Онлайн чтение книги Алекс & Элиза Alex and Eliza
1. Средняя дочь

Особняк Скайлеров, Олбани, штат Нью-Йорк

Ноябрь 1777 года

Особняк на холме сиял тысячей огней. Каждое из двадцати окон, украшавших фасад здания, обращенный к реке, освещалось дюжинами свечей и ламп. Легкие тени скользили по шторам, словно копируя предпраздничную суету, в которую погрузился дом: слуги деловито переставляли мебель, чтобы освободить место для танцев, и накрывали столы легкими закусками и сладостями. В бальном зале второго этажа нанятые музыканты настраивали инструменты, вслушиваясь в малейшую фальшь. Наверху в личных покоях хозяева поместья стояли перед зеркалами, добавляя последние штрихи к своим бальным нарядам. На женщин уже надели фижмы и кринолины, а камзолы мужчин украсили кружевными манжетами и жабо.

По крайней мере, Элиза надеялась, что это были именно приготовления. Мать немилосердно отчитала бы их с сестрами, если бы они явились после прибытия гостей.

– Кто-нибудь уже приехал? – спросила она, шумно дыша под тяжестью своего груза. У каждой из сестер в руках были отрезы голубой шерсти и белого хлопка, пожертвованные состоятельными жительницами Олбани, чтобы сшить мундиры солдатам Континентальной армии.

– Вряд ли, – ответила, отдуваясь, Пегги, младшая. – Мы вышли от ван Бруков лишь в начале пятого, так что пяти быть еще не может. Мама приглашала гостей на пять.

– А мы-то знаем, что ни одна из дам Олбани не захочет прибыть на бал первой, – умудренно заметила Анжелика.

Элиза в сомнении прикусила губу.

– Пусть так, но войти нам лучше через черный ход. Если повезет, мама не заметит нашего возвращения.

Она почти ощущала на себе тяжесть строгого взгляда матери, пока они с сестрами, волоча четыре дюжины отрезов ткани, преодолевали все шестьдесят семь ступеней каменной лестницы, ведущей от подножья холма. На вершине же троица обошла особняк с южной стороны и двинулась через один из крытых портиков, соединявших главное здание с правым и левым крылом. Крыло с южной стороны занимал военный штаб их отца, и Элиза с удивлением отметила, что он освещен не менее ярко, чем главный дом. Мама пришла бы в ярость, если бы узнала о том, что папа работает прямо перед балом.

– Родители этим утром не ссорились? – уточнила она у сестер. – Даже думать не хочется, что папа может пропустить бал из-за каких-нибудь разногласий.

– Надеюсь, нет, иначе нас ждет унылый вечер. То, что мама считает пристойной музыкой, пристойнее всего звучало бы на панихидах. Есть в ней нечто похоронное, – заявила Анжелика, недовольно фыркнув.

– Дот ничего не говорила? – спросила Элиза у Пегги, которая была на короткой ноге с горничной их матери.

Кому-то могло показаться странным, что прислуга, вероятно, знала больше девушек об отношениях между их родителями. Но Скайлеры, как и требовало того положение в обществе, были семьей строгих правил, к тому же довольно занятой, и, хотя в доме было семеро детей, для них абсолютно нормальным считалось встречаться друг с другом лишь за ужином. Слуги, напротив, все время что-то обсуждали, горничные, лакеи и работники с полей постоянно сообщали друг другу новости из жизни поместья. Потому-то Дот и была более осведомлена о нынешнем положении дел в семейных отношениях хозяев поместья. А крепкий и по-своему нежный брак Скайлеров требовал недюжинных дипломатических ухищрений, вполне сравнимых с теми, что посол Франклин прямо сейчас использовал при дворе Людовика Шестнадцатого, чтобы привлечь французов на свою сторону в борьбе с Англией.

Пегги нахмурилась.

– Дот и впрямь упоминала, что Роджер – камердинер их отца – говорил, будто генерал ждет бала с не меньшим нетерпением, чем госпожа.

– Но мама наверняка серьезно рассердится на него за то, что он скрылся в штабе, а не помогает ей с приготовлениями, – сказала Анжелика.

– Чепуха, – заявила Элиза, – мама, скорее всего, счастлива, что он не путается под ногами.

Пегги добавила, судорожно пытаясь выглянуть из-за кучи ткани в руках:

– Во всяком случае, Роджер сказал, что папа ждал приезда адъютанта генерала Вашингтона.

– Что?! – хором воскликнули старшие сестры.

Элиза остановилась так внезапно, что Анжелика врезалась в нее.

– Папа возвращается на службу?

С тех самых пор, как его отправили в отставку после потери форта Тикондерога, генерал Скайлер писал бесчисленные обращения с просьбами доверить ему еще одну кампанию. Вся семья ощущала на себе его расстройство, и, видит Бог, им пришлось бы очень кстати генеральское жалование, но даже Элиза со всем своим патриотизмом была счастлива, что отец больше не участвует в сражениях.

– Дот сказала, что Роджер об этом не говорил, – ответила Пегги, подразумевая, что Роджер не знал сам – камердинер господина Скайлера был неудержимым сплетником, чего сам генерал почему-то не замечал, а вся остальная семья терпела, дабы иметь доступ к свежим новостям. – Но, правда, он упомянул…

Пегги многозначительно замолчала. На лице ее заиграла легкая улыбка.

– Да? – поторопила ее Элиза. По лицу сестры она догадалась, что та готовится преподнести им порцию свежайших слухов.

– Рассказывай!

– Адъютант, едущий на бал, – это полковник Гамильтон, – пискнула Пегги.

