Онлайн чтение книги Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти An Echo in the Bone
Глава 39. Вопрос совести

Приближалась буря. Уильям ощущал ее в движении воздуха, читал в тенях облаков, скользящих по старым доскам пола. Летний день, и без того жаркий и влажный, стал откровенно душным, а наэлектризованность воздуха словно передалась Уильяму. Невзирая на слабость, он просто не мог оставаться в постели и с трудом поднялся, вцепившись в умывальник и пережидая тошноту.

Предоставленный самому себе, он походил от одной стены комнаты до другой – между ними было около десяти футов, – опираясь рукой о стену, чтобы сохранить равновесие. Усталость и головокружение принуждали время от времени садиться на пол и опускать голову между коленей, чтобы перед глазами перестали мелькать пятна.

Он как раз сидел под окном, когда услышал доносящиеся со двора голоса. Удивленный голос принадлежал мисс Хантер, а низкий и хриплый – какому-то мужчине. Знакомый голос… Да это же Йен Мюррей!

Уильям встал и тут же вновь сел на пол – от резкого движения потемнело в глазах.

– Он ведь будет жить? – смог расслышать он, невзирая на расстояние и шелест листьев каштанов у дома. Уильям с трудом поднялся на колени, навалился на подоконник и прищурился – свет был слишком ярким, даже несмотря на пелену облаков.

Высокая фигура Мюррея виднелась у дальнего края двора – дылда в штанах из оленьей кожи. Рядом стоял его огромный пес. Росомахи или тех двоих индейцев видно не было, но на лужайке за спиной Мюррея щипали траву две лошади. Рэйчел Хантер махнула рукой в сторону дома, приглашая Мюррея войти, а он покачал головой, достал из подсумка что-то маленькое и вручил девушке.

– Эй! – крикнул Уильям – точнее, попытался крикнуть: ему не хватало сил – и замахал руками. Ветер все громче шелестел листьями каштанов, но движение, видимо, привлекло внимание Мюррея – он поднял взгляд и, увидев в окне Уильяма, приветливо ему махнул.

Хотя в дом он, похоже, заходить не собирался. Вместо этого поднял поводья одной из лошадей и вложил их в руку Рэйчел Хантер. Затем взмахом руки попрощался с Уильямом и, с изяществом вскочив на вторую лошадь, уехал.

Уильям вцепился в подоконник, разочарованно наблюдая, как Мюррей исчезает за деревьями. Впрочем… он оставил здесь лошадь, и Рэйчел Хантер уже повела ее за дом. Усилившийся ветер трепал фартук и юбки девушки; одной рукой она придерживала чепец, чтобы его не сдуло.

Лошадь наверняка для него! Значит, Мюррей намерен вернуться за ним? Или же Уильям должен последовать за Мюрреем? Биение сердца эхом отдавалось в ушах. Уильям натянул заштопанные штаны и новые чулки, которые связала для него Рэйчел, и с усилием надел одеревеневшие от воды сапоги. Напряжение сил отзывалось в теле дрожью, но Уильям упрямо спускался по лестнице, шатаясь, потея и поскальзываясь, и до кухни добрался целым и невредимым.

Задняя дверь открылась, впустив в дом ветер и свет, и резко захлопнулась, вырвавшись из рук Рэйчел. Она повернулась, увидела Уильяма и вскрикнула от изумления.

– Боже! Что ты здесь делаешь? – Девушка тяжело дышала от испуга и смотрела на него, заталкивая пряди темных волос под чепец.

– Я не хотел тебя напугать, – извиняющимся тоном сказал Уильям. – Я собирался… Я увидел, как уезжает Мюррей, и подумал, что успею нагнать его. Он сказал, где я должен встретиться с ним?

– Нет. Ради бога, сядь, пока не упал.

Садиться не хотелось. Бурлило желание выйти наружу, однако колени тряслись… Он неохотно опустился на табурет.

– Что сказал Мюррей? – Уильям вдруг осознал, что сидит в присутствии леди, и указал на другой табурет. – Пожалуйста, сядь и расскажи, о чем он говорил.

Девушка пристально посмотрела на него, но села и расправила смятые ветром юбки. Буря приближалась, тени облаков проносились по полу, по лицу Рэйчел, и воздух как будто колыхался, словно комната находилась под водой.

– Он спросил о твоем здоровье, а когда я сказала, что ты поправляешься, оставил для тебя лошадь.

Уильям надавил:

– Он ведь дал тебе что-то? Я видел, как он вручил какой-то сверток.

