Онлайн чтение книги Страх Angor
7

Нервно сцепив руки, Камиль ждала, когда кардиолог сообщит ей результаты обследования. После падения на Кошачей горе четыре дня назад ее доставили на «скорой» в клинику Роже Саленгро в региональном больничном центре Лилля. Молодая женщина ничего не помнила, кроме сильной боли в груди.

Доктор Кальмет, лет шестидесяти, как раз просматривал на негатоскопе рентгеновские снимки ее коронарных сосудов. Проведенная процедура состояла в том, чтобы впрыснуть с помощью зонда, введенного в бедренную артерию, контрастное йодированное вещество, позволяющее окрасить коронарные артерии. Молодой женщине пришлось еще раз вытерпеть магнитно-резонансную томографию сердца, операционный блок, общую анестезию и пробуждение на незнакомой койке в двухместной палате, да к тому же с какой-то хрипящей старухой рядом. Три полных дня медицинских обследований в кардиологической клинике, которые показались ей бесконечными. Доктор заметил, что она с интересом смотрит на окрашенные пробы меж двух стеклянных пластинок в прозрачном пакетике на столе. Ее биопсия…

– Это для вас, – сказал Кальмет. – Видите, на этот раз я не забыл.

– Спасибо.

– Некоторые коллекционируют марки, другие оловянных солдатиков, а вы…

Камиль притянула образец к себе – бесконечно тонкий срез ее сердца меж двух стеклышек – и с интересом рассмотрела, прежде чем положить в сумочку.

– Похоже, что сердце по собственному почину решило поторопить нашу триместровую встречу, – отрезала она, чтобы избежать оправданий. – Сообщите мне добрую новость, доктор.

Кальмет наблюдал ее больше полутора лет. У Камиль было впечатление, что она доверяет ему больше, чем собственному отцу. Он видел ее на пороге смерти, совершенно неузнаваемой, когда у нее отказали почки, легкие стали наполняться водой, а больное сердце билось все медленнее и при этом парадоксально раздувалось, словно окорок. Еще молодая женщина во всех подробностях запомнила тот день, когда через несколько недель после первых симптомов Кальмет объявил ей, что у него есть для нее новое сердце.

Нежданная удача, учитывая редкость ее группы крови.

Врач смущенно поправил свои маленькие круглые очочки. В них он был похож на Ганди, только с посеребренными сединой волосами, остриженными «под горшок».

– Хорошая новость состоит в том, что вы почувствовали ангор. Это случается лишь у двоих-троих из сотни человек с пересаженным сердцем.

Камиль незаметно вздохнула. Еще до того, как выйти из материнской утробы, она уже угодила в область малых процентов и особых случаев: с ней вечно приключалось то, чего с остальными людьми не бывает.

Врач продолжил свои объяснения:

– Этим словом обозначают сильную боль в груди, которую реципиент, то есть человек, подвергшийся пересадке, обычно ощущать не может. Когда у донора изымают сердце, то, разумеется, перерезают все нервные окончания. И у реципиента они никогда не приживаются. Во время операции по пересадке присоединяют вены, артерии, но не нервы. Следовательно, пересаженный орган в большинстве случаев нечувствителен ко всякой боли. Вам можно воткнуть иглу в сердце, и вы ничего не почувствуете.

– Так почему же мне тогда больно? Почему я чувствую боль в сердце?

Кальмет сел напротив Камиль по другую сторону письменного стола. Со времени операции его пациентка никогда не говорила о пересаженном ей сердце как о своем собственном, никогда не называла его «мое сердце», но всегда просто «сердце» или «оно». Врачу так и не удалось убедить ее, что миокард, бившийся отныне в ее груди, принадлежит ей на все сто процентов.

