Онлайн чтение книги Анатомия счастья Arztroman
Время

Прогноз погоды после вечерних новостей снова обещал жаркий день, еще один в длинной череде жарких дней, которая казалась Аните Корнелиус бесконечной. Жара уже несколько недель не давала спать по ночам. В эту ночь она снова пыталась уснуть, и снова пришлось коротать время перед телевизором, смотреть новости, доедать последний соленый крекер, оставленный одним из коллег с дневной смены.

Это была довольно обычная ночь на станции «Скорой помощи» в клинике «Урбан» в берлинском Кройцберге. Три вызова получили Анита и ее помощник Маик: боль в грудной клетке, повышенный сахар в крови и острая боль в животе. Все старики. Так оно всегда, особенно в этом районе. Желтая пресса обожает трезвонить, как здесь на каждом углу торгуют наркотой или пыряют ножом. «Частые болезни бывают часто, а редкие – редко» , – это Анита усвоила еще студенткой, так их учили. А самая частая болезнь в этой стране – старость.

Анита встала и пошла к автомату со съестным – хоть чего-нибудь вкусненького взять, что ли. Бросила монетку, выбрала «Марс» и стала смотреть, как металлическая спираль выталкивает шоколадку из глубины полки. Батончик покосился, перевернулся, встал криво, стал падать верхней частью вниз, наткнулся на спираль как раз, когда она перестала вращаться, застрял между спиралью и полкой да так и повис. Анита поглядела на вожделенный «Марс», не долетевший до цели. «Супер, конечно. Ладно еще где-то там, но чтобы в больнице барахлил автомат с едой – вообще здорово. Тоже мне больница, даже автоматы сбоят, как ей такой доверять после этого!» – подумала Анита и сочла бы это дурным предзнаменованием, если бы верила в такие вещи, но она не верила.

Анита вспомнила о сыне. Сколько раз они с Лукасом бросали монетку в этот автомат в надежде, что машина не съест их последнюю мелочь и все-таки выдаст им заветную шоколадку. Когда Лукас был маленьким, он умел эти автоматы вроде как заговаривать, ну, или уговаривать. Тогда шансы получить сладкое возрастали. Теперь Лукасу четырнадцать, и он перестал, конечно, заклинать автоматы с едой, да и вообще редко стал заходить в клинику, навещать мать на работе, хотя жил к больнице даже ближе, чем сама Анита, метрах в ста, со своим отцом, бывшим мужем Аниты, и его новой подругой.

Анита ударила автомат кулаком. Толку от этого, скорее всего, никакого, и она об этом знала. Но все равно стукнула от души. Нельзя же просто так терпеть, что автомат вот взял и присвоил себе ее шоколадку, давай, тряси его! Напирай изо всех сил! В кармане брюк резко зажужжало. Приемник персонального вызова. Пейджер. Она посмотрела на экран: Вызов: 1600: Бригада службы спасения 1505. Скорая: Е 46. Адрес: Скалицерштрассе, 72.

Время: 00.32. Анита выключила сигнал и поспешила назад, накинула служебную оранжевую куртку, провела рукой по волосам, откидывая их назад, так чтобы они в относительном порядке улеглись на спине поверх надписи «Скорая помощь». Маик вышел из своей комнаты, тоже уже совершенно одетый, поправляя руками прическу, слегка примятую подушкой, с которой он минуту назад поднял голову. И оба они, на ходу причесываясь пятерней, прошествовали на выезд. Маик всегда говорит: «Берлинский пожарный никогда не бежит на вызов и не идет – он шествует»[1]В Берлине «Скорая помощь» состоит из двух подразделений: службы спасения и врачей «Скорой помощи». Служба спасения относится к пожарной охране. На вызов выезжают двое спасателей в фургоне, который и представляет собой карету «Скорой помощи». Одновременно на вызов со станции «Скорой помощи» приезжает врач-специалист с ассистентом. Ассистент является и водителем, по специальности он может быть также и пожарным, и спасателем, и медиком. Машина врача «Скорой помощи» – это легковой автомобиль, не предназначенный для транспортировки больных, поэтому при необходимости врач переходит в фургон спасателей и сопровождает больного в клинику. ( Примеч. пер. ).

Они сели в машину и выехали с территории клиники. На набережной Карла Герца поехали быстрее, оборудование и медикаменты громко зазвякали в ящиках. Анита не сводила глаз с черных окон, которые вспыхивали синим светом, когда мимо них проезжала машина «Скорой помощи», быстро и собранно двигаясь к своей цели. Из диспетчерской службы между тем пришли уточнения по вызову: автомобильная авария. Вот что их ждет этой ночью.

– Привет, доктор-солнышко, хорошо спалось? – заговорил Маик, когда повернули на Бервальдштрассе.

– Автомат с едой не работает.

– Пусть этой ночью сломанный автомат будет нашим самым тяжелым пациентом.

– Да будет так, – согласилась Анита.

Она радовалась, когда с ней на вызов ассистентом выезжал Маик. Ночные вызовы, нарушения Правил дорожного движения (сколько раз проезжали на красный свет!), долгие часы без сна в тревожном ожидании – Анита Корнелиус и этот детина с черной густой шевелюрой и татуировками на руках давно стали друзьями и после работы иногда ходили вместе выпить пива. Маик даже как-то признался Аните, что несколько семестров изучал медицину, о чем не знал никто из его коллег-пожарных.

– Такая жара, не могу уснуть, – пожаловалась Анита.

– А я ничего, сплю, – зевнул Маик, как будто в доказательство, и включил сирену, прежде чем они повернули на Гичинерштрассе. Ох уж эта сирена. Ночью она кажется особенно громкой. Так что Маик скоро снова ее выключил. «Вот и хорошо», – подумала Анита. Ей не хотелось совсем уж просыпаться, может, после этого вызова она наконец поспит. Когда кто-нибудь в Берлине набирает номер 112, обычно выезжает служба спасения. А если в диспетчерскую поступают тяжелые вызовы, высылают Аниту и Маика. И нередко случается так, что эти двое, уже выехав по вызову, получают отбой и возвращаются обратно на станцию, потому что, как выяснилось, случай все-таки не такой тяжелый, как ожидалось, достаточно и службы спасения. И если повезет на этот раз, то Анита еще успеет вернуться в клинику и вытрясет из автомата свою шоколадку.

До Коттбусских ворот домчались одним духом, но тут движение пошло плотнее. На тротуаре перед баром Südblock два нетрезвых субъекта разбирались, куда им идти: один собирался в сторону Силезских ворот, второго несло в направлении Галльских. Через минуту Анита и Маик проехали мимо компании молодых людей в одинаковых футболках, явно с последней холостяцкой вечеринки.

