Они беседовали об отделке комнат в их новом доме, о своей свадьбе, о том, как Мод будет заниматься хозяйством, о свадебных подарках, о достоинствах Брайтона, о том, что такое любовь, о лаун-теннисе (Мод была лучшим игроком одного из кружков этой игры), о сезонных билетах, о судьбах вселенной и еще о тысяче разных вещей. За обедом Франк потребовал маленькую бутылку «Перрие Джует». Без сомнения, это неэкономно, но то была их последняя совместная прогулка перед свадьбой; и так они пили за дорогие дни прошлого и за еще более дорогие дни будущего. Франк и Мод не только любили друг друга, они в то же время были хорошими друзьями и говорили обо всем свободно и охотно. Франк вовсе не думал о том, чтобы «занимать» свою спутницу приличными разговорами, и Мод понимала и ценила это. Они оба предпочитали молчание разговору «ради приличия».
— Мы отправимся туда после завтрака, — сказал Франк, платя по счету, — ты ведь еще не видала австралийцев?
— Нет, дорогой, я их видела в Клифтоне четыре года тому назад.
— Нет, это совсем другое. Большинство их еще ни разу не играли в Англии.
— Они, кажется, очень сильные игроки?
— О, да. Они играют превосходно. Сухое лето много помогает им. Они еще не привыкли как следует к нашим условиям игры. Итак, идем… О, Боже, какая жалость!
Поднимаясь, он взглянул в окно и увидел одну из тех маленьких неожиданностей, которыми природа разнообразит монотонную жизнь этих островов. Солнца не было видно, из-за реки надвигалась темная туча и настойчиво барабанил мелкий дождь, обещая затянуться на очень долгое время.
— Две чашки кофе и две рюмки бенедиктину, — крикнул Франк, снова опускаясь на стул. Но прошло полчаса, а небо все более темнело, и дождь шел все сильнее и сильнее. Река медленно катила свои свинцовые волны. За окном блестела мостовая площади, а за нею возвышалось громадное черное Вестминстерское аббатство.
— Была ли ты когда-нибудь в Аббатстве, Мод?
— Нет, Франк, но мне очень хотелось бы.
— Стыдно сознаваться, но я там был всего только один раз. Ну не грешно ли, что мы, молодые англичане, превосходно знаем все веселые места в Лондоне и в то же время совершенно незнакомы с этим сердцем Британской расы, этим самым великим и замечательным памятником, которым когда-либо обладал, народ. Шестьсот лет тому назад англичане смотрели на него, как на священный народный храм. С тех пор все наши знаменитые полководцы, ученые, поэты находили здесь, вечный приют. И теперь в огромном аббатстве едва ли найдется еще хоть одно свободное место. Хочешь пойдем, проведем там часок?
У Мод и Франка был только один зонтик, поэтому они почти бегом направились к ближайшему входу в Аббатство.
— Скажи, Франк, кому принадлежит это Аббатство?
— Тебе и мне.
— Нет, серьезно.
— Совершенно серьезно. Оно целиком принадлежит британцам, платящим налоги. Ты, вероятно, слышала историю о шотландце, явившемся на один из наших броненосцев и спросившим, не может ли он видеть начальника судна. «Как прикажете доложить»? — спросил часовой. «Один из владельцев», — отвечал шотландец. Совершенно такое же положение занимаем и мы по отношению к Аббатству. Итак, давай осматривать наши владения.
Входя, они улыбались, но улыбка исчезла с их лиц, как только за ними затворилась дверь. Эта святая святых, это великое народное хранилище производило величавое, торжественное впечатление, которому не мог не подчиниться даже самый легкомысленный человек. Франк и Мод стояли в немом благоговении. Громадные своды, прямые и тонкие, красивыми рядами поднимались с каждой стороны, и их изгибы нежными узорами сплетались высоко наверху.
В полумраке кое-где неслышно двигались немногие посетители; вдоль стен длинными рядами стояли мраморные гробницы, внутри которых покоились бренные останки великих людей. Снаружи бессмертный мрамор увековечивал их память. Знаменитые имена были подписаны внизу. Глубокая тишина царила в этом пристанище великих усопших; кое-где слышались только глухие шаги или подавленный шепот. Мод опустилась на колени и закрыла лицо руками. Франк тоже молился той молитвой, что выражается не словами, а одним только чувством.
Окончив осмотр этой части Аббатства, Франк и Мод начали бесцельно бродить около гробниц. Их точно давило величие всего виденного. Каждая из стен этих могил была достойна поклонения, но трудно поднять свою душу настолько, чтобы быть в состоянии оценить их все.
