врать не может! – наставительно сказал Форест.

С тех пор роковая фраза FORa UKrAlLa TeNi преследовала Фору повсюду: на стенах, на классной доске, в контрольных работах… Трехдневная борьба закончилась нервным срывом.

– Не могу больше! – рыдала Туна на плече у ректора. – Я эту таблицу уже во сне начала видеть! Я из-за Менделеева скоро водку пить начну.

– Может быть, возьмете астрономию? – предложил Лужж. – Это почти астрология.

Попытка заглянуть в учебник астрономии привела к новому взрыву:

– Что значит «эклиптика»! – кричала прорицательница. – Звезды ходили, ходят и будут ходить по хрустальному своду небес, а не по какой-то там «эклиптике»!

– Звезды, – вразумлял ее ректор, предварительно проконсультировавшись с Гаттером, – это такие здоровенные шары из газа.

– Чушь, – всхлипывала Фора Туна, – как здоровенные шары из газа могут предсказывать будущее?

– И правда, – начинал сомневаться Югорус, – как здоровенные шары из газа могут предсказывать будущее?

Так школа осталась без преподавателя химии и астрономии, зато с психически здоровым преподавателем прорицания. Это послужило сигналом для остальных учителей. На следующий день явился Харлей, которому против его воли навязали биологию с зоологией. Из учебной программы он узнал, что придется проводить лабораторные занятия с микроорганизмами.

– Или я, или они! – заявил Харлей. – Или я ни за что не отвечаю! Их миллиарды! Я подсмотрел в пособии. Десятки миллиардов! И все шевелятся!

Предложение обойтись без практики и прочесть теоретическую часть привело Харлея в негодование:

– Я читал! Я заклеивал картинки и прочитал почти весь учебник! Кто писал эту гнусность? «Человек произошел от обезьяны»! Лично я ни за что не произошел бы! Руки бы на себя наложил! Или что там у этих чудовищ? Лапы!

Потом пришла мисс МакКанарейкл. Она взяла математику (очень понравилось название) и испытала самое жгучее разочарование в жизни.

– Это унизительно! Я не собираюсь заставлять детей зубрить неблагозвучные заклинания! Вот, посмотрите: «ха крест у два ха два крест два ху крест у два»!

– Боюсь, – заметил ректор, разглядывая книгу, раскрытую на странице с формулой (х + у)² = х² + 2ху + у², – вы не совсем правильно поняли…

– И нечего тут понимать! Это гадость, которой не место в приличной школе! Я привыкла к заклинаниям, которые звучат как музыка: Кристина-Орбакайте!

– Действительно, – согласился Югорус, – очень похоже на музыку. Только верните, пожалуйста, моему носу нормальный вид.

После этого Развнедел отказался преподавать английский язык и литературу («Слишком много букв, а слов и того больше»), мадам Камфри – физику («Они пишут – закон сохранения вещества, а я говорю – спирт сам куда-то исчез!»), да и Лужж с удовольствием бросил отравлять детям мозги «так называемой историей». Его очень сердило, что какой-то там Тридцатилетней войне отведено целых три страницы, а о XIII Всемирной Магической конференции, продолжавшейся вдвое дольше, не сказано ни слова.

Стоит ли говорить, что, повстречав в австралийской пустыне поклонника технического прогресса Мордевольта, Югорус Лужж обрадовался ему, как родному. Пользуясь особыми обстоятельствами, он выторговал для бывшего Врага Волшебников амнистию – при условии, что тот вернется к преподаванию. Мордевольт даже согласился на помощь поднаторевших в мудловских штучках Порри, Сена и Мерги. Предполагалось, что это направит разрушительную энергию не в меру развитых детей хоть в какое-нибудь русло.

Правда, некоторые впечатлительные родители, узнав, что их отпрысков будет учить Тот-кто-раньше-угрожал-существованию-магического-мира-а-потом-оказалось-что-нет-не-угрожал, начали протестовать и даже организовали у здания Минпросвета пикет под лозунгами «Нет!», «Нельзя!» и «Как можно?!»

Родителей быстро привели в чувство, пригрозив Мордевольтом, и опальный профессор взялся за дело.

Взялся основательно. Вдумчиво. Тщательно сбалансировал программу. Съездил в командировку по обмену опытом в крупнейшие европейские университеты. Предусмотрел все возможные проблемы. Учел все детали. И как следствие, завалил все сроки.

Урок литературы

– Ну как вы не понимаете! – горячилась птица марабу на плече у Югоруса. – 24 мая Открытый урок по мудловским предметам! Приедет представитель министерства! Неужели сложно за три недели научить детей чему-нибудь мудловскому?

От огорчения ректор даже не заметил, что стал называть предметы «мудловскими», а не «слабоволшебными» или «нетрадиционными для магов».

– Это вы не понимаете! – злился Мордевольт. – Ничему «мудловскому» за три недели научить нельзя! Экспресс-курс – это профанация! Если проблема только в министерском представителе, то наколдуйте ему блестящие результаты.

Неизменная спутница Мордевольта Черная Рука одобрительно щелкала пальцами.

– Да я бы с радостью, – стонал Лужж. – Но у чертова представителя будет детектор магии!

«И эти люди требуют от нас не пользоваться шпаргалками», – меланхолично думал Сен.

Вдруг марабу перестал стонать и вкрадчиво произнес:

– Хотя, наверное, проблему детектора магии можно решить. Если бы вы согласились слегка модифицировать вашу замечательную Тру…

В дверь осторожно, но с достоинством постучали.

«Да что же это такое! – огорчился Югорус. – Стоит начать о Трубе, как меня обязательно перебивают. Может, написать Мордевольту письмо?»

– Войдите! – крикнула птица-секретарь, в которую превратился марабу.

– Приветствую вас, о Великие Белые Маги, Рыцари Форпоста, стоящего на страже пределов Волшебной Страны! – провозгласил с порога лопоухий человечек.

Белые маги-рыцари – один в фиолетовом плаще, другой в желто-зеленой мантии – посмотрели друг на друга.

Бальбо Рюкзачини слыл чрезвычайно поэтичным хоббитом. В прошлом году в качестве секретаря следственной комиссии он провел в первертском форпосте несколько месяцев, что, по идее, должно было убить в Бальбо всякую тягу к жанру фэнтези. Но реальность не просто мало влияла на романтические представления Рюкзачини о жизни, а вообще не имела к ним никакого отношения.

– Что привело тебя к нам, о Печальный Странник? – постарался подстроиться под неожиданного гостя Лужж.

С таким же успехом ректор мог сказать: «Чего приперся, коротышка?» или «Прием по личным вопросам во вторник и четверг с 14 до 15», – даже это прозвучало бы в ушах Бальбо небесной музыкой.

– Большая Беда привела меня к вам, о Мудрые Старцы… – начал речь Печальный Странник.

Если отбросить все «о» и красочные эпитеты, суть дела состояла в следующем. Читатель никак не мог дорасти до уровня понимания прекрасного, присущего талантливому писателю. Те книги, которые нравились Бальбо, упорно не имели коммерческого успеха. Те книги, которые не нравились Бальбо, имели коммерческий успех, но их написал не он.

Пытаясь понять, в чем причина такой несправедливости, Рюкзачини пришел к выводу, что его произведениям не хватает идеального героя.

– Взгляните, о Проницательные Обладатели Чудесной Силы, на пресловутые «12 подвигов Геракла», – жаловался Бальбо. – Примитивнейшее произведение, а сколько веков уже пользуется популярностью. А все почему? Потому что там есть идеальный, ярко выраженный главный герой, постоянно совершающий подвиги!

И тогда не понятый современниками литератор решил написать книгу «[Какое-то число] подвигов [Какое-нибудь имя героя]». Дело было за малым – Великим Героем.

