Онлайн чтение книги Я за тебя умру. Неизданные рассказы 'd Die for You and Other Lost Stories
Ну, и что вы сделаете?

I

Девушка слонялась под розовым небом в ожидании какого-нибудь события. Особенно мечтательной ее не назвать, но сегодня она пребывала в рассеянности: новыми были особенные сумерки – совсем новыми после лет, прожитых под дальним небом, странными – очертания деревьев, странными – маленькие насекомые, непривычные вечерние крики странных маленьких зверьков.

…Это лягушки, подумала она, – а, нет, это grillons… как они по-нашему?… это сверчки у пруда.

…Это ласточка или летучая мышь, думала она; потом опять о непохожих деревьях… и снова о любви и других таких практических вопросах. И снова – о непохожих деревьях и тенях, небе и звуках – таких как автомобильные гудки и собачий лай где-то у Филадельфийского шоссе…

Собака облаивала мужчину и, в конце концов, обнюхала; ничего враждебного или располагающего не учуяв, она отвернула нос и захотела поиграть. Мужчине предстояло встретиться с девушкой, но этого он еще не знал. Он продолжал стоять посреди грунтовой дороги и пытался сбить замок на модели 1927 года, вцепившийся в запасное колесо.

– Отойди, животное! – молвил он и, непроизвольно бурча, вернулся к замку, умному изделию из стали, туго поддававшейся его неубедительному зубилу.

Он не был вором, он был врач, и это была его машина, она пробегала уже немало месяцев, и «резина на ней», как выразился продавец, вытерпела больше ожидаемого. Свернув с шоссе на грунтовку, водитель обнаружил, что время все же взяло свое, и машина плохо слушается руля. Он это почувствовал, еще когда выехал из больницы.

«Старик мог сам бы съездить на своем седане, – ворчал он. – Обленился. В других профессиях его бы отправили на покой. А у нас с такими носятся».

Услышав это брюзжание, заинтересованный слушатель решил бы, что доктор Билл Харди принадлежит к новейшему, самому непочтительному поколению. Роста не то чтобы высокого и стандартной клепки, примерно как этот замок 1927 года, он был поглощен сейчас, одновременно с ремонтом, мыслями о том, что его начальник, именитый доктор К. Г. Л. Хайнс обременил его неприятнейшим заданием: посетить, утешить и обиходить хроническую ипохондричку определенного возраста – и как раз в такой вечер, когда у него намечалось собственное важное дело.

Он был хороший врач и не путал долг с удовольствиями, но в этом случае граница между ними пролегала особенно четко: в южном пригороде находилась дама, которую надо было посетить, утешить или, по крайней мере, тактично от нее отделаться – а здесь, в конце дорожки, в особняке, дама, которая, ни в чем не нуждаясь, думала, что нуждается, но дважды в месяц отсылала в закрома доктора К. Г. Л. Хайнса двадцать пять долларов за уверения, что у нее не останавливается сердце и нет ни проказы, ни того, что она именовала «бубонной болезнью». Обычно уверял доктор Хайнс. Но сегодня он только повернулся к телефону и вяло сообщил:

– Слушай, Билл, я сейчас одеваюсь на одно мероприятие, мы с женой предвкушали его сто лет. Поезжай, посмотри, чем там помочь этой чертовой… словом, миссис Брикстер.

Билл нацелил зубило и гонг – это странное орудие он нашел под сиденьем и называл про себя гонгом, потому что оно издавало звон, – и уныло ударил. К его удивлению, замок отскочил. Вдохновленный этим техническим или археологическим успехом, он через десять минут уже смог подъехать к дому пациентки. Билл заглушил мотор, вылез из машины и предстал перед девушкой.

Именно предстал: она наблюдала за его появлением удивленно и с легкой надеждой. Ей было восемнадцать лет, кожа такая, какую итальянские художники времен упадка писали у ангелов в углах картины, а в серых глазах светится желание всего, что только есть в этом мире.

– Здравствуйте… я доктор Харди, ассистент доктора Хайнса. Миссис Брикстер звонила…

– Да, здравствуйте. Я мисс Мэйсон, дочь миссис Брикстер.

Красные сумерки почти погасли, но она захватила последний их лоскуток.

– Мамы нет, но могу ли я чем-нибудь вам помочь?