Она на миг поджала губы, затем кивнула и достала из кармана что-то маленькое, обернутое тканью.

Уильям сразу заметил отметки на ткани – глубокие линии от веревки. Которую недавно повязали по-иному. Рэйчел Хантер отвела взгляд, задрав подбородок и покраснев.

В свертке лежала маленькая пачка бумаги американского производства, потертый кошелек с монетами: гинеей, тремя шиллингами и двухпенсовиком, свернутое в несколько раз письмо – Уильям мог поклясться, что его уже разворачивали, – и еще один пакет, тоже обернутый веревкой. Отложив в сторону пакет и деньги, Уильям развернул письмо.

Уильям озадаченно хмыкнул. Очевидно, у Мюррея было какое-то дело и потому он не мог или не желал ждать, пока его кузен будет готов к поездке. Как ни жаль – теперь, в здравом рассудке, ему хотелось пообщаться, – Мюррей, похоже, не планировал путешествовать вместе.

Уильяма осенило, что насущный вопрос решен: теперь он может продолжить свою миссию – насколько это в его силах. По крайней мере, он может поехать в ставку генерала Хау, сделать доклад и получить новые указания. Мюррей сделал ему щедрый дар: конь выглядел здоровым, а денег было более чем достаточно, чтобы платить за достойную еду и ночлег по пути в Нью-Йорк. Интересно, где Мюррей взял их? Он казался бедным, словно церковная мышь; хотя Уильям припомнил, что ружье у него хорошее, да и какое-никакое образование он, судя по ровному почерку, все же получил. Но чем он так заинтересовал этого странного шотландского индейца?

Уильям задумчиво распаковал маленький пакет – и с улыбкой надел амулет с медвежьим когтем поверх рубахи. Рэйчел Хантер пристально смотрела на него.

– Ты прочла мое письмо, ай-яй-яй, – упрекнул ее Уильям.

Щеки девушки еще сильней покраснели, однако смотрела она на него с той прямотой, которую он не привык встречать у женщин, за примечательным исключением в лице бабушки со стороны отца.

– Твоя речь сильно не соответствует твоим одеждам, друг Уильям, – даже будь они новыми. И хотя последние несколько дней ты пребываешь в здравом рассудке, ты так и не объяснил, что привело тебя в Великое Мрачное болото. Джентльмены нечасто посещают это место.

– О нет, мисс Хантер, я знаю многих джентльменов, которые считают эти места непревзойденными охотничьими угодьями. Впрочем, разумеется, никто не поедет охотиться на диких кабанов или пум, закутавшись в парусину.

– А еще никто не поедет охотиться, вооружившись лишь сковородой, друг Уильям. Но если ты и правда джентльмен, то откуда ты родом?

Он замялся, не в силах сразу припомнить легенду своего альтер эго, и назвал первое, что пришло на ум:

– Я из… Саванны. Это в Каролине.

– Я знаю, где это, – резко ответила Рэйчел. – Я слышала их речь, ты говоришь не так.

– Думаешь, я лгу? – поразился он.

– Да.

– Вот как…

Они смотрели друг на друга в преддверии надвигающейся бури, и каждый что-то обдумывал. На миг Уильяму показалось, что он играет в шахматы с бабушкой Бенедиктой.

– Прости, что прочла твое письмо, – отрывисто сказала Рэйчел. – Не из любопытства, поверь.

– А зачем? – Он слабо улыбнулся, показывая, что не сердится на нее. Она не улыбнулась в ответ, но прищурилась – не подозрительно, а будто разглядывая его внимательнее.

– Я хотела больше узнать о тебе и о том, какой ты. Твои спутники показались нам опасными. А твой кузен? Если он похож на них, то… – Девушка прикусила верхнюю губу, покачала головой и продолжила уже уверенней: – Через несколько дней мой брат и я должны будем уехать отсюда. Ты сказал Денни, что поедешь на север. Мне хотелось бы, чтобы мы путешествовали вместе, хотя бы какое-то время.

Этого он не ожидал и, удивленно заморгав, сказал первое, что пришло на ум:

– Уехать отсюда? Почему? Из-за… э-э… соседей?

– Что? – удивилась она.

– Прошу прощения, твой брат вроде бы говорил, что отношения между вами и вашими соседями несколько… напряженные.

Рэйчел прикусила губу словно в расстройстве или в изумлении.

– Вот оно что… – Она побарабанила пальцами по столу. – Кажется, мне придется все тебе рассказать. Что ты знаешь про «Общество друзей»?

