Онлайн чтение книги Мальчик, сделанный из кубиков A Boy Made of Blocks
Глава 9

Похоже, собирается дождь. Восемь утра, я иду по тихой Болдуин-стрит; магазины еще не работают, гигантские супербары тоже закрыты и заперты на засов. Вдоль обочин выстроились огромные мешки с мусором, распространяющие зловоние, а скользкие мостовые радуют полным ассортиментом недоеденных кебабов. Небо над головой напоминает бескрайнее грязно-серое одеяло, повисшее на верхушках многоэтажных офисных центров. В воздухе уже чувствуются первые капли дождя. Скоро хлынет полноценный ливень.

Добегаю до офиса за считаные секунды до того, как разверзаются небесные хляби, и слышу, как ливень барабанит в окна позади меня. С тех пор как Чарлз огласил планы по поглощению, прошла неделя с лишним, и коллектив «Стоунвикса» уже успел более-менее прийти в себя. Однако, когда я закрываю за собой дверь и открываю рот, чтобы поздороваться со всеми, меня приветствует стена каменных лиц, таких же унылых и бесконечных, как ненастное небо за дверями. Ох. Дэрил не отваживается взглянуть на меня, Пол с Кэти нервозно ерзают на своих местах. Я медленно перевожу взгляд на Чарлза, и тот перехватывает его. Глаза у него запали и на пухлом лице кажутся бусинками, точно голыши, исчезающие в прибрежном иле. Не надо быть семи пядей во лбу, дабы сообразить, что происходит. Времена нынче трудные, от бесполезного балласта приходится избавляться. А я, судя по всему, самый бесполезный балласт из всех.

– Алекс, можно тебя на пару слов? – спрашивает Чарлз.

Он пытается изобразить небрежное дружелюбие, но эта попытка позорно проваливается из-за его сдавленного голоса и ядерного румянца, которым мгновенно вспыхивают все лица в комнате.

– Конечно, – отзываюсь я.

Мы медленно идем ко мне в кабинет, и Чарлз закрывает за собой дверь. Я опускаюсь в свое продавленное крутящееся кресло, он садится по другую сторону стола, где обычно пристраиваются мои клиенты, сжимая в руках свои банковские выписки. Дождевые потоки бегут по моему окошку, с журчанием стекают в ржавый водосточный желоб. Чарлз прокашливается и приступает к речи.

– Как тебе известно, «Урбан шик» планирует купить наше агентство. Они предлагают хорошие условия, для нас это сейчас буквально спасательный круг. Но, боюсь, им не будет нужен ипотечный консультант. Видишь ли, они пользуются услугами независимого брокера. Так работает большинство агентов. Так что, боюсь, нам придется с тобой расстаться.

Хотя я этого и ожидал, меня все равно окатывает тошнотворной волной внезапного страха. Сэм. Его занятия с логопедом. Дом. Ипотека. Джоди. Мои обязательства вспыхивают в мозгу одно за другим, точно фрукты на экране «однорукого бандита». Я открываю рот, но не могу выдавить ни слова. Чарлз продолжает:

– Это никак не связано ни с тобой, ни с результатами твоей работы. Ты был ценным приобретением для нашей компании с самого первого дня. Но так уж работает рынок. Мне очень жаль.

Ему действительно жаль, бедолаге. Плечи его поникли, руки беспокойно перемещаются со столешницы на колени и обратно. Мне даже кажется, что его глаза влажно поблескивают.

– Хочу также сказать, что мы выплачиваем щедрое выходное пособие по сокращению штата. Полный оклад на протяжении трех месяцев, затем на протяжении еще трех половина оклада. Пенсионные накопления ты тоже забираешь с собой. Отрабатывать нисколько не нужно. Все происходит очень быстро.

– Да уж, – только и говорю я.

– Мне очень жаль. Нам всем жаль.

– Значит, я могу идти?