– Могу ли я чем-нибудь помочь? – поправил он.

Она слегка улыбнулась.

– Не уверена, что настолько хорошо вас знаю, чтобы решить это за вас.

– Я имею в виду сегодня – могу ли я помочь сегодня?

– Не могу сказать вам, доктор Хайнс…

– Нет. Я доктор Харди, ассистент доктора Хайнса.

– …извините, доктор Харди. Мы можем предложить чашку кофе на кухне и мелочь, какая найдется в доме.

Билл решил, что эта последняя фраза не укладывается в аристотелеву логику. Он подумал и начал сначала:

– Мисс Мэйсон, мне позвонили из этого дома, чтобы оказать помощь вашей маме. Если ее увезли…

– Ее увез папа.

– А… извините… что случилось?

– Она узнала, что чикагская оперная труппа дает «Луизу».

– А, понимаю, – согласился Билл. На самом деле понимал не очень, его отвлекало это лицо в густеющих сумерках. – То есть она не переносит «Луизу»… понимаю, моя тетя тоже не могла…

– Это становится все печальней и печальней, доктор Хайнс…

– Нет, Харди, ассистент доктора Хайнса.

– …извините, доктор Харди. Но когда в картине появляются тети, не очень понятно, о чем мы все-таки говорим. Мама уехала на «Луизу», а не от нее. Но она отправилась довольно внезапно, папа нес запонки в руке. Я только что приехала домой, несколько лет здесь не была, только что познакомилась с новым папой и пытаюсь привыкнуть. Если кто-то в доме болен, я не знаю – кто. Мама ничего мне не говорила.

– Так ваша мама не больна? Она не звонила доктору Хайнсу? Это все ошибка?

– Она не выглядела больной, когда отправлялась в оперу.

– Ну, тогда… тогда, может быть, на этом закончим. – Он посмотрел на мисс Мэйсон еще раз и решил не заканчивать. – Может быть, лучше проверим? Я вам дам телефон коммутатора, и они скажут, был ли там вызов. Мне даже кофе и мелочи не надо – я подожду в машине.

– Хорошо. Да, лучше прояснить ситуацию.

Через несколько минут она появилась на веранде с конвертом в руке.

– Извините, доктор Хайнс, вы оказались правы. Мама звонила врачу.

– Меня зовут Харди.

– Ну, не будем об этом опять – она вызывала того из вас, которого вызывала. Простите, я покажусь невежливой, но почем мне знать, вы можете оказаться рэкетиром.

Он удержал смех при себе и сказал:

– Итак, мы там же, с чего начали – если только ваша мама не ожидает меня в антракте оперы.

Она протянула ему конверт.

– Я нашла его на столике в передней, когда возвращалась к вам, – адресовано доктору… – Тут она вовремя запнулась и, когда он поднес записку к фаре, поскольку уже стемнело, мягко закончила: – Надеюсь, теперь все прояснится.

P. S. Я предполагала остаться дома и сказать вам о мальчике, но муж счел, что мне лучше уехать. Он сказал мне, что он украл блугу. Я не знаю, что такое блуга, но убеждена, что в его возрасте этого не следовало делать.

А. М. М. Б.

Билл переключил свет с ближнего на дальний и при ярком свете перечел письмо: то же самое – мальчик украл блугу, женщина хочет, чтобы доктор что-то сделал в связи с этим. Смутное представление о том, с какими проблемами вынужден сталкиваться доктор Хайнс, а вслед за ним теперь и он сам, впервые вызвало на лбу у Билла смутный сочувственный пот. Он резко повернулся к девушке:

– Когда вы заметили пропажу бруги?

– Какой бруги?

Мимо.

– Брунги?

Она отодвинулась, вежливо, но ощутимо, и Билл, чтобы оправдаться, объяснил подробно:

– Так. Ваш брат, по-видимому, взял что-то, что ему не принадлежит. Ваши родители хотят знать, зачем и с какой целью. Можете разобрать это слово?

Их головы почти соприкоснулись в луче фары, его бойкие светлые бачки легонько царапнули ей щеку, и золотистый шелк ее волос заслонил ему уголок глаза – вернее, весь глаз целиком.

– Не могу вам помочь, – сказала она, помедлив.

– Чувствую, что должен разобраться.

– Хорошо, – согласилась она. – Свет у него еще горит.

