Онлайн чтение книги Анжелика и король Angélique and the King
Глава IV

В те времена леса вплотную подступали к замку. Так что, выехав из-под сени деревьев, вы совсем близко видели холм и на нем дворец. В темноте в высоких окнах звездами мерцали факелы.

Повсюду царило оживление. Король объявил, что, вопреки своему прежнему решению, вечером не отбудет в Сен-Жермен и еще на три дня останется в Версале. Вместо того чтобы паковать багаж, следовало, напротив, позаботиться о ночлеге его величества, а также домочадцев и почетных гостей. А также устроить на постой и накормить лошадей.

На переднем дворе яблоку негде было упасть – повсюду повозки, солдаты и лакеи, экипаж госпожи де Монтеспан пришлось остановить на площади. Дамы вышли. Атенаис немедленно примкнула к какой-то веселой компании. Анжелика задержалась возле мадемуазель де Паражон.

– Вам стоит поспешить, чтобы не пропустить церемонию раздачи добычи собакам, – посоветовала сведущая в придворных делах старая дама.

– А что будет с вами? – спросила Анжелика.

– А я прислонюсь к коновязи. Будет очень странно, если я не встречу кого-нибудь из знакомых среди тех, кто отправляется в Париж. Меня король не приглашал. Поспешите, красавица. Все, о чем я прошу, – это чтобы вы по возвращении подробно поведали мне обо всех чудесах, увиденных вами в сиянии короля-солнца.

Анжелика пообещала, обняла старуху и оставила ее в туманной темноте. А та, с набеленным лицом, в старомодной накидке и чепце, украшенном розовыми лентами, наивно радовалась тому, что в этот достопамятный день ей было дозволено оказаться в такой близости ко двору.

Анжелика вышла за пределы заколдованного круга и начала восхождение в мир избранных. «В сиянии короля-солнца», – мысленно твердила она, пробираясь сквозь толпу.

Самое главное происходило в глубине, возле центрального здания замка, в третьем небольшом дворике, который называли Оленьим двором. Несмотря на кажущуюся неразбериху, отбор приближенных, которым предстояло окружать короля во время раздачи добычи, был строжайшим. Швейцарец с алебардой остановил Анжелику, и церемониймейстер учтиво поинтересовался ее титулом. Стоило маркизе произнести свое имя, он незамедлительно пропустил ее и даже проводил по лестницам и салонам на один из выходящих в Олений двор балконов второго этажа.

Двор освещали бесчисленные факелы. Казалось, от них заполыхал фасад дворца из розового кирпича, по которому метались тени с султанами. Тысячи позолоченных украшений балконов, водостоков, горшков сверкали на багровом фоне подобно переливчатой вышивке.

Затрубили в рога.

Король с королевой вышли на центральный балкон. Их окружали принцы и принцессы крови, самые именитые дворяне.

Из темноты по склону холма приближался лай собачьей своры. Из тени возле ограды Оленьего двора выступили два псаря и вошли в освещенный круг, волоча за собой что-то.

Из бесформенного тюка сочилась кровь и свисали лохмотья кишок. Это была собачья доля, состоящая из внутренностей двух убитых оленей. Псари волокли ее, завернув в свежесодранную оленью шкуру. Позади них следовали доезжачие в красных ливреях со сворой голодных собак, которых они сдерживали при помощи длинных плетей.

Навстречу им с крыльца сошел Филипп дю Плесси-Бельер с жезлом, увенчанным копытцем козы. Он успел переодеться в сверкающий, тоже красный мундир с четырьмя десятками горизонтальных и двумя десятками вертикальных позолоченных петлиц на карманах и переобуться в желтые кожаные сапоги с красными каблуками и серебряными позолоченными шпорами.

– Выправка у него великолепная, как у короля, – отметил кто-то возле Анжелики.

– Но в манерах меньше изящества. У Филиппа дю Плесси всегда такой вид, будто он собрался на войну.

– Не стоит забывать, что он к тому же еще и маршал.

Молодой человек не сводил глаз со стоящего на балконе короля. Тот махнул своим жезлом.

Тогда Филипп передал свой знак отличия сопровождающему его пажу. После чего подошел к псарям и обеими руками принял от них сочащуюся кровью ношу. Его драгоценный шелковый наряд, украшенный кружевом и позументом, мгновенно обагрился. Невозмутимый и прекрасный дворянин донес собачью долю до середины двора и там положил ее перед выстроившимися полукругом псами; тявканье и лай сменились хриплым воем. Псари продолжали сдерживать их ударами плетей, приговаривая: «Назад! Назад!»

Наконец король снова подал знак и собак спустили. Хищно чавкая, они принялись пожирать добычу. Сверкали их острые зубы.

Чувствовалось, что псы, которых ежедневно натаскивали и кормили сырым мясом, – настоящие хищники. От тех, кто дрессировал и приучал их, требовались качества гладиаторов. Вооруженный лишь тонкой плетью, Филипп держался к своре ближе всех остальных. Порой он с нарочитой небрежностью стегал дерущихся и готовых перегрызть друг другу горло гончих. И усмиренные собаки тут же с рычанием расходились. Отвага и хладнокровие главного ловчего, с гордо поднятой светловолосой головой стоящего посреди этого жуткого пира в своих роскошных, залитых кровью одеждах, в кружевах и перстнях, придавали зрелищу еще более зловещий оттенок.