Чей-то голос, раздавшийся вблизи, вернул их к действительности.
— Сюда, пожалуйста, здесь короли, — говорил голос. — Они отправляются теперь осматривать королей.
«Они» оказались очень любопытной смешанной группой, состоявшей из высокого рыжебородого человека с сильным шотландским акцентом и маленькой нежной женой, затем из американца — отца с двумя веселыми восторженными дочерьми, маленького морского офицера в форме, двух молодых людей, внимание которых было больше сосредоточено на хорошеньких американках, и дюжины других путешественников различных возрастов и наций. Франк и Мод присоединились к группе.
— Сюда пожалуйте, господа, — повторил проводник, молодой краснощекий парень. Остановившись перед первой гробницей, на которой лежала высеченная из мрамора женщина с усталым скорбным лицом, он произнес:
— Мария, королева шотландцев; самая красивая женщина своего времени. Этот памятник воздвигнут сыном ее, Яковом I.
— Не правда ли, как она прелестна? — воскликнула одна из американских девиц.
— Я ожидала большего, — ответила другая.
— Удивительно, как она сохранила свою красоту, несмотря на все те ужасные страдания, который ей пришлось пережить, — заметил отец. — А позвольте спросить, — обратился он к проводнику, — сколько лет было этой леди?
— Ей было сорок четыре года, когда ее казнили, — ответил тот.
— Ну, она выглядит молодой для своих лет, — проговорил шотландец, и все направились дальше. Но Мод и Франк медлили отойти от гробницы. Им обоим хотелось все сильнее запечатлеть в памяти образ несчастной королевы, этого нежного французского мотылька, прилетевшего из света и тепла в мрачную страну крови и псалмов.
В другом конце часовни проводник продолжал называть имена похороненных. «Здесь погребена королева Анна, рядом с нею лежит Мария, супруга Вильгельма III. Там позади, под сводами, покоятся тридцать восемь Стюартов.»
Тридцать восемь Стюартов! Принцы, епископы, генералы, когда-то самые могущественные на свете люди свалены были теперь в одну кучу под общим именем тридцати восьми Стюартов. Так смерть и время превращают самое великое в самое ничтожное!
Затем все последовали за проводником в другую маленькую часовню, над дверями которой стояло имя Генриха VII. Эта часовня была знаменита своей скульптурной отделкой. Трудно даже и в наши дни найти что-нибудь более изящное, художественное, утонченное. Проводник прочел им отрывок из завещания короля, в котором тот приказывает похоронить его «с должным уважением к его Королевскому достоинству, но без проклятых торжественных церемоний и без оскорбительных излишеств!» Даже в этих немногих словах сказывалась горячая кровь Тюдоров.
Они взглянули на маленького Георга П, последнего короля, который сам повел свое войско на бой, и постепенно дошли до уголка Невинных, где были погребены нежные кости бедных детей, убитых в Тауэре.
В это время проводник собрал всю группу вокруг себя, и по его лицу можно было догадаться, что он собирается показать нечто особенное.
— Поднимитесь на ступеньку, чтобы лучше видеть, — сказал он. — Это великая королева Елизавета.
— Она великолепна, — сказал Франк.
— Она ужасна, — сказала Мод.
— Кажется это та самая леди, которая казнила другую леди, королеву Шотландии? — спросил американец у проводника.
— Да, это именно она.
— Самая подходящая леди для подобного дела. Она была незамужняя, кажется?
— Она была девицей.
— Большое счастье для кого-то. Я убежден, что мужу такой женщины приходилось бы плохо.
— Молчи, папа! — крикнули обе дочери, и процессия двинулась дальше.
Осмотрели самую старинную и самую святую часовню, где были погребены короли Плантагенеты с святым королем Эдуардом посередине. Затем проводник опять привлек внимание всей группы, торжественно провозгласив:
— Господа, пожалуйте сюда, сейчас я покажу вам одну из самых замечательных вещей во всем Аббатстве.
Это было не что иное, как самый простой квадратный кусок камня, на котором стояло старое кресло.
— Это священный камень из Сконы, на котором с незапамятных времен короновались Шотландские короли. Когда Эдуард I, шестьсот лет тому назад напал на Шотландию, он приказал перенести этот камень сюда, и с тех пор на нем сидели все монархи Англии во время коронации. Предание говорит, что на этот камень клал свою голову Иаков, когда ложился отдыхать, но геологи доказали, что этот красный песочный камень — из Шотландии.
— А тот, другой трон, вероятно, шотландский? — спросил американец.