– Разумеется, придется еще заполнить кое-какие документы и нужно будет оповестить твоих текущих клиентов, но с этим всем тебе поможет Дженет. Мы должны, так сказать, подчистить хвосты.

Так вот, значит, кто я теперь. Хвост, который требуется подчистить.

Следующие два часа проходят в скорбной череде телефонных звонков и заполнения разнообразных форм. Делаю все как во сне. Все подходят сообщить мне, как им страшно жаль, и тут же сконфуженно возвращаются за свои столы – столы, за которыми все они по-прежнему работают. Дженет одну за другой подносит мне чашки с чаем, ни дать ни взять миссис Дойл из «Отца Теда», выражая свое огорчение и смущение единственным способом, который мы, британцы, по-настоящему понимаем в подобных обстоятельствах: посредством угощения горячими напитками. Немытые кружки уже успели образовать на моем столе батарею. Снимаю со стены репродукцию Корбюзье и принимаюсь медленно сгружать восьмилетние залежи бесполезного офисного хлама в полиэтиленовый пакет. На моем столе стоят две фотографии в рамках: на одной Джоди с Сэмом в Дайрем-парке в Бате расположились на покрывале для пикника на пригорке, на второй я сам, десятилетний, стою рядом с Джорджем перед одним кафе в Лондоне. Укладываю обе фотографии в пакет, потом выхожу из своей учетной записи на компьютере и выключаю его. Моргнув, экран гаснет.

Покидаю кабинет и скомканно прощаюсь. Дэрил поднимается – я уже думаю, что он собрался меня обнять, – но он лишь сдержанно пожимает мне руку, как будто завершая не вполне удачную сделку. Перед дверью Чарлз хлопает меня по спине:

– Мы, разумеется, дадим тебе все возможные рекомендации. Если мимо меня будет пробегать какая-нибудь подходящая вакансия, дам тебе знать. Ты в два счета найдешь себе новую работу. Заходи в любое время, если тебе что-то понадобится. В любое время.

– Обязательно, Чарлз, спасибо.

И на этом я ухожу. Дверь за мной закрывается, и, обернувшись, я с трудом могу различить своих бывших коллег за стопками рекламных проспектов домов на продажу. Дождь слегка ослабел, но по обочинам по-прежнему бегут ручьи, стекая в люки. На противоположной стороне улицы какая-то парочка, держась за руки, входит в ресторан; мамаша с младенцем шлепают по лужам, двое мужчин в костюмах громко смеются на ходу; у обоих в руках бумажные пакеты с логотипом дорогой закусочной, расположенной дальше по улице. Все как всегда.

Только не как всегда.

Мне указывают на дверь уже во второй раз за месяц. Чувствую себя странно невесомым. Такое ощущение, будто меня затягивает в омут, а я ничего не могу сделать. Я никогда не хотел получить эту работу, я согласился на нее, потому что нам нужна была какая-то стабильность, нужны были деньги, к тому же мы ждали ребенка. А потом я остался, потому что представления не имел, чем на самом деле хочу заниматься. И до сих пор не имею. Эта работа давала какую-то надежность, уверенность в завтрашнем дне. Но на самом деле никакой определенности не существует. Уж кому, если не мне, этого не знать, я ведь учил в университете философию. Ну и много мне теперь толку от моей философии? Никто не стоит перед дверями своего бывшего офиса, безработный и парализованный ужасом, и не задается вопросом: как бы на твоем месте поступил Карл Поппер? Я подумываю, не позвонить ли Дэну и не надраться ли, но потом вспоминаю, что он в Бате, работает над каким-то очередным творческим проектом. И вообще, сейчас есть только один человек, с которым мне хочется поговорить. Так что я вытаскиваю телефон и набираю на экране номер.