Она провела его по холлу, украшенному останками убитой дичи.

– Поговорите с ним здесь? – задержавшись перед лестницей. – Или у него в будуаре?

– Давайте поднимемся, – предложил Билл; он смутно надеялся, что бруга будет торжественно выхвачена из-под подушки и дело разрешится нотацией, извлеченной из ранца с заготовками.

Очаровательная стала подниматься по лестнице, указывая дорогу, как маяк, который позже, на веранде, возможно, прогонит сумрак из души молодого доктора… – или что-нибудь в этом роде.

Надежда разрешить загадку как будто начала оправдываться, но когда они ступили в предположительно освещенную комнату, их встретила полная темнота. Мисс Мэйсон щелкнула выключателем, и Билл увидел мальчика тринадцати лет в пижамной куртке поверх нательного комбинезона, на постели демонстративно не первой свежести и на книге, смущенно шмыгнувшей под подушку.

Видимо, это и есть иглу, подумал он. В его сознании искомый предмет обрел арктическую форму. Под враждебным взглядом мальчика он запустил руку под подушку и извлек бледно-голубой томик, по дороге прочтя заглавие: БЫВШИЙ БЕЛЫЙ РАБОВЛАДЕЛЕЦ и с трогательной скромностью обозначенное имя автора: ТОТ, КТО ТАКИМ И ОСТАЛСЯ.

Билл отложил книгу спокойно, как если бы она заинтересовала его не больше, чем, например, «Мои сорок лет в фонтанах Тиволи», и сказал:

– Ну-с, молодой человек, как наши дела?

Но молодой человек давно презрел подобное словоблудие. Он с неприязнью посмотрел на Билла, потом на сестру, потом опять на Билла и молча послал их, как прежде выражались, к шутам.

Доктор, однако, был не либерального десятка, он крепко взял мальчика за плечо, уложил на постель и сообщил:

– Если хочешь играть в эти игры, убедишься, что я сильнее.

Мальчик без сопротивления лег, посмотрел на него снизу тухлым взглядом и ответил:

– Ну, и что вы сделаете?

Это был вопрос. В некоторых вопросах Билл хорошо разбирался, но сейчас что-то подсказывало ему, что этот вопрос не из тех. Он взглянул на девушку, но в блестящих глазах прочел только то, что читается в них из века в век: «В мире командуют мужчины, пусть мне скажут, куда меня ведут, а я уж или соглашусь, или нет». Билл сел около кровати и вступил в беседу, подпорченную паузами, запинками и долгими остановками, которые непременно были бы зафиксированы добросовестной стенографисткой в суде.

– Что ты любишь?

– Я?

Мальчик молча оглядел доктора.

– Что ты любишь? – повторил доктор.

– Книги люблю, – без убежденности ответил мальчик.

– И я люблю книги.

– Если не возражаете, – сказала девушка, видя, что разговор принимает спокойный отеческий характер, – я должна там кое-чем заняться.

Билл почувствовал, что дверь за ней закрылась весьма поспешно. Он пожалел, что не уехал сразу, как только выяснилось, что миссис Брикстер нет дома: он не был психиатром и не был моралистом – он считал себя ученым. Он полагал, что разобраться с больной женщиной в неотложном случае мог бы вполне уверенно; но при взгляде на этого пациента его голову как петушиный гребень оседлало какое-то забытое отвращение к тринадцатилетним мальчикам, и он озлобленно подумал: да я им и не детектив.

Но удержал свой гнев в себе и сиропным голосом поинтересовался у мальчика:

– Во что ты любишь играть?

– Да ладно.

– Нет, все-таки?

– В гангстеров, во что еще?

– О, это интересно.

Ну, Бриллиантовый Дик, подумал Билл, но что-то побудило его спросить:

– А любишь, чтобы кто побеждал – гангстеры или полицейские?

Мальчик посмотрел на него с презрением:

– Гангстеры, конечно. Дурацкий вопрос

– Ну-ка, перестань грубить.

– И что вы сделаете?

– Я тебе…

Биллу вспомнилась другая детская мечта: тут он сейчас в роли пирата.

– Какие ты читаешь книжки? – спросил он с внимательным видом, словно выслушивал мальчика стетоскопом.

– Да не знаю.

