Онлайн чтение книги Моя тетушка - ведьма Aunt Maria
Глава вторая

У Криса в комнате призрак.

Это я написала два дня назад. С тех пор события развиваются просто ужас как стремительно – по сравнению с ними даже улитки и те так и мелькают мимо на бешеной скорости. Я еле шевелюсь от скуки, мама зачем-то связала три рукава для одного свитера, а Крис ведет себя все хуже и хуже. Тетушка Мария тоже. Элейн и прочие миссис Ктототам уже сидят у нас в печенках.

Не понимаю, как тетушка Мария выносит жизнь в Кренбери без телевизора? Все дни похожи друг на друга – начинаются с того, что мама вскакивает с постели и будит меня, ведь ей нужно успеть приготовить завтрак, пока тетушка Мария не забухала в пол своей палкой. Пока я встаю, слышно, как тетушка Мария говорит за стенкой:

– Ничего страшного, дорогая. Очень интересно для разнообразия попробовать недоваренное яйцо – обычно я велю Лавинии варить яйца пять с половиной минут, но это, конечно, неважно…

Так было последние два дня. Сегодня мама сумела приготовить яйцо правильно, поэтому тетушка Мария переключилась на «Очень интересно есть сыроватые тосты, дорогая». От шума просыпается Крис и является – мрачный и грозный, будто потревоженный зверь из клетки: ррр, ррр! Вообще-то Крис совсем не злой. В первое утро я спросила его, в чем дело, и он ответил:

– У меня в комнате призрак. А так все нормально.

На второе утро он мне ничего не сказал. Сегодня я сама ничего у него не спросила.

Мама едва успевает проглотить чашку кофе, и тут тетушка Мария опять бухает в пол палкой – это мы должны помочь ей подняться. Наша обязанность – застегнуть ее на крючки в штуковину вроде корсета, похожую на блестящие розовые доспехи, а уж трусы у нее – это надо видеть. Крис видел. Говорит, из них вышли бы отличные шальвары для арабской танцовщицы – только для танцовщицы в шесть футов ростом и с очень, очень добропорядочной репутацией. Я представила себе тетушку Марию с самоцветом в пупке и чуть не померла со смеху. А тетушка Мария подлила масла в огонь – она сказала:

– Мои дорогие, у меня отменное чувство юмора. Поделитесь, что вас так позабавило.

Это было, когда мы с Крисом вели ее вниз. К этому моменту она была при всех регалиях, в твидовом костюме и двух нитках бус, а мама пыталась застелить постель тетушки Марии так-как-это-должна-была-бы-сделать-Лавиния-но-это-неважно-дорогая.

Потом тетушка Мария шествует в гостиную и царственно усаживается там. Почему-то гостиная – самая темная комната в доме, хотя из сада туда попадает много солнца. Один из нас обязан си деть с тетушкой Марией. Это мы обнаружили в пер вый день, когда собирались втроем пойти по магазинам с длинным маминым списком. Крис ехидно проехался насчет того, что ждет не дождется познакомиться со всеми злачными местами в Кренбери, и тут тетушка Мария уловила, о чем мы говорим.

И заявила – своим особенным напряженным тоном на грани скандала:

– Нет, вы никуда не пойдете!

– Пойдем, – сказал Крис. – Мы сюда, знаете ли, отдыхать приехали.

Мама заткнула его – воскликнула: «Кристиан!..» – и объяснила про список.

– А вдруг я упаду? – воскликнула тетушка Мария. – Вдруг кто-нибудь позвонит в дверь? Как я открою?

– Вы же открыли нам, когда мы приехали, – напомнила я.

Тетушка Мария тут же превратилась в смиренную мученицу и заныла: мол, никто из нас не знает, что такое старость, и неужели мы не понимаем, что иногда она месяцами не видит ни одной живой души.

– Идите, мои дорогие. Подышите свежим воздухом.

Мама, естественно, тут же начала мучиться совестью – и, что не менее естественно, дома осталась я. Следующие триста часов я проторчала в коричневом кресле лицом к лицу с тетушкой Марией. Она обычно сидит на желтом парчовом диване с деревянными шишками, а к деревянным шишкам привязаны шелковые шнуры, чтобы у дивана не отвалились ручки. Ноги у нее тяжело стоят на ковре винного цвета, а руки тяжело лежат на набалдашниках палок. Тетушка Мария – женщина крупная. Я привыкла считать ее высокой и все время удивляюсь, что она гораздо ниже Криса и даже ниже мамы. Может быть, она вообще всего с меня ростом. Зато характер у нее великанский – до самого потолка.

