Онлайн чтение книги Безымянная девушка An Anonymous Girl
Глава 7

21 ноября, среда

В повседневной жизни принципы нравственности постоянно испытываются на прочность.

Перед тем как сесть в автобус, который повезет меня домой к родителям, я покупаю банан и воду, а усталый продавец в магазинчике на вокзале дает мне сдачу с десятки, а не с пятерки, которую я ему протянула. Женщина с изрытым оспинами лицом и кривыми зубами держит кусок картона с надписью: Нужны $$$ на билет, чтобы навестить больную мать. Благослови вас Господь. Автобус заполнен до отказа, как всегда бывает перед праздниками, но худой длинноволосый мужчина, сидящий через проход от меня, занимает еще и соседнее пустующее место, положив на него свой рюкзак.

Я сожалею о своем выборе места тотчас же, как только сажусь. Моя соседка, уткнувшись взглядом в электронную читалку, расставила локти, покушаясь на мое пространство. Я притворно потягиваюсь и, якобы нечаянно задев ее по плечу, извиняюсь:

– Простите.

Водитель заводит автобус, выезжает с вокзала, и я мыслями снова возвращаюсь к воскресному сеансу, который проводил доктор Шилдс. Вопрос, которого я страшилась, повторно задан не был, но мне все равно пришлось рассказывать о довольно серьезных вещах.

Я написала, что многие мои подруги звонят отцам, если им нужно занять денег или посоветоваться по поводу того, как вести себя с излишне требовательным начальником. Матерям они звонят, если нуждаются в утешении – когда заболевают гриппом или ссорятся со своими парнями. При других обстоятельствах у меня с моими родителями тоже могли бы сложиться не менее доверительные отношения.

Но у моих родителей своих забот выше крыши; не хватало еще, чтобы они из-за меня переживали. А мне приходится строить счастливую жизнь не для одной дочери, а сразу для обеих.

Я откидываю голову на спинку сиденья, вспоминая реакцию доктора Шилдса: Не каждый способен выдержать гнет такой психологической нагрузки.

Зная, что кто-то меня понимает, я чувствую, что я не одна в этом мире.

Интересно, доктор Шилдс все еще проводит тестирование, или я стала одной из последних его респондентов? Ко мне обращались «Респондент 52», но я понятия не имею, сколько еще безымянных девушек сидели на том неудобном стуле и стучали по той же клавиатуре в другие дни. Не исключено, что он прямо в эту минуту опрашивает кого-то еще.

Моя попутчица меняет позу и, нарушая незримую границу, снова вторгается в мое пространство. Бороться с ее невоспитанностью нет смысла. Я отодвигаюсь ближе к проходу, беру в руки телефон и начинаю просматривать старые эсэмэски в поисках сообщения от одноклассницы, которая организовывала неофициальную встречу школьных друзей в местном баре после Дня благодарения. Но я листаю слишком быстро и вместо нужного сообщения натыкаюсь на эсэмэску от Катрины, что она прислала мне летом, – ту самую, на которую я не ответила: «Привет, Джесс. Давай встретимся, выпьем кофейку, поболтаем?»

Я абсолютно уверена, что знаю, о чем она хочет «поболтать».

Я провожу пальцем по дисплею, убирая это сообщение, чтобы больше его не видеть. Затем надеваю наушники и запускаю «Игру престолов».

* * *

Отец встречает меня на автовокзале. На нем куртка с символикой его любимых «Орлов» и синяя вязаная шапочка, которую он натянул на уши. На холоде от его дыхания образуются клубы белого пара, похожие на ватные шарики.

С моего последнего визита миновало всего четыре месяца, но, глядя на него в окно, я первым делом отмечаю, что он постарел. В волосах, что выглядывают из-под шапки, стало больше седины, плечи опущены, будто он изнывает от усталости.

Отец поднимает глаза и перехватывает мой взгляд. Быстро швыряет сигарету, что он курил украдкой. Формально он бросил курить двенадцать лет назад, и это означает, что он больше не дымит дома.