– Где же еще мне суждено найти Великого Героя, как не в этих замшелых стенах, переживших века, ставших свидетельницами грандиозных сражений, слышавших ужасные заклинания темного прошлого…

На этих словах успокаивающее заклинание Югоруса начало давать сбои. Сен ощутил в себе сильнейшее искушение съездить наглому вруну в ухо: «пережившие века стены» построили неполных пять месяцев назад. Причем Бальбо сам видел, как их предшественниц разрушил магический смерч.

Пока продолжалась внутренняя борьба, в ходе которой искушение было побеждено по очкам и ворча скрылось, коротышка успел довести профессоров до кипения:

– И тогда этот исполин, эта глыба, этот матерый нечеловечище…

– Короче! – повысил голос всегда сдержанный Мордевольт. – Что тебе сказал Каменный Философ?

Бальбо задумался.

– Я точно не помню… Но смысл такой: «Иди, о великий летописец, к ректору, он тебе укажет героя!»

Птица-секретарь на плече Лужжа превратилась в коршуна и взвилась в потолок. Немного побившись в него, птах сориентировался и вылетел в окно.

– Итак, – сказал Бальбо, – кто герой?

– Молодой человек! – заклекотал индюк, которого Лужж выколдовал от расстройства. – Нельзя ли в другой раз? У нас производственное совещание!

– Вы не герой, – подтвердил коротышка свои худшие опасения. – Герой схватил бы меня за шиворот и, прорычав: «Убирайся, карапуз!», вышвырнул из кабинета.

– Убирайся, карапуз, – кротко произнес Мордевольт. Черная Рука подняла Бальбо за шиворот и вышвырнула из кабинета.

– Спасибо, – сказал индюк, превращаясь в пеликана. – На чем мы остановились? Ах да, мы начали обсуждать возможность применения вашей Тру…

Дверь распахнулась, и неутомимый Бальбо снова перешагнул порог.

– Уже получше, – сказал он, – но все равно слабовато. К тому же я навел справки. Вы – Мурдевалет, знаменитый Черный Маг в прошлом. Вы будете главным отрицательным персонажем, а положительным…

Избиение хоббита черно-белыми магами предотвратил Сен, который ощутил, что искушение вздуть летописца ничуть не чувствует себя побежденным. С воплем «А-а-а!» искушение вынырнуло из глубин подсознания и по мелководью сознания бросилось к речевым и двигательным центрам.

– О-о-о! – завопили речевые центры, в то время как двигательные двинули Бальбо промеж внимательных, затянутых дымкой глаз.

«Вот о каких побочных эффектах говорил ректор», – отстранение отметило сознание Аесли.

На мгновение коротышка перестал любоваться своим богатым внутренним миром и изумленно взглянул на реальность.

– Ого! – сказал он. – Где я? Ты кто! И почему ты меня все время стучишь по голове?

– По-моему, – сказал Мордевольт, наблюдая, как Черная Рука помогает пеликану Югоруса оттащить мальчика от Бальбо, – наш герой сегодня особенно в ударе.

– Герой? – коротышка насторожился, и его глаза снова начали затягиваться романтическим туманом. – Неужели тот герой, которого я искал?

Дверь снова распахнулась – без стука, но с громким хлопаньем. Хлопал крыльями ректорский коршун, рвавшийся из цепких рук Клинча. В клюве птица сжимала полупридушенного ухогорлоноса.

– Вот! – объявил завхоз. – Пернатый расхититель школьного имущества. Привет, Сен! Что, опять на подвиги потянуло?

При слове «подвиги» Бальбо затрепетал и жадно выпятил уши.

– Отпустите птицу, – попросил пеликан, – это я послал ее за ухогорлоносом. Вдруг Каменный Философ действительно сказал что-то такое.

Клинч разжал пальцы. Коршун бережно положил добычу к ногам Югоруса, каркнул в сторону отставного майора и юркнул ректору в рукав мантии.

–  Воспроизведамус!  – скомандовал пеликан.

Записывающе-воспроизводящее существо встрепенулось, беззвучно прокашлялось и произнесло голосом Каменного Философа:

– «А? Что? Какой еще герой? Иди отсюда, пацан! Да хоть к ректору! Он тебе покажет героя…»

Далее послышался виртуозный храп.

– Толковое пророчество, – сказал Мордевольт. – Ну что, уважаемый литератор, убедились?

– О, да! – воскликнул Бальбо. – Все, как предсказал высокочтимый Кладезь Мудрости и Источник Философии: я пришел в кабинет ректора и обрел там возжажданного героя!

С этими словами кругленький гость ткнул пальцем в сторону Сена, и, если бы не Черная Рука, державшая героя за шкирку, его бы ткнули в ответ кулаком[62]Помните сражение с ложным призраком Мордевольта из первой книги? Какие-то однообразные взаимоотношения складываются у Сена с Черной Рукой..

– Все сходится, – счастливо произнес Бальбо. – Неукротимый нрав, пылкость, неудержимость… Да что я буду вам объяснять, о могучие кудесники! Ведь вы сами только что величали прекрасного отрока героем и звали его к новым подвигам!

Клинч, который еще не понял, в чем опасность, согласился:

– Конечно, герой! Как он мисс Сьюзан танцевал! Во время битвы с хочугами!

– Битва! – Бальбо едва не запищал от радости. – С кем битва?

– С хочугами, – не обращая внимания на яростное подмигивание ректора, пояснил Клинч. – Это такие твари из параллельного мира. Сен их голыми руками придушить собирался.

– С голыми руками, – прошептал Бальбо, – на Кошмарных Тварей из Другого Мира…

Лужж мигал так усиленно, что у него начала дергаться щека.

– Подумаешь, твари, – сказал Клинч, – вот разъяренная Канарейка… пардон, профессор МакКанарейкл – это действительно кошмар… А что с вами, Югорус?

– Веко прищемил, – ответил Лужж. – И хватит об этом, пора расставить все по своим местам. Мальчика – в успокаивающую ванну, ухогорлоноса – к постаменту Философа, Рюкзачини пусть идет… куда хочет, а вы, Уинстон, подумайте хорошенько над нашей проблемой…

– Не хочу даже думать, – сказал Мордевольт.

– А в чем проблема? – спросил Клинч.

Тут ректор сорвался, и, распугав своих птиц, разразился длиннющей тирадой, в которой изложил проблему Открытого урока по немагическим дисциплинам.

– А в чем проблема? – повторил Клинч. – Дайте мне этих бездельников, я за три недели научу их уму-разуму.

– Но это же профанация! – крикнул Мордевольт.

– Да еще какая, – важно кивнул Клинч.

Урок физики

Сен лежал в успокаивающей ванне Архимеда-Ньютона. Здесь не было ни валерианы, ни пустырника, ни ромашки, зато сверхвязкого магического глицерина было навалом. Как только мальчик делал резкое движение, глицерин густел, удерживал неудержимого героя и мягко поглаживал по щеке, приговаривая:

– Ничего, ничего, обойдется!

– Конечно, обойдется! – отвечал мальчик. – Не будет ему книги, где я совершаю подвиги.

– Как же не быть, – возражал Бальбо, примостившийся рядом с ванной на скамеечке. – Пять глав уже есть.

И шестая была не за горами: хоббит строчил не переставая, подложив под пергамент толстенный словарь Близа[63]Магический аналог словаря Даля. и время от времени сверяясь с собственной фантазией.

Зачем Бальбо сидел рядом с Сеном, мальчик не понимал – все попытки рассказать, что единственный подвиг Аесли заключался в танце с МакКанарейкл, ни к чему не приводили.

– Да ты слушаешь меня или нет! – Сен снова попробовал выпрыгнуть из ванны, но на него нежно и неодолимо подействовала вталкивающая сила[64]Поэтому ванна носила имя Архимеда., равная силе, с которой он рвался наружу[65]А поэтому – Ньютона. Вот так, играючи, авторы пытаются привить читателям не только любовь к литературе, но и уважение к физике..

– Очень внимательно, Севен, – пробормотал Рюкзачини, не отрываясь от пергамента.

– Если ты сейчас же не остановишься и не выслушаешь меня, я… я… я сам напишу свои мемуары!