– А фильмы смотришь? – Мальчик заметно посветлел лицом, словно ему открылся выход из тупика. – Гангстерские фильмы?

– Мне не очень-то позволяют. – Но в голосе слышалось самодовольство, и прозвучало это неубедительно. – Нам и другим богатым мальчикам ни на что не разрешают ходить, кроме комедий, и похищений, и всякого такого. А мне вот комедии нравятся.

– Кто? Чаплин?

– Кто?

– Чарли Чаплин.

Отзвука это явно не породило.

– Нет, ну… знаете – комедии.

– Кто тебе нравится? – спросил Билл.

– А… – Мальчик подумал. – Ну, нравится Грета Гарбо и Дитрих, еще Констанс Беннет.

– Их фильмы – комедии?

– Они самые смешные.

– Кто смешные?

– Их комедии смешные.

– Почему?

– Они так стараются все время переживать.

– Как стараются?

– Ну, глазами водят.

– И что?

– Ну, вроде как… в Рождество.

Билл хотел вникнуть глубже, но, вспомнив, что не выяснен еще вопрос с иглу, передумал. Благоразумнее было вернуться к книгам.

– Какие у тебя есть книжки?

Мальчик посмотрел на него внимательнее.

– Э, а вы не тихушник случайно?

Билл задумался на секунду, тихушник он или нет.

– Нет, – успокоил он себя.

– Ну… – Мальчик сел на кровати. – У меня их два вроде сорта. Есть вот про четырех девочек по имени Мег, которые провалились в кроличью нору и это… у меня таких много. – Он помешкал. – А еще у меня свои книги.

– Можно их посмотреть?

Мальчик подумал.

– Ну, и что вы тогда сделаете?

Билл в третий раз задумался с ответом.

– Ничего.

– Тогда поднимите край матраса.

Билл поднял. После он пытался вспомнить, десять их было или двадцать. Запомнились ему такие: «Факты о любви», «Война и мир», том первый, «Лучшие рассказы 1926 года», «Психиатрия и ее эволюция за восемьдесят лет», «Пятьдесят популярных закулисных историй о Всемирной выставке 1876 года».

Размышления Билла над cache [4]тайником ( фр .). оборвал тихий голос мальчика:

– А может, все-таки вы жулик. Вы их видели. И что теперь сделаете?

– Может быть, вырежу тебе гланды, – сказал Билл и отдернул голову из-под резко опустившегося матраса, причиной чему, вероятно, были приближающиеся шаги.

– Не сомневайся во мне, старина. Я не…

– Слыхали…

Его прервало появление сестры, к которой он еще не привык, и она его немного пугала.

– Мама с папой вернулись, – объявила она Биллу, – хотите к ним спуститься?

– Из вас получился бы хороший ассистент врача.

– Я три месяца жила с врачом.

Билл хватил ртом воздух, а она продолжала:

– Его жена очень болела. Знаете, не gravement а chroniquement . Мне нравятся врачи.

Когда Билл шел вслед за ней к двери, мальчик сосредоточенно думал, выдал он себя или нет. По дороге Билл обернулся и хотел произнести напоследок что-то значительное, но, взглянув на непримиримое лицо, закончил так:

– Я тебя не выдам, но хочу поговорить с тобой еще. – И уже в дверях добавил: – Во всяком случае, твоим друзьям не скажу, что у нас была доверительная беседа.

Он сделал все, что мог, но пока шел следом за мисс Мэйсон по длинному коридору и спускался по лестнице, чувствовал себя совершенным увальнем. Внизу он встряхнулся: предстоящую сцену он заранее себе рисовал.

Перед входом в главную комнату, для которой до сих пор не придумано подходящего названия в стране, стояла отчетливо глупая – но пока еще не наказуемо – женщина; она стояла, веселыми движениями руки приглашая его в кабинет, откуда они вытеснили мужа: путь на выход ему был указан рукой, свободной от обращенных к Биллу призывных жестов.

– Я поняла, кто вы, я узнала вас по предписаниям доктора Хайнса. Он так хорошо все описывает. Этот фильм сегодняшний, он смог бы описать его не хуже рецензента.

Билл немного успокоился и, отказавшись от предложенного виски, заговорил профессиональным тоном:

– Итак, миссис Брикстер, на что жалуетесь?