Его лицо расплывается в улыбке, когда я схожу с автобуса.

– Джесси! – восклицает отец, обнимая меня. Только он один так меня и называет. Рослый и плотный, он едва не душит меня в своих объятиях. Отец отнимает от меня руки и, наклонившись, смотрит в переноску, что я держу в руке. – Привет, малыш, – здоровается он с Лео.

Водитель автобуса вытаскивает из багажного отсека чемоданы. Я хочу взять свой, но рука отца меня опережает.

– Голодная? – спрашивает он, как всегда.

– Как волк, – отвечаю я по обыкновению. Мама расстроилась бы, если б я приехала домой сытой.

– Завтра «Орлы» играют с «Медведями»[3]Очевидно, имеется в виду «Chicago Bears» («Чикагские Медведи») – профессиональный клуб по американскому футболу., – сообщает отец, шагая по парковке.

– Отличная была игра на той неделе. – Я надеюсь, что мой ответ достаточно нейтральный – похвала команде, за которую болеет отец, независимо от того, победила она или проиграла. Я забыла узнать счет, пока ехала в автобусе.

Мы подходим к старенькому «Шевроле Импала», отец ставит мой чемодан в багажник. Я замечаю, что он морщится: в холодную погоду коленка беспокоит его сильнее.

– Давай я поведу? – вызываюсь я.

Вид у отца почти оскорбленный, и я спешу добавить:

– В Нью-Йорке я почти не вожу машину, боюсь утратить сноровку.

– Да, конечно. – Он бросает мне ключи, которые я ловлю на лету правой рукой.

Заведенный порядок в доме родителей, их привычки я знаю, как свои собственные. Поэтому часа не проходит после моего приезда, как я понимаю: что-то не так.

Только мы останавливаемся перед домом, отец вытаскивает Лео из переноски и вызывается с ним погулять. Мне не терпится увидеть маму и Бекки, и я соглашаюсь. По возвращении домой отец никак не может отстегнуть с Лео поводок. Я бросаюсь к нему на помощь. От отца сильно пахнет табаком, и я понимаю, что он снова курил.

Даже в те времена, когда он официально считался курильщиком, он никогда не выкуривал две сигареты одну за другой.

Потом, пока мы с Бекки сидим на кухне и рвем латук для салата, мама наливает себе бокал вина и предлагает мне тоже выпить.

– С удовольствием, – отвечаю я.

Поначалу я не придаю этому значения. Сегодня канун Дня благодарения – по сути, выходные.

Но потом, пока готовятся макароны, мама наливает себе второй бокал.

Я наблюдаю, как она помешивает томатный соус. Ей еще только 51 год, она немногим старше еврейских мамаш, которым я порой делаю макияж, – те выглядят так молодо, что хоть документы у них проверяй при входе в бар. Она красит волосы в каштановый цвет и носит фитнес-браслет, по которому сверяет, выходила ли она за день свои 10000 шагов. Но сейчас она кажется какой-то сдувшейся, словно воздушный шарик, из которого частично улетучился гелий.

Мы сидим за дубовым столом, мама засыпает меня вопросами о работе, отец посыпает макароны сыром «пармезан».

В кои-то веки я ей не лгу. Говорю, что решила немного отдохнуть от театра и в частном порядке делаю клиенткам макияж.

– А что с тем спектаклем, милая, про который ты мне говорила на прошлой неделе? – допытывается мама. Второй бокал вина, что она себе налила, почти пуст.

Я с трудом вспоминаю, что ей тогда сказала. Прежде чем ответить, сую в рот ригатони.

– Закрыли. Но оно и к лучшему. Я теперь сама себе хозяйка. И к тому же общаюсь с массой интересных людей.

– О, замечательно. – Морщины на лбу мамы разглаживаются. Она поворачивается к Бекки. – Может, и ты однажды переедешь в Нью-Йорк, снимешь там квартиру, познакомишься с интересными людьми.