Бальбо немедленно остановился. Остановился весь – от руки с гусиным пером до застывших зрачков.

– Ха, мемуары! – наконец сказал он. – Я издам свою книгу раньше, и твою сочтут плагиатом… Ладно, Стоун, я тебя слушаю. Но предупреждаю – если окажется, что Великий Герой отказывается из скромности, то меня уже ничего не остановит. Скромность – это последнее качество, которое дополнит сокровищницу твоих достоинств.

Мальчик вздохнул и закрыл глаза. Пластмассовые уточки, которых Лужж напустил в ванну для дополнительного терапевтического эффекта, заколыхались на глицериновой поверхности.

– Порри с Гаргантюа вдвоем отбивались от хочуг кухонным инвентарем. Дуб Дубль победил хочуг мешком с манкой. Кисер вывел Рыжика из зоны первого удара. Мергиона с Рыжиком выманили хочуг обратно за Границу миров. Это они герои! Про них и пиши. А про меня – не надо. Не хочу.

Здесь Сен немного покривил душой. На самом деле он хотел. Еще бы, героическая книга с Сеном Аесли в главной роли – кто бы от такого отказался?! Тем более, что про Порри и Мергиону книги уже есть.

Сен даже согласился бы на некоторое художественное преувеличение, разумеется, если оно необходимо с литературной точки зрения. Но преувеличения Бальбо поражали воображение наповал. Сен справедливо опасался, что после выхода такой книги однокурсники будут бегать за ним толпами. И вовсе не затем, чтобы взять автограф.

– А я ничего такого не сделал, так что писать тут не о чем. Разве что про танец с МакКанарейкл. Вот этим действительно можно гордиться. Хорошо продуманный, тактически правильный, изящный и эффективный ход…

– Не годится, Скин, – замотал головой Бальбо. – Герой ничего не продумывает. Герой неистовствует и безумствует. А описанные тобой действия эпизодических персонажей… не знаю, не знаю… Нет. Они не бросались с голыми руками на Кошмарных Тварей из Другого Измерения. Хотя, возможно, их стоит включить в роман в качестве побочных линий…

Тут Сен немножко понеистовствовал – схватил пластмассовую уточку и швырнул в Рюкзачини. Увы, цели он не достиг: уточка описала параболу и шлепнулась к ногам писателя[66]В полном соответствии с Законом всемирного тяготения.. Потом, кряхтя, поднялась и полезла по ножке ванной вверх[67]Что противоречит всем законам, но у нас здесь все-таки не учебник физики..

– Ты не волнуйся, – успокоил его Бальбо, – на фоне твоей титанической фигуры эпизодических персонажей никто не заметит.

– А вот я волнуюсь! – завопил Сен. – Моя «титаническая фигура», в отличие от «эпизодических персонажей», просто зазевалась и схлопотала хочугу. Все остальные «подвиги» совершала она, как я ни сопротивлялся…

Глаза Бальбо привычно затуманились.

– Герой, благородно предоставивший право первого удара врагу, получивший смертельное ранение и, невзирая на это, сопротивлявшийся до победного конца. Это достойно моего пера!

Уточка сползла вниз, встряхнулась и снова начала восхождение.

– Но послушай, – устало сказал Сен. – Даже если бросаться с голыми руками – героизм, я ведь делал это под влиянием хочуги. А если бы я белены объелся и принялся на всех бросаться, это тоже был бы подвиг?

– Не веришь мне, – голос Бальбо дрогнул. – Ладно, Свин. Но словарям-то ты веришь, я надеюсь?

– Да, конечно, – неуверенно сказал Аесли, чувствуя подвох.

Рюкзачини открыл толковый словарь Близа и прочел:

– «Подвиг – героический, самоотверженный поступок. Героизм – отвага, решительность и самопожертвование в критической обстановке. Самоотверженный – жертвующий своими интересами ради других, ради общего блага. Поступок – решительное, активное действие в сложных обстоятельствах…»[68]Странно. То же самое, слово в слово, написано в толковом словаре Ожегова/Шведовой. Интересно, кто придумал это первым: Близ, Ожегов или Шведова?. Продолжать? И ни слова про хочугу или белену! Герой, он и есть Герой, чего бы он ни объелся.

Аесли был убит. По всем энциклопедическим критериям его безумные действия и впрямь являлись подвигами.

– Есть, конечно, одна неувязочка, – неожиданно сказал Бальбо. – Герои не носят очков.

– А я ношу! – воспрянул духом мальчик. – И поэтому…

– …и поэтому мне придется пойти на компромисс с совестью летописца и исказить действительность. В книге у тебя очков не будет.

Сену вдруг захотелось открыть рот, погрузиться в ванну с головой и лежать там, пока глицерин не заполнит его изнутри[69]По Закону сообщающихся сосудов. Физика – вокруг нас, она повсюду. Иногда даже внутри..

Уточка вцепилась клювом в край ванны и принялась подтягиваться.

– Продолжим? – потер руки Рюкзачини. – А не начать ли нам с трудного детства? Так, например: «С самых юных лет Великий Герой познал горечь нищеты и непосильного труда. Отец, грубый мужлан…»

Мальчик отчетливо понял, чью именно лопоухую голову ему хочется погрузить в глицерин. Видимо, Бальбо тоже кое-что понял, потому что перестал декламировать, посмотрел на Героя, на рукопись и махнул рукой:

– Эх, что с тобой поделаешь? Будь по-твоему! Я вставлю в повествование сцену, где герой танцует с юной куртизанкой. Романтическая линия книге не повредит.

Героическая пластмассовая утка перевалила через бортик и заскользила мимо онемевшего Аесли по глицериновой глади[70]Вот чего можно достичь благодаря упорству и силе поверхностного натяжения!.

Урок физической культуры

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо! Носки по линеечке! Видеть грудь четвертого!

Призраки Первертса суматошно задергались, пытаясь изобразить строй. Грудь четвертого виднелась прямо сквозь второго и третьего.

– Сынки, – довольно сказал Клинч. – Пороху не нюхали.

– Я нюхал… – вякнул Отравленник и затих под взглядом отставного майора.

Майор Клинч репетировал. После того, как взбешенный Мордевольт поддержал решение ректора словами «Делайте что хотите!», профессор Лужж поручил бравому завхозу экспресс-курс по мудловским дисциплинам.

– Вся надежда на вас, Клинч, – жалобно напутствовал его Югорус. – Если вы не справитесь… то что? То все.

Воодушевленный возложенными на него надеждами и полномочиями, майор принялся действовать. В тот же день он через Мергиону договорился с Рыжиком, и тот устроил на спортплощадке показательные строевые занятия электрических овец. Это не только доставило Клинчу огромное удовольствие, но и позволило наконец утоптать вековой бурьян.

Затем майор целую ночь просидел над мудловскими учебниками и методическими пособиями, а под утро, проснувшись, вызвал всех четверых призраков Первертса: Отравленника, Утопленника, Висельника и Парашютиста[71]Если вы думаете, что майор Клинч для вызова духов использовал магические книги, спиритическую доску или столоверчение, то вы плохо знаете майора Клинча. Школьные призраки являлись к нему по первому сигналу – стуку кулаком в стену..

Ускоренный курс мудловских наук начинался пятого мая, то есть уже через несколько часов Клинч должен был быть в форме.

– Упали-отжались! – рявкнул майор.

Привидения упали и провалились через паркет в подвал школы.

Клинч присел на лавку и уставился в список предметов.

– Как это? – спустя минуту сказал он. – Физика, химия, геометрия, астрономия, биология… А пение? Как же без пения? Покойнички! Строиться!

Призраки вылетели из паркета и сбились в бесформенную кучу.

– Так, – Клинч зашагал вдоль подобия строя. – Были вы духи простые, станете боевые. Ну, нежить, по моей команде, песню запевай! Только с чувством! У солдата выходной!..

– У солдата выходной! – вразнобой, но с чувством грянули духи.