Я влюбился в Джоди через тридцать пять секунд после знакомства. Я вышел из университета с точно таким же карьерным планом, как у большинства выпускников гуманитарных специальностей, – то есть абсолютно безо всякого плана, – кроме разве что намерения попытаться попасть на стажировку в «Нью-стейтсмен». Поэтому я прибегнул к тому же самому временному финансовому решению, как и все молодые люди в Сомерсете, которые оказываются на мели и не обременены ни семьей, ни постоянным занятием: подался на сбор яблок. На ферме неподалеку от дома моих родителей, где я с отрочества время от времени подрабатывал по мелочам (должен признаться, спустя рукава), меня с радостью наняли на несколько месяцев. Когда десять лет назад я теплым сентябрьским утром появился на ферме, Джоди стояла посреди двора среди стайки явно не горевших трудовым пылом работников, держа в руках корзину. Нас отправили на один и тот же ряд деревьев. День был изумительный, и сад блестел в лучах солнца.

– Займемся одним и тем же деревом или разделимся? – спросил я у нее.

Она недоуменно на меня посмотрела.

– Не думала, что нужно придумать какую-то стратегию. Ты явно разбираешься в этом деле лучше меня. Так как мы поступим?

Она была очень красивая, уверенная в себе и пугающая: ее каштановые волосы крупными кудрями ниспадали на плечи. На ней была футболка с надписью «Нирвана» и драные джинсовые шорты, обрезанные по самое некуда. Я изо всех сил старался не таращиться на ее ягодицы, пока мы обдирали с дерева яблоки.

– Хватит пялиться на мою задницу! – требовала она ежеминутно с верхней ступеньки лестницы.

В ту осень мы с Джоди провели вместе шесть недель: днем собирали яблоки, а по вечерам распивали сидр в местном пабе. Это времяпрепровождение представляло собой идеальный замкнутый круг. Мы без конца говорили. Я узнал, что она ходила в школу для девочек в пяти милях от того места, где я вырос, потом изучала промышленный дизайн в университете, а на сбор яблок подалась, чтобы убить время до начала занятий в магистратуре по специальности «арт-менеджмент». Она недавно вернулась с археологических раскопок в Казахстане, я же провел две недели в трейлере в обществе Дэна и двух друзей, которых уже не помню. «Мы так похожи друг на друга», – любили шутить мы. Она рассказывала, как разрабатывают дизайн смартфонов. Я рассказывал о моем бесполезном дипломе, о моей семье и о том кошмаре, который случился с нами десять лет назад. Иногда мы с ней по вечерам выбирались на поезде в центр города и смотрели в «Уотершеде» безумные артхаусные фильмы или напивались, а потом шли бродить по Арнольфини[4] Арнольфини  – выставочный центр современного искусства в Бристоле., громогласно обсуждая невнятные художественные выставки. По выходным мы покупали дневной билет и катались на речном такси от вокзала Темпл-Мидс до музейного корабля «Великобритания» и обратно, развалившись на пластиковых сиденьях, пока катер одышливо преодолевал мутные воды местной речной сети. Когда мы проезжали мимо огромных кранов, все еще бесполезно стоящих в старых доках, я рассказывал ей, что АТ-АТ из «Империя наносит ответный удар» обязан своим появлениям похожим сооружениям в порту Сан-Франциско. Думаю, я говорил ей это каждый раз, когда мы их видели. Она лишь снисходительно кивала.

Однажды ночью после двух недель таких прогулок мы приехали к дому ее родителей на велосипедах. Наши потные лица светились в молочно-белом сиянии луны.

– Ну, спокойной ночи, – неуклюже произнес я.

– А ты разве поцеловать меня не собираешься? – спросила она.

И я, собрав в кулак все свое мужество, без слов наклонился к ней вместе с велосипедом, обхватил ее лицо руками и поцеловал ее в губы очень долгим поцелуем. Я человек не слишком склонный к романтическим гиперболам, но, когда мы наконец оторвались друг от друга, я не удивился бы, обнаружив, что теплое ночное небо расцвечено фейерверками.