Теперь хмурюсь я. В результате черепно-мозговой травмы, полученной в детстве, Бекки пострадала не только физически. У нее возникли нарушения памяти, как кратковременной, так и долговременной, и по этой причине она никогда не сможет жить самостоятельно.

Мама тешит себя ложной надеждой – и поощряет к тому Бекки.

Меня это и прежде немного раздражало. Но сегодня я воспринимаю ее слова как проявление… безнравственности.

Я воображаю, как доктор Шилдс задает мне вопрос: Побуждать кого-то мечтать о несбыточном – это проявление бесчестности или доброты?

Я раздумываю о том, как бы я объяснила свое отношение к данной ситуации. Это не то чтобы плохо , напечатала бы я. Мама, скорее, успокаивает себя, а не Бекки.

Я отпиваю глоток вина, затем умышленно меняю тему разговора:

– Ну что, поди уже вовсю собираетесь во Флориду?

Они ездят туда каждый год. Втроем. Выезжают через два дня после Рождества и возвращаются 2 января. Останавливаются в одном и том же недорогом мотеле неподалеку от побережья. Бекки очень любит океан, хотя сама плавает плохо и глубже, чем по пояс, в воду не заходит.

Мои родители переглядываются.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Океан в этом году слишком холодный, – объясняет Бекки.

Я перехватываю взгляд отца, он качает головой.

– Позже поговорим.

Через некоторое время мама внезапно встает из-за стола и принимается убирать посуду.

– Давай я, – предлагаю я.

Она отмахивается.

– Лучше идите с папой выгуляйте Лео. А я уложу Бекки спать.

* * *

В поясницу мне уткнулась какая-то железяка раскладного механизма дивана. Я снова поворачиваюсь на тонком матрасе, пытаясь найти удобное положение, которое позволит мне заснуть.

Почти час ночи, в доме тихо. Но голова у меня гудит, как стиральная машина, воспроизводя сцены и обрывки разговора.

Только мы вышли на улицу, отец достал из кармана куртки пачку «Винстона» и коробок спичек. Зажег одну и, ладонью прикрывая пламя, стал прикуривать. Сжег три спички, пока закурил.

Я все это время осмысливала новость, что он мне сообщил. Наконец произнесла:

– Выходное пособие?

Отец выпустил дым.

– Нам настоятельно рекомендовали не отказываться. Так прямо и написали в уведомлении.

Мы еще только дошли до угла, а у меня от холода уже онемели руки. В темноте я не могла разглядеть выражение его лица.

– Будешь искать другую работу? – спросила я.

– Уже ищу, Джесси.

– Ты обязательно что-нибудь найдешь.

И едва эти слова слетели с моих губ, я осознала, что веду себя точно так, как мама с Бекки.

Я снова повернулась на диване и одной рукой обняла Лео.

До моего переезда в Нью-Йорк мы с Бекки занимали одну комнату, но потом у нее появилось дополнительное пространство. На месте моей кровати теперь расположились письменный стол и мини-батут с предохранительной штангой. Другого дома у Бекки никогда не было.

Родители живут здесь почти тридцать лет. Они выкупили бы дом, но из-за того, что им приходится платить за лечение Бекки, они вынуждены постоянно переоформлять кредит.

Мне известны их ежемесячные расходы. Я просматривала счета, которые мама хранит в выдвижном ящике буфета.

В голове опять стали роиться вопросы. И самый главный из них: что с ними будет, когда кончатся деньги выходного пособия?

* * *

22 ноября, четверг

День благодарения мы ежегодно празднуем у тети Хелен и дяди Джерри. Их дом гораздо просторнее, чем у моих родителей, и мы, все десять человек, спокойно умещаемся за обеденным столом в столовой. Мама всегда приносит запеканку из зеленой фасоли, обложенную по краям жареным луком, а мы с Бекки готовим начинку для индейки. Перед тем как отправиться в гости, Бекки просит, чтобы я сделала ей макияж.