Она говорит. Исключительно о своих приятельницах из Кренбери.

– Коринна Уэст и Адель Тейлор рассказали Зое Грин – у Зои Грин, дорогая, блестящий ум, она про читала все книги в библиотеке до единой, – а Зоя Грин рассказала Эстер Бейли – Эстер пишет очаровательные акварели, с натуры, все говорят, не хуже Ван Гога, – и Эстер сказала, что я совершенно справедливо обиделась на слова мисс Фелпс. А ведь я столько сделала для мисс Фелпс! Раньше я посылала к ней Лавинию, а теперь даже не знаю, стоит ли. Мы рассказали Бените Уоллинс, и она говорит – ни под каким видом. Сельма Тидмарш передала ей все, что сказала мисс Фелпс. Сельма и Филлис – то есть Филлис Форбс, а не Филлис Уэст – хотели пойти поговорить с мисс Фелпс, но я сказала – нет, я подставлю другую щеку. Тогда Филлис Уэст пошла к Энн Хэвершем и сказала…

И та-та-та, и бу-бу-бу. В конце концов возникает такое чувство, словно тебя запихнули в какой-то пузырь, где стоит тот самый затхлый предпростудный дух, и в этом пузыре – только Кренбери с тетушкой Марией, и больше на свете ничего и нет. Слушаешь, слушаешь – и волей-неволей забываешь, что кроме Кренбери есть еще целый мир. От скуки я впадаю в одурь. В ушах у меня звенит. Тут уж и самое обычное вдруг покажется до боли интересным. Вот, например, когда я оглянулась и увидела снаружи на карнизе кота, это было прямо Рождество, или мой день рождения, или когда друг Криса Энди обращает на меня внимание. Настоящее чудо! Кот был серый, пушистый, с глупой при плюснутой мордой – обычно такие коты бывают до смерти скучные. Он таращился на нас сквозь стекло, открыв пасть и пуская слюни, а я глядела ему в плоские желтые глаза – они чуть-чуть косили, – будто кот был мне задушевным другом.

– Дорогая, ты меня совсем не слушаешь! – сказала тетушка Мария и повернулась поглядеть, на что это я уставилась. Побагровела. Тяжело поднялась, опираясь на одну палку, и затопала к окну, размахивая в воздухе второй палкой. – Кыш! Не смей сидеть у меня на окне!

Кот вытаращился на нее тупо и испуганно – и удрал. Тетушка Мария, отдуваясь, уселась обратно.

– Повадился в мой сад, – сказала она. – Охотится на птиц. Так вот, как я говорила, Энн Хэвершем и Роза Брислинг были очень дружны, пока мисс Фелпс это не сказала. Нет, только не думай, будто я сердита на Амариллис Фелпс, но мне было обидно…

После этого я могла думать только о том, как жутко она напустилась на этого кота. И ни слова не слышала. А потом стала ломать голову, что это за призрак у Криса в комнате. Может, Крис решил пошутить. А если нет – я сама не знала, чего хочу: чтобы это оказался призрак папы и он сказал бы Крису, где искать его тело, или нет. При этой мысли зубам у меня захотелось застучать, и от страха и волнения все прямо зачесалось.

– Дорогая, слушай меня, – сказала тетушка Мария. – Это интересно.

– Я слушаю, – ответила я. Она говорила про Элейн, которая соседка. Оказывается, я даже кое-что услышала. – Мы уже познакомились с Элейн, – добавила я. – Она вчера вечером заходила с фонарем.

– Дорогая, тебе не следует называть ее Элейн, – сказала тетушка Мария. – Ее зовут миссис Блэкуэлл.

– Почему? – удивилась я. – Она сама сказала – Элейн.

– Это потому, что я всегда ее так называю, – ответила тетушка Мария. – А тебе нельзя, это невежливо.