Тут Джоди берет трубку, и я резко возвращаюсь к реальности сегодняшнего Бристоля. Города, где все наперекосяк.

– Привет, Алекс. У тебя все в порядке?

– Нет, Джоди, не совсем. Меня сократили.

– Что? Вот черт! Что, вообще без предупреждения?

– Ну, к этому все шло уже несколько недель. Компанию продают. Им не нужен ипотечный консультант… Прости.

– За что ты извиняешься?

– Дом, Сэм… Это моя ответственность.

В трубке на несколько секунд повисает молчание. Видимо, до нее только сейчас начинает доходить масштаб катастрофы.

– Слушай, я сейчас не могу обо всем этом думать, – говорит Джоди. – Дэн с тобой? Можешь поговорить об этом с ним?

– Он работает. Ты…

– Алекс, прости, пожалуйста, у меня назначена важная встреча, мне нужно бежать.

– Ясно. Я все понимаю.

– Увидимся на неделе, тогда и поговорим, ладно?

– Ладно.

– Алекс, не переживай. Это всего лишь работа. Мы всегда это говорили. Найдешь другую.

Все, надеяться мне больше не на что.

– Ладно. Пока.

Вернувшись вечером домой, Дэн застает меня валяющимся перед телевизором и играющим в ГТА-5: яростно расстреливаю пешеходов из помятой, как консервная банка, навороченной машины, которая на бешеной скорости несется по людным городским улицам.

– Так, я что, ошибся квартирой? – интересуется он. – Погоди, что-то случилось? С каких пор ты играешь в компьютерные игры?

– Меня сократили, – вздыхаю я. – Как тут разблокировать ракетомет?

– Так, убирай джойстик. Мы с тобой сейчас пойдем и в хлам надеремся.

В кои-то веки я с ним не спорю.

Любая уверенность в будущем – иллюзия. Эта глубокая мысль крутится у меня в голове в два часа ночи, когда я валюсь на надувной матрас в гостевой комнате Дэна, даже не озаботившись его надуть. За сегодняшний вечер мы обошли все модные бары, сосредоточенные на Глостер-роуд и Челтнем-роуд, а потом завалились в карибский ресторанчик за едой навынос – классический сценарий бристольской пьянки. Мы не обсуждали события прошлого месяца, не рассуждали о моих возможностях и эмоциях. Мы просто планомерно надирались и разговаривали о музыке, фильмах и прочих безопасно-нейтральных вещах, за которыми все прячутся, когда жизнь принимает слишком дерьмовый оборот, чтобы пытаться разобраться с ней напрямую. Но теперь я пьян и в одиночестве, и в оглушительной тишине квартиры все опять всплывает на поверхность. Что я буду делать? Как смогу содержать Джоди с Сэмом? Как найти способ помочь моему малышу, который и без того потерян в своем собственном мире? А потом мне вдруг в голову приходит мысль, что, ну, может, аутизм – это не недостаток и не заболевание, может, это некая стадия эволюции, защитный механизм дистанцирования от вселенной и жестокой неопределенности, которую она собой представляет. Гм. Наверное, не стоило мне все-таки мешать «Ред булл» с «Егермайстером».