Охваченная одновременно отвращением и страстным возбуждением, Анжелика не могла отвести глаз от середины двора. Спектакль заворожил всех присутствующих.

– Черт возьми! – пробурчал какой-то мужской голос прямо над ее ухом. – Глядя на него, можно подумать, он только и может, что лакомиться сластями да флиртовать с дамами. Так нет же! В жизни не встречал охотника, который осмелился бы вмешиваться, когда собаки дерутся за свою долю, не опасаясь, что они набросятся на него.

– Верно подмечено, сударь, – согласился маркиз де Роклор, который тоже наблюдал за этим захватывающим зрелищем. – Освоившись при дворе, вы частенько будете слышать, что наш главный ловчий – один из самых необычных представителей общества.

– Охотно вам верю, сударь, – отвечал Бернар д’Андижос.

Повернувшись, чтобы поприветствовать своего собеседника, он разглядел лицо Анжелики. В ярком свете факелов они узнали друг друга.

На ее губах мелькнула грустная улыбка.

– И ты, Брут, – прошептала она.

– Так это вы, мадам, – сдавленным голосом ответил д'Андижос. – В лесу-то я еще сомневался. Не верил своим глазам. Вы… здесь… при дворе… Вы , мадам?

– Как и вы, месье д’Андижос.

Он хотел было возразить, но смолчал. Оба отвели глаза и стали смотреть на Олений двор, куда только что на съедение собакам бросили два остова убитых животных. Сухо хрустели кости. Щелкая плетьми, псари улюлюкали, исполняя какой-то дикий танец вокруг своры.

– Мы сражаемся, – пробормотал д'Андижос, – бьемся, убиваем… Это что-то вроде огня, что пожирает вас изнутри… А потом мятеж… становится привычкой… И пожар уже не унять… И однажды вдруг понимаешь, что сам не знаешь, что именно ты ненавидишь, за что сражаешься… И тут появляется король!

Шесть лет беспощадных, безнадежных войн горечью откликнулись в веселой и доброй душе гасконца. Шесть лет разбойничьей жизни – жизни загнанной дичи на бесплодных землях юга, где слишком быстро высыхает и становится черной пролитая кровь.

Зажатые в дюнах Ланд, увязшие в песках, отброшенные к морю, его соратники видели пришествие исполненного великодушия короля. Сурового юного короля, который говорил им: «Дети мои…»

– Это великий король, – уверенно произнес д'Андижос. – В служении ему не может быть бесчестья.

– Золотые слова, дорогой мой, – подтвердил за их спинами маркиз де Лозен.

Положив руки на плечи Анжелики и д'Андижоса, он просунул между ними смеющееся лицо человека, вечно затевавшего какую-нибудь проделку:

– Вы меня узнаете? Я Антуан Нонпар де Комон де Пегилен де Лозен.

– Как же не узнать вас? – сквозь зубы пробурчал д'Андижос. – Первые свои глупости мы совершили вместе. И потом их было еще немало. Последний раз, когда мы встречались…

– Да!.. Хм-хм, – закашлялся Пегилен, – если память мне не изменяет, мы все трое были в Лувре…

– И вы скрестили шпаги с Месье, старшим братом короля…

– …который как раз только что попытался убить присутствующую здесь даму…

– …с помощью своего фаворита шевалье де Лоррена.

– Мои подвиги стоили мне Бастилии, – заметил Лозен.

– А я был объявлен вне закона.

– А вы, ангел мой Анжелика, какая судьба была уготована вам после того незабываемого вечера?

Они вопрошающе смотрели на нее, но она не ответила, и оба поняли ее молчание.

Маркиз д’Андижос глубоко вздохнул:

– Не думал, что однажды нам доведется встретиться при таких обстоятельствах.

– Не лучше ли встретиться при таких обстоятельствах, чем не встретиться вовсе? – любезно заметил Пегилен. – Колесо судьбы вертится, Месье, брат короля, стоит в нескольких шагах от нас, как всегда нежно опираясь на руку своего миньона. Но мы-то живы, и положение наше, как мне кажется, не так уж плохо. «Кто прошлое помянет…», как прекрасно сказал сегодня король. И благоразумие, мои ягнятки!.. Постараемся, чтобы взгляд государя не упал на нашу компанию и не разглядел в ней зародыш будущей интриги. Благоразумие!.. Я вас люблю, но вынужден бежать вашего общества…

Приложив палец к губам, как лакей из комедии, он покинул их и смешался с гостями в другой части балкона.

На камнях Оленьего двора остались обломки дочиста обглоданных костей. Последний псарь подцепил вилами вылизанную оленью шкуру и потащил ее вон, подгоняя собак в сторону псарни:

– Ату, ату! Взять!

Рога протрубили окончание раздела собачьей доли. Затем прозвучал сигнал окончания охоты.

Балконы опустели.

У входа в ярко освещенные залы, изображая балаганного зазывалу, кривлялся и размахивал руками неисправимый Пегилен де Лозен:

– Радуйтесь, дамы и господа! Вы присутствовали при самом ошеломительном, прежде невиданном зрелище: господин маркиз дю Плесси-Бельер в роли великого укротителя. Вы содрогнулись, господа? Вы затрепетали, дамы? Вы желали бы быть волчицами, чтобы покориться этой прекрасной руке. И вот теперь хищники пресытились, боги удовлетворены. От оленя, чей великолепный голос еще нынче утром раздавался в чаще леса, не осталось ничего. Ну же, дамы и господа! Идемте танцевать!..