С тех пор я называю ее только Элейн. Элейн снова примаршировала к нам, в черном макинтоше, но без фонаря, одновременно с мамой и Крисом. Я услышала голос Криса, потом мамин и даже подскочила – счастливая, словно меня из тюрьмы выпустили. Наконец-то произошло хоть что-то настоящее! Потом дверь в гостиную отворилась – а там Элейн.

– Не уходи, дорогая, – сказала мне тетушка Мария. – Я хочу, чтобы ты осталась и я могла тебя представить.

Пришлось мне стоять на месте, а Элейн не обратила на меня ни малейшего внимания, как и вчера. Она подошла к тетушке Марии и поцеловала ее в щеку.

– Они купили вам продукты, – сказала она, – и я им показала, где что лежит. Разъяснить им еще что-нибудь?

– Они очень стараются, – сказала тетушка Мария. Теперь она стала вся веселая-веселая. – Изо всех сил. Не могу же я рассчитывать, что у них с первого раза все получится как надо.

– Ясно, – сказала Элейн. – Тогда я пойду и велю им стараться лучше.

Она не шутила. Вылитый Шеф Полиции, получивший указания от Великого Диктатора.

– Пока вы не ушли, – бодро сказала тетушка Мария, – хочу познакомить вас с моей маленькой Наоми. У меня очаровательная внучатая племянница!

Элейн повернула ко мне лицо.

– Мидж, – сказала я. – Мне больше нравится, когда меня называют Мидж.

– Здравствуй, Наоми, – сказала Элейн и промаршировала вон из комнаты. Я вышла следом и увидела, как она нависает над мамой с Крисом и горой пакетов с покупками и говорит: – Ваша задача – ни в коем случае не оставлять ее одну.

Мама – очень расстроенная и обиженная – сказала:

– Но ведь Мидж была дома.

– Я знаю, – угрюмо ответила Элейн, показывая, что именно этим она и была недовольна. После чего повернулась к Крису. Рот у нее превратился в черточку с двумя складками по бокам. – Ты, – сказала она. – Кажется, ты галантный юный джентльмен. Не сомневаюсь, в будущем ты охотно составишь тетушке компанию, не правда ли?

Мы решили, наверное, это она так кокетничает. Когда задняя дверь закрылась за Элейн с отчетливым щелчком, мы уставились друг на друга.

– Ну и ну, – процедила мама. – Похоже, Крис, ты сразил ее наповал. Кстати, насчет сразить: если она еще раз вздумает мне приказывать, я ее сражу, это точно. Что она о себе возомнила?!

– Думает, она шеф полиции при тетушке Марии, – сказала я.

– Вот именно! – воскликнула мама.

Потом мы разгрузили все мешки – и знаете что?

Оказалось, в шкафчике у мойки есть морозильник, набитый продуктами под завязку. Там были и мороженое, и хлеб, и сосиски для хот-догов, и малина. Половина маминых покупок, как выяснилось, у тетушки Марии уже была. Крис все тщательно перерыл. Мама всегда поражается, сколько он ест: «Ты все еще голодный? Не может быть!» Я пыталась ей все объяснить на собственном опыте. Это самая настоящая одержимость, даже когда совсем сыт. Дело не в том, что ты голоден, а в том, что ты все время хочешь съесть еще что-нибудь.

– Да, – сказала мама. – Я именно об этом. Куда только в вас помещается? Как стыдно. Мы опять были несправедливы к бедняжке Лавинии. Она ведь оставила тетушке Марии столько припасов.

За ланчем Крис предъявил тетушке Марии претензии. Тетушка Мария надменно ответила:

– Я не сую нос в кухню, дорогой. К тому же замороженные продукты очень вредны для здоровья.

Крис, конечно, собрался указать на то, что в данный момент тетушка Мария ест именно замороженный горошек, но та опередила его и напустилась на маму.

– Дорогая, мне было очень неловко, когда Элейн зашла к нам. Подумать только – она застала вас с Наоми в таком виде. И ведь вы вышли так на люди!

– В каком виде? Как «так»? – хором спросили мы.

Тетушка Мария потупилась.

– В брюках! – прошептала она в смятении и ужасе.

Мы с мамой поглядели сначала на наши джинсы, потом друг на дружку.