Всю следующую неделю я сплю, слоняюсь по квартире Дэна и снова сплю, так что дни сливаются в одну неразличимую бесконечную череду. Равнодушно смотрю какие-то телешоу, поедаю растворимую лапшу и галлонами пью чай. Время от времени выхожу в Интернет и вяло проглядываю какие-то сайты с вакансиями, сам толком не понимая, что ищу. Валяюсь на диване, уставившись в потолок. Помогаю Дэну разобрать его коллекцию пластинок, надраиваю его кухню, стираю одежду. Привожу в порядок квартиру, в то время как раздрай в моей душе только усиливается. Забавная асинхронность процессов. Как-то вечером получаю от Джоди эсэмэску с просьбой посидеть с Сэмом, но, терзаемый чувством вины, придумываю какую-то отмазку. Я не в состоянии появиться перед ним в таком виде – не могу удовлетворить его потребности, у меня нет ни сил, ни терпения. К счастью для меня, они вдвоем собираются на две последние недели летних каникул уехать к родителям Джоди в Глостер, тем самым избавив меня от субботних прогулок в парке по утрам. Пару раз Мэтт зовет меня к ним посмотреть футбол, но я тоже отказываюсь. Кажется, его охваченный хаосом дом с полком бесчинствующих детей в моем теперешнем состоянии напугает меня до икоты. За семь дней из квартиры я выхожу всего однажды: чтобы восполнить запас еды и молока. Женщина за прилавком местного магазинчика бросает на меня взгляд, в котором каким-то образом умудряются соседствовать сочувствие и страх; вернувшись домой, я обнаруживаю, что на мне клетчатые пижамные штаны, жеваная рубаха из «Маркс-энд-Спенсер» и кроссовки от разных пар. Добавьте к этому тот факт, что я не брился уже пять дней, и получите точную картину того, что я собой представляю – жалкую шаркающую оболочку человека.

А вот Дэн просто молодец. Каждый вечер он приходит домой и делает вид, будто все в полном порядке, – не так, как это обычно делают мужчины, которые не в состоянии видеть чужой душевный кризис, а как будто хочет сказать: «Тебе нужно время, дружище, можешь сколько хочешь расклеиваться в моей квартире». Он не лезет мне в душу, не задает вопросов, чем я занят и почему выгляжу как Джек Николсон в финале «Сияния». Он просто живет, как жил, – хотя я обратил внимание, что за последние несколько дней он ни разу не привел домой женщину. О господи, я психическая жена на чердаке. Вернее, грустный друг в гостевой комнате в разных кроссовках и в рубашке с пятнами от томатного соуса на груди.

Однажды вечером он предлагает попробовать позвонить по «Скайпу» Эмме, просто смеха ради, говорит он, так что я на скорую руку бреюсь, шипя от боли, и мы вместе усаживаемся перед его «Маком» и пытаемся вызвать ее в «Скайпе», но она не отвечает. Похоже, он расстроен больше, чем я. Смутно припоминаю, что они какое-то время встречались, когда мы все жили по соседству, но то, что было между ними, внезапно закончилось, когда она в один прекрасный день села на самолет в Новую Зеландию и больше не вернулась. Сейчас эта идея кажется мне заманчивой. Уже не впервые я завидую ее свободе, а потом, поздним вечером, иду на сайт туристического агентства и лениво просматриваю полеты в далекие места. «Прости, Джоди, я не смогу сегодня вечером посидеть с Сэмом, я в Куала-Лумпуре».

Джоди звонит как-то во вторник, когда я валяюсь на диване и смотрю седьмую серию «Задержки в развитии».

– Привет, Алекс, как твои дела?

– Э-э… все в порядке. Ну, вообще-то, я слегка расслабился. Временно.

– У тебя есть какой-то план действий?

– Нет. Нет, пока нету. Я все еще не могу до конца прийти в себя. Пока не могу. А ты? Как дела у твоих родителей? Как Сэм?

– Все в порядке. – Она слегка запинается. – Вообще-то, есть новости. Мама одного мальчика из класса Сэма работает в галерее в городе, и им нужен помощник смотрителя. Она свозила меня к ним поговорить, и мне предложили эту работу. Они хотят, чтобы я вышла сразу же, как только закончатся каникулы. Это всего на два дня в неделю, но, Алекс, я очень хочу туда пойти. Прости, я понимаю, что момент сейчас не самый удачный, и…

– Ты должна согласиться, – практически сразу же отзываюсь я. – Это же то, чем ты всегда хотела заниматься.

– Но Сэм…

– Мы что-нибудь придумаем.

– Алекс, это значит, что забирать его из школы придется тебе.