Анита поглядела им вслед и стала перебирать в памяти, что понадобится для оказания помощи в случае тяжелой автомобильной аварии: медикаменты, торакальное дренирование по методу Мональди, чтобы выпустить сжатый воздух или откачать кровь, которые давят на легкие. Оптимальная точка для пункции – между вторым и третьим ребрами, медиоклавикулярно. Она, конечно, и так все это знала, но, когда лишний раз вспоминаешь одно за другим, становится спокойнее.

Машины между тем двигались перед ними так медленно, что Анита уже стала сомневаться, правда ли так все плохо там, на месте аварии? Может быть, просто какой-нибудь пьяный из ночного бара неудачно перебежал улицу перед еле плетущимся автомобилем.

Транспорт остановился совсем. Место аварии еще не было видно, но Анита различила уже отблески мигающих синих огней на стенах домов. Машины стали расступаться, как могли, медицинский автомобиль с трудом протискивался вперед. Вот уже видны и первые автомобили службы спасения, экстренной помощи Йоханнитов, пожарный фургон, служба координации медицины катастроф, двое полицейских в желтых неоновых жилетках перенаправляли поток машин в объезд. Анита поняла, что не судьба ей сегодня скоро вернуться обратно на станцию.

– Устроили тут дискотеку с синей светомузыкой, – заметил Маик.

– И не говори. А я-то надеялась на вмятину на бампере и все.

– Да прям, тут какой-то Себастьян Феттель[2]Себастьян Феттель – немецкий гонщик, чемпион «Формулы-1». недоделанный за рулем. – И Маик через лобовое стекло указал на автомобиль, который прямо лбом врезался в железнодорожную опору линии метро U1.

Анита совершенно проснулась. Из коробки достала одноразовые перчатки, взяла дефибриллятор и вышла из машины. Маик перебросил через плечо рюкзак неотложной помощи и подхватил в руку другой, с надписью «Травма». И оба подошли к опоре метромоста, которую обступили пожарные, полицейские и спасатели. Отражающие куртки ярко вспыхивали в свете фар, и над всеми головами, касками, фуражками чья-то рука высоко держала пластиковый пакет для капельницы с мерцающей жидкостью.

Под ногами, словно на садовой дорожке, заскрипел песок, которым пожарные забросали вытекший бензин. Темно-синий «БМВ», деформированный настолько, будто собирался превратиться во что-то другое. Капот, вернее, то, что от него осталось, совершенно сливался с опорой метромоста. То, что раньше было передним пассажирским сиденьем, превратилось в месиво из металла, пластика и рваных жгутов, решетка радиатора и номерной знак скрутило в один узел, бампер торчал вертикально, и его верхний конец прикрыт был оранжевым конусом, чтобы никто не поранился об острые края.

– Роскошное авто, – оценил Маик, – лучшее изобретение «БМВ» и самое дорогое.

– И, видимо, самое быстрое, – отозвалась Анита, – не меньше восьмидесяти летел, как думаешь?

– Давай лучше спросим у коллеги, который держит капельницу.

И Маик подошел к спасателю-ассистенту, который держал пакет с жидкостью. Анита знала этого человека, видела его много раз – коллега из службы Йоханнитов, что на Венской улице.

– Доброго утра, – поздоровалась она, – что у нас тут?

– Водителя зажало в машине. В сознании. Говорить может. Давление 120 на 80, пульс 90, – отвечал ассистент, свободной рукой указывая на место водителя, – слава богу, окно было открыто. Смогли наложить шейный бандаж. Но его там зажало рулем. Продвинуться дальше не можем, руль мешает.

Спасатель вздохнул с облегчением: врач на месте, не надо больше принимать решения по медицинской части.

Такая авария даже для большого города – редкость. Даже Маик поначалу растерялся, когда подошел поближе к зажатому водителю, а уж Маика-то, кажется, ничем не удивишь.

Анита, уже автоматически, сосчитала про себя до трех, это помогало успокоиться в трудных ситуациях. И вот она уже и сочувствует жертве, и боится ошибиться, и заодно появилось нечто вроде эйфории оттого, что все ждут ее указаний. Но теперь спокойно, без эмоций, разумно оценить ситуацию, определить, в чем, собственно, проблема. Сотни раз она уже это делала, однако на этот раз что-то было особенное, не так просто, как обычно. Она стала считать дальше: пять, шесть, семь… Теперь глубокий вдох, и Анита обратилась к спасателю:

– Ну, приступим.

Она окинула взглядом месиво, в которое превратился новенький автомобиль. Интересно, что такое нужно сделать с этим авто, чтобы уж сразу на тот свет? Она заглянула в искореженный салон, и утихшие было эмоции тут же вернулись. Мальчик. Совсем еще мальчик. Анита ожидала увидеть взрослого мужчину, уверена была, что именно его и увидит, но водитель оказался чуть старше ее сына, лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Аниту всякий раз шокировал вид таких юных существ в подобном беспомощном состоянии. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести глаза от пострадавшего.

Юноша был худенький, и в своей застывшей неестественной позе с шиной на шее напоминал манекен для тестирования автомобилей. Левая рука его плетью свисала из открытого окна, как будто ее оттягивал вниз маленький белый датчик кислорода в крови, прикрепленный к указательному пальцу. Показатели кислорода, к счастью, были в норме.

Анита отогнула солнцезащиту, все еще наполовину свисающую с потолка салона, отодвинула, сколько могла, уже сдувшуюся подушку безопасности и заговорила:

– Я врач «Скорой помощи». Вы меня слышите?

Спросила скорее по привычке, потому что сама себя еле слышала: рядом пожарные только что завели генератор, и один из спасательных автомобилей с громким гудением сдавал назад.

– Дышать можете? – крикнула Анита в ухо пострадавшему.

Губы юноши сложились в подобие слова «да», и он, насколько позволял шейный бандаж, попытался повернуться к врачу. «Глаза переводит синхронно, – подумала Анита, – добрый знак».

– Я должна посветить вам в глаза одну секунду, ладно?

Она оттянула наверх одно веко, потом другое.

Зрачки одинакового размера, с четким контуром. Если было кровоизлияние в мозг, очевидно без тяжелых последствий, однако черепно-мозговую травму исключать нельзя, хотя ни на панели приборов, ни на лобовом стекле, ни на руле вмятины в форме лба не заметно.