– И прическа у Наоми очень неопрятная, – продолжала тетушка Мария. – Должно быть, она забыла сегодня заплести косы. Но ведь вечером вы обе переоденетесь, правда? На случай, если зайдут мои приятельницы.

– А как же я? – сладким голосом поинтересовался Крис. – Мне тоже юбочку надеть?

Тетушка Мария притворилась, будто не слышит его, и он добавил:

– На случай, если зайдут ваши приятельницы? – Удивительно вкусный горошек, – громко сказала тетушка Мария маме. – Мне казалось, сейчас не сезон. Где вы его нашли?

– Он замороженный, – сказал Крис даже громче, чем она, но она притворилась, будто и этого не слышит.

Разобраться, насколько плохо слышит тетушка Мария, очень трудно. Иногда кажется, будто она глуха как пень, вот сейчас например, а иногда она сидит в гостиной и слышит шепот в кухне через две закрытые двери. Крис говорит, что главное – она всегда слышит именно то, что ее не касается. Это доводит Криса до белого каления. Он все пытался поиграть на гитаре. Когда он играет в комнатке на полпути наверх, закрыв дверь, мы с мамой его почти не слышим, однако стоит ему взяться за гитару, как тетушка Мария вся вскидывается и верещит:

– Что это за шум? В дом ломятся воры!

Крис бесится, и я его прекрасно понимаю: тетушка Мария ведет себя точно так же, когда я надеваю наушники от плеера. Даже если я совсем убавляю звук, чтобы из наушников шел только шорох, тетушка Мария все равно вопит:

– Что это за шум? Прорвало резервуар на чердаке?!

Мама заставила нас с Крисом пообещать, что мы не будем раздражать тетушку Марию.

– Это ее дом, лапоньки, – сказала она, когда мы попытались возразить. – Мы всего-навсего у нее в гостях.

– Ага, и вовсю отдыхаем на галерах! – огрызнулся Крис.

Мама как раз начищала бронзу тетушки Марии, поскольку тетушка Мария сказала, что Лавиния обычно чистит бронзу в этот день и она-конечно-совсем-не-рассчитывает-что-мама-станет-этим-заниматься.

На тех же основаниях мама переоделась в приличное платье и заставила меня надеть юбку. Юбка у меня с собой только одна – плиссированная, – и мама сказала:

– Мидж, я куплю тебе еще. Мы ведь у тетушки Марии в гостях.

– Круто, – сказал Крис. – А что, есть такое правило – гости должны во всем слушаться хозяина дома? В следующий раз, когда ко мне зайдет Энди, я прикажу ему поцеловать Мидж.

За это я стукнула Криса, а тетушка Мария заверещала, что с крыши падает черепица.

– Вот видишь? – сказал Крис. – Это же ее дом. Когда ты меня лупишь, от него отваливаются куски. Ах, злая, вредная Мидж – из-за нее рушится хорошенький тетушкин домик!

Наверное, он хотел меня посмешить, но тетушка Мария уже и меня допекла, и смешно мне не стало. Я на некоторое время перестала разговаривать с Крисом. Из-за этого, а еще из-за одури от скуки я сумела нормально поговорить с Крисом только несколько дней спустя. Ужасно глупо с моей стороны. Я же хотела спросить его про призрака – и не спрашивала.

По вечерам заявляются все приятельницы тетушки Марии. Это те самые, про которых она рассказывает каждое утро. Я думала, они старые карги, а оказалось – обычные женщины, почти все в элегантных нарядах и с элегантными прическами. Некоторые даже, можно сказать, молодые, вроде Элейн. Коринна Уэст и Адель Тейлор, пришедшие первыми, ровесницы Элейн и очень нарядные. Бенита Уоллинс, которая пришла с ними, больше похожа на то, что я ожидала, – у нее тяжелая походка, ноги под чулками забинтованы, и на ней шляпа и блестящая стеганая куртка. Судя по тому, с каким жадным интересом эта Бенита нас разглядывала, она заранее знала, что мы здесь, и не могла дождаться, когда можно будет нас проинспектировать. Все они – миссис Такие-то, и нам положено к ним так обращаться. Крис называет их всех миссис Ктототам и нарочно путает фамилии.

В общем, они заявились, и мама сделала всем по кружке кофе. Тетушка Мария беззаботно рассмеялась.