— Нет, у Шотландии и Англии всего один трон. Но во времена Вильгельма короновался не только король, но и королева. Поэтому понадобился второй камень. Но он, конечно, не был старинным.
— Да, ему теперь всего каких-нибудь двести лет. Кстати, о нем довольно мало заботятся. Кто-то уже успел нацарапать на нем свое имя.
— Один из вестминстерских мальчиков поспорил со своими товарищами, что проспит ночь среди гробниц, и в виде доказательства нацарапал свое имя на троне.
— Неужели! — воскликнул американец. — Однако он высоко летает, этот мальчишка.
— Долетит, пожалуй, до виселицы, — проворчал Франк.
Раздался сдержанный смех, но проводник поспешил пройти дальше: он должен был охранять суровое достоинство Аббатства.
Понемногу все вышли из старинной часовни королей Плантагенетов и стали быстро переходить из одного отделения в другое. История Англии проносилась перед ними с ошеломляющей стремительностью. Франк и Мод долго не могли оторвать взгляда от величественной, ужасной группы «Нападение Смерти». Группа изображала какое-то чудовище, протягивающее костлявую руку к потерявшей сознание женщине лет двадцати восьми. Между чудовищем и молодой женщиной стоял, защищая последнюю, ее муж с искаженным от ужаса лицом.
— Мне это теперь будет сниться, — прошептала Мод. Она побледнела, как и многие другие женщины, перед этим памятником.
— Ужасная группа, — согласился и Франк, отступая назад и будучи не в силах оторвать взгляда от памятника. — Чья она?
— Рубильяк — имя скульптора, — прочла Мод надпись на пьедестале памятника.
— Француз или человек французского происхождения. Не правда ли, как характерно! Единственный памятник, что произвел на нас такое сильное впечатление своею гениальностью, принадлежит руке иностранца. В нас этого нет. Мы боимся выказывать свои чувства.
— Если мы не создаем памятников, то мы создаем людей, достойных этих памятников, — сказала Мод и Франк записал этот афоризм на своем манжете.
— Мы слишком холодны, чтобы быть великими артистами, — продолжал Франк, — но мне кажется, что мировую работу нации должны разделить между собой согласно способностям каждой из них. Пусть Франция и Италия украшают нас; взамен — мы будем организовывать французские колонии и упорядочим итальянские финансы.
Проводник, нетерпеливо звякая ключами, давно уже ждал их у выхода. Мод поблагодарила его, чем вызвала улыбку на лице человека, все дни проводившего среди гробниц.
Франк и Мод вышли на улицу. Небо было ясно, и летнее солнце сияло и ярко блестело на мокрой мостовой. На лужайках, покрытых свежей зеленью, сверкали дождевые капли; воробьи радостно чирикали. Тротуары были полны гуляющей публики. И над всем господствовали блестящие великолепные здания Парламента, вид которых напоминал Франку его горькие слова по поводу английской архитектуры. Они стояли и любовались открывшимся видом. Было так странно перенестись из великой страны прошлого в еще более великолепную страну настоящего. Это была жизнь, ради которой жили и умерли эти великие люди, оставшиеся позади.
— Сейчас начало четвертого, — сказал Франк. — В какое мрачное место я тебя завел! Боже мой, нам предстояло провести целый день вместе, а я привел тебя на кладбище. Не отправиться ли нам куда-нибудь на утренний спектакль, чтобы хоть немного развеяться?
Но Мод положила свою руку на руку Франка.
— За свою жизнь я еще ни разу не научилась за один час столь многому, как теперь. Это был великий час, я его никогда не забуду. Пожалуйста, не думай, что если мы вместе, мы должны только веселиться. Нет, я буду сопровождать тебя всюду. Теперь, Франк, прежде чем покинуть Аббатство, обещай мне, что ты всю свою жизнь будешь стремиться к высшему и лучшему и никогда не будешь опускаться до меня!
— Могу поручиться, что последнего никогда не будет, — отвечал Франк. — В твоей душе есть такие уголки, до которых мне, кажется, никогда не добраться, хотя я и буду всю жизнь стремиться к этому. Но ты всегда будешь моим лучшим другом и моей любимой женой. А теперь Мод, что ты предпочитаешь, театр или крикет?
— Тебе очень хочется куда-нибудь пойти?
— Конечно, только при условии, что и тебе этого хочется.
— Мне кажется, что и театр и крикет явились бы какой-то профанацией после Аббатства. Пойдем лучше к реке, посидим там на одной из скамеек, полюбуемся, как волны блестят на солнце и потолкуем обо всем, что мы сегодня видели.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления