Онлайн чтение книги Алая вуаль Scarlet Veil
Глава 5. Алые розы

Постояв какое-то время в чулане, я прокралась в коридор, молясь, чтобы остальные были на площадке. Мне не хотелось никого видеть. В эти минуты я не желала смотреть на синие мундиры и балисарды.

Нет, мне не было обидно.

Пускай Жан-Люк и дальше хранит свои грязные тайны. Видимо, не так уж и важно, что я «сделала для нашего королевства» и «чем я пожертвовала»; не важно, что он там кричал во дворе. Это были лишь слова – просто чтобы успокоить меня, Фредерика и себя самого. Я всего лишь прелестная фарфоровая куколка. И могу разлететься на осколки от малейшего прикосновения. Смахнув злые слезы, я вбежала в свою комнату, сорвала с себя уродливый мундир, промокшую юбку и швырнула их в угол. В душе я надеялась, что они сгниют там и рассыплются на кусочки, чтобы мне больше никогда не пришлось надевать их.

«Тебе не кажется, что ты заигралась? Примерила чужой костюм?»

Я сжала руки в кулаки.

Я перестала играть в какие-либо игры в пятнадцать лет. Однажды ночью я увидела, как Филиппа тайком выходила из нашей детской. Тогда-то она мне и сказала, что я уже слишком взрослая для игр. В тот вечер я заснула с тиарой на голове и книгой о королеве Февралине в руках, а потом проснулась от звука шагов сестры. До сих пор помню, с каким презрением Филиппа посмотрела на меня и усмехнулась, заметив на мне нежно-розовую ночную сорочку.

– Тебе не кажется, что ты уже слишком взрослая для этих игр? – спросила она.

В ту ночь я не в последний раз плакала из-за сестры.

«Глупышка Селия».

Мгновение я просто стояла – вода капала на пол с моей промокшей сорочки, дышать было трудно, – а потом, тяжело вздохнув, поплелась за мундиром. Замерзшими руками я неуклюже повесила его у камина. Кто-то из слуг уже раздул тлеющие угли и подкинул дров, вероятно, по просьбе Жан-Люка. Он слышал, как я кричала вчера ночью. Он слышал мои крики каждую ночь. По уставу он не мог прийти ко мне и утешить, но он делал все, что в его силах. Дважды в неделю мне приносили новые свечи, а в камине всегда горел огонь.

Прижавшись лбом к каминной полке, я глотала горячие слезы. Повязанная на руку изумрудная лента – мой талисман – развязалась из-за стычки с Фредериком. Бантик почти распустился и теперь выглядел некрасиво и жалко. Прямо как я. Стиснув зубы, я перевязала ленту и достала из платяного шкафа белоснежное платье. Не обращая внимания на грозу, сняла с крючка темно-зеленый плащ и набросила на плечи тяжелый бархат.

Жан-Люк занят.

А я пойду навещу сестру.

Незаметно сбежать я не успела – отец Ашиль заметил меня в вестибюле. Он выходил из часовни и, видимо, направлялся к Жан-Люку. Увидев выражение моего лица, он нахмурился и остановился. В руках он держал небольшую книгу.

– Что-то случилось, Селия?

– Нет, ваше высокопреосвященство. – Я с усилием улыбнулась, хотя знала, что глаза у меня опухли, а нос покраснел.

Я всмотрелась в его книгу, по размеру похожую на ту, что я вчера увидела у Жана, но надпись разобрать не сумела. Выглядела она зловеще: пожелтевшие страницы, потрепанный кожаный переплет. Какое-то темное пятно. Это что… кровь? Уже не скрывая любопытства, я прищурилась, но отец Ашиль кашлянул и спрятал книгу за спину.

– Простите за мой вид, – улыбнулась я еще шире. – Мы упражнялись вместе с Фредериком, и моя форма вымокла под дождем.

– Ах да, – отозвался он, и повисло неловкое молчание.

Отец Ашиль был довольно угрюмым и ворчливым стариком, и он скорее бы прыгнул на балисарду, чем осведомился бы, почему я плакала, и все же – к нашему обоюдному удивлению – он никуда не ушел и сейчас стоял, неловко потирая седеющую бороду. Он только недавно стал архиепископом, и, возможно, его сердце еще не успело зачерстветь, как у его предшественника. Надеюсь, что этого никогда не случится.

– Да, я слышал об этом. Как ты?

Моя улыбка превратилась в гримасу.

– А Жан-Люк разве не сказал, что я победила Фредерика?

– Вот как? – Отец Ашиль кашлянул и снова почесал бороду. Он перевел взгляд на свои сапоги, потом на окно. Епископ старался смотреть куда угодно, лишь бы не мне в глаза.

– Об этом… Жан-Люк не упомянул.

Я с трудом сдержалась, чтобы не фыркнуть. И зачем только Господь повелел нам не лгать?

– Понятно. – Чуть склонив голову, я приложила кулак к сердцу и медленно прошла мимо. – Прошу прощения…

– Селия, подожди, – с печальным вздохом окликнул меня отец Ашиль. – Я не силен в разговорах, но… если ты захочешь поговорить с кем-то, я всегда выслушаю тебя. – Он замолчал, продолжая почесывать бороду.

Про себя я взмолилась к Богу, чтобы пол разверзся и я провалилась вниз. Мне уже не хотелось обсуждать мои слезы. Мне просто хотелось уйти. Отец Ашиль посмотрел мне в глаза и понимающе кивнул.

– Когда-то я был как ты. Не знал, сумею ли найти здесь свое место. И гожусь ли для такой жизни.

– Но вы же архиепископ Бельтерры, – удивленно сказала я, нахмурившись.

– Я не всегда им был.

Отец Ашиль проводил меня до парадного входа собора, и в груди у меня разлилось тепло от того, что он пока не хотел оставлять меня в одиночестве. Дождь уже прекратился, но влага еще не успела испариться со ступенек и листьев.

– Нельзя жить лишь одним и тем же мгновением, Селия.

– Вы о чем?

– Вонзив иглу с ядом в Моргану ле Блан, самую жестокую и сильную ведьму в королевстве, ты совершила великий подвиг для всей Бельтерры. Самый настоящий. Но ты куда больше, чем твой подвиг, чем то мгновение. Пускай оно не определяет тебя и не диктует твое будущее.

Нахмурившись еще сильнее, я спрятала руку под плащ и нащупала изумрудную ленту. Кончики уже немного истрепались.

– Простите, не понимаю. Я выбрала свое будущее, ваше высокопреосвященство. Я – шассер.

– Хм-м.

Отец Ашиль поплотнее закутался в свое облачение и с недовольством посмотрел на небо. Я знала, что в дождь у него болели колени.

– А ты этого хочешь? Быть шассером?

– Разумеется! Я… я хочу служить королевству, защищать его, помогать ему процветать. Я же дала клятву…

– Всегда можно свернуть с выбранного пути.

– О чем вы? – Я растерянно сделала шаг назад. – Хотите сказать, что меня здесь быть не должно? Что мне тут не место?

Отец Ашиль вздохнул и подошел к дверям.

– Я хочу сказать: если ты чувствуешь, что здесь твое место, значит, так и есть, – проворчал он. – А если нет… не позволяй нам украсть у тебя будущее. – Он бросил на меня взгляд через плечо и, прихрамывая, вернулся в вестибюль, чтобы не стоять на холодном ветру. – Ты не глупая. Знаешь же, что твое собственное счастье важно так же, как и счастье Жан-Люка.

Я тяжело вздохнула.

– Ах да. – Он небрежно взмахнул узловатой рукой. – Если ты идешь на кладбище, зайди к цветочнице. Элен собрала свежие цветы для усопших. Возьми букет и для Филиппы.

Когда я остановила телегу позади собора Сан-Сесиль, из нее выпало несколько алых роз. Кладбище окружала высокая ограда из кованого железа. Черные шпили пронзали хмурое небо. Ворота сегодня были открыты и выглядели весьма неприветливо – будто зубастая пасть распахнулась, готовая тебя поглотить.

По спине у меня пробежал знакомый холодок, когда я направила своего коня к мощеной тропе.

Когда в прошлом году адское пламя Козетты Монвуазен уничтожило и старое кладбище, и катакомбы, где были похоронены члены богатых семей, аристократам пришлось возвести новые надгробия. И для могилы Филиппы тоже. Мой отец был против подобного, ведь тогда его любимой дочери придется вечно покоиться рядом с простолюдинами, но ничего нельзя было поделать – наша семейная усыпальница сгорела.