– Где тебе больно? – спросила Анита, переходя на «ты» после того, как посветила ему в глаза и погладила по гладкой щеке.

– Спина, – был ответ.

Анита взяла большой фонарь и посветила в салон. Сцепление, педаль газа и тормоза от удара изогнулись вокруг ног пострадавшего. Анита просунула руку между рулем и дверью и ущипнула мальчика за бедро.

– Чувствуешь что-нибудь?

Ущипнула еще раз, так сильно, что у самой заболели пальцы.

– Что чувствуешь?

– Ничего, – проговорил мальчик, и Анита увидела слезы у него в глазах.

Обычно, когда пострадавший в шоке, он не соображает, что с ним происходит, но юноша, кажется, отдавал себе отчет, что означает эта его нечувствительность. И Анита, заметив страх в его глазах, сама оставалась совершенно спокойна и продолжала почти автоматически делать то, что в подобных ситуациях делала всегда: она погладила мальчика по голове и успокоительно произнесла уверенным твердым альтом:

– Я тебе помогу.

«И после того, что я тебе сейчас дам, ты обо всем этом вообще забудешь», – подумала она про себя и обратилась к Маику:

– Набери кетамин.

– Что?

– Кетамин! – выпалила Анита, пытаясь перекричать окружающий шум.

Теперь еще и метро линии U1 в направлении Шпрее[3]Шпрее – река, на которой стоит Берлин. грохотало прямо над головой по метромосту.

Кетамин. Анита и Маик часто его использовали в таких случаях, он действовал быстро и безотказно, боль у пострадавших стихала, а дыхание не сбивалось. От кетамина просто возникало ощущение бестелесности, а в подобной ситуации пациент только и мечтал о том, чтобы выйти из своего истерзанного тела с его болью, чтобы тело оказалось отдельно, само по себе.

Маик протянул ей шприц и прокричал:

– Дормикум тоже надо?

– Да!

Анита нащупала вену и один за другим ввела обезболивающее и успокоительное. В очередной раз она удивилась и порадовалась, как быстро и благотворно подействовали оба препарата, как дыхание пострадавшего стало ровным и спокойным, как в считаные секунды исчезло выражение страха с его лица.

Рядом с ней мужчина в униформе громко что-то говорил в рацию. На спине его куртки Анита прочла «Начальник службы спасения». Она похлопала его по плечу:

– Я доктор Корнелиус. Здравствуйте!

– Крушевски. Доброе утро. Ну? Такое не каждый день случается, а, доктор?

– Вы правы. Даже не знаю, как дальше быть.

– Перелом позвоночника?

– Говорит, ног не чувствует.

– Тогда делаем кабриолет? – предложил главный спасатель и антенной своей рации указал на крышу смятого автомобиля.

Очки для чтения у него на носу на первый взгляд совсем не подходили к его униформе и пожарному шлему, но это только на первый. На самом деле они как раз соответствовали его манере держаться и говорить: он разговаривал с Анитой, как с честью постаревший ремесленник-профессионал с бестолковой заказчицей, которой вынужден объявить, что существует лишь одно правильное решение ее проблемы и, как бы оно ни было дорого, выбора нет никакого, а потому она, ежели не полная дура, сейчас же должна согласиться с мнением мастера.

Он глядел на доктора Корнелиус поверх очков, наклонив голову вперед. А вокруг них пожарные уже распаковывали и подключали свою аппаратуру. Только скомандуйте, и они вскроют крышу автомобиля, отпилят ее начисто и извлекут пострадавшего из салона, не потревожив его позвоночника. Это самый щадящий способ, но и самый длительный. Сколько пострадавший может ждать, выдержит ли – это решать доктору. Кто-то протянул ей пожарный шлем.

– Ну так что? – уточнил старший спасатель Крушевски.

Анита отерла пот со лба и надела шлем. Невыносимая жара. Подумала еще секунду и произнесла:

– Начинайте.

Аните этот начальник спасателей показался каким-то слишком уж самоуверенным, излишний энтузиазм всегда сомнителен. Не может быть, чтобы этот случай был для него обычным делом, даже он не каждый день проводит такие операции. А между тем ведет себя так, будто для него все однозначно, совершенно ясно, очевидно. Конечно, ему необходимо действовать, и ему, и его парням неприятно просто так без дела стоять возле зажатого в салоне мальчика. Но ведь Анита не успела обследовать пациента как следует. Ясно только, что у него в крови достаточно кислорода и что он слышит. И еще, как ни странно, в состоянии плакать. Но зато никто точно не знает, что случилось, когда молодой человек так резко затормозил и разом сбросил скорость с восьмидесяти километров в час до нуля. Его тело пересек ремень безопасности, это точно. Внутренние органы врезались в ткани, кровь плеснула по сосудам, мозг изнутри ударился о черепную коробку. Какая часть тела пострадала больше всего? С медицинской точки зрения такие случаи – это всегда гадание наудачу, вот это Аните больше всего и не нравилось.

Ей казалось, что спасатели с каким-то излишним удовольствием пускают в ход свою тяжелую аппаратуру и распиливают на куски искореженный автомобиль, и чем дороже авто, тем больше их хищное ликование. Однако необходимо попасть в салон, чтобы обследовать водителя.

– Хорошо. Начинайте. Только сначала вскройте переднюю дверь со стороны пассажирского сиденья, мне необходимо проникнуть внутрь, – объявила Анита и почувствовала, что окружающие вздохнули с облегчением.

Наконец-то есть план действий! Спасатели подперли автомобиль деревянными балками, чтобы не шелохнулся, пока его распиливают. Один принес инструмент – нечто вроде гигантских ножниц, похожих на клешни омара, – и встал около крыла со стороны пассажирского сиденья. Генератор заревел, и огромные ножницы с треском и лязгом смяли крыло над колесом. Автомобиль качнулся, пострадавший зажмурился. Из-под сжеванного крыла показались новые, еще блестящие шарниры передней двери. Треснуло раз, другой, и пожарный открыл дверь так же легко, как открывают окошки рождественского календаря.

– Прошу, фрау доктор, – произнес старший спасатель Крушевски, как таксист, приглашающий пассажира в салон автомобиля.

Анита без труда шагнула в машину и опустилась на пассажирское сиденье. Резкий запах паленого пластика и стеклоомывающей жидкости ударил в нос. Генератор на минуту притих, и Анита услышала музыку. Играла песня Blurred Lines Робина Тика, жизнеутверждающий веселый летний хит в стиле R’n’B. Анита поискала глазами мобильный телефон пострадавшего на панели управления. Весьма пригодился бы, надо ведь оповестить близких. Но музыка доносилась из дешевенького MP3-плеера. И Анита выдернула его провод из розетки.