Анжелика подняла бровь, а Элиза попыталась скрыть предательский румянец. Как и всякая барышня из любой достойной американской семьи, Элиза слышала рассказы о самом молодом и самом доверенном адъютанте генерала Вашингтона – полковнике Александре Гамильтоне, который, если верить слухам, был невероятно хорош собой и отчаянно смел. Полковника Гамильтона призвали в американскую армию еще подростком, всего через пару лет после того, как он вернулся в Северную Америку из богатой сахаром Вест-Индии. Одни говорили, что он сын шотландского лорда и мог бы претендовать на титул баронета и солидное состояние, если бы выбрал сторону лоялистов, другие утверждали, что на самом деле он – бастард, незаконнорожденный ребенок попавшего в немилость сына одного из британских аристократов (ведь их там немало!), без имени и без гроша.

Тем не менее достоверно известно было лишь то, что полковник Александр Гамильтон, двадцати одного года от роду, был необычайно умен и зарекомендовал себя как блестящий эссеист, еще когда учился в Королевском колледже Нью-Йорка. Также было известно, что у него определенная репутация в отношениях с дамами. Давняя подруга Элизы, Китти Ливингстон, несколько раз встречавшая полковника на светских раутах, писала Элизе о нем после каждой такой встречи. Ей приходилось быть довольно осторожной в этих письмах (Сюзанна Ливингстон, мать Китти, любила посплетничать не меньше Кэтрин Скайлер), но все равно было понятно, что она с этим молодым офицером отчаянно флиртует. Элизу забавляли письма Китти и весьма интересовал молодой человек, заставивший говорить о себе все американское общество.

Элиза бросила взгляд на окна отцовского штаба в надежде хоть мельком увидеть знаменитого молодого полковника, но не смогла различить ни одной фигуры в комнате, лишь смутные, колеблющиеся тени.

– Возможно, Черч представит нас. Уверена, они знакомы, – заявила Анжелика, имея в виду одного из своих поклонников, состоятельного мужчину, который практически не скрывал своего желания предложить ей руку и сердце. Старшая из сестер Скайлер была близка к тому, чтобы ответить согласием, ведь Джон Баркер Черч стремительно сколачивал один из самых крупных в стране капиталов, размеры которого были сопоставимы с состоянием ее отца (в те времена, когда британцы еще не спалили огромную его часть под Саратогой), а то и превосходили их. Но Анжелике слишком нравилось быть королевой балов, чтобы отказаться от этого так быстро.

– Будет забавно познакомиться с Гамильтоном, – продолжила старшая сестра. – В кои-то веки добавит вечеринке живости.

Элиза пожала плечами, удерживая на лице маску безразличия, но ее сестры хорошо знали, что прячется под ней.

– Может быть, надень ты сегодня что-нибудь более модное, тебе удалось бы привлечь его внимание, – сказала Пегги с хитринкой.

– И зачем мне это нужно? – возразила Элиза.

– Как любит говорить мама, на мед пчелы летят охотнее, чем на уксус, – отметила Пегги, напомнив о постоянных намеках матери на необходимость выбора подходящей партии – и как можно скорее.

– Да ладно, Пег, – отмахнулась Элиза, закатив глаза. – У меня нет никакого особого интереса к полковнику Гамильтону, просто банальное любопытство.

– Как скажешь, – согласилась Пегги, совсем не убежденная этими возражениями.

Ей не удастся скрыть свои чувства от сестер, поняла Элиза. Они знали ее слишком хорошо.

– Пег права, сегодня ты могла бы и постараться, – проворчала Анжелика. – Большинство девушек были бы счастливы иметь такую же фигуру. Так что тебе, по крайней мере, следует ее время от времени демонстрировать.

– Может, и так, – не стала спорить Элиза. – Но зачем стараться, если никто не посмотрит на меня, пока вы двое в зале?

Вопрос был задан искренне, без малейшего намека на ревность. Элиза гордилась сестрами-красавицами, а вот сама предпочитала прятаться в их тени.

– Ох, Элиза, отсутствие тщеславия – это, конечно, добродетель, но когда-нибудь ты должна будешь позволить нам помочь тебе засиять, – заметила Анжелика.

В отличие от этого спевшегося дуэта, Элизу не особо привлекала новая мода на утягивание талий, кринолины, напудренные декольте и высокие парики. Лишь месяц назад, отметив свое девятнадцатилетие, она начала носить простые платья насыщенного розового (который, кстати, изумительно подчеркивал ее цвет лица) или светло-голубого цвета (придававшего ее темным глазам еще большую яркость), с квадратным вырезом, скромно отделанным кружевом, чья прозрачность не столько скрывала интригующую ложбинку, сколько привлекала более пристальное внимание. Ее каштановые локоны, темнее, чем у Анжелики, но светлее, чем у Пегги, никогда не были украшены ничем сложнее чепчика, а обычно и вовсе заплетались в две косы и закреплялись кольцами, однако подчеркивая нежный овал лица и делая ее еще милее. Все это говорило о том, что, хоть Элиза и казалась, по выражению собственной матери, «излишне рассудительной», мнение молодых людей о ее внешности было для нее небезразлично.

Элиза проворчала:

– Я хочу, чтобы человеку понравилась я сама, а не мой гардероб.

– Красивая одежда – как яркие лепестки у цветка. Они указывают пчеле, куда садиться. А вот после этого пчела интересуется тем, что внутри, – заявила Пегги, снова цитируя мать.

Элиза закатила глаза.

– Я это слышала. В любом случае вам двоим пора в дом, готовиться, время уже позднее. Я схожу к ван Брукам за остатками тканей.

– Возвращайся поскорей, – велела Анжелика. – Времени у тебя немного, гости вот-вот начнут съезжаться – оглянуться не успеешь.

Уже сбегая с холма, Элиза крикнула в ответ:

– Хорошо!