– В очень редких случаях, которые пока еще не удается объяснить, нервные окончания пересаженного органа сами по себе срастаются с нервной системой реципиента, словно чужое сердце пытается завоевать новую территорию. Совершенно слиться со своим носителем, включая самые сложные ответвления…

Камиль почувствовала, как по ее телу пробежала волна дрожи. Она представила себе, как это сердце срастается с ее организмом, с ее нервами, словно паразит, который пытается поработить ее, поглотить. Она вдруг вспомнила о своих снах. О лице той женщины, которая звала ее на помощь и словно говорила с ней оттуда, из глубины ее самой.

Из сердца…

Она тряхнула головой. Нет, это глупо.

– А вы по-прежнему ищете прежнего владельца этого сердца? – спросил Кальмет.

– Вы же знаете… Если бы я могла получить ответы, которые способен дать «Кристалл», это облегчило бы мне задачу.

«Кристалл» – информационная система национального биомедицинского агентства, которое устанавливает связь между донором и реципиентом. Наверняка это самая защищенная база данных: лишь очень немногие имеют к ней доступ, а специалистов, знающих одновременно донора и реципиента, еще меньше.

Врач укоризненно посмотрел на молодую женщину, поскольку знал, что у некоторых реципиентов развиваются психиатрические осложнения, из-за того что они начинают сомневаться в цельности собственной личности, особенно в случаях пересадки сердца. Он открыл было рот, словно чтобы повторить в который раз то же самое, но в конце концов раздумал и застучал по клавиатуре компьютера.

Камиль приложила руку к груди:

– Кроме этой истории с ангором, там внутри все в порядке?

Врач кивнул на снимки:

– Ваши артерии и вены здоровы. Вопреки предположениям сердечного приступа у вас не было.

– Тогда что же это такое?

Кальмет поморщился. Стал раздраженно кликать мышкой. Он явно хотел сказать что-то важное, но не знал, как подступиться. Молодая женщина сразу же почувствовала, как внутри у нее вскипает тревога.

– Пожалуйста, доктор. Скажите мне, что не так.

Кальмет вздохнул и развернул экран к пациентке:

– Ну что же, ладно. У меня здесь результаты магнитно-резонансной томографии, которую вам делали вчера, а также позавчерашняя биопсия. Выскажусь яснее, Камиль: ваш трансплантат оказался дефектным.

«Дефектным»… Слово из того же ряда, что и «непригодное», «нефункциональное», «изношенное» и так далее. Она слышала их слишком часто, они убивали ее, гробили в течение всех этих лет.

– Дефектным? И что это значит?

– Стенки полостей вашего сердца перерождаются. Со времени вашей последней биопсии произошла очень заметная и крайне быстрая эволюция… – Кардиолог показал некоторые места на экране компьютера с изображениями сердца. – Проще говоря, нормальные клетки, те, что побуждают ваше сердце сокращаться, постепенно заменяются волокнистыми тканями. Вследствие этого замедляется ритм, теряется эластичность миокарда, уменьшается объем полостей. К несчастью, этот процесс необратим. Скоро ваше сердце перестанет биться, словно окаменеет.

Повисло молчание. Врач вывалил все разом. Камиль почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она смотрела на снимки, на белые, холодные стены. Ей хотелось зацепиться взглядом за что-нибудь теплое. За красивое фото, чью-нибудь улыбку, а не видеть перед собой эту обстановку морга. Ее жизнь свелась к срезам сердечной мышцы между двумя стеклышками да снимкам грудной клетки на поверхностях с задней подсветкой. Нет, она не выдержит.

– Так вы говорите, что это новое сердце… которое провело в моей груди всего год… оно умирает, да?

– Его отторгает ваш организм. Это называется хроническим отторжением. Ваш трансплантат пытается срастись с вашим телом, но тело этого не хочет. Ваша иммунная система расценивает его как врага и делает все, чтобы уничтожить. Воюет с ним.

Камиль не понимала:

– Но я же принимаю иммунодепрессанты! Каждый день глотаю таблетки!