– Пуговицы в ряд!

– Пуговицы в ряд! Все подряд! Одна за другой! Ты со мной! А я с тобой! Такая любовь!

– Очень хорошо, – зловеще произнес Клинч. – Сорок отжиманий… Отставить! Сорок кругов вокруг школы!

Оставшись один, боевой завхоз сделал несколько подходов-отходов к зеркалу, остановился и сам себе отдал честь. Он чувствовал, что входит во вкус. Он не понимал, почему не занялся академической деятельностью раньше.

Запыхавшиеся призраки вломились в каморку завхоза через стену. Первым телепался Висельник, следом Отравленник и Утопленник волокли очумевшего Парашютиста.

– А, добежали, – оживился Клинч. – Последний вопрос, и свободны. Сколько дней до приказа?

Обрадованные привидения уже открыли рты, но тут все испортил Парашютист. Его ответ можно занести в Книгу рекордов, как самый неудачный ответ на конкретно поставленный вопрос.

– Какого приказа? – сказал Парашютист.

Клинч побагровел, сжал кулаки и…

И в этот момент закукарекал командирский будильник на его запястье.

– Черт! – чертыхнулся завхоз. – Пора подъем объявлять. Ваше счастье. Отбой, духи! Школа, подъем!

А через час начался самый необычный во всемирной истории экспресс-курс неволшебных наук.

– Ну что, сынки, – говорил Мистер Клинч, прохаживаясь перед строем учеников небрежным строевым шагом. – Родина и лично ректор потребовали от нас напряжения всех наших сил в овладевании всякими мудловскими науками. На все про все у нас три недели. Сдюжим?

Первокурсники угрюмо молчали.

– Не понял. Вы чего-то не поняли? Два круга по стадиону!

Мергиона и Порри старались держаться поближе к Сену, но все равно прозевали момент финишного спурта, который тот устроил прямо на старте. Бежал Аесли быстро, но недолго. Последние полтора круга его пришлось нести. «Первертс своих не бросает, да и мимо чужого не проходит», – на бегу придумал принцип майор Клинч.

После марш-броска студенты стали понятливее и на клинчевское «Сдюжим, сынки?» ответили нестройным «Постараемся, а то что ж…»

– Орлы! – обрадовался преподаватель. – Соколы вы мои пернатые! Только соколы летать должны, а вы еле ползаете. Что я увидел? Увидел я четыре группы научной подготовленности. Первая группа – Пейджер и Дуб. Этих хоть сейчас под ружье… то есть на экзамен. Вторая – Гаттер, Форест и Пулен. Третья – все остальные. Четвертая – Аесли. Так вот, группа должна быть одна, первая! Всем ясно? Первый урок – физика.

– А почему на стадионе? – поинтересовалась Амели.

– Вопрос хороший, – сказал Клинч, – но и ответ будет не хуже. Я эту физику всю прочитал, сколько смог. И что там самое главное? Форест, положи Аесли в тенек, авось отойдет. А главное – это, братцы, сила. Так и написано: ежели силу не приложишь, то ничего и не сдвинется.

– Второй закон Ньютона, – подал голос образованный Порри.

– Закон у нас один, – сказал майор, разглядывая Гаттера. – Сила есть, ума достанем. Упор лежа при-и-и-нять! Двадцать отжиманий. Пейджер! Придержи Аесли, загубит себя, болезный.

Но Сен уже успел сделать три с половиной энергичных отжимания с прихлопываниями, прижался к земле и простонал:

– Мерги! Добей меня! Что ж так мучаться!

– Сам справишься, – ответила добрая Мергиона, добросовестно изучая физику в упоре лежа.

На следующее утро стонущих первокурсников снова собрали на стадионе.

– Что, сынки, – первым делом спросил Клинч, – болят руки-ноги?

– А-а-а-у-у-у-а-а! – простонали сынки.

– А все потому, что химии не знаете! Руки-ноги у вас болят оттого, что в них образовалась зловредная молочная кислота. Как ее формула, не знаю, врать не буду, а буду обучать вас способам лечения этой химической заразы. Два круга… Аесли, куда? Два круга за Сеном Аесли!

На сей раз Сен убежал немного дальше, правда, в противоположную сторону.

– Да что ж такое! – чуть не плакал он, сидя на закорках у Дубль Дуба. – Я же не хотел! Они сами побежали!

К концу недели студенты уже знали основы:

– биологии («Движение – это жизнь, так что, сынки, держитесь, сейчас я вам дам жизни!»);

– географии («Вот попадете вы на Северный полюс, как греться будете? Правильно! Три круга по стадиону!»);

– истории («Чему нас учит история? История нас учит, что хилые завсегда вляпываются в какие-нибудь истории. Так что четыре круга по стадиону»);

– и анатомии («Посмотрев на строение тела человека, делаем вывод "В здоровом теле – здоровые внутренности!" Вывод ясен? Побежали»).

Изучение новых предметов чередовалось с повторением пройденного – вернее, пробеганного.

Сен заметил две странности. Во-первых, после очередного физического упражнения ему всегда становилось легче. Видимо, хочуга тоже не железная. Во-вторых, прыжки, пробежки и прочие телодвижения постепенно начинали как-то удаваться. На «анатомии» он даже сам добрался до финиша, и Клинч торжественно перевел его в третью группу.

– Наверное, – предположил Порри, – ты эту хочугу в энергию перерабатываешь. Глядишь, всю и переработаешь.

В следующий понедельник никто уже не стонал, а на вопрос Клинча «Как самочувствие себя?» – строй бодро отрапортовал:

– Все болит, может, сегодня отдохнем?

– Как скажете, – согласился майор. – А лучший отдых – это смена занятия. К турникам бегом марш!

У турников Клинч сообщил, что сегодня астрономия, и продемонстрировал «солнышко» с эффектным соскоком.

– Солнце вы уже посмотрели, сейчас полюбуетесь на другие астрономические объекты. Ну-ка, все повисли на турниках, подтягиваемся, кто сколько может.

Сен подтянулся один раз. Что оказалось даже больше, чем он мог. И к концу этого раза звездочки действительно залетали у него перед глазами.

«Все, нужно спрыгивать», – решил мальчик… и резким рывком подтянулся еще раз.

В начале третьей недели Аесли перешел во вторую группу. Точнее, перебежал: неистребимая хочуга, пользуясь окрепшим организмом Сена, вынуждала его уже не просто выполнять задания Клинча, а перевыполнять их. Дошло до того, что когда майор начал объяснять базовые понятия геометрии, Аесли пришлось привязать к гимнастическому козлу.

– Угол должен быть прямым. Вот смотрите: я выжимаюсь на брусьях, поднимаю ноги, и они образуют с туловищем прямой угол.

И тут Сен, в котором снова зашевелилась решительность, закряхтел, напрягся – и рывком поднял козла в воздух.

– Вот еще один пример правильной геометрии, – сказал Клинч, когда обессилевшего от такой натуги Сена привели в чувство. – Если долго гнуть свою линию, получается полный параллелепипед.

После занятий друзья отвели Аесли к ректору, который осмотрел мальчика и сообщил, что хочуга и в самом деле стала меньше. А мускулы на руках и ногах Сена не то чтобы стали больше, но появились.

– Может, и правда, – почесал затылок Лужж, – хочуга превращается в физическую силу. А где ты так накачался?

– На географии с астрономией, – ответил Аесли.

Урок математики

Думаете, после всей этой истории Мордевольт обиделся и отошел от учебного процесса? Да, конечно, он обиделся, но никуда не отошел. Профессор приступил к следующей по важности проблеме – усовершенствованию системы подсчета баллов первенства Первертса.

Ну, может, это и не было такой уж важной проблемой. Просто Мордевольт, не зная, куда девать бурлившие эмоции, решил заняться делами вверенного ему факультета Слезайблинн.

Факультетские дела оказались запущенными донельзя.