Она начала:

– Конечно, раньше всего меня встревожили подергивания…

И два часа спустя закончила так:

– …возможно, вы правы, это от нервного напряжения в связи с приездом дочери.

Исчерпав вдруг силу переутомленных нервов, она сделала ему внушение:

– Сейчас, перед вашим уходом, я попросила бы вас напомнить доктору Хайнсу, что, когда он мне нужен, то мне нужен он.

Зазвонил телефон, и, продолжая говорить, она сняла трубку.

– …впредь я ожидаю видеть самого, а не ассистента… да, он здесь… Биминг-авеню, шестьдесят шесть тридцать два… личное и неотложное, и сказать ему: Эллис С.

Последние слова она произнесла как внезапно открывшиеся улики и, положив трубку, сказала:

– Надеюсь, доктор, там вас ждет не больше затруднений, чем здесь.

Через несколько минут, когда за ним закрылась дверь, Билл подумал, что неприятности впереди могут оказаться потяжелее, чем те, что остались позади.

Он задержался на веранде, остановился взглядом на большом кусте жимолости, перерезавшем своей веткой низкий серп месяца. Потом он стал спускаться по ступеням, и его рассеянный взгляд упал на тело, спящее в лунном свете.

Это была девушка из дальних краев, и спала она так крепко, что над чуть поднятыми бровями можно было увидеть сон об этих краях. Доктор вынул часы – был четвертый час ночи. С привычной осторожностью он прошел по веранде, но, как всегда бывает, ступил на скрипучую половицу, и тут же карта страны чудес на девичьем лбу скрылась под морщинами.

– Я спала, – сказала она. – Уснула.

Как будто он просил его дождаться. Или ее волосы, коснувшись его щеки, сказали ему тогда: «останься», – но она была молода для таких игр, поэтому он поднял свой саквояж со словами: «Ну, мне пора», – и ушел, вспоминая, что пробыл здесь долго, и все это время девушка спала.

II

Он ехал быстро, путь был не близкий: из северного пригорода, через весь город, до поселка милях в десяти к югу; сообщение по телефону прозвучало испуганно – для разрыва, наверное, неподходящая ночь. Но мысли его были заняты местом, откуда он уехал – заняты до такой степени, что мили и минуты пролетели незаметно, и он с удивлением обнаружил себя перед знакомым домом на знакомой улице.

В доме горел свет, перед домом стоял седан. Когда Билл вышел из машины, дверь седана открылась, и вылезла массивная фигура.

– Ты доктор? – сказала фигура, приближаясь. – Тот доктор, который близкий друг миссис Дайкс?

– Да… она заболела?

– Нет. Но я мистер Дайкс. Я сегодня вернулся из Ден… из Гонолулу.

Итак, призрак все же материализовался, и материализовался внушительно – при лунном свете он выглядел футов на восемь ростом и с длинными руками.

– Не бойся, я тебя не пришибу – пока что. Давай-ка в твою машину и поговорим перед тем, как пойдем в дом.

– В чем дело? – сказал Билл. – Это ограбление?

Мужчина засмеялся – устрашающе.

– Вроде того. Мне нужна пара твоих подписей – одна на чеке, а другая на письме, которое ты еще не написал.

Стараясь соображать побыстрее, Билл сел в машину.

– Кому письмо? – спросил он.

– Моей жене. Ты умник, писем ей не писал – я весь дом перевернул, ни одного не нашел.

– Слушайте, мистер Дайкс, я знаком с вашей женой всего месяц, причем профессионально.

– Да ну? Почему тогда твоя карточка прилеплена возле ее туалетного столика?

Билл мысленно застонал.

– Это ее дело, – объяснил он. – Знаю, что она получила ее от моего однокурсника по медицинскому факультету, женатого на ее подруге. Я ей карточку не дарил.

– Ясно, ясно, – саркастически оборвал его мужчина. – И ты не тот, за кого она хочет выйти замуж, пока я в Ден… в Гонолулу. И мне приятно приехать, да? и узнать, что моя жена спуталась с врачишкой? И я проглочу это, как баба? Ты за это заплатишь, ты дашь мне доказательство для моего развода. И будешь рад.