– С удовольствием, – говорю я. Именно на Бекки еще в детстве я начинала осваивать искусство макияжа.

Я не привезла с собой свой рабочий саквояж, но Бекки внешне похожа на меня – светлая кожа, усыпанная веснушками, светло-карие глаза, прямые брови, – и потому я достаю свою личную косметичку и принимаюсь за работу.

– Под кого будем краситься? – спрашиваю я.

– Под Селену Гомес, – с готовностью отвечает Бекки. Она большая поклонница Селены еще с тех пор, когда ту показывали по каналу «Дисней».

– Ты так любишь ставить мне трудные задачи, да? – говорю я. Бекки смеется.

Я втираю тонирующий увлажняющий крем в кожу Бекки, а сама размышляю о том, что сказала за ужином мама. С родителями и сестрой я перестала ездить во Флориду с тех пор как перебралась в Нью-Йорк, но мама всегда присылает мне фотографии, на которых Бекки собирает в ведро ракушки или смеется оттого, что ей на живот попали брызги. Бекки обожает безалкогольный коктейль «Розовая пантера» в бокале, украшенном зонтиком и засахаренной вишенкой, – она пьет его в рыбном ресторане, который так любят наши родители. Пока мама гуляет по пляжу, отец ведет Бекки играть в мини-гольф, а потом они все вместе ловят крабов, стоя на оконечности пирса. Их усилия редко бывают вознаграждены, но даже тех крабов, что им случается поймать, они все равно выбрасывают в море.

В это время, только раз в году, они, как мне кажется, по-настоящему отдыхают.

– Не хочешь приехать ко мне в Нью-Йорк на Рождество? – неожиданно предлагаю я. – Я покажу тебе большую елку. Мы посмотрим салют, выпьем горячего шоколада в кафе «Интуиция».

– Здорово, – отвечает Бекки, но я вижу, что она занервничала. Сестра как-то навещала меня в Нью-Йорке, но шум и толпы большого города ее пугают.

Румянами я подчеркиваю контуры ее скул, наношу на губы блеск мягкого розового оттенка, потом, велев ей смотреть вверх, крашу тушью ресницы.

– Закрой глаза, – говорю я, и Бекки улыбается: настал ее любимый момент.

Я беру сестру за руку и веду к зеркалу в ванной.

– Ой, какая я красивая! – восклицает она.

Я крепко обнимаю ее, чтобы она не видела слез в моих глазах.

– Очень, – шепотом выдыхаю я.

* * *

После того как все отведали пирожков с тыквой и пеканом, испеченных тетей Хелен, мужчины удаляются в гостиную смотреть футбол, а женщины с грязной посудой скрываются на кухне. Это еще один ритуал.

– Уф. Я так объелась, что меня сейчас стошнит, – стонет кузина Шелли, расправляя на себе блузку.

– Шелли! – одергивает ее тетя Хелен.

– Это все из-за тебя, мам. Ты так вкусно готовишь! – Шелли подмигивает мне.

Я беру полотенце. Бекки вносит на кухню тарелки и аккуратно ставит их в ряд на стол. Несколько лет назад тетя отремонтировала кухню, заменив пластик на гранитное покрытие.

Мама принимается мыть посуду, которую тетя Хелен приносит из столовой. Моя кузина Гейл, сестра Шелли, находится на восьмом месяце беременности. Театрально вздохнув, она плюхается на стул у стола, пододвигает к себе другой, закидывает на него ноги. Каким-то образом Гейл всегда удается уклоняться от мытья посуды, но сейчас, в кои-то веки, у нее уважительная причина.

– Та-а-ак… завтра вечером все собираемся в «Брюстере», – произносит Шелли, перекладывая остатки начинки в пластиковый контейнер. Под «всеми» она подразумевает наших одноклассников, которые намерены быть на неофициальной встрече бывших школьных друзей. – Знаешь, кто там будет? – Она делает паузу.