– Да что этот Югорус себе думал, – бурчал Мордевольт, разглядывая девственно чистый журнал учета посещаемости. – Чем он занимался в свободное от глупостей время?

Тут бывший Враг Волшебников смутно вспомнил, что Лужж вроде бы занимался какой-то важной научной проблемой, и даже как будто не раз заговаривал о ней. Но, поскольку ректор всякий раз чего-то не договаривал[72]«Чего-то не договаривал»! Слышал бы сейчас Лужж эти мысли Мордевольта., в чем именно заключалась проблема, Мордевольт вспомнить не мог.

«Надо будет его при случае подробно расспросить[73]«Подробно расспросить»! Бедный Лужж, он опять оказался в то время не в том месте., – решил декан Слезайблинна. – Все равно, наука наукой, но нельзя же так безобразно вести учет! Тем более, подведение итогов Первертства на носу! Пора навести здесь порядок».

В этот момент Мордевольт, сам того не зная, ступил на очень опасную тропу. Тропу войны с деканом Орлодерра Сьюзан МакКанарейкл.

Правила Первертства – традиционного соревнования между факультетами Первертса – не менялись много веков. На протяжении учебного года студенты получали штрафные и премиальные баллы, которые тщательно учитывались, старательно подделывались и со скандалами восстанавливались. Завершалось состязание закрытым педсоветом, на котором деканы помогали ректору суммировать баллы и определять лучший факультет. Победу обычно одерживал самый напористый декан. В 1863 году мисс МакКанарейкл имитировала ритуальное самоубийство, когда узнала, что Первертство собираются отдать Слезайблинну. Начиная с того года, неизменно побеждал Орлодерр[74]А баллы? Что баллы… Тут человеческие судьбы, а вы говорите «баллы»!* * Бдительного читателя, который ожидал совсем другого примечания по поводу «неизменных побед Орлодерра» – милости просим заглянуть в приложение № 13. .

Так что некоторое пренебрежение учетом со стороны Югоруса Лужжа можно понять. Какой смысл тщательно подсчитывать баллы, если результат все равно скорректируют в пользу мисс Сью?

Мордевольта отчасти извиняет то, что он был не в курсе. До изобретения злосчастной Трубы и последовавших затем перипетий он занимался исключительно научными изысканиями да читал на старших курсах теоретическую мимикрию. После возвращения в Первертс – чересчур увлекся разработкой курса неволшебных наук. Но ведь хватило бы одного взгляда на стену кабинета декана, чтобы понять, что к чему!

Потому что на стене гордо висела одинокая почетная доска:

Увы, хотя Мордевольт доску заметил, выводы он сделал совершенно неправильные:

– 140 лет не побеждать в факультетском соревновании! – присвистнул он. – Хотя что я удивляюсь? Если учет организован таким образом…

И Мордевольт погрузился в вопросы организации учета.

Будучи человеком увлекающимся, профессор пропустил ужин, отбой, лунное затмение, восход солнца, подъем и завтрак. Зато к моменту, когда майор Клинч произнес: «Сдюжим, сынки?», в учете посещаемости, успеваемости, обучаемости и штрафуемости Слезайблинна воцарился идеальный порядок. Теперь этот порядок следовало как-то применить.

Мордевольт заглянул к ректору, но того на месте не оказалось. Расхаживая по пустому кабинету, Уинстон обратил внимание на альбом «Все победители первенства Первертса, XX век».

На первой странице альбома, датированной 1901 годом, красовалась групповая черно-белая колдография Орлодерра с мисс Сьюзан на переднем плане.

«Воробушек», – подумал Мордевольт и тут же отогнал неуместные сентиментальные воспоминания. Он перевернул страницу. Потом еще одну. Сменялись годы, лица учеников, интерьеры, но сияющее лицо МакКанарейкл и надпись «Орлодерр – чемпион!» оставались на месте, как приклеенные. На всей сотне страниц.

Спустя минуту Мордевольт уже стучался в дверь декана Орлодерра.

– Мисс Сью, откройте, это я, Мордевольт.

– Секундочку!

Через 633 секундочки дверь призывно распахнулась, обдав профессора фиалковым ароматом.

– Ну что же вы стоите, Уинстон?

Будь на месте Мордевольта женщина, она воздала бы должное мастерству, с которым МакКанарейкл за секундочку привела себя в предельно соблазнительный и одновременно совершенно неприступный вид. Но на месте Мордевольта был Мордевольт, который сразу приступил к наиболее существенной, как он полагал, части своего визита.

– Доброе утро, мисс Сьюзан. Я случайно узнал, что ваш факультет сто лет подряд побеждал в первенстве Первертса. Скажите, как вам это удалось? Какую методику вы применяете?

«Мужчины, – снисходительно подумала мисс Сьюзан, наблюдая за гостем из-за приспущенных ресниц. – Долго же он искал повод прийти ко мне. И повод какой нашел нелепый! Ах, Уинстон, Уинстон!»

– Методика проста, Уинстон, – пропела она. – Я прихожу на педсовет и говорю: Орлодерр набрал шесть тысяч баллов. Тут приходит Развнедел и говорит: Чертекак – семь тысяч. Каков наглец? Ах, так, говорю я, тогда Орлодерр восемь тысяч!

– Ага, – сказал Мордевольт, не зная, что и сказать.

– Ну есть еще разные маленькие женские хитрости… Но главное – это поднимать ставки и продержаться до обеда. Тогда нервы у Развнедела не выдерживают, и победа в кармане[75]На равных сражаться с МакКанарейкл могла только таинственный декан загадочного Гдетотаммера Мелинда Сгинь, но та не посещала педсоветы с конца XIX века.. Но вы ведь не это хотели спросить, милый Уинстон?

«Милый Уинстон» смутился.

– Да… конечно… мисс Сью… я… Я к вам попозже зайду… До свиданья…

«Ах, Уинстон, Уинстон, – улыбнулась Сьюзан, – мальчишка!»

Мордевольт был потрясен. Межфакультетское соревнование, важнейший фактор учебно-воспитательного процесса, мощный стимул для совершенствования учеников и преподавателей, оказывается, давно превратилось в… в…

Во что превратилось соревнование, Мордевольт сказать не мог: в памяти возникала улыбка мисс Сью, и мысли сбивались. Нет, твердо решил он, отгоняя наваждение, надо все менять. Нужна современная научно обоснованная методика подсчета, учета и зачета.

Вы только не подумайте, что новый декан Слезайблинна решил обязательно вывести свой факультет в чемпионы. Да пусть Орлодерр побеждает хоть еще сто лет! Но пусть это будут законные победы, одержанные благодаря достижениям в учебе и дисциплине, а не за счет маленьких женских хитростей!

Ах, Уинстон, Уинстон…

В день, когда Сен показал гимнастическому козлу, кто он и кто тут козел, Мордевольт с лицом человека, который высчитал, как выиграть миллион в лотерею, вошел к Югорусу Лужжу. В руках декан Слезайблинна держал плоский чемоданчик.

«Деньги принес, – почему-то подумалось Лужжу. – Или наркотики». Версии, конечно, дурацкие, но что он еще мог подумать? Не мудловский же ноутбук принес в кабинет ректора Школы волшебства один из деканов этой школы?

Оказалось, что именно мудловский ноутбук. Причем ноутбук фирмы… впрочем, неважно, какой фирмы[76]Здесь авторы должны сделать признание. Они решили немного подзаработать и заняться product placement. Эти нерусские слова означают, что в художественном произведении, например, в кинофильме, за солидную плату показывают разные товары, причем так, чтобы зритель видел марку производителя. На этих товарах главный герой ездит, он эти товары курит, пьет, ест, а после сеанса зрители бегут курить, пить, есть и ездить именно эти товары. Так представляете, производитель ноутбуков уже начал отсчитывать деньги, но в последний момент захотел посмотреть, как звучит его товар в тексте книги. До сих пор не понимаем, что этому мудлу не понравилось..