– У нас сейчас походные условия, Коринна, дорогая. Вот это Бетти, это Крис, и я хочу познакомить вас с моей племянницей, моей милой маленькой Наоми.

Она всегда меня так называет, и от этого мне сразу хочется говорить гадости, как Крис, только я никогда не успеваю придумать, что бы такое сказать, пока все эти тетки не ушли. Я – ничтожество и лицемерная тварь: ведь на самом деле я злюка не лучше Криса. Просто слова не выходят наружу.

Наверное, когда миссис Ктототам ушли от нас, то сразу двинулись в соседний дом. Десять минут спустя к нам примаршировала Элейн в черном макинтоше, вооруженная своей улыбкой в две складки и стальным смешком. Когда Элейн смеется, это похоже на бой самых больших часов тетушки Марии – сначала низкий рык, а потом звяканье. Видимо, это она так проявляет общительность и дипломатичность. Элейн отбросила волосы назад и приперла маму к стене.

– На вас очень обидятся, – сказала она, – если вы станете подавать чай и кофе в кружках.

– О! Как же мне в таком случае поступать? – спросила мама, бросая все силы на противостояние Элейн.

– Советую найти серебряный чайник и лучший фарфоровый сервиз, – ответила Элейн. – И подать торт, если он у вас есть. Вы же знаете, какая она деликатная. Она будет сидеть и сгорать со стыда, но сама ни слова вам не скажет. – Элейн снова выстрелила в маму улыбкой в две складки. – Это намек. Провожать меня не надо, – добавила она и ушла.

– Она что, носит только этот черный макинтош? – спросил Крис громко, когда задняя дверь со щелчком закрылась. – Кажется, отращивает его, будто змея кожу.

Мы надеялись, что Элейн это слышала. Но все равно она победила – как всегда. Когда вскоре после этого заявились Эстер Бейли и еще три миссис Ктототам, мама достала лучший сервиз. Тетушка Мария не позволила мне помогать – она хотела пред ставить всем свою «милую маленькую Наоми», – а когда помочь вызвался Крис, тетушка Мария сказала, что это женская работа.

– Я не доверяю ему свой лучший фарфор, – добавила она громким шепотом, обращаясь к Филлис Форбс и прочим миссис Ктототам.

Мама носилась туда-сюда как одержимая, а Крис молча бесился. Мне пришлось сидеть и слушать Эстер Бейли, которая на самом деле была вполне ничего и даже милая. Мы говорили о картинах и живописи и о том, какая ужасная, безнадежная задача – писать воду.

– Особенно море, – сказала Эстер Бейли. – То место, где прибой накатывается на песок и волна вся прозрачная и с кружевными краями.

Я хотела согласиться, но тут все перекрыл голос тетушки Марии. С чего Элейн взяла, будто тетушка Мария скорее сгорит со стыда, чем что-то скажет?!

– Ах! Прошу вас, простите меня! – закричала тетушка Мария. – Этот торт – покупной!

– Вот ужас-то! – тут же встрял Крис с другой стороны комнаты. – Я вам больше скажу, мама заплатила за него сама, и теперь мы едим фунтовые бумажки!

Бедная мама. Она свирепо взглянула на Криса, а потом кинулась извиняться, но Сельма Тидмарш и прочие миссис Ктототам хором загалдели, что на вкус он очень натуральный и для покупного торта «весьма неплох», однако тетушка Мария отодвинула тарелочку в сторону и демонстративно отвернулась от нее.

А Эстер Бейли сказала мне:

– Или волну с зелеными тенями и пенным гребнем.

Будто вообще ничего не произошло.

Когда она собралась уходить, то дала мне альбом. – Это тебе, – сказала она. – Такие картины обычно нравятся девочкам вроде тебя.

– Простите меня, – сказала мама тетушке Марии, когда они ушли.

Я решила, что она извиняется за Криса, но тетушка Мария ответила:

– Ничего страшного, дорогая. Наверное, вы просто не нашли, куда Лавиния поставила формы для выпечки. К завтрашнему дню вы их обязательно отыщете.

На миг мне показалось, что мама сейчас взорвется. Но она глубоко вздохнула и вышла в сад, под дождь и ветер. Мне было видно, как она свирепо подстригает розы – вжик-щелк, словно каждый побег – это палец тетушки Марии, а я тем временем положила альбом Эстер Бейли на стол и стала его рассматривать.