Радости Билл не почувствовал, но он находился в позиции, которая, при беглой оценке, выглядела как минимум стесненной. Ужасом или облегчением было для него то, что произошло дальше, – этого он так никогда и не мог вспомнить, но грубая команда: «Руки в гору» откуда-то сзади, с откидного сиденья, заставила их дернуться вперед, как от укола. Но еще за миг до того, как с его стороны кабины мелькнула фигура, он расслышал что-то знакомое в голосе.

– Ты не знал, что он с охраной, верзила. Вылазь, чтоб крови на обивке не было. Живо!

Жалко дрожа, верзила стал возиться, и тут Билл узнал своего спасителя. Это был мальчишка. И одновременно с классическим: «вали отсюда!» разглядел смутно знакомый предмет, который обратил мистера Дайкса в бегство: он споткнулся, поднялся и припустил по дороге как призовая лошадь. Билл находился ближе к предмету и определил его как что-то похожее на револьвер, но не совсем револьвер. К тому времени, когда топот мистера Дайкса затих вдалеке, Билл окончательно убедился, что этот загадочный стальной предмет – именно то, что он до сих пор именовал Гонгом.

III

Мальчик сел в кабину, и Билл, все еще слегка потрясенный свалившимися событиями, развернулся и поехал к городу.

– Мужик-то оказался трусливый, – с удовлетворением заметил мальчик.

– Да, – механически отозвался Билл, постепенно восстанавливая профессиональное самообладание. – А вот ты что тут делал?

– Поехал прокатиться, – беззаботно ответил мальчик.

– А днем ты не мог покататься?

– Нет, с вами. Как будто задумал грохнуть вас на пустыре. Всю дорогу держал вас на мушке.

– Ну, прекрати, прекрати, – неблагодарно оборвал его Билл. – Не люблю таких разговоров.

– Ладно. Но родителям ни гугу, а? А то скажу им, что я видел, – ухлестывали за бабенкой, пока он был в Ден… в Хулахулу. Как это понравится красавице, там, на веранде?

– Кому? – В который раз доктор был огорошен, но уже начинал привыкать.

– Не думайте, видел я, как вы оглянулись напоследок. Понравится ей услышать про ту…

– Ты сам не понимаешь, что говоришь, – возразил доктор. – Да объясни я тебе все в подробностях, ты и тогда бы не понял.

– Тогда объясните ей.

Подумав, Билл решил, что не стоит, это определенно лишнее; но, по крайней мере, он может повлиять на неисправимого мальчика.

– Я займусь твоим образованием прямо здесь и сейчас, – объявил он. – Во-первых, ты мне симпатичен – до некоторой степени. Конечно, лучше быть борцом, чем размазней, воспитанным в нежных чувствах к самому себе. И ты можешь выбрать, за что бороться – бороться ведь можно и за хорошее, и за плохое, в мире есть много того, за что стоит бороться: за свои убеждения, за свою честь, за свою семью – позже ты поймешь, как много в мире того, за что надо бороться. А пока ограничься обороной. Эти уголовные дела не для тебя, даже думать о них не надо. Веди себя как взрослый и выбрось из головы…

С каждой минутой Билл все яснее сознавал: он сам не понимает, что несет; он скосил глаза – почувствовал ли это мальчик.

Но мальчик спал – довольно давно уже спал.

IV

Когда они свернули на дорожку, уже светало; перед въездом в имение Билл разбудил своего защитника.

– Приехали. Будем надеяться, что тебя там не хватились – теперь задача проникнуть в дом незаметно.

Вялый после ночных предприятий, мальчик осоловело смотрел на соседа.

– Проснись! – нетерпеливо сказал доктор. – Утро уже.

– И что вы сделаете?

– Я предположу, что у тебя хватит ума пробраться в дом незамеченным.

– Француженка заметит.

– Что заметит? Какая француженка?

– Сестра моя. – Мальчик заметно приободрился. – Ну, барышня. Она только что приехала из Франции или откуда там. Она меня впустит.

Этот план почти вернул Биллу душевное равновесие.

– Как ты ее разбудишь? – спросил он.

– Что-нибудь придумаю.

– На всякий случай я буду с тобой.

Между новыми деревьями, через новую трепетную жизнь, через новые тени, очертившие новую территорию на старой, под звуки разных неизвестных насекомых они достигли лужайки и остановились под окном.

– Что теперь? – прошептал Билл.

– Это ее комната – и окно открыто.