Ей передали второй шлем, она надела его на голову юноше, отстегнула ремень безопасности и кривыми медицинскими ножницами разрезала у него на груди футболку, прямо посередине надписи «Выпуск-2014». Ткань разошлась, грудную клетку по диагонали пересекала гематома, повторявшая форму ремня безопасности. Анита наклеила пострадавшему на грудь четыре электрода и подсоединила их к дефибриллятору со встроенным монитором жизненных функций. Юноша все это время смотрел прямо перед собой застывшим взглядом.

Монитор показал сердцебиение в регулярном синусовом ритме. Анита пощупала живот пациента: никакого напряжения мышц, ни малейшего сопротивления, мягкий живот. Послушала легкие, но из-за окружающего грохота ничего не могла разобрать. Она прижала стетоскоп плотнее к его груди, а наушники – глубже в уши, и в какой-то момент, когда генератор на секунду стих, уловила медленный глубокий шум, сначала с одной стороны, потом – с другой. В окне возникло лицо старшего спасателя, он явно что-то говорил. Анита вынула наушники стетоскопа из ушей и крикнула:

– Что?

– Режем крышу! – крикнул в ответ начальник и протянул Аните одеяло, которым она накрыла с головой и мальчика, и себя. Стало тихо и темно, под одеялом не слышны были суета и шум. Мальчик тихо застонал.

– Покрывало нужно, чтобы осколки стекла нас не поранили, – объяснила Анита.

– Как только я отсюда выберусь, оставлю машину и пойду. Меня ждут. Мы договорились собраться и отметить, – выдал вдруг пострадавший и снова тяжело задышал.

Очевидно, действие кетамина заканчивалось. Анита включила фонарик и посветила на монитор. Сердцебиение участилось, давление падало. Только бы не стало хуже!

– Долго мне еще тут торчать?

– Сейчас крышу отпилят и тебя вытащат.

– Почему?

– У тебя ноги застряли.

– И что у меня с ногами?

Он попытался выпрямиться, так что Анита пожалела, что сказала ему о ногах. Прямо у них над головами резко что-то треснуло, как будто разбилась большая бутылка. Должно быть, это пожарным молотком раздробили лобовое стекло. Юноша вздрогнул. Послышался другой звук: что-то пилили.

– А после вечеринки пойду пешком домой. Честное слово, – пообещал пострадавший.

Анита кивнула.

Пока кровяное давление и дыхание относительно стабильны, остается только психологическая помощь: за руку подержать, успокоить. Монитор периодически тихо пищал. Под одеялом сгущалась жара душной ночи в последних числах лета. Анита еще раз посветила фонариком в лицо пациенту. С пожарным шлемом на голове, с маленьким порезом на щеке он теперь совсем походил мальчика, который играет в пожарного. Что он вообще делает в таком пафосном авто? Неужели угнал? Или взял у папы покататься? А в курсе ли папа? Или живут в Берлине детишки, которым подобные автомобили дарят в день получения водительских прав?

– Ты помнишь, что произошло?

– Нет.

– Как же быстро под одеялом становится жарко, да? Мы с сыном раньше часто под покрывалом играли в спелеологов, с фонариком и радиоприемником. У меня есть сын. Ему четырнадцать.

Анита просто хотела его отвлечь, неважно, что говорить. Можно было бы и о погоде, обычно она так и делала, но почему-то на этот раз ей захотелось поговорить о Лукасе.

– Теперь он, конечно, уже слишком взрослый для таких игр. С ума сойти, как быстро дети растут. Еще вчера как будто бегал по пляжу между ларьком с мороженым и киоском с жареной картошкой. А теперь вот сам ездит от Херманнштрассе до Алекса[4]Алекс – Александерплатц – одна из центральных площадей Берлина. и обратно.

Машина затрещала и загромыхала громче и яростнее, затряслась сильнее, дизельный генератор у спасателей неистово заревел. Резкий толчок, как будто машина с разбега налетела на бордюр. Выпиливали стойку между лобовым стеклом и водительским сиденьем, но водитель этого как будто и не заметил, он даже не вздрогнул.

– Чуть-чуть осталось, – сообщила Анита.

Мальчик помолчал и попросил:

– Вытащите меня уже отсюда наконец…

Пауза.

– Мне тут тесно…

Снова пауза.

– И…

Тут он умолк. Прямо посреди фразы.

Монитор запищал громче и тревожнее. Так надрывно голосят приборы, когда в крови пациента резко падает уровень кислорода. Анита померила ему давление.

Нехорошо.

– Ты знаешь, где ты находишься и почему?

Молчание.

– Говори же! – крикнула Анита. – Отвечай!

Ей показалось, что мальчик попытался кивнуть, несмотря на шейный корсет, на самом деле его голова просто опрокинулась вперед. Монитор заверещал совсем угрожающе. И быстрее. Она снова пощупала живот пострадавшего, на этот раз живот был совсем жестким. И Анита поняла, что теперь у нее другой план действий: сначала надо лечить то, что наиболее опасно для жизни.

Человеческое тело виртуозно умеет экономить свои ресурсы. Вот, допустим, большая потеря крови – тут же уменьшается кровоснабжение наименее жизненно важных частей тела, приостанавливается деятельность некоторых органов, сужаются сосуды. Особенно у молодых людей организм способен долго компенсировать внутреннее кровотечение. Однако это свойство тела с возрастом быстро исчезает. Анита отбросила одеяло и крикнула:

– Стоп!

Прожектора освещали место аварии, будто это было футбольное поле. Анита зажмурилась, стукнулась своей каской о крышу машины, спотыкаясь, выбралась из автомобиля и отпихнула в сторону спасателей, которые только что принялись перепиливать стойку со стороны пассажирского сиденья. Начальник бригады поглядел на доктора так, как если бы она неудачно пошутила.

– Он отключился. Надо его вытащить. Срочно!

– Нам надо еще несколько минут!

– Нет у нас никаких минут! У него кровотечение.

Спасатели и их начальник одновременно уставились на пострадавшего. Крови нигде видно не было. Но Анита была уверена: где-то внутри мальчик ранен, может быть, разорвался сосуд. Удар был слишком силен, точно где-то внутри повреждение.

– Но он же говорил, что ног не чувствует, – произнес в недоумении начальник, – у него же что-то с позвоночником.