– Поздравляю, Югорус! – с порога начал Мордевольт. – Отныне прежняя несовершенная система подсчета баллов и определения победителя межфакультетского соревнования уступает место новой, совершенной системе. Теперь подсчет баллов станет независимым, а соревнование – чистым, абстрактным, можно даже сказать, сюрреалистическим.

– Сюрреалистическим, – повторил какаду на плече Лужжа.

– Правда, хорошее название? – обрадовался Мордевольт. – Я знал, что вам понравится! Моя система учитывает все значимые показатели и объективно определяет лучший факультет. Автоматически. Видите?

На экране ноутбука замелькали таблицы и диаграммы.

– Автоматически? – переспросил попугай.

– Это значит, что высокие технологии все-таки нашли применение! Пусть это только начало, но перспективы…

– Перспективы, – сказал какаду. – Может, остальных деканов позовем?

«Какая неожиданная коллизия, – думал Лужж, пока Мордевольт бегал за МакКанарейкл и Развнеделом. – Что на это скажет мисс Сьюзан? И ограничится ли она только тем, что скажет? Может ведь и прибить. С другой стороны, если эти… высокие технологии утвердить, то можно под шумок поговорить с Мордевольтом о его Тру…»

Ввалились деканы. Мордевольт изо всех сил удерживал на лице интригующее выражение, МакКанарейкл – заинтригованное, Развнедел – недоумевающее[77]А Мелинда Сгинь – отсутствующее..

Пока Мордевольт увлеченно излагал принципы новой системы, МакКанарейкл постепенно менялась в лице, а Лужж отодвигался от нее подальше.

– …и результат можно наблюдать в режиме реального времени! Нужно только, чтобы кто-нибудь из вас, да хоть мисс Сьюзан, добавил сюда заклятие Все-под-контролем, и тогда каждый штрафной или премиальный балл будет учитываться и фиксироваться автоматически! – закончил объяснение Мордевольт.

Аплодисментов не последовало.

– Ах да, чуть не забыл, – спохватился декан-новатор. – По новой системе Слезайблинн имеет на сегодня 5348 баллов, Гдетотаммер – 5717, Чертекак – 6056 и Орлодерр – 5201 балл. Ну, коллеги, каким будет ваше мнение?

– Ха-ха! – закричал Развнедел, поворачиваясь к МакКанарейкл, но той уже не было в комнате.

Где-то далеко-далеко загрохотало, что-то взорвалось, тонко завыли мудловские аварийные сирены.

Лужж оценил выдержку мисс Сьюзан, которая сумела вынести свое мнение за пределы Первертса.

Открытый урок

В ночь на 24 мая Мистер Клинч не сомкнул рта. С самого заката он гонял специально присланную команду гномов по стадиону – сначала просто два круга, «чтобы размяться», а потом всю ночь, чтобы оборудовать площадку для проведения Открытого урока по мудловским дисциплинам.

Помимо гномов, Клинч выпросил у Лужжа базовый комплект заклинаний, которые тот использовал в прошлом году при создании полосы препятствий Дня Закрытых Дверей.

– Зачем это вам понадобилась полоса препятствий? – спросил Югорус. – Клинч, вы меня пугаете.

– При проведении Открытого урока главное что? Главное – наглядность! – успокоил его завхоз. – Чтобы у вражеского наблюдателя сразу глаза повылазили. Да вы не волнуйтесь, что ж я, не понимаю? Я ж понимаю. Все будет в масштабе 2: 1, как на детской площадке.

По просьбе завхоза Лужж создал вокруг стройки плотную Сферу Вамфигера, сквозь которую до утра шмыгали гномы с тачками, носилками и молодецким уханьем[78]Сфера Вамфигера, в отличие от сферы Фигвамера, свободно пропускает заклинания и крупные предметы – зато через нее ничего не видно, не слышно и не пахнет.. Сам Клинч к месту трудовой битвы не приближался, а, как истинный генерал в душе, отдавал приказания, стоя на пригорке неподалеку.

К рассвету дым коромыслом[79]Это не фигура речи. Бережливые гномы все используют по второму разу, даже дым, который не поднимается в небо, а загибается дугой («коромыслом») и попадает в специальный дымоприемник, откуда небольшими порциями снова выпускается на строительную площадку. прекратился, отрывистые команды Клинча – тоже, но Сфера осталась на месте, таинственно переливаясь матовыми боками.

Школа просто изнывала от любопытства. Из всех учащихся только Дубль Дуб был допущен на строящийся объект, но чтобы восстановить картину по его рассказам, требовалось воображение Бальбо Рюкзачини.

– Круто, – отвечал Дуб на все вопросы, – там вот так вот и вот так вот.

Свои слова он сопровождал внушительными жестами.

– А ты что там делал? – Мерги даже подпрыгивала от жажды знаний. – Тебя зачем звали?

– Я поднимал эту штуку на ту штуку, – говорил Дубль. – Я сильный.

К началу Открытого урока у стадиона собрались все студенты и преподаватели Первертса. Преисполненные сознанием собственной значимости первокурсники, выстроенные у края Сферы, сдержанно переговаривались. Старшие ученики, заполнившие сколоченные гномами длинные скамьи, безуспешно пытались проглядеть Сферу насквозь. Профессура на летающей трибуне вытягивала шеи – никто, кроме Клинча, не представлял, как именно будет проходить урок. Завхоз, одетый в парадно-выходной спортивный костюм, загадочно улыбался, на вопросы не отвечал, и стоявшему с краешка бригадиру гномов Шишке отвечать не позволял. Шишка степенно оглаживал руками бороду и скромно гордился.

Больше всех крутился ректор. Его беспокоил не только таинственно переделанный стадион, но и представитель министерства, который должен инспектировать занятия, а вместо этого опаздывал. Лужж разослал во все стороны глухарей, но даже эти чуткие птицы не могли учуять приближение чиновника. Видимо, в Первертс решили послать одного из лучших министерских магов.

От невеселых дум ректора оторвал коротышка Бальбо, который как-то ухитрился забраться на трибуну и теперь дергал Югоруса за мантию, вопрошая:

– Почему не начинаем, о Мудрейший из Могущественных?

Грач на макушке профессора гаркнул, не прекращая наблюдения за подступами к школе:

– Представителя Минпросвета ждем, чтоб он провалился!

Что-то щелкнуло.

– Отсутствие должного уважения к Министерству Просветления и его Официальному Представителю, Наделенному Особыми Полномочиями, – сурово произнес кто-то голосом Рюкзачини, – будет зафиксировано в протоколе.

На трибуне началось смятение. Грач и Лужж в панике завертели головами.

– Прекратите ерничать, – сказал голос Рюкзачини. – Я перед вами.

Преподавательский и ученический состав школы уставился на Бальбо. Легкомысленный лопоухий летописец преобразился в строгого лопоухого чиновника. Отточенными движениями бывший Бальбо надел очки, создал столик и поставил на него переносной детектор магии.

– При исполнении! – ахнула Фора Туна.

Лужж внутренне ойкнул и присмотрелся к хоббиту. Ошибки не было: коротышку окутывала тяжелая аура служебного заклинания При-исполнении.

Это заклинание применялось в бюрократических кругах, если существовало опасение, что чиновник в ответственный момент посрамит честь мундира – или хотя бы часть этой чести. При активизации заклятия исполнитель превращался в бездушный механизм, действующий в строгом соответствии с последней прочитанной инструкцией. Разжалобить, подкупить, напугать или рассмешить его считалось невозможным. Только убить, но здесь был не тот случай.

Литератор-оборотень с хрустом распечатал большой синий конверт, достал протокол и удостоверение, и предъявил их сначала грачу, а затем ректору Первертса. Документы были отпечатаны на старинной рунопечатной машинке, по четырем углам красовались Небольшие Овальные Печати, а всю нижнюю часть папируса занимала размашистая неразборчивая подпись главы министерства.

– Ну, – сказала подпись, – почему теперь не начинаем?

– Э-э-э… – согласился Лужж и махнул Клинчу.

