Онлайн чтение книги Белое на черном
Штык

Штык – отличная вещь, надежная. Один удар – и противник падает. Штык протыкает тело врага насквозь. Штык никогда не подводит, штык бьет наверняка. Пуля бьет наугад, пуля – дура. Пуля может пройти по касательной, пуля может застрять в теле и подло подтачивать человеческую жизнь изнутри. Штык – не пуля, штык – холодное оружие, последний осколок девятнадцатого века.

На обложке первой книги Николая Островского выдавлен штык. Слепой, парализованный писатель не мог перечитывать свою книгу сам. Все, что ему оставалось, – это снова и снова водить пальцами по контуру штыка. Самого прочного в мире штыка – штыка из бумаги.

Древние викинги – лучшие воины в мире. Бесстрашные воины, люди, сильные духом. Упавшего в бою викинга рано сбрасывать со счетов. Упавший в бою викинг в последнем порыве уходящей жизни стискивал ногу врага зубами. Медленно умирать, проклиная свою никчемную жизнь, изводя себя и близких бесконечными жалобами на неудачную судьбу, – удел слабых. Вечный гамлетовский вопрос не заботит солдата в бою. Жить в бою и умереть в бою – одно и то же. Жить вполсилы и умирать вполсилы, понарошку, – противно и мерзко. Самое большее, на что может надеяться смертный, – умереть сражаясь. Если повезет, если очень повезет, можно умереть в полете. Умереть, зажав в руке лошадиную узду или штурвал истребителя, шашку или автомат, кузнечный молот или шахматного короля. Если в бою отрубили руку, – не беда. Можно перехватить клинок другой рукой. Если упал, еще не все потеряно. Остается шанс, маленький шанс – умереть, как викинг, сжимая зубами пятку врага. Везет не каждому, не каждому дано. Гомер и Бетховен – счастливые исключения, лишь подтверждающие ничтожность шансов. Но драться надо, по-другому нельзя, по-другому – нечестно и глупо.

Я плакал над книгой. Книги, как и люди, бывают разные. Если подумать, если подумать очень сильно, комиксы – тоже книги. Красивые книги с красивыми картинками. Забавные игрушки – бумажные бабочки-однодневки, комиксы имеют огромное преимущество перед остальными книгами: над ними не плачут дети. Веселым маленьким детям нет никакой необходимости плакать над книгами. Вопрос «быть или не быть» не имеет для них никакого значения. Они же дети, всего лишь дети, им еще рано думать. Я читал книгу, читал и плакал. Плакал от бессилия и зависти. Я хотел туда, я хотел в бой, но в бой было нельзя. Мне ничего было нельзя, я привык, но все-таки плакал. Есть книги, изменяющие взгляд на мир, книги, после которых хочется умереть или жить по-другому.

Если хочешь что-нибудь понять, нужно спрашивать у людей или у книг. Книги – тоже люди. Как и люди, книги могут помочь, как и люди, книги врут.

Я не просто так читал книги, я хотел понять, как устроен мир. Я хотел узнать, как мне жить в этом мире. Я спрашивал у людей – люди не отвечали мне. Я искал ответ в книгах – книги уходили от ответа. Книги подробно, очень подробно рассказывали, как надо жить, если у тебя есть все. Книжные герои страдали, – я удивлялся. Я, живой и настоящий, не понимал их, книжных, не принимал их бумажных страданий. Они были понарошку, как учителя в школе. Учителя советовали читать книги – я читал. Читал все подряд, читал бесконечные нудные описания бессмысленных жизней слабых и ленивых людей. Учителя называли таких людей героями, – я не понимал, в чем состоит их героизм.

Д’Артаньян – герой? Какой же он герой, если у него были руки и ноги? У него было все – молодость, здоровье, красота, шпага и умение фехтовать. В чем героизм? Трус и предатель, постоянно делающий глупости ради славы и денег, – герой? Я читал книгу, не понимая и половины. Все – и взрослые, и дети – считали мушкетеров героями. Я не спорил, спорить было бессмысленно. В любом случае я не мог брать пример с этих героев.

Я прочел эту толстую книгу несколько раз. Я прочел и продолжение славной истории про бравых мушкетеров. Продолжение меня не разочаровало. Несчастный урод – господин Кокнар – сделал то, что и полагалось сделать настоящему герою: умер. Умер, оставив жену и деньги Портосу. Господин Кокнар не вызывал моего сочувствия. Если бы у этого жалкого старика хватило сил и сноровки всыпать яду Портосу в вино, я был бы на его стороне. Но чудес не бывает. Несчастный калека медленно доживал свою гнусную жизнь, оттеняя своим инвалидным креслом подвиги истинных героев. Бедняга.

Другие были не лучше. Жалкие людишки, достойные презрения. Насекомые, похожие на людей лишь отчасти. Мешки с дерьмом, не годящиеся ни в рай, ни в ад. Воины, не способные ни жить, ни умереть. Лишь некоторые из них более или менее удостаивались моего уважения. Например, Портос. Портос мне нравился гораздо больше, чем Кокнар. Портос, по крайней мере, смог умереть как человек.

Гуинплен – дурак, страдающий из-за пустяка. Подумаешь, обезображенное лицо. Сирано поступал чуть умнее. Если у тебя есть пара сильных рук и острая шпага, о красоте можно поспорить. Шпага – неплохой аргумент. Впрочем, Сирано меня тоже разочаровал. Сильный в общении с мужчинами, он оказался слюнтяем и нытиком перед лицом любви.

Я завидовал Квазимодо. Люди смотрели на него с отвращением и жалостью, как на меня. Но у него были руки и ноги. У него был весь собор Парижской Богоматери.

Книжные герои не были героями или были героями лишь отчасти. Самые лучшие из них вели себя как люди время от времени, словно нехотя. Они позволяли себе жить только несколько минут перед смертью. Только перед смертью они нравились мне. Только достойная смерть примиряла их с бессмысленной жизнью.

Я редко плакал над книгами. Поводов плакать у меня было вполне достаточно и без надуманного книжного горя. Но эта книга была настоящей. Эта – не врала.

Павка Корчагин скакал на лошади и владел клинком не хуже мушкетеров. Павка Корчагин был сильным и смелым парнем. Он воевал ради идеи, деньги и звания ему были ни к чему. Буденовка – жалкое подобие рыцарского шлема – не могла защитить его от подлой пули. Острый клинок был бессилен против маузера. Он знал это, но шел в бой. Шел в бой снова и снова. Снова и снова рвался в самую гущу битвы. Дрался и побеждал, всегда побеждал. Оружием и словом. Когда отказало тело, когда рука не могла уже держать клинок, он сменил оружие, он приравнял к штыку перо. Он смог. Последний рыцарь холодного оружия. Последний викинг двадцатого века.

Что остается у человека, когда не остается почти ничего? Чем оправдать свое жалкое полусуществование полутрупа? Зачем жить? Я не знал тогда, я и сейчас не знаю. Но, как Павел Корчагин, я не хочу умирать до смерти. Я буду жить до последнего. Я буду драться. Медленно нажимая на клавиши компьютера, я ставлю букву после буквы. Я тщательно кую свой штык – свою книгу. Я знаю, что имею право только на один удар, второго шанса не будет. Я стараюсь, очень стараюсь. Я знаю: штык – это наверняка. Штык – отличная вещь, надежная.