– Сейчас плевать на позвоночник! Лучше оказаться в инвалидной коляске, чем в могиле! Вынимайте его!

– Вам виднее. Вы ученая.

На мгновение все застыли. Анита точно знала: с каждым ударом сердца мальчик теряет очередную порцию крови. Пожарные снова врубили гидравлические ножницы. Анита опять забралась в автомобиль. Встала на колени на пассажирском сиденье и обхватила парня руками. С большим трудом протиснула руку между его спиной и спинкой сиденья, на другой стороне сиденья нащупала рычаг, потянула за ручку, и спинка кресла откинулась назад. И хотя она держала пациента изо всех сил, его туловище плюхнулось, как мешок, на опустившуюся спинку. Она повернула его, подвинула так, чтобы он оказался у нее на руках, обхватила его живот, его правую руку положила ему на живот так, чтобы защитить печень. Потом через пассажирское сиденье стала его тянуть, тащить, толкать, вперед, назад, туда, сюда, но он плотно застрял. Другой рукой Анита дернула его за ноги, раз, другой, схватила педаль газа и отогнула ее в сторону. Как же долго! Ноги пострадавшего были свободны. Она перетащила его побелевшее тело через ручной тормоз и коробку переключения передач, одной ногой встала на землю, другой – уперлась в искореженный автомобиль, наполовину вытянула бесчувственного паренька из салона, подхватила его на руки. Пожарные в ужасе уставились на нее. До сих пор они боялись лишний раз пошевелить машину, чтобы не потревожить пострадавшего, а тут такое. На другой стороне Скалицерштрассе заволновалась толпа зевак. Но Анита была уверена: сейчас главное только одно – время!

Уже теперь никто не сомневался: фрау доктор не шутит.

– Грузите его! – скомандовала Анита. – И поехали!

Начальник бригады пришел ей на помощь: подхватил парня под мышки и вместе с Анитой вытащил его совсем из автомобиля. Двое спасателей погрузили его на носилки. В шоковом положении, с поднятыми ногами, его уложили в реанимобиль, тут же сделали интубацию и увезли.

Пока один из спасателей задним ходом выводил реанимобиль из толпы, Анита еще раз взглянула на искореженный «БМВ». Подпертый грубыми деревянными балками, с наполовину отпиленной крышей, «БМВ» напоминал старомодный объект искусства, критикующий общество потребления, символ капиталистического благополучия, превратившийся в хлам. Анита видела нечто подобное как-то раз на задних дворах старых домов в берлинском Митте[5]Митте – один из центральных районов Берлина..

Заиграла сирена реанимобиля, пострадавшего увезли мимо Силезских ворот, по Варшавскому мосту, к Франкфуртским воротам в направлении клиники «Скорой помощи» в Марцане.

Анита сделала мальчику внутривенное вливание. Если кровь в его венах убывает, то пусть ее хотя бы замещает физраствор. Когда она просматривала бумажник подростка в поисках его имени, наткнулась на фотографию пары, на вид не старше, чем сама Анита и ее бывший муж Адриан. Она не стала долго останавливаться на этом снимке, объявила в диспетчерскую, что поступит пострадавший с многочисленными травмами, так что к ее приезду в клинике уже было готово все, что только может предложить ночная смена в отделении травматологии: анестезия, рентген, хирургия, нейрохирургия, заботливый медицинский и технический персонал, ассистенты. Целая дюжина человек в пестрых рентгенозащитных фартуках, как будто они участвуют в представлении.

Как только парня привезли в реанимацию, хирург-травматолог провозгласил:

– Тихо все! Врач «Скорой помощи», докладывайте!

И Анита доложила.

Дальнейшее напоминало по своей драматургии и хореографии спектакль, который Анита наблюдала уже сотни раз, и всякий раз с восхищением. Пациента с носилок перенесли на хирургический стол, врач-узист уже стоял рядом с прибором ультразвука. Датчик уже был покрыт гелем, и врач прижал его к животу пострадавшего, чтобы выяснить, где повреждения и кровотечение. Медсестра разрезала одежду, санитар ввел катетер в мочевой пузырь. Уже были готовы рентгеновские снимки. Вся толпа медиков набросилась разом на пациента, как стайка пираний. А Анита теперь могла отдохнуть, она свою работу выполнила.

Она села за стол в стороне, заполнила положенный протокол оказания скорой помощи, а между тем краем уха слышала, что ультразвук подтвердил ее опасения. Разрыв аорты. Незначительный разрыв из-за высокого давления растянулся, и кровотечение так усилилось, что стало давить на позвоночник. Скорее всего, из-за этого пациент не чувствовал ног.

– Диагноз по факсу пришлете? – напомнила Анита уже на выходе.

– Разумеется, как всегда, – отвечал хирург, – спасибо вам большое. До следующего раза.

Анита вышла из приемного покоя, Маик ждал в машине. По дороге на подстанцию они нажали на информационном пульте на единицу, это означало, что бригада снова свободна и готова к новому выезду. Однако остаток ночи прошел без происшествий. Все было спокойно. Никаких вызовов, так что Анита и правда смогла поспать, проснулась перед самым концом ее смены и получила факс от хирурга из приемного покоя в Марцане: мальчика срочно прооперировали, пациент стабилен, позвоночник не поврежден. В начале девятого утра Анита покинула клинику «Урбан» в наилучшем настроении.

Ночью прохладнее не стало. Как только встало солнце, опять стало припекать. Наступило утро. Анита Корнелиус возвращалась домой мимо Suffmanufaktur, круглосуточной пивной. С годами все больше стекол в окнах этого заведения заменялись фанерой, но Анита без труда заметила, что пивная переполнена до отказа. Входная дверь распахнулась, и два молодых человека в узких джинсах, бейсболках и облегающих майках вывалились наружу, и один сказал другому:

– And now, let’s get drunk[6]А теперь давай напьемся ( англ. )..

Анита прошла мимо. Каждое утро она шла домой этой дорогой и всякий раз после ночной смены любовалась на подобное шоу. С этого начинался день в пивной с фанерами вместо стекол, так что Анита уже чувствовала себя удивительным образом связанной с этими людьми: у них тоже была своя бессонная ночь, своя вахта, как и у нее. Для Аниты ночь заканчивалась в тот момент, когда пивная Suffmanufaktur оставалась у нее за спиной. Тогда и для нее наступал рассвет, вставало солнце, звонко начинали трещать черные стрижи, взмывая из-под крыш домов в небо, поворачивающееся лицом к солнцу.