Уильям знал только одну семью квакеров по фамилии Анвин. Глава семьи был богатым торговцем, знакомым его отца; Уильям как-то общался с двумя его дочерьми на приеме, хотя разговаривали они не о философии или религии.

– Должно быть, они – то есть вы – против всякой борьбы? – осторожно предположил он.

К его удивлению, Рэйчел рассмеялась. Уильям был рад, что маленькая хмурая складка между ее бровями разгладилась.

– Мы против насилия, – уточнила она. – А борьба помогает нам развиваться, если уж на то пошло. Что касается нашей веры… Денни сказал, что ты не папист, хотя, полагаю, ты ни разу не посещал собрания квакеров.

– До сих пор не представлялось возможности.

– Так я и думала. Что ж… – Она задумчиво посмотрела на него. – У нас есть священники, которые приходят читать проповеди на собраниях, но каждый присутствующий может высказаться на любую тему, если его или ее побуждает к этому дух Божий.

– Ее? Женщины тоже выступают публично?

Она бросила на него испепеляющий взгляд.

– У меня, как и у тебя, есть язык.

– Я заметил. Пожалуйста, продолжай.

Рэйчел чуть наклонилась вперед, собираясь продолжить рассказ, но ей помешал громко хлопнувший ставень и хлынувшие на подоконник потоки дождя. Она вскочила на ноги.

– Нужно загнать цыплят в сарай! А ты закрой ставни! – приказала она и выбежала из дома.

Уильям медленно подошел к окну и выполнил распоряжение. Когда он направился наверх, чтобы закрыть ставни и там, то снова ощутил головокружение. Пришлось пережидать его на пороге комнаты, вцепившись в дверной косяк.

На втором этаже было две комнаты: спальня над главным входом, где поместили его, и маленькая комната в конце коридора. Теперь брат и сестра Хантер жили в ней вдвоем. Там стояла низенькая кровать, умывальник с серебряным подсвечником на нем и еще несколько вещей. На вбитых в стену крючках висели запасная рубашка и брюки доктора, шерстяная шаль и платье строгого кроя цвета индиго – похоже, Рэйчел надевала его по особым поводам.

За ставнями бушевал дождь и ветер, и утопающая в полумраке комната казалась укрытием от бури, в ней по-прежнему царили спокойствие и безмятежность. Сердце Уильяма билось реже – он успел немного отдохнуть и теперь стоял, наслаждаясь тайным вторжением. Внизу было тихо – наверное, Рэйчел еще ловила цыплят.

Кое-что показалось ему странным в обстановке, и он довольно быстро понял, что именно. Поношенные личные вещи Хантеров свидетельствовали об их бедности, тогда как некоторые предметы обстановки указывали на достаток. Канделябр был серебряным, не из олова или какого-нибудь сплава, а кувшин и миска не глиняные, а из лучшего фарфора, расписанного синими хризантемами.

Уильям с любопытством поднял подол синего платья, висящего на крючке. Скромность – это одно, а ветхость – совсем другое. Ткань на подворотах вытерлась добела, индиго выцвело так, что на юбке образовались причудливые переходы от темного оттенка к светлому. Сестры Анвин одевались скромно, но их одежда была высшего качества.

Повинуясь внезапному порыву, Уильям поднес ткань к лицу. От нее до сих пор слабо пахло индиго, а еще травой, животными и едва ощутимо – женщиной. Он наслаждался этим запахом, как бокалом хорошего вина.

Звук закрывшейся внизу двери заставил его отбросить платье, словно оно вдруг загорелось, и выйти на лестницу.

Рэйчел Хантер стояла у очага, стряхивая с одежды дождевые капли. Ее чепец намок и облепил голову. Не замечая Уильяма, она сняла чепец, отжала его и повесила на гвоздь у каминной трубы. Ее темные волосы свободно упали на спину, мокрые и блестящие, резко контрастируя со светлой тканью жакета.

– Полагаю, цыплята спасены? – спросил Уильям; наблюдать за ней исподтишка, все еще ощущая ее запах, показалось ему непозволительно интимным.

Она обернулась, посмотрела настороженно, но покрывать волосы не стала.

– Все, за исключением курицы, которую мой брат называет Великой вавилонской блудницей. Остальные цыплята не обладают даже зачатками разума, а эта распущенна сверх меры.

– Распущенна?