Неужели и впрямь ждет, что я начну строить предположения?

– Кто? – наконец спрашиваю я.

– Кит. Он развелся.

Я с трудом вспоминаю, кого из футболистов звали Кит.

Саму Шелли он не интересует: она вышла замуж полтора года назад. Готова поспорить на двадцать баксов, что к следующему году это уже она будет сидеть в кресле с задранными ногами.

Шелли и Гейл выжидательно смотрят на меня. Гейл круговыми движениями ладони медленно поглаживает свой живот.

В кармане моей юбки вибрирует мобильный телефон.

– Забавно, – говорю я. – Гейл, я так понимаю, ты нас повезешь, да?

– Черта с два, – фыркает она. – Я буду нежиться в ванной с журнальчиком.

– У тебя есть кто-нибудь в Нью-Йорке? – любопытствует Шелли.

Телефон вибрирует во второй раз, как это всегда бывает, если я сразу не открыла SMS-сообщение.

– Ничего серьезного, – отвечаю я.

– Ну да, наверно, трудно конкурировать с красотками-моделями, – сахарным голоском замечает Гейл.

Белокурые волосы и пассивную агрессию она унаследовала от тети Хелен, которая охотно вставляет свое слово:

– С детьми не затягивай. Кое-кто, я уверена, очень хочет внуков!

Обычно подковырки тети Хелен мама пропускает мимо ушей, но сейчас, я чувствую, она вся ощетинилась. Может, потому что выпила за ужином.

– Джесс занята в бродвейских постановках, – парирует мама. – Она настроена сначала карьеру сделать, а уж потом будет семьей обзаводиться.

Трудно сказать, кого мама защищает столь яростно – меня или себя.

Наш разговор прерывает муж Гейл, Фил. Войдя в кухню, он открывает холодильник и объясняет:

– Только пиво возьму.

– Отлично! – восклицает Шелли. – Женщины тут надрываются, посуду моют, а они, везунчики, балдеют перед телевизором, смотрят футбол.

– Шел, ты, что, и впрямь хочешь посмотреть футбольный матч? – смеется он.

– Ладно, иди, – взмахом руки отсылает она его.

На кухне завязалось обсуждение, подходит ли желтая палитра для детской Гейл. Я силюсь изображать притворный интерес к разговору, но в конце концов не выдерживаю и, извинившись, удаляюсь в ванную, где достаю из кармана телефон.

На раковине горит свеча, источающая имбирный аромат. Ее сладкий запах колом застревает в горле.

На дисплее новое сообщение, отправленное с незнакомого номера:

«Простите, что беспокою вас в праздничные дни. Это доктор Шилдс. Вы будете в городе в эти выходные? Хотелось бы назначить вам еще один сеанс. Сообщите, сможете ли вы прийти.»

Я дважды прочитываю сообщение.

Даже не верится, что доктор Шилдс связался со мной напрямую.

Мне казалось, сбор материала для исследования подразумевал двухразовый опрос одного респондента, но, возможно, я чего-то недопоняла. Если доктор Шилдс приглашает меня на дополнительные сеансы, значит, по идее, он готов заплатить еще.

Интересно, почему он сам написал мне? Потому что у Бена выходной? Как-никак сегодня День благодарения. Не исключено, что доктор Шилдс сейчас работает в своем домашнем кабинете, пока его жена возится с индейкой, а внуки накрывают на стол. Наверно, он настолько предан своему делу, что ему трудно отключиться от работы даже в праздники, – подобно тому, как я теперь постоянно размышляю об аспектах нравственности.

Многие молодые женщины, участвовавшие в тестировании, вероятно, ухватились бы за возможность посетить дополнительные сеансы. Почему выбор доктора Шилдса пал именно на меня?

Обратный билет на автобус я купила на воскресное утро. Родители расстроятся, если я уеду раньше, даже если