Онлайн чтение книги Атлас, составленный небом
День «Титаник», или О пропускной способности души

Забавно наблюдать за Полковником, охваченным страстью художника. Весь красный, он то и дело облизывает пересохшие губы, руки заметно дрожат от творческого вдохновения.

– Скорость крови у меня сто километров в час! – восклицает он возбужденно, время от времени нащупывая свой пульс и продолжая затем широкими мазками наносить на полотно краски.

Далекооблачнобелые, морскодонносиние, ужаскакчерные, мокрогазоннозеленые, закатносолнечножелтые – только брызги летят по сторонам. Рабочий уголок художника похож на изначальный хаос. Между тем из этого беспорядочного скопления элементов вовсе не рождается новый мир, неразбериха все более усугубляется и в конце концов непоправимо превращается в мазню. Полковник изранен болью. Его рабочий халат окровавлен резаносвеклокрасной краской. Глаза кажутся заплаканными, а вся фигура заметно уменьшившейся.

– В доме мне тесно, – решает он. – Завтра возьмусь за пейзажи.

Ранним утром следующего дня самозваный маэстро, оснащенный мольбертом и всем необходимым инструментом, решительно направляется в сторону реки. Возвращается он рука об руку с последними вздохами уходящего дня еще более мрачным, чем тьма надвигающейся ночи. Пейзаж, написанный им, можно воспринимать только как изображение нефтяного пятна.

– Этот день я назову «Титаник»! – в отчаянии стонет он, держась за голову. – Я погиб, пошел ко дну, это мое окончательное поражение!

– Глупости! – откликается Драгор, перелистывая толстую книгу. – Просто ты не можешь выразить себя через живопись. Вот в энциклопедии «Serpentiana»¹ в главе «О пропускной способности души человека» говорится: «И до настоящего времени еще не раскрыты закономерности пропускной способности человеческих душ. В то время как у одних, как через трубу, выливается все, что вошло, не оказав облагораживающего воздействия ни на единую частицу души, у других все в нее впитывается, никогда не просачиваясь наружу, будто закрыто гранитной плитой. Некоторые человеческие души пропускают только что-то совершенно определенное и ничего другого, причем эта способность не объясняется какими-то закономерностями, во всяком случае нам они неизвестны. Механизм третьих основывается на кристаллизации квинтэссенций входящих явлений и отторжении всего периферийного. Четвертые выпускают наружу именно сущность, а в себе, никто не знает, почему, ревниво берегут совершенно не важные элементы. С помощью многочисленных синтезов, анализов, благодаря таинственным процессам души что-то пропускают через себя, а что-то задерживают в себе. Это и делает людей отличающимися друг от друга».

Слова Драгора возрождают в глазах Полковника цвета надежды. Успокоившись на один оттенок весенненебоголубого цвета, он раскуривает трубку и принимается складывать разбросанные принадлежности.

Проходя мимо Северного зеркала, того самого, которое всегда держит в сборе все три времени, как будто это букет обычных полевых цветов, Полковник на мгновение останавливается. Вместо всего в целом бывшего художника в той части зеркала, результатом существования которого является отражение настоящего времени, где-то в районе нахождения души виден миниатюрный, но очень красивый пейзаж.

¹ «Serpentiana»

Энциклопедия «Serpentiana» представляет собой сравнительно толстую книгу в пестром кожаном переплете. На обложке каллиграфическими буквами изображено только ее название; имя автора, год и место издания не приводятся. Тем не менее в тот момент, когда книгу открывают, ее внешняя заурядность лопается с треском, как огромный дирижабль. Несмотря на то что на вид «Serpentiana» имеет конечное количество страниц, содержание некоторых ее статей бесконечно. Энциклопедия всегда сама раскрывается в том месте, где находится важная для читателя глава. Тогда не без изумления – ох! ох! ох! – делается вывод: «Serpentiana» не имеет начала! у нее нет и середины! и конца! Она содержит только то, что читается в настоящий момент. В ней необъятный и невообразимый ряд понятий течет в соответствии с истинным стремлением читателя к знанию.

Пока хозяин пробирался к нему из-за целой горы свитков и книг, Драгор имел достаточно времени, чтобы осмотреть часть шестиугольного помещения книжной лавки, в которой он оказался. Здесь, в окружении тридцати полок (по пять на каждой стене), находились груды пергаментов, папирусов и бумаг, сломанные гусиные перья, а также перья Жар-птицы, флакончики из матового стекла, керамические посудины, рамы, на которых сушились растянутые куски пестрой кожи, связанные в пучки тростниковые ручки со вставными металлическими перьями, костяные скребки, шила, иглы, нитки, сотни клочков бумаги с записями… (В путевых заметках «Сад расходящихся тропок» паломник X. Л. Борхес не отметил существование перечисленных предметов, однако, судя по некоторым деталям, небезосновательным является подозрение – а не было ли описанное помещение в свое время одним из шестиугольных залов развеянных по всему миру сот Вавилонской библиотеки?)

– Ты заметил, я все еще работаю по-старому? – сказал в глубине комнаты Старик и не спеша направился к Драгору.

Две слабо мерцавшие лампы давали бедный свет, при котором, однако, можно было хорошо рассмотреть, что он весь от простых сандалий до седовласой головы был перепачкан коричневой и красной краской. Если бы не его милое, старчески розовое лицо и добрый дрожащий голос, Драгор мог бы даже испугаться и убежать.

– К счастью, нынешняя техника печати совсем не так уж совершенна, – сказал Старик, приблизившись к нему. – Да и как сделать на машине палимпсест!

– Палимпсест? – повторил Драгор.

– Да, палимпсест, – улыбнулся Старик. – Книга с бесчисленным множеством текстов, написанных один поверх другого, но всегда так, что и предыдущие, и будущие слова могут быть прочитаны. Правда, ты должен знать, что кое-что из этого содержания можно найти и в других местах, например в обычных книгах, но нигде не найдешь такого, чтобы все было в одном месте, как в этих томах, переплетенных в пеструю кожу.

– В этих? Они что, все одинаковые? – тут только Драгор заметил удивительную тождественность размеров и вообще внешнего вида всех книг на полках.

– И да и нет. У всех у них одинаковый переплет, все они называются энциклопедия «Serpentiana». Если я только не ошибся при переписывании, то все они имеют и одинаковое, бесконечное содержание. Но у каждой есть и какие-то свои отличия, по крайней мере они отличаются друг от друга настолько же, насколько различаются и изучающие их читатели. Такое все еще умею делать только я, – с гордостью отвечал Старик и шагнул к одной из полок.

Воздух в книжной лавке был дурманящим, насыщенным испарениями препаратов, запахом выделываемой кожи и щелока, замешенного на пепле от дубовой коры. Казалось, Старик забыл о Драгоре, так долго он рассматривал ряды «тождественных» книг.

– Вот и твоя! – воскликнул вдруг он, повернувшись с одной из книг в руках. – Вот эта принадлежит именно тебе, вот твоя энциклопедия «Serpentiana». Некоторые из ее статей ты понять не сможешь, некоторые покажутся тебе до банального простыми, а некоторые ты истолкуешь только много лет спустя. Это не так уж важно, отправляйся в путь с ней, а взамен пошли мне книгу, которой у меня нет и которой нет еще и у тебя, однако не заносись слишком сильно и не думай, что в каком-либо облике она не содержится в энциклопедии «Serpentiana».