Рэйчел явно поняла, что он подумал об остальных значениях этого слова и нашел их забавными по отношению к курице. Девушка фыркнула, нагнулась к сундуку с вещами и пояснила:

– Она сидит на сосне, на высоте двадцати футов от земли, в самый разгар ливня. Распущенность и есть. – Рэйчел достала льняное полотенце и принялась вытирать голову.

Издаваемый дождем шум внезапно изменился: теперь ливень с силой барабанил в ставни, словно кто-то швырял в них мелкие камни.

Рэйчел хмыкнула, бросив мрачный взгляд на окно.

– Думаю, ливень сшибет ее наземь, и она, бесчувственная, станет добычей первой же пробегающей мимо лисы. Так ей и надо!

Она села и указала на табурет.

– Ты сказала, что вы собираетесь уехать отсюда на север. – Уильям тоже сел. – Полагаю, цыплята с вами не поедут?

– Нет, боже упаси. Мы их уже продали, и дом тоже. – Отложив в сторону помятое полотенце, Рэйчел достала из кармана маленький гребешок, вырезанный из рога. – Я хотела тебе все объяснить. – Она глубоко вздохнула. – Я упоминала, что, когда человека побуждает дух Божий, он высказывается на собрании? Мой брат высказался, и нам пришлось уехать из Филадельфии.

Рэйчел пояснила, что, когда в округе живут несколько квакеров, они устраивают собрания. На ежеквартальных и ежегодных собраниях обсуждаются различные важные события и решаются вопросы, касающиеся всех квакеров в целом.

– Ежегодное Филадельфийское собрание – самое большое и влиятельное, – сказала Рэйчел. – Ты прав: квакеры не сторонники насилия и стараются либо избежать его, либо прекратить. По поводу отделения Америки… собрание помолилось и выбрало путь мудрости и мира, который лежит в примирении с Англией.

– Неужели? – заинтересовался Уильям. – Значит, все квакеры в Колониях теперь лоялисты?

Рэйчел на миг поджала губы.

– Таков был совет ежегодного собрания. Но, как я уже говорила, квакеры прислушиваются к своей душе и должны вести себя так, как советует она.

– Твой брат поддержал восстание? – недоверчиво спросил удивленный Уильям: доктор Хантер не походил на бунтаря.

– Он был за независимость, – уточнила Рэйчел.

– Не вижу логики, – выгнув бровь, заметил Уильям. – Как можно добиться независимости, не прибегая к насилию?

– Если ты полагаешь, что дух Божий всегда следует логике, то ты знаешь его лучше, чем я. – Девушка провела рукой по влажным волосам и раздраженно перекинула их за спину. – Денни заявил, что свобода – не важно, отдельного человека или всей страны – это Божий дар, и надо биться, дабы обрести ее и сохранить. Поэтому нас выгнали с собрания…

Из-за закрытых ставен в комнате было темно, но на лице Рэйчел лежал слабый отсвет пламени очага. Последние слова ее сильно взволновали: губы сжались в нить, глаза заблестели, свидетельствуя, что она может вот-вот заплакать.

– Видимо, это серьезно – когда выгоняют с собрания? – осторожно осведомился Уильям.

Рэйчел кивнула, не глядя на него. Она подняла упавшее полотенце, свернула его и заговорила, тщательно подбирая слова:

– Я уже упоминала, что моя мать умерла при родах. Отец умер три года спустя – утонул в ручье. Мы с братом остались одни. Местные квакеры позаботились о том, чтобы мы не голодали и у нас была крыша над головой, пусть и дырявая. Позднее на собрании подняли вопрос, на кого учить Денни. Он боялся, что его сделают погонщиком скота или сапожником. – Невзирая на серьезный тон, Рэйчел слабо улыбнулась. – Он и слова против не сказал бы – лишь бы я не голодала. Однако нам повезло. Один из квакеров взялся отыскать наших родственников, и его поиски увенчались успехом – нашелся кузен из Шотландии, тогда живший в Лондоне. Джон Хантер, благослови его Господь. Он известный доктор, а его брат – акушер самой королевы! – Невзирая на то что мисс Хантер была поборницей равноправия, в ее голосе прозвучало благоговение.

Уильям вежливо кивнул.

Рэйчел продолжила:

– Он справился о Денни и, услышав хорошие отзывы, устроил так, чтобы Денни переехал в Филадельфию, поселился в семье квакеров и поступил в медицинский колледж. А после даже пригласил Денни в Лондон обучаться у него!

– Действительно редкостное везение, – согласился Уильям. – А что было с тобой?