Майор торжественно откашлялся.

– Начинаем итоговое занятие по неволшебным дисциплинам. Сейчас мои ученики, сынки, орлы, ласточки… – Клинч коротко прослезился, – покажут всем, где раки зимуют… То есть продемонстрируют приобретенные навыки и умения по всем наукам. Ну что, сынки?! Пройдем?! Не посрамим?!

– Никак нет! – грянул идеальный строй первокурсников. – Пройдем, как ложка сквозь пюре!

– Даю пояснение для всяких… – Клинч покосился на непроницаемое, словно высеченное из цельного куска доски лицо Бальбо, – …наблюдателей. Чтобы преодолеть каждый этап научной полосы препятствий, учащиеся должны применить знания по физической культуре, одноименной науке физика, химии, биологии и географии. И пение, конечно, как без пения. Зачетное время – 45 минут. Зачет по последнему. Курс! Равняйсь-смирно! Защитную сферу убрать! На штурм знаний бегом марш!

Лужж поднял палочку и дунул. Сфера Вамфигера развеялась. Сотня первокурсников рванула вперед и сразу же попятилась назад. По трибунам пронесся вопль ужаса.

Чтобы понять, как такое случилось, понадобится небольшое отступление. С Клинчем сыграл злую шутку «сержантский зазор». Этот метод, широко применяющийся в воинских подразделениях, заключается в том, что командир, не надеясь на исполнительность подчиненных, дает им задание с запасом. Расчет здесь на то, что завышенное задание недовыполнят , и в итоге получится столько, сколько нужно на самом деле. Например, если лейтенант придет проверять порядок в казарме в 14:00, сержант объявит подчиненным, что все должно блестеть к 12:00. Если нужна яма глубиной два метра, он прикажет углубиться в почву на четыре метра. Если надо взять в плен языка, он потребует выбить пехоту противника из окопов первого эшелона обороны.

Неудивительно, что после нескольких таких заданий подчиненные кое о чем догадываются и начинают все делать наполовину. Что еще больше укрепляет сержанта в мысли о необходимости пресловутого «зазора».

Но чем думал Клинч, когда применял сержантский зазор к гномам, которые всегда перевыполняют задания?!

Зря Лужж опасался, что Клинч скопирует его новогоднюю полосу препятствий. Лучше бы скопировал. Гигантские росянки, живые шашки, пещерные тролли – какие пустяки! Да натасканные майором соколы все это в два счета преодолели бы без всякой магии! Ну, в сорок пять счетов.

То, что предстало перед глазами ошеломленных зрителей и участников, преодолеть было невозможно.

В первом секторе располагался остро пахнущий ров шириной восемь метров, наполненный дымящейся соляной кислотой. Во втором метались огромные слоновые ежи – жутко голодные, судя по утробному желудочному вою, который поднялся, как только они увидели зрителей. Далее следовала «египетская ловушка» – ряд замаскированных арбалетов, непрерывно и густо стрелявших чугунными болванками. На последнем этапе чудом уцелевшим первокурсникам[80]Напоминаем, по условиям Открытого урока применение чуда, то есть магии, не допускалось. предстояло уворачиваться от здоровенных разумных глобусов, которые проворно катались по полигону, с внушительным лязгом сталкиваясь длинными ядовитыми шипами.

Впрочем, вряд ли все эти напасти всерьез угрожали кому-либо из учеников. Потому что на старте надо было первым делом перемахнуть через абсолютно гладкую стену высотой 16 метров.

– Наглядные пособия? – холодно поинтересовался Бальбо, направляя детектор магии на полосу препятствий. Загорелся зеленый индикатор. – Время пошло.

Клинч тут же, не теряя времени, бросился душить Шишку. Лужж – Клинча. Преподаватели кинулись их разнимать. А Сен Аесли ринулся на приступ.

Да не просто ринулся, а ринулся с песней.

– Наверх вы, товарищи, все кто куда! – орал он, соскальзывая вниз, поднимаясь, подпрыгивая и снова соскальзывая.

Такого вопиющего противоречия между решительностью и логикой Сен еще никогда не испытывал. Стена казалась непреодолимой абсолютно, ни при каких обстоятельствах. Разум Аесли был в шоке, но зловредная хочуга раз за разом швыряла мальчика на полированную поверхность.

– Да что же вы стоите! – отчаянно крикнул Сен товарищам. – Держите меня… – он быстро произвел расчет, – …восемь человек!

Первой откликнулась Мергиона. Следом подоспели Порри, Амели и Оливье Форест. Остальных четырех человек с успехом заменил Дубль Дуб. Аесли слегка затих, придавленный весомой товарищеской помощью.

Тем временем на трибуне объединенными профессорскими усилиями удалось избежать смертоубийства и выяснить – в самых общих чертах – что произошло. Оказалось, что непреодолимая стена предусматривалась высотой два метра, ров – шириной один метр, кислота – раствором детского шампуня без слез, слоновые ежи – злыми ирландскими ежиками обыкновенными, арбалеты – должны стрелять гораздо реже и теннисными мячиками, а глобусы – быть в восемь раз меньше, без шипов, и не гоняться за людьми, а от них убегать. Задачей последнего этапа являлась поимка и забрасывание всех глобусов в финишную корзину, расположенную на высоте трех метров.

Клинч глянул на чудовищную корзину, изящно торчавшую на 24-метровом столбе, и зарыдал. Мало того, что он на всякий случай в два раза завысил требования к строителям. Мало того, что масштаб 2: 1 был понят гномами совершенно превратно. Так эти бескорыстные труженики от широты душевной еще и вдвое перевыполнили задание!

Но страдания Клинча были еле заметны на фоне беспредельного горя Шишки, причитавшего: «Мы ж не заради денег! Мы ж заради вас! Мы ж цельную ночь! Да если б мы ведали!» А когда бедняга узнал, что вся эта страховидная конструкция понадобилась не для того, чтобы напугать чиновника из Министерства, а для того, чтобы через нее прошли дети, то рухнул без чувств.

А вот Сен, напротив, постепенно приходил в чувство. Хочуга, еще минуту назад бившаяся, как пойманная рыба, слегка дернулась – раз, другой, третий… И неожиданно исчезла. Аесли почувствовал себя точно так же, как три недели назад в кабинете Лужжа после заграничного успокаивающего заклинания. Только на этот раз всеобщая вялость и безразличие к жизни были его собственными.

– Всем спасибо, – сказал он. – И уже слезьте с меня, тяжело.

На трибуне царило уныние. В противоположных углах сидели, сгорбившись, Клинч, окруженный Харлеем и Развнеделом, и Лужж, окруженный печальной стаей грачей и глухарей. Возвращенный к жизни руками мадам Камфри гном Шишка горестно бродил между ними, ища, на чем повеситься.

МакКанарейкл, сделав вид, будто подводит губы, послала в сторону полосы пробное парализующее заклинание. Один из ревущих ежей споткнулся и завалился на бок. На детекторе вспыхнул оранжевый огонек.

– Первое предупреждение, – монотонно произнес Бальбо. – Второе предупреждение инструкцией не предусмотрено.

Мисс Сьюзан чертыхнулась.

– Не надо, Сью, – тихо сказал Лужж. – Все ясно. Провал, полный провал. Катастрофа. Я отменяю Открытый урок. Сейчас я уберу эти наглядные пособия…

– Погодите немного, – сказал Мордевольт, глядя вниз, – не забывайте, кто у нас на старте.

А на старте, прислонившись к неприступной стене, сидели в рядок сынки майора Клинча. Настроение у всех было отвратительное. Кроме Сена, у которого вообще настроения не было.

– Эх, не повезло Клинчу, – вздохнул Порри. – Так старался, нас гонял три недели, а все зря.

«Не повезло, – равнодушно согласился Аесли. – Все зря».

– А гномам каково? – сказала Мергиона. – Всю ночь пахали, хотели как лучше, а получилось, что все испортили.