Билл торопливо перебрал в уме классические способы осады спящего дома.

– Можем бросить камешки, – неуверенно предложил он.

– Не – бросим какой-нибудь цветок. Знаете барышень: влетит камень, она взвизгнет, а если роза – подумает: наконец-то принц Уэльский.

Первая роза не попала – промахнулся мальчик; затем два раза чисто попал Билл, розы перелетели подоконник. Внизу не было слышно акустического результата, и они затаили дыхание.

– Попробуйте еще… – начал мальчик и умолк: в окне появилось нежное доверчивое лицо и пыталось сфокусировать сонный взгляд на том, что делается внизу.

Затем было перешептывание, воспроизвести которое мог бы разве что какой-нибудь из знаменитых звукоподражателей на радио. Когда лицо исчезло, мальчик повернулся к Биллу и брезгливо сказал:

– Понимаете, они все одинаковые. Половину они понимают, а половину не понимают. Только половину – больше от них не дождешься. Сейчас будет одеваться в вещи, как будто мы повезем ее в город по важному делу.

Однако мисс Мэйсон оделась на удивление быстро и открыла им боковую дверь через семь минут. Увидев ее, Билл решил, что лучше объяснит ей суть дела без комментариев третьего собеседника и, воспользовавшись его зевком, строго указал пальцем внутрь и наверх. Мальчик моргнул, хотел заговорить, но, не совладав с новым зевком, подчинился и исчез.

– Вот, мисс Брикстер, – начал доктор и осекся.

– Мисс Мэйсон, – поправила она и продолжала: – Наполовину догадываюсь, что произошло. Мой брат уехал на откидном сиденье, я видела, как он туда залез, и тут же уснула.

…Какая иллюзия – что они понимают только половину, подумал Билл. – Этот сорванец ничего не смыслит. Такая девушка…

– Не выдавайте его родителям, – сказал он. – Я полюбил мальчика. Не хочу, чтобы у него были неприятности.

– Доктор Харди.

– Да, мисс Мэнсон?

– Я всего два месяца как приехала из Европы, тут столько всего странного происходит, что я рот не решаюсь открыть, если дело меня не касается.

Идеальная жена для врача, подумал он – во всех отношениях.

– Мисс Мэнсон.

– Да, доктор?

– Мисс Мэнсон, в таких обстоятельствах я, естественно, не успел… – Он провел ладонью по свежей щетине на подбородке… – завершить туалет. Поэтому хочу пожелать вам…

– Да, доктор.

– …доброй ночи или доброго утра…

– Конечно, я понимаю.

– …и прошу разрешения завтра – или сегодня, когда приеду с визитом к вашей матери…

– Да, доктор.

– …пожелать вам доброго дня.

– Буду рада.

– Спокойной ночи, мисс Брикстер.

– Спокойной ночи, мистер Хайнс.

V

Билл приехал на рабочее место в раздражении – не только оттого, что не выспался, но также из-за общего недовольства своими обстоятельствами, четко определить которые он не мог из-за сонливости. С одним, по крайней мере, была ясность: доктор Хайнс никогда не приезжал в кабинет раньше полудня, и ассистенту приходилось тащить на себе весь воз, иногда в пожарном порядке. Билл не видел оправдания лености человека, которому еще нет пятидесяти.

…Может быть, я злюсь потому, что сам сегодня опоздал. И хочу свалить на него.

Так что он старался сохранить объективность, но доктор Хайнс прибыл как раз в тот момент, когда Билл знакомился с двумя десятками записей и вызовов, и поэтому не смог сдержаться.

– Мне трудно управиться со всеми этими делами и успевать читать, – намекнул он довольно слабым голосом, но довольно внятно.

Доктор Хайнс посмотрел на него с удивлением, прибегнув затем к миролюбивому тону.

– В наши дни, – сказал он, изображая участливость, отработанную на пациентах, – это счастье, когда вообще есть что делать, ха-ха. – Последнее «ха» он приглушил, увидев лицо помощника.

– Я серьезно, доктор Хайнс. Не знаю, почему вы не приезжаете и не интересуюсь, но это чертовски несправедливо, учитывая процент, который я получаю. Думаю, вам стоит ложиться пораньше.

У доктора Хайнса расширились глаза; нижняя губа отвисла.