Время внезапно искривляется и замедляет свой бег. Грудь точно перехватывает стальной обруч, края поля зрения темнеют, словно старый телевизионный экран, на лбу выступает испарина. Я застыл во времени и пространстве, посреди мучительного лимбо.

А потом я переношусь на двадцать лет назад.

Мы с моим старшим братом Джорджем выбегаем из школы и наперегонки мчимся к воротам, пихаясь и задирая друг друга. На дворе понедельник, уроки окончены, и все, чего нам хочется, это добраться до дома и плюхнуться перед теликом. Я пытаюсь на бегу подставить Джорджу подножку.

– Прекрати! – вопит он. – Алекс, прекрати!

Но мне нравится доводить брата, потому что обычно все происходит с точностью до наоборот. Впереди толкутся у ворот дети и родители, встречающие ребятишек помладше. На дворе конец февраля, и небо уже начинает темнеть. Холодает. Джордж прибавляет ходу, я тоже ускоряюсь и со смехом замахиваюсь на него сумкой.

– Алекс, оставь меня наконец в покое! – кричит он.

Он делает резкий рывок и, подбежав к воротам, выскакивает со школьного двора, потом, зигзагом промчавшись сквозь толпу родителей, оказывается на тротуаре и бежит через дорогу, за которой начинается улочка, ведущая к нашему дому. Но до другой стороны добежать не успевает.

Я ничего не могу разглядеть сквозь толпу встречающих мам и пап, зато слышу визг тормозов. На секунду в воздухе мелькает летящее кувырком тело. Я понимаю, что это Джордж, и едва не разражаюсь смехом, настолько нелепо этот его полет выглядит. Бегу дальше, ожидая, что он сейчас поднимется и заревет или начнет орать на меня, но, когда я врезаюсь в толпу, раздается крик, за ним еще один. Какая-то из мам узнает меня.

– Постой здесь, Алекс, постой здесь, милый.

Ее руки, сомкнувшиеся вокруг моего лица, пахнут жидкостью для мытья посуды. Хлопает дверь машины.

– Твою же мать, нет, только не это!

– Какого черта вы носитесь здесь с такой скоростью?

– Линдси, звони в «скорую»!

– Где Алекс? Где его брат?

– Мама, – повторяю я, сначала тихо, потом с каждым разом все громче и громче. Мама. Мамочка.

Поднимается шум и крик, взрослые напирают друг на друга и толкаются, столпившись по сторонам дороги. Ноги у меня неожиданно подламываются, и та женщина подхватывает меня на руки. Откуда-то издалека доносится вой сирены, мешающийся с рыданиями незнакомых людей. Я зажмуриваюсь так сильно, как только могу, и пытаюсь заткнуть уши. Мир смыкается вокруг меня.

– Не давайте ему смотреть. Не давайте ему смотреть.

Джордж был без промедления доставлен в больницу, но вскоре после прибытия медики констатировали смерть. Несовместимые с жизнью травмы головы. Когда через неделю я снова отправился в школу, то сделал большой крюк и прошел через спортзал с другой стороны. Главными воротами я не воспользовался больше ни разу.

– Я понимаю, что это тяжело, – говорит Джоди. Понятия не имею, сколько времени прошло с момента последней реплики. – Может, попросить кого-нибудь другого? Мою маму? Алекс, с тобой все в порядке? Ты меня слушаешь?

– Нет. Нет, все в порядке. Я смогу его забирать. Это другая школа. Все нормально. Все нормально.

Но Джоди-то знает, что я всегда перехожу на другую сторону улицы и даже делаю большой крюк, лишь бы только не проходить мимо ворот школы. Любой школы.

– Все нормально, – повторяю я еще раз.

Мы прощаемся, я откладываю трубку и сижу, обхватив голову руками. Стараюсь дышать медленно и равномерно. Совершенно очевидно, что я ни в каком не в порядке, и очень давно.