– Меня приняла одна женщина из деревни. – Рэйчел ответила непринужденно, но Уильям не обманулся ее показной беззаботностью. – Впрочем, когда Дензил вернулся, я переехала сюда и собираюсь вести дом, пока брат не женится.

Опустив взгляд, она пропускала складки полотенца между пальцами. В свете очага ее темные кудри отсвечивали бронзой.

– Та женщина… она была хорошей. Я научилась вести хозяйство, готовить и шить… Вряд ли ты поймешь, что значит быть выгнанным с собрания.

– Наверное, то же самое, что быть уволенным из полка. Позорно и мучительно.

Ее глаза на миг прищурились, но Уильям не шутил.

– Собрание квакеров – не просто братство верующих. Это… общность мыслей, чувств… в некотором смысле, большая семья. Каково девушке лишиться семьи?

– И когда тебя оттуда выгоняют… Да, понимаю, – тихо произнес он.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом дождя за окном.

– Ты говорил, твоя мать тоже умерла, – промолвила Рэйчел, участливо глядя на него темными глазами. – А отец жив?

Уильям покачал головой.

– Мой отец тоже умер в день моего рождения.

Рэйчел заморгала от неожиданности.

– Это правда. Он был на пятьдесят лет старше моей матери. Когда он услышал, что она умерла ро… родами, его хва… хватил удар. – Уильям рассердился – он почти перестал заикаться, и вот опять. Однако Рэйчел не обратила на это внимания.

– Значит, ты тоже сирота. Сочувствую.

Он пожал плечами, испытывая неловкость.

– И все-таки родители у меня были. Сестра моей матери заменила мне мать. Она тоже уже умерла. А ее мужа я всегда считал своим отцом, хотя он не родной мне по крови. – Уильяму пришло на ум, что опасно так много рассказывать о себе. Он откашлялся и перевел разговор на менее личную тему: – А как твой брат собирался… э-э… претворить в жизнь свои намерения?

Рэйчел вздохнула.

– Этот дом принадлежал кузену нашей матери, бездетному вдовцу. Он завещал дом Дензилу. Когда нас выгнали с собрания, он заявил, что изменит завещание, однако заболел болотной лихорадкой и умер прежде, чем исполнил свое намерение. Тем не менее все его соседи, разумеется, знали о Денни, поэтому…

– Понимаю.

Быть может, Бог и нелогичен, но, похоже, Он имеет на Дензила Хантера особые планы.

– Ты сказала, что дом продан. Значит, твой брат…

– Он уехал в город, в суд, чтобы подписать документы о продаже дома и договориться насчет коз, свиней и цыплят. Потом мы сразу уедем. – Девушка сглотнула. – Денни намерен присоединиться к Континентальной армии в качестве хирурга.

– И ты поедешь с ним? Будешь сопровождать его?

Многие солдатские жены – или любовницы – фактически вступали в армию вместе с мужьями. Уильям не видел подобных женщин, потому что во время лонг-айлендской кампании их не было, зато слышал, как о них отзывался отец – чаще всего с жалостью.

Рэйчел вздернула подбородок.

– Итак, ты поедешь с нами? – спросила она, свернув влажные волосы в узел и решительно заколов их деревянной шпилькой. И быстро добавила: – Ну, хотя бы до тех пор, пока тебе по пути.

Мысли об этом не оставляли его на протяжении всего разговора. Конечно, чем больше людей в отряде, тем безопасней. Невзирая на снисходящие на него откровения, доктор вряд ли умеет сражаться. Впрочем, Уильяму это тоже выгодно: Хантерам знакома местность, а ему нет. К тому же мужчина, путешествующий не в одиночку – а уж тем более с женщиной, – привлекает гораздо меньше внимания и вызывает гораздо меньше подозрений.

Внезапно Уильям осознал: если Хантеры намерены присоединиться к Континентальной армии, то ему представляется отличная возможность подобраться вплотную к войскам Вашингтона и узнать полезную информацию, что-нибудь равноценно важное потерянной книге.

– Да, конечно. Отличная мысль! – сказал он и улыбнулся мисс Хантер.

Снаружи сверкнула молния – из щели ставен полыхнуло белым, и почти одновременно ударил гром. Уильям и Рэйчел вздрогнули.

Уильям сглотнул. В ушах до сих пор звенело, а после разряда молнии в воздухе повис острый запах.

– Искренне надеюсь, что это знак одобрения, – сказал он.

Рэйчел даже не улыбнулась.