Она проспала до полудня. Встала и принялась за уборку. Сегодня придет сын, Аните не хотелось принимать его в неопрятной квартире. В гостиной она подняла с пола две упаковки из-под мороженого, выпитую винную бутылку и почти пустой пакет с арахисом и выбросила все это в мешок китайской забегаловки «Счастье», в котором она вчера принесла домой «Номер 47 с рисом».

И спустя год после развода гостиная Аниты походила на мебельный склад. Когда они разъезжались из общей квартиры, Адриан почти ничего из мебели с собой не взял: у его новой подруги Хайди идеально обставленная и оборудованная квартира, лишнего им не надо. Адриан забрал только кофеварку и постер Майлса Девиса в рамке. Вся мебель досталась Аните, но в ее новой квартире гостиная была невелика, так что туда теперь было не протиснуться между двумя диванами, тремя креслами и целой коллекцией картин, которые висели прежде в их общей квартире, а здесь стояли на полу, прислоненные к стене.

Анита знала, что от половины точно надо избавиться, но вместо этого в первую очередь купила мебель в комнату Лукаса, он ведь все свое имущество забрал с собой, когда поселился вместе с отцом у Хайди. В остальном вдохновения Аните хватило лишь на пару кухонных шкафов и новую кофеварку.

В спальне в ящике ночного столика Анита год назад, после развода, припасла три презерватива, так они и лежали там нетронутыми. Анита взяла новый номер журнала «Скорая помощь» и положила сверху на презервативы, а потом энергичным движением задвинула ящик. Готово. В комнате сына, в отличие от гостиной, совсем нечего было убирать. Лукас сам задвинул свой крутящийся стул под стол, компьютерная мышь лежала ровно посередине своего коврика с портретом Барта Симпсона, рядом с клавиатурой. Даже кровать была убрана, на ночном столике лежала стопка карточек с английскими словами. Анита покачала головой. В комнате Лукаса такой неестественный порядок, что мать обрадовалась бы даже полупустой бутылке яблочной газировки, закатившейся под кровать, иначе эта комната совсем не походила на детскую, а, скорее, на какой-то офис, которым ее четырнадцатилетний сын пользовался три дня в неделю, когда не проживал с отцом и его подругой.

После развода, пусть даже мирного, когда бывшие супруги не забрасывают друг друга грязью, неминуемо две новые квартиры соревнуются между собой – где лучше жить ребенку. И то, что Лукасу понравилась его новая комната, для Аниты означало, что ее новая жизнь удалась. Конечно, новый компьютер был мощнее, с большей памятью, и монитор на несколько дюймов шире, но уют детской комнаты, со всеми вещами, накопленными за годы, от первого плюшевого медвежонка до плаката с Гарри Поттером, – его Анита создать не могла. Тем не менее ее старания не прошли даром: Лукас бывал здесь охотно. Да, Анита и Адриан уладили свой развод достойно, не придерешься.

Анита поглядела в окно: Лукас должен был прийти из школы уже минут пятнадцать назад. Поправила подушки на кровати, опять посмотрела в окно и на часы. Она всегда с нетерпением ждала сына и радовалась и ему самому, и тому, что с сыном на несколько дней она опять ощущала себя как в прежней жизни – семейной женщиной, а в жизни семейной женщины она разбиралась лучше, чем в своей новой холостяцкой.

Наконец Анита открыла дверь сыну. У Лукаса была новая прическа: выбритые виски и длинные вихры на макушке, разделенные косым пробором. У того паренька в разбитой машине минувшей ночью такая же. Первый раз стрижку для сына выбрала не мать, это его первая самостоятельная стрижка. Анита прижала сына к себе изо всех сил.

– Привет, мама, – задушенно прохрипел Лукас.

Анита отступила на шаг.

– Классная прическа.

– Сверху должно быть подлиннее. Вот так должно лежать.

Лукас поставил рюкзак на пол в коридоре и провел рукой по волосам. Опустился на колено, чтобы снять обувь. На новых кроссовках обнаружил маленькое пятнышко, стал оттирать.

– Кроссовки тоже новые, да?

– В субботу купили. Я хотел обязательно белые с оранжевой стрелкой. Долго же мы с Хайди искали!

– Пойдем и мы как-нибудь вместе за покупками, – предложила Анита.

– Ну, ясное дело, – согласился Лукас, – я думал, ты не любишь ходить по магазинам.

– Ну, как это не люблю. Люблю. С чего ты взял? Просто времени мало. Но я теперь два дня свободна.

– Как прошла ночная смена?

– Дико. Выкраивали одного юного гонщика из «БМВ», впечатался в опору метромоста на Силезских воротах.

– Выкраивали?

– Машину пришлось резать.

– Круто!

Лукас последовал за матерью на кухню. Сел за стол напротив нее, мать подтолкнула к нему бутылку яблочной газировки. Сын улыбнулся.

– Сначала вырезали дверь со стороны пассажирского сиденья, потом хотели срезать крышу, чтобы осторожно вытащить пострадавшего, но тут у него обнаружилось сильное интраабдоминальное кровотечение! Тогда мы его просто вытащили из салона через пассажирское кресло и помчались как сумасшедшие в клинику «Скорой помощи» в Марцане.

Сын все понимает, все медицинские термины, Анита это знала. Он с детства слушал разговоры родителей за столом, и термины вроде «интраабдоминальный» были родными. Лукас всегда обожал эти истории, и мать радовалась всякий раз, когда ее медицинские рассказы вызывали у сына это детское восхищение.

– Ну, мам, не томи, говори уже – спасли парня? Он выжил?

– Да, – отвечала мать и протянула сыну правую ладонь.

Лукас секунду колебался, потом хлопнул своей ладонью по ее, как это делают спортсмены, когда команда забивает гол.

– Гениально!

– Что будем есть? – спросила мать.

Не надо менять обычный ход событий. Пусть все идет как в последние месяцы. Она даст Лукасу свой мобильный, там сохранены телефоны всех лучших служб доставки еды, а номера своих любимых блюд Лукас уже выучил наизусть. Она накроет на стол, а когда придет курьер с заказом, даст сыну свой кошелек, и Лукас пойдет открывать дверь и оплачивать заказ, десять процентов отдаст на чай, с одобрения матери, а мать между тем достанет соевый соус или нож для пиццы, смотря что доставят. После обеда Лукас сядет за пианино, потом включит компьютер, сделает уроки, поболтает в чате с друзьями. Она зайдет к нему в комнату с куском пирога, они поговорят.

Вот пусть так все и будет. По плану.

– Пицца? Вьетнамцы? Стейк?