Врач говорил спокойным голосом. ужасно невыразительным. Как всегда.

– При хроническом отторжении иммунодепрессанты неэффективны. К несчастью, именно этот тип отторжения является главной причиной неудач в сердечной трансплантологии. Мы говорили об этом перед вашей операцией, вы были в курсе риска и…

– Сколько у меня времени?

– Как я вам сказал, эволюция необычайно быстрая, вообще этот случай меня крайне смущает. Я собираюсь просить…

Камиль его уже не слушала, ей хотелось кричать. Кричать о своем возмущении, бессилии. Хотелось искромсать бритвой это тело, убивающее само себя. Она проклинала его. Ну почему было не принять это чертово сердце? Зачем считать его своим врагом, если оно позволяет жить?

Все равно что змея, которая пытается удушить саму себя.

Непостижимо.

– Так сколько времени? – переспросила она.

– Волокнистые ткани уже значительно внедрились в сердечную мышцу. Это вопрос нескольких недель.

Все закрутилось слишком быстро. Камиль никак не удавалось осознать: она умрет, и теперь уже по-настоящему.

– Мы найдем решение, – сказал врач.

– Какое? Положите меня на больничную койку, подключите к аппаратам, пока этот кусок кого-то другого сам от меня не отвалится, как старый автомобильный мотор? Я не хочу кончить свою жизнь в больнице. Я здесь с тех пор, как родилась. С меня хватит.

– Не говорите так. Вас надо немедленно госпитализировать, вам следует оставаться под наблюдением.

– Нет. Я отказываюсь от госпитализации, – резко возразила Камиль.

– Подумайте хорошенько. Вам может стать плохо в любой момент, и мы должны быть рядом, чтобы…

Она решительно тряхнула головой:

– Пожалуйста, доктор. Не настаивайте. Я подпишу отказ от реанимации, чтобы никто не смог обвинить ни вас, ни больницу.

Кальмет выглядел раздосадованным.

– В любом случае я снова внес вас в список ожидания органов для пересадки. Суперсрочный. Если хоть немного повезет с совместимостью, вы пройдете впереди всех остальных.

Несколько секунд Камиль оценивала предложение, но в итоге снова покачала головой:

– Мне уже не повезет заполучить совместимый трансплантат, и мы оба это знаем. Сроки слишком коротки, а у меня слишком редкая группа крови. Сколько? Наверняка такая меньше чем у десяти процентов населения, верно?

Врач молча кивнул.

– И к тому же нас слишком много в списках ожидания, и все суперсрочные. Каждый день на больничных койках умирают люди, потому что не получают органов.

Она ткнула указательным пальцем в стол, разрываясь между гневом и досадой.

– Я прекрасно знаю цифры, доктор. Я столько времени провела в больницах и насмотрелась на людей, умиравших, потому что они не получили свою почку, легкое или печень. Помню их взгляды, их бессилие… Будь вы бедным или богатым, белым или черным, это так ужасно – ждать смерти, когда повсюду вокруг вас жизнь, вот только вами она пренебрегает. Шанс, который мне достался, второй раз не выпадает. Я уже получила сердце, и все эти люди в халатах с их приоритетами и предназначениями наверняка предпочтут сохранить жизнь кому-нибудь другому. Истина в том, что я тоже подохну.

Доктор Кальмет смотрел ей в глаза не моргая.

– Вы искажаете истину, мы никогда не оставляем людей, не сделав все возможное. И для вас тоже есть решение: временное искусственное сердце, в ожидании трансплантата.

Камиль снова покачала головой. Она уже видела, на что похожи пациенты, снабженные таким «сердцем». Они должны постоянно передвигаться с большой батареей под мышкой, провода от которой торчат из их груди, как леска с крючком из рыбьей пасти. Люди-машины. Она вспомнила пациентов на диализе, их серые лица, которые так поразили ее в детстве, и ее затошнило.

– Нет, – сказала она. – Никогда.