– Но ведь ее тут нет, – сказала я матушке, которая проплакала несколько дней. – Ее душа не здесь.

«А теперь и ее тело тоже».

И все же казалось, что эта новая земля – хоть ее и освятил сам Флорин, Кардинал Клемент, – какая-то разгневанная.

Голодная.

– Тихо, тихо.

Я успокаивающе погладила Кабо, который взволнованно фыркал и мотал головой. Ему не нравилось это место. А мне не нравилось приводить его сюда. Если бы не Филиппа, ноги бы моей тут не было.

– Почти приехали.

Чуть дальше высились ряды жутких надгробий, словно пальцы, выпроставшиеся из-под земли. Казалось, что они хватали моего коня за ноги, дергали за колеса телеги. Я спрыгнула с коня и пошла вдоль рядов, возлагая цветы. По букету роз на каждую могилу – всем, кто отдал свою жизнь в битве за Цезарин. По велению отца Ашиля каждую неделю мы приносили сюда свежие цветы. «Чтобы почтить память погибших», – так он сказал, но мне все же казалось, что мы клали цветы, чтобы успокоить их.

Глупость, конечно. Ведь ни Филиппы, ни других погибших здесь не было, и все же…

По спине у меня снова пробежал холодок.

Словно кто-то наблюдал за мной.

– Mariée…

Голос звучал так тихо, что я решила, будто мне показалось, но ветер тут же подхватил его. Я резко остановилась, быстро осмотрелась по сторонам. Меня захлестнуло чувство дежавю.

«Господи, пожалуйста, нет. Только не снова».

Я уже слышала это слово.

Вздрогнув, я зашагала быстрее, не обращая внимания на внезапную тяжесть в висках. Мне просто показалось. Вот поэтому я не люблю ходить на кладбища. Голоса в голове не были настоящими. Нет. Просто мой разум снова сыграл со мной злую шутку, как тогда в гробу Филиппы. В моей голове тоже звучали голоса, но они были ненастоящими.

«Они ненастоящие!»

Я повторяла эти слова до тех пор, пока не поверила в них. Я шла, считая могилы, чтобы позабыть обо всем.

Я присела рядом с могилой Пиппы и прижалась щекой к искусно вырезанному камню. Он был холодным и влажным, как и другие надгробия. Мох уже начал расползаться по изогнутым краям камня, скрывая простую надпись: «Филиппа Алюэтт Трамбле, любимая дочь и сестра». Смахнув мох, я провела пальцами по буквам. Как же мы ее любили, но ее больше не было. Теперь я видела ее лишь в своих кошмарах.

– Скучаю по тебе, сестренка, – прошептала я, прикрыв глаза. Дрожь пробежала по телу. Я хотела, чтобы это было правдой. Хотела всей душой.

Я желала спросить, что мне делать… о Жан-Люке, Фредерике, о любви, замужестве и о горьком разочаровании. Узнать, о чем она мечтала. Любила ли она того юношу, на встречи с которым убегала по ночам? Любил ли он ее? Мечтали ли они жить вместе или сбежать ото всех до того, как Моргана отняла у нее жизнь?

Или, может, она передумала?

Филиппа так и не рассказала ни о чем, а потом она погибла, оставив после лишь часть себя. Нерассказанные тайны и половину своей улыбки. Половину своего лица.

Возложив розы на ее могилу, я нарочито спокойно поднялась. Я не побегу. Не закричу. Филиппа всегда будет моей сестрой, пускай Моргана и осквернила ее и меня. Глубоко вздохнув, я погладила Кабо и кивнула себе – сейчас я вернусь в Башню и продолжу расставлять по алфавиту книги в библиотеке. Потом, сидя за одним столом с Жан-Люком и своими братьями, отужинаю пресной едой и возрадуюсь мясному пирогу с отварным картофелем, шерстяному синему мундиру и тяжелой балисарде.

– Я смогу вынести это бремя, – сказала я Кабо и поцеловала его в нос. – У меня все получится.

«Я не стану играть в игры и примерять чужой костюм».

Неожиданно Кабо встал на дыбы и резко мотнул головой, едва не разбив мне нос.

– Кабо! – ошеломленно воскликнула я и отскочила.

Не успела я успокоить несчастного коня, как он убежал, а я прижалась к надгробию Филиппы.