– Можно мне к Маттеусу? – спросил Лукас.

Анита в растерянности взглянула на мобильный в руке.

– Мы договорились с ним, – продолжал Лукас, – ему купили новый компьютер. Надо установить пару программ.

– Может, поешь сначала?

– Мы донер закажем.

Анита убрала телефон в карман. Конечно, можно, пусть Лукас идет к другу. Анита знает родителей Маттеуса: мать работает в Министерстве финансов, отец – в Министерстве экономического сотрудничества и развития Германии. Скучные люди, но это не причина, чтобы запрещать Лукасу дружить с их сыном.

– Я тогда останусь у Маттеуса на ночь, ладно? Он просил. Кроме того, его мать разбирается в математике, поможет нам подготовиться к контрольной в пятницу.

Анита хотела было напомнить, что и она хороша в математике, но сдержалась и вместо того поинтересовалась:

– А его родители не против?

– Нет, – заверил Лукас таким тоном, чтобы матери вроде как было не обидно, но чтобы и никаких вопросов уже не оставалось.

– Разумеется, оставайся ночевать. Я не против, – отвечала Анита и с чувством разочарования проводила сына до двери.

На лестнице он обернулся, через перила крикнул «спасибо!», улыбнулся, и досада ее улетучилась, как всегда в таких случаях. Улыбка была одной из первых его реакций после появления на свет, и мать первой увидела ее. Этой улыбкой он ей сообщил: «Я твой сын».

Анита постояла в дверях. Шаги Лукаса затихли внизу.

– Веселого вечера! – крикнула Анита вниз как ни в чем не бывало. Да так оно и было.

Анита растерянно и бессмысленно прошлась по квартире, только что убранной вообще-то специально к приходу сына. Что теперь? С тех пор как две ее лучшие подруги еще со студенческих времен завели частную практику и борются с ожирением и целлюлитом в Гамбурге и Дюссельдорфе, Анита общалась почти только с друзьями Лукаса. И еще с несколькими друзьями семьи. Ей теперь казалось, как будто она ждала свидания, а его отменили. Обычно она так не переживала. И не хотела переживать. Сын, конечно, вырос, в целом она готова была с этим смириться. Но после прошедшей ночи она рассчитывала провести свой выходной по-другому.

Пожалуй, можно снова лечь поспать. В спальне всегда был полумрак: Анита заклеила стекла фольгой. И эта мрачная комната, и два будильника, и самодельные розовые беруши – от всего этого Аните стало тоскливо и потянуло прочь из этой комнаты. Уход Лукаса выбил ее из колеи, как детскую деревянную тележку, которая вхолостую крутит колеса, но не может двинуться с места. Анита достала из ящика ночной тумбочки журнал «Скорая помощь», которым от взгляда сына были прикрыты ее запасы презервативов, и вышла на улицу.

Не было еще и трех часов. Она пошла вниз по улице по направлению к Ландвер-каналу. Перед ней шли двое мужчин в обрезанных черных брюках. Один был одет в застиранную футболку с надписью New Model Army Impurity Tour – 1990, его мелированный серый хвост закрывал первую дату тура. Взгляд Аниты скользнул по его ногам, по коленям. У парня варикоз, совершенно очевидный, вены уже выпирают. Анита обогнала этих двоих и двинулась на север.

На Скалицерштрассе уже привычно тек поток машин. Обломки «БМВ» увезли, об аварии у Силезских ворот уже ничего не напоминало. Анита прошла дальше, сделала крюк, вышла на канал и села в кафе на набережной. Она бывала здесь несколько раз, но название заведения не запомнила. Ну уж если день пошел не по плану, она имеет право что-нибудь выпить. Например, бокал холодного белого вина.

Перед ней возникла официантка с вопросом: «Да?»

– Чашку мятного чая, пожалуйста, – попросила Анита.

Безучастные глаза, бледное напудренное лицо, темно-красные губы, идеально ровная челка – официантка выглядела так строго, что Анита не решилась посреди бела дня заказать бокал вина, хотя официантке, конечно, совершенно безразлично. На плече девушки татуированная роза ветров при каждом движении сохраняла свою правильную геометрическую форму, даже когда официантка наклонилась над столом, чтобы налить Аните чаю. Чай был подан в стакане для кофе латте-макиато, и Аните пришлось долго ждать, когда горячий стакан можно будет за самый край взять пальцами и отпить первый глоток. Анита обожгла язык, подозвала снова строгую официантку и попросила:

– И еще давайте бокал белого вина.

– Шардоне, вельтлинер, рислинг?

– Да неважно. Что-нибудь.

– Тогда шардоне, – решила официантка и принесла бокал вина.

Анита глотнула как-то сразу много. Уже год она жила одна и в тех небольших вольностях, что она стала себе позволять, иногда самой себе казалась как будто на десять лет младше. Но после этого первого глотка вина среди бела дня ей вдруг показалось, что она, наоборот, на десять лет состарилась. Как женщина средних лет, от которой только что съехали повзрослевшие дети и оставили ее одну с собакой.

Через четверть часа Анита снова позвала официантку, и после второго бокала вина все лишние мысли рассеялись, как растворяется в горячей воде суп из пакетика. Иногда на поверхности еще плавают комочки и пузыри, но в конце концов и они исчезают.

Напротив кафе стоял фургон, на боку был нарисован тюлень. Тюлень, задрав голову, глядел Аните прямо в глаза даже с какой-то издевкой. Очевидно, кто-то в этом доме переезжал на другую квартиру. Конец лета знаменуется не только появлением новой коллекции осенней одежды в магазинах, начинается новый студенческий семестр, и, значит, по соседству с Анитой появляется новая коллекция молодых мужчин. Анита всякий раз наблюдала этот феномен со смешанным чувством радости и меланхолии, и в последние годы меланхолия стала преобладать.

Анита открыла журнал, пробежала глазами содержание и перешла к викторине: к какой ЭКГ относится какой диагноз. Она ушла с головой в отделы сердца, тонкости сердцебиения, стенокардию, тахикардию, брадикардию, пролапс митрального клапана, волны, ритм, мерцание.

– Привет, мы ведь знакомы, – произнес у нее за спиной мужской голос.

Анита отложила загадки кардиограммы. Голос этот она, кажется, уже слышала. Не слишком высокий и не особенно низкий, чем-то он ей запомнился, должно быть, тем, как он когда-то тогда прозвучал: по-юношески звонко и остро. Анита обернулась.

– Привет, Рио. Какой сюрприз.

– Да, надо же, как совпало. Как ты поживаешь?