Кошмар. По-моему, Эстер Бейли на самом деле чокнутая хуже Зои Грин. Или не соображает, что делает. На картинках были в основном феечки – маленькие, с крылышками, – или прехорошенькие девушки в чепчиках, но некоторые рисунки оказались непонятные и ни на что не похожие, и у меня от них в животе стало мерзко. Например, улица, запруженная толпой с какими-то оплывшими лицами, и по меньшей мере два лесных пейзажа, где у деревьев были злобные рожи и руки-ветви, будто в страшном сне. А одна картинка называется «Наказание непослушной девочки», и она хуже всех. Вся темная, кроме самой девочки, поэтому не видно, кто именно ее наказывает, но ее четкую светлую фигурку словно бы вдавливают чем-то под землю, а еще что-то схватило ее за длинные волосы и затягивает вниз, и в этом участвуют тонкие-тонкие черные щупальца. Лицо у девочки перепуганное – и не удивительно.

– Просто прелесть! – сказал Крис, роняя мне на плечо крошки – это он доедал остатки торта из фунтовых бумажек. – Смотри, маму опять пропесочивают.

Я выглянула в сумерки за окном. И правда – над мамой высилась Элейн, руки на поясе развевающегося черного макинтоша, а у мамы опять огорченный и униженный вид.

– Честное слово… – начала я.

Но тут тетушка Мария закричала:

– О чем вы там шепчетесь, мои дорогие? Когда больше двух, говорят вслух. Неужели опять этот кот? Кто-нибудь, позовите Бетти в дом. Ей уже пора готовить ужин.

Вот, в общем-то, почему я так и не поговорила с Крисом и ничего не писала в дневнике. Когда я ездила в скаутский лагерь, там и то было больше уединения, чем в доме тетушки Марии. Но я дала Торжественный Обет с сегодняшнего дня писать в дневнике хоть что-нибудь. Мне необходимо выпускать пар.

На следующий день все было то же самое – только утром мы с мамой ушли, а Крис послушался приказа Элейн и остался с тетушкой Марией. Представьте себе. Я еще даже моря не видела, кроме того дня, когда мы приехали и когда было уже почти темно и я старалась не смотреть на кусок нового заграждения на Кренберийском утесе. В то утро мы сначала долго бродили кругами – искали форму для торта, – а потом вверх-вниз по холмам и даже за город, где фермы, поля и леса, – искали прачечную. В конце концов мама сказала, что чувствует себя воровкой с добычей, и нам пришлось тащить тюк с грязным постельным бельем обратно домой.

– Отдайте мне, – сурово сказала Элейн, встретив нас на тротуаре перед домом. И протянула руку в черном рукаве. Мама встала в оборонительную позицию и прижала белье к себе, твердо решив не давать Элейн ничего. Это было глупо и смешно. Подумаешь, грязное белье.

Элейн улыбнулась в две складки и даже засмеялась – послышался рык без звяканья.

– У меня есть стиральная машина, – сказала она.

Мама вручила ей тюк и даже улыбнулась, и это выглядело, можно сказать, нормально.

Днем на лучший сервиз и торт заглянула Зоя Грин, а еще Филлис-не-помню-которая и еще одна миссис Ктототам, кажется, Роза. Мама испекла торт. Весь ланч тетушка Мария твердила маме – мол, это совсем ни к чему, – чтобы уж точно заставить маму это сделать, и все равно, расцеловавшись с Зоей Грин, крикнула:

– Вы испекли торт, дорогая Бетти?

Крис из своего угла громко ответил:

– Да. Она. Испекла. Торт. Вам по буквам проговорить?

Все сделали вид, будто не слышат, что было нетрудно: Зоя Грин токует, как глухарь. Она произносит длинные тирады с таким шепелявым пришлепыванием – можно его изобразить, если все время держать кончик языка между зубами.

– Внатит, это нафа довогая мавенькая Мамоми! – шлепает она. – Нет-нет, не говои, не говои! Я юбью фама догадыватьфя. Ты водилафь в конфе моябвя. Ты – Фтьевеф!