– Что… Вернись! Кабо! Кабо! Вернись же!

Не слушая мои оклики, конь в ужасе мчался прочь, волоча по мощеной тропе тяжелую телегу. Алые розы летели во все стороны. Они разлетались по кладбищу, словно пятна крови, только вот…

Только вот…

В ужасе я еще сильнее прижалась к надгробию сестры.

Упав на землю, розы тут же чернели.

Сердце у меня гулко застучало, и его биение болезненно отдавалось в ушах. С трудом сглотнув, я посмотрела под ноги. Розы на могиле Филиппы, кровоточа, завяли; яркие лепестки превратились в пепел. В нос ударил гнилостный смрад.

«Мне только кажется», – отчаянно повторяла я.

Пошатываясь, я пошла прочь. В глазах все плыло, в горле сдавило.

«Мне только кажется. Мне все снится. Это просто кошмар. Просто…»

И едва не пропустила.

Тело лежало на могиле посреди кладбища. Кожа была бледная, серовато-белая. Труп.

– Боже.

Колени у меня подогнулись, когда я всмотрелась. Это была женщина. В ее золотистых волосах запутались листья и веточки, пухлые губы были накрашены алой помадой, покрытые шрамами руки аккуратно лежали на груди, словно кто-то специально положил ее в такой позе. Сглотнув желчь, я заставила себя подойти ближе. Когда я приехала на кладбище, трупа не было. Получается, что…

«О господи, господи!»

Возможно, убийца был где-то рядом.

Я окинула взглядом каждое надгробие, каждое дерево, каждый листочек. Утром бушевала буря, но сейчас стояла тишина. Даже ветер стих, словно знал, что здесь притаилось зло. Кровь стучала в висках, когда я медленно двинулась к трупу. Ближе и ближе. Когда никто не выпрыгнул из тени, я присела на корточки рядом с погибшей. Внутри у меня все сжалось еще сильнее. Я узнала женщину. Бабетта! Куртизанка из борделя мадам Элен Лабелль. Вместе с Коко и Алыми дамами она сражалась с Морганой в битве за Цезарин. Она помогла мне укрыть невинных детей от ведьм и спасла мадам Лабелль.

У горла виднелись две аккуратные ранки, словно уколы от булавочной иглы.

– Ох, Бабетта. – Дрожащими руками я убрала прядь волос с ее лица и закрыла ей глаза. – Кто это с тобой сделал?

На ее платье не было никаких пятен от крови, на теле не было увечий, кроме этих двух маленьких дырочек на горле. Разжав ей руки, я осмотрела ее запястья и ногти. Крест, который Бабетта прижимала к сердцу, выпал у нее из ладони. Я удивленно подняла амулет. Искусно украшенное серебро сияло даже в такую пасмурную погоду. На кресте не было ни капли крови.

Какая-то бессмыслица. Бабетта выглядела так, будто спала. Выходит, убили ее совсем недавно…

– Mariée…

Зашелестели листья березы. Я резко вскочила и начала дико озираться по сторонам, но на кладбище никого не было, кроме ветра. Он хлестал меня по щекам, трепал волосы, подгоняя, вынуждая поскорее уйти отсюда. Мне отчаянно хотелось внять его призыву, но я вспомнила юношу-посвященного и его слова о трупах. Выходит, погибших было несколько.

«Жан-Люк!»

Его имя резко всплыло в потоке мыслей.

Он знал, что делать. Он сразу поймет, что здесь произошло. Я метнулась к собору, но резко замерла. Круто развернувшись, я сняла свой плащ и накрыла им Бабетту. Возможно, я поступала глупо, но я не могла просто так оставить ее здесь одну…

Мертвую.

Стиснув зубы, я закрыла бархатной тканью ее прекрасное лицо.

– Скоро вернусь, – пообещала я и бросилась к кованым железным воротом.

Не останавливаясь и не оглядываясь, я побежала вперед. По земле начал стелиться туман, но я не обращала на него внимания, как и на кровь, оглушительно стучавшую в висках. На ветер, трепавший волосы. Смахнув с лица выбившиеся пряди, я выбежала за ворота. Нужно скорее рассказать о Бабетте!

«Она мертва, мертва!»

В тот миг я вдруг налетела на какого-томужчину, бледнее которого я не видела в жизни.