– Отлично, – отвечала Анита, – сто лет не виделись.

– Правда. Прошлым летом, кажется, нет? На вечеринке. Вспомнить бы еще на какой.

– В мае, что ли, это было? Или в июне? – предположила Анита, разглядывая собеседника.

Крепкий подбородок, крупный, но пропорциональный нос, коротко выбритые виски и более длинные вьющиеся волосы на макушке, которые смотрятся на голове, как взбитая пивная пена.

– Вспомнится еще, – заговорила Анита, – точно вспомнится.

Рио улыбнулся, она заметила первые мелкие морщинки вокруг глаз. Эти глаза. Голубые. На радужной оболочке левого глаза Анита разглядела коричневое вкрапление. Цветовая аномалия.

– Вспомнила! Это было в июне, на дне рождения у Маика!

– Точно, конечно! Ты же его коллега.

– А ты его друг.

– Теперь да, – Рио достал пачку табаку, – честно говоря, тогда меня Тео привел. Он-то как раз давно дружит с Маиком.

– Больше не дружит, – сообщила Анита.

– Ах да, я и забыл. Жаль.

Рио скрутил сигаретку.

– Мне тоже жаль, – призналась Анита.

– Ты была тогда на вечеринке с сыном. Лукас, кажется, да? И с мужем.

– Теперь уже и муж больше не муж.

– Ой, извини…

– Ничего. Бывает…

Последовала короткая пауза.

– Ты ждешь кого-нибудь? – прервал молчание Рио.

– Почему ты решил?

– У тебя чай на столе стоит, я подумал…

Рио кивнул на остывший уже ярко-зеленый чай с мятными листьями.

– Ах это! Ошибка.

– Ты пьешь вино?

– Разве нельзя? Можно же? Выпить вина после обеда?

– Конечно, разумеется. Вино после обеда – самое оно.

– Тогда составь мне компанию, – предложила Анита, – если хочешь, конечно.

– С радостью. Только один короткий звонок. Клиента успокою.

Рио взял телефон и стал набирать номер. Анита пыталась вычислить его возраст. Рыжеватая борода со светлыми пятнами, не то седина, не то просто светлые волосы. У бородатых мужчин возраст трудно определить: не то под тридцать, не то за сорок.

– Алло. Я только хотел сказать, что я вам завтра смогу прислать предложение. Извините, непредвиденные обстоятельства. Срочно надо сдать один проект.

Продолжая разговаривать, Рио выложил на стол самокрутку и зажигалку I love Berlin. Анита никогда еще не видела таких виртуозно скрученных сигарет.

– Ну, в течение дня, – отвечал Рио в трубку, катая по столу самокрутку и зажигалку. – Точнее сказать не могу, сделаю все, что в моих силах, хорошо? Давайте попозже еще раз подробно обсудим.

Рио взял сигарету губами, отчего последняя фраза – «Но большое спасибо за ваше терпение. Всего доброго» – прозвучала жевано.

Рио отложил телефон, тут же взял со стола зажигалку, зажег сигарету и опять обратился к Аните:

– Итак. Выходной.

– Итак, я пью шардоне.

– Хорошее?

– Да. Это же шардоне. Холодное. Ну, не знаю, я в винах не разбираюсь.

– И я не разбираюсь.

– Честно говоря, мне знатоки вин всегда кажутся подозрительными, – призналась Анита.

Рио снова улыбнулся.

– Я бы выпил джина с тоником. А поесть тут дают?

– Да, вроде. Вот меню. Вот, есть еда, супы.

– Хм, супы. Жарковато для супа, как думаешь? Хотя тут вот и холодные супы есть. Тогда вот – огуречный суп или что-нибудь в этом роде.

Анита понемногу успокоилась. Рио был ей созвучен и понятен. Она отвыкла общаться с незнакомыми мужчинами. Когда-то у нее это здорово получалось, но в последние годы она в удобный момент всегда вворачивала фразу про мужа и сына, давая понять собеседнику, что никакого эротического или вообще романтического интереса у нее нет и быть не может. А вот теперь придется вести себя совершенно наоборот.

– Собиралась провести день с сыном, но не судьба.

– Сколько лет твоему сыну?

– А что? У тебя тоже есть сын?

– Нет. Я так спросил. Неважно.

– Это не секрет. Четырнадцать. Он у меня сегодня не ночует.

– О'кей, – отозвался Рио.

Разговор перешел в нужное русло? Видимо, да. Ну что же, ей это было даже приятно. Судя по всему, перед ней человек, который пусть еще и не понял, как ему к ней относиться, зато точно не имеет ничего против нее.

– Вот я и подумала, не пойти ли мне после обеда в кафе?

– Прикольно, – отвечал Рио, – я тоже уже сто лет вот так запросто не сидел днем в кафе.

– Ты уладил с клиентом?

– Вроде правдоподобно наврал, как считаешь? Наверное, зря обманул.

– У тебя талант уговаривать. Я, правда, не прислушивалась. Не мое дело.

– У нас есть один очень нетерпеливый клиент. Бизнес-консалтинг, – пояснил Рио.

– Ты же строил корабли? Разве нет?

– И сейчас строю. Парусники. Иногда хожу под парусом. В компании. Устраиваем разным фирмам выезд на парусном судне. Свежий воздух на воде на пару дней идет на пользу делу. Улучшает климат на предприятии. Я у них шкипер.

– То есть управляешь лодкой, а на борту работает корпоративный психолог? Коуч?

– Ну, не совсем так в лоб. Это фокус. Сам по себе парусный спорт – коучинг. И лодка. Все держатся вместе, поддерживают друг друга. Это лучший тренинг. – Рио затянулся сигаретой. – А ты ведь врач, да?

– Да.

Оба снова помолчали. Анита заговорила первой:

– Какие ты еще лодки строишь?

– Деревянные.

– А весельные?

– Нет, только парусники. И только из дерева, – объявил Рио таким тоном, как будто собирался рассказать об этом еще о-го-го сколько всего, но не здесь и не сейчас. – А ты в какой области доктор?

– На «Скорой помощи».

– Работа не соскучишься.

– Иногда приходится и поскучать.

Прилетел воробей и уселся к ним на стол. Анита согнала его, но он вернулся, спланировал на чашку чая с мятой, стащил с блюдца печенье размером почти с него самого и был таков.

– Респект, – засмеялся Рио, а Анита улыбнулась.

О том, чтобы заказать суп, уже никто и не вспомнил. А Анита подумала, что все-таки не зря она навела дома порядок.