«Плохо гномам, – не стал спорить Аесли. – И ничего тут не попишешь».

– Гномы, Клинч, – проворчал Оливье Форест. – Лужж, вот кому паршивей всех.

«Да, Лужжу хуже всех, – подумал Аесли. – А как ему помочь? Никак».

– На него в Министерстве и так косо смотрят, все своего любимого Бубльгума забыть не могут, – сказал Оливье. – Теперь точно прихлопнут. Пришлют нам вместо Лужжа какого-нибудь паралитика древнего.

«А ведь пришлют, – сказал себе Аесли. – Это плохо. Что же делать-то?»

– А без Лужжа и Канарейку вышибут, – продолжил сыпать соль на раны Форест. – И Фору Туну. И Харлея. Да всех! Один Развнедел останется.

«Надо спасать школу. Должен же быть какой-то выход, – Аесли даже не заметил, что уже начал искать решение. – Сколько еще времени осталось? Минут двадцать?»

– А все Бальбо твой! – зло глянул на него Оливье.

– Бальбо не виноват! – запротестовала Амели. – Это все заклинание министерское!

«Заклинание министерское, – подумал Аесли. – А Бальбо мой. Ну конечно!»

Он понял, что надо делать. Он не мог этого сделать. Во-первых, не мог физически: избавление от хочуги отняло у него все силы. Во-вторых, то, что он собирался сделать, считалось одним из самых презираемых поступков в его семье.

Аесли попытался вызвать у себя приступ решительности, но хочуга, как назло, забилась куда-то в недосягаемое место.

И тогда он встал сам, впервые в своей жизни сознательно совершив необдуманный поступок.

– Держать? – вскинулась Мергиона.

– Наоборот, – с трудом произнес Сен. – Подталкивать.

– Я же говорил, – произнес Мордевольт, когда сооруженная из Клинчевых орлов акробатическая пирамида подсадила Аесли на профессорскую трибуну. – Не забывайте, кто у нас на старте. Интересно, что они придумали?

Сен тяжело вздохнул и сел рядом с Бальбо.

– Прежде чем преодолеть научную полосу препятствий, я хочу сдать теоретическую часть задания. За весь курс.

– У вас есть такое право, – произнес Бальбо, не поворачивая головы. – Но напоминаю: на все задание у курса осталось всего восемнадцать минут. Это очень мало.

«Ох, как это много, – с тоской подумал Аесли. – Не продержусь».

– Сначала я подойду к этой стене. Для обычного человека она может показаться непреодолимым препятствием. Для обычного человека, – Сен сжал зубы и выдохнул: – но не для Великого Героя.

Бальбо чуть заметно вздрогнул.

– Что такое какая-то стена для Великого Героя, способного с голыми руками выйти против Кошмарных Тварей из Другого Измерения?

Бальбо не пошевелился, но за официальными стеклами его очков мелькнуло что-то живое. Возможно, глаза.

– Великий Герой сожмет свой видавший виды кулак и одним ударом пробьет стену насквозь. – Сен глянул на подавшуюся к нему аудиторию и отвел взгляд. – Затем могучими плечами расшвыряет обломки, расчищая путь своей армии, и шагнет ко рву с кислотой.

Пальцы Бальбо начали мелко, дрожать. Лужж впервые увидел заклинание, которое плющит[81]Гм. Проблема с согласованиями… Лужж неоднократно видел заклинания, которые плющили других (например, Сто-атмосфер или Плющ-с-капюшоном), но никогда ему не доводилось наблюдать, как заклятье плющится под действием сторонних сил. А вот теперь довелось..

– Что такое для Героя восьмиметровый ров? Он преодолеет его простым тройным прыжком без разбега. Но за ним идет его армия, его люди. Они испытанные бойцы, закаленные в боях воины, преданные помощники Героя. Но сами они не герои. Что сделает Великий Герой?

– Что? – еле шевельнул губами Бальбо. Он еще был неподвижен, строг, официален, но уже было слышно, как трещит броня министерского заклинания.

– Великий Герой одним глотком выпьет всю кислоту, – сказал сгорающий от стыда Сен. По стадиону прокатился сдавленный всхлип.

– Выпьет? – ахнул Рюкзачини. Руки литератора заползали по столу в поисках пера.

– Конечно. У Великого Героя стальные зубы, луженая глотка, армированный пищевод, эмалированный желудок. Очень большой эмалированный желудок…

– Молодец, Сен, умница, – ласково зашептала ему в ухо МакКанарейкл. – Ври дальше.

И Сен врал дальше. И больше. И шире. И выше… Незаметно переводя повествование из будущего времени в настоящее, а затем и в прошедшее.

– И вот уже почти все слоновые ежи залиты припасенной кислотой и с визгом бегут с поля боя. Но осталось еще несколько ежей… то есть, осталось еще несколько Чудовищных Голодных Монстров, которые, яростно ощетинившись, все разом бросаются на Героя.

– Все разом бросаются на Героя?! – испугался Бальбо.

– Они уже бросились. Герой упал. Чудовищные Монстры завалили его, решив задушить своей Кошмарной Тяжестью. Что это, конец?

– Нет! – воскликнул Бальбо. – Превозмогая Кошмарную Тяжесть, Великий Герой приподнялся на одной руке, а другой схватил ближайшего Чудовищного Монстра за длинную чешуйчатую шею…

Официальный представитель Министерства Просветления, Наделенный Особыми Полномочиями, отбросил очки и принялся обеими руками вписывать в официальный протокол подробности Небывалых Подвигов Великого Героя.

Сен с чувством откинулся на спинку стула. С таким сильным чувством, что упал вместе со стулом на пол, где и остался лежать.

Бальбо потери героя не заметил. Не заметил он и того, как Мергиона и Гаттер, выстроив однокурсников в две колонны, стремительным марш-броском на цыпочках обежали полосу препятствий по дуге.

– …последний Коварный Бронированный Шар подкрался сзади, но Герой, не оборачиваясь, схватил его обеими руками и сжал так сильно, что…

– …что его армия достигла финиша на три минуты раньше срока, – сказала МакКанарейкл. – Видите? Курс выполнил задание.

– Что? Курс? Задание? Вы о чем? А… задание… – жалкие остатки министерского заклинания, раздавленного Великой Литературой, собрались в маленький шарик в районе головы Бальбо[82]Не самое удачное место, чтобы оказать влияние на писателей. Все писатели пишут руками. Авторам ни разу не попадался писатель, который пишет, зажав ручку (или клавиатуру) головой. Это очень неудобно – можете сами попробовать.. – Да, вижу, все на финише. А все благодаря Великому Герою, который…

– Просто впишите в графу «Общий вывод» слово «Удовлетворительно».

– Удовлетворительно? Нет! Это невозможно!

И Бальбо начал вписывать в графу «Общий вывод» слова «Великолепно!», «Непревзойденно!», «Эпохально!», «А все благодаря Великому Герою!».

И многие другие слова. Словарный запас Рюкзачини очень велик.

Работа над ошибками

Вечером того же дня Мордевольт прогуливался по опустевшему стадиону, обдумывая проблему учета странных итогов Открытого урока в таблице сюрсов[83]Это не родительный падеж множественного числа от слова «сюрс», как вы могли подумать. Во-первых, сюрсов в природе не существует. Во-вторых, «сюрсов» – сокращение от словосочетания «сюрреалистическое соревнование», которое так понравилось Лужжу.. Вдруг он почувствовал, что в карман его плаща что-то скользнуло.

Мордевольт вытащил из кармана конверт без обратного адреса, удивился, распечатал и прочел:

«Уважаемый профессор Уинстон Мордевольт! Пишет Вам ректор Школы волшебства Первертс профессор Югорус Лужж. Надеюсь, вы догадываетесь о причине, по которой я обращаюсь к Вам с этой просьбой. Эта причина – Ваша Тру…»

Сильный порыв ветра выхватил письмо из профессорских рук и быстро унес его в сторону Норвегии…