– Нет, она не Стрелец, а Весы, – сказал Крис. – А я Лев.

Но Криса никто не слушал – Зоя Грин все болтала и болтала про гороскопы и про Стрельцов, громко и долго, и к тому же еще и слюной брызгала. Она носит прическу из двух кичек – по одной над каждым ухом – и длинную развевающуюся юбку с лоскутным жакетом, все сильно засаленное. Она единственная из миссис Ктототам, которая и правда похожа на сумасшедшую. Я несколько раз пыталась втолковать ей, что родилась не в ноябре, но она впала в экстаз – из нее безудержно сыпались управляющие планеты и фазы перехода – и не слышала меня.

– Она мой драгоценный друг! – сказала мне те тушка Мария.

А Филлис Ктототам нагнулась к нам и прошептала:

– Душенька, мы ее очень, очень любим! Она, конечно, изменилась с тех пор, как ее сын… ну, об этом мы говорить не будем. Но она весьма уважаемый член общества Кренбери.

Они имели в виду, что мне положено закрыть рот и дать З. Г. выговориться. Я посмотрела на Криса, а он посмотрел на меня, а потом завел глаза к потолку. Он хотел сказать – ненормальная. Потом я сидела и слушала и думала о том, почему же у меня до сих пор не вышло поговорить с Крисом, если мне так интересно узнать про призрака.

Потом мама принесла торт. Крис посмотрел тетушке Марии прямо в глаза и поднялся, чтобы обнести тортом гостей.

Тетушка Мария – тихо и обреченно – произнесла:

– Он его уронит.

Если это и не стало для Криса последней каплей, доконало его то, что Зоя Грин подалась вперед и уставилась на кусок торта, который он хотел ей передать.

– Фто это там? Надеюфь, там нет нифево, на фто у меня авейгия?

– Не знаю, не знаю, – ответил Крис. – Вон те штучки, похожие на изюм, на самом деле кроличьи какашки, так что если у вас аллергия на кроличьи какашки, лучше не ешьте.

Все, в том числе Зоя Грин, вытаращились на него, а потом стали делать вид, будто он этого не говорил. Но Крис схватил чашку с чаем и протянул Зое Грин и ее.

– Конской мочи не желаете?

Все разом застрекотали о чем-то другом, и посреди этого стрекотания мама сказала:

– Кристиан, я тебя…

К несчастью, я в это время отхлебнула чаю. И поперхнулась, и пришлось выбежать в кухню – прокашляться над раковиной. Сквозь кашель я снова услышала голос Криса. Очень громкий.

– Точно-точно. Притворяйтесь, будто я ничего не говорил! А еще можно сказать: «У него же переходный возраст и к тому же травма, ведь его отец свалился с Кренберийского утеса!» Да, свалился! Плюх!

А потом за ним захлопнулась дверь.

Скандал. Это был полный кошмар. У тетушки Марии сделался истерический припадок, и она визжала. Зоя Грин ухала совой. Я слышала, как мама плачет. Это был такой ужас, что я осталась сидеть в кухне. И дальше тоже был ужас.

Я стала громко кашлять и двинулась к входной двери, думая сбежать, как Крис, но дверь распахнулась, и в дом промаршировала Элейн – естественно, в черном макинтоше.

– Мне надо поговорить с твоим братцем, – сказала она. – Где он?

А у меня в голове вертелась только одна мысль: неужели между ее домом и тетушкиным налажена радиосвязь. Иначе откуда бы она узнала? То есть она могла услышать крики, но откуда она узнала, что все именно из-за Криса?!

Я смотрела ей в ясное суровое лицо. Глаза у нее жуткие, фанатичные – и не захочешь, а заметишь.

– Не знаю, – выдавила я. – Наверное, ушел куда-то.

– Тогда я пойду разыщу его, – сказала Элейн. И вышла за дверь, бросив через плечо: – Если я его не найду, передай ему от меня: чем выше заносишься, тем ниже падать. Правда. Я серьезно.

Зря она сказала про «ниже падать». Подобрала бы лучше другие слова.

Когда крик утих, я вернулась в столовую. Обе миссис Ктототам похлопали меня по руке и сказали:

– Ничего, дорогая, ничего.

Кажется, они решили, будто я расстроена, потому что мне стыдно за Криса.