– Подумайте о том сердце, которое борется в вас, укореняется в вашем теле, несмотря на эту внутреннюю войну. Больной, который тоже нуждался в пересадке, наверняка уже умер, потому что не смог получить ВАШЕ сердце, то самое, которое бьется в вашей груди, каким бы дефектным оно сегодня ни было. Вы не имеете права сдаться.

Камиль взяла себя в руки и в свой черед посмотрела на врача:

– В таком случае скажите мне, по крайней мере, кому принадлежало это сердце. Чтобы я перестала коллекционировать результаты биопсии и смогла дать ему какое-то имя, лицо, личность. Чтобы хотя бы знала, кому обязана жизнью, пусть даже она оказалась гораздо короче, чем я предполагала. Мне бы так хотелось пообщаться с его семьей, увидеть фотографии, поговорить, прежде чем… умереть, так и не узнав этого.

– Вы горячитесь. Я ведь вам говорил и еще раз говорю, что я не…

– Вы же можете узнать. Позвоните.

– Невозможно. Вся информация закрыта, и я вам гарантирую, что ни мне, ни кому-либо другому в этой больнице неизвестно, как зовут донора. Вся документация хранится по частям… изъятие, доставка, сама пересадка… чтобы никто не узнал. Ваше сердце – всего лишь штрихкод в «Кристалле», у него нет ни имени, ни адреса. Только директор биомедицинского агентства да несколько других начальников, которые работают с ним, знают коды и имеют доступ к досье донора, но они ни за что на свете не скажут. Не пытайтесь разузнать больше, это ни к чему не приведет. У вас нет права заявиться к семье вашего донора и снова оживить горе, которое, быть может, им удалось забыть.

Камиль злилась на свое бессилие. Она знала эти слова наизусть. Закон о медицинской этике от 1994 года: «Донор не может знать личность реципиента, а реципиент личность донора».

– Я не могу иначе, это сидит внутри меня. И часа не проходит, чтобы я не думала о своем доноре, которого пытаюсь себе представить. Какой была его жизнь? От чего он умер? Или это была она? И… все стало еще хуже с тех пор, как мне кажется, что сердце со мной говорит. Требует мести.

– Требует мести? Объяснитесь.

И Камиль не сдержалась. В любом случае ей уже было нечего терять.

– Мне снится, что какая-то молодая женщина зовет меня на помощь, я даже… – она положила на стол пачку сигарет, – купила эту гадость, хотя никогда в жизни не курила. Сигареты мне отвратительны до такой степени, что вы не можете себе вообразить. И как вы это объясните?

Врач смотрел на сигареты, явно ошарашенный.

– Подавляющие отторжение препараты могут исказить ваши желания и ощущения, в частности вкусовые.

– Мне не нужны научные объяснения. Не нужна эта наука, которой не удается меня спасти. Тут что-то другое, теперь я в этом уверена. Я, быть может, и умру, но не раньше, чем пойму, в чем тут дело.

Она смахнула навернувшиеся слезы тыльной стороной ладони.

– Вы говорите, что сердце, которое бьется во мне, пытается срастись с моей нервной системой, а мое тело хочет его уничтожить. Вы говорите, что это ненормально, что это бросает вызов статистике. Так вот: Я САМА бросаю вызов статистике, с самого раннего детства. Существует ли другое объяснение для моих повторяющихся снов, внезапных скачков настроения и определенных изменений в моих желаниях?

Врач вздохнул и после долгого колебания наконец сказал:

– Да, кое-что и в самом деле существует. И хотя факты и реальные случаи подтверждают это, все врачи и ученые, включая меня самого, отвергают это явление целиком и полностью.

Камиль еще больше склонилась над столом.

– И о чем идет речь?

– Все эти воспоминания, жесты, вкусы передает вам пересаженное сердце. Они принадлежат не вам, а вашему донору. Это называется клеточной памятью.