– Хорошо, – сказал он, копя возмущение. – Но вы забыли, что я взял вас зеленым интерном, и вы получили клиентуру, которую я набирал годами… – Он сделал паузу, чтобы выдохнуть.

– Не отрицаю. – И вдогонку воспроизвел вопрос, подхваченный у младшего сегодня ночью: – И что вы теперь сделаете?

– Я скажу вам, что я сделаю, и скажу сразу. – Тут доктор Хайнс сделал паузу и, не будучи дураком, сверился со своей совестью, вслед за чем выпустил воздух, но уже не так шумно. – Я…

Он вдруг понял, что не сделает ничего. После активного начала он позволил себе надолго расслабиться; в последнее время все трудные случаи и даже личные тайны доверялись доктору Харди. Без Билла вся конструкция фирмы рассыплется. Доктор Харди сидел и только смотрел на помощника.

Билл угадал мысли старшего, он понял, что свою мысль донес. Дав начальнику время опомниться и восстановить достоинство, он вышел из кабинета и по дороге оставил самые необходимые указания компетентной мисс Вайсс.

Он быстро поехал на север и, пока ехал, думал или, вернее, додумывал мысли, которыми занят был последние утомительные часы: что мальчик сражается с действительностью в одиночку, что вечно будут та или другая миссис Брикстер, что романтика – для детей, а для взрослых – работа и опасность, и лучшее, на что он может надеяться, – что за поворотом шоссе его будет ждать что-то иное и полное нежности.

Была только середина дня, но Биллу показалось, что именно это он видит в дневном шуме с совсем новой оперой насекомых, среди совсем по-новому легших теней от деревьев. Не вполне был уверен, что видит, – а потом вдруг уверился.

Через несколько минут он сказал:

– Должен тебе что-то объяснить. К сожалению, наскоро, потому что сейчас у меня будет много других дел…

– Ладно, – сказал сидевший с ними мальчик. – И без повторной просьбы: – Всегда подчиняюсь большим начальникам. Ухожу.

И, как ни удивительно, ушел.

Билл посмотрел ему вслед, слегка сожалея о том, что никогда уже не узнает, что такое блуга и как глазами водят люди в Рождество. Потом повернулся к девушке.

– Слушайте, – начал он. – Вы такая красивая… практически неземная. Вы…

– Да.

– В вас все, что только может быть у девушки. – Он замялся. – Короче говоря…

Понимая, что после «короче говоря» ему потребуется еще долгое время, она решила поторопить события.

– Ну, и что вы теперь сделаете? – спросила она.

Биллу Харди тоже надоели долгие объяснения, к которым, видимо, привыкли в этом доме, поэтому он взял дело в собственные руки и приступил к практической демонстрации.

Фицджеральд и молодой балтиморский писатель (и, позже, актер) Роберт Спаффорд (1913–2000) вместе написали киносценарий «Грейси на море» после знакомства Фицджеральда с Джорджем Бернсом и Грейси Аллен, приехавшими в 1934 году в Балтимор на гастроли.

По форме этот сценарий (или синопсис сценария) представляет собой рассказ с тщательной проработкой сюжета и характеров. «Грейси на море» задуман как фарс того типа, благодаря которому Бернс и Аллен уже начали завоевывать себе известность: Бернсу отводилась роль «простака», а Аллен – «дурочки Доры». Однако Фицджеральд не мог удержаться от сочинения настоящей художественной прозы. Когда Джордж описывается в первом абзаце как «принципиально одинокий и незаметный человек», становится ясно, что это не просто кинематографические «подпорки для обычных трюков [Бернса и Аллен]».

Фицджеральд жалел, что потратил время на сценарий, который не удалось продать. В конце лета 1934 года он писал своей кузине Сеси Тейлор: «Все здесь идет из рук вон плохо. Зельда не лучше – здоровье твоего корреспондента паршивое + два кинопроекта псу под хвост – один для Грейси Аллен и Джо Бернса чуть было не прошел + съел две недели работы + им понравилось + хотели купить… + «Парамаунт» забраковала. Это как портной с костюмом, сшитым на заказ: продать некому». В конце десятилетия, находясь в Голливуде, Фицджеральд еще раз переработал этот сценарий в расчете на другой возможный актерский состав. Его новая версия включена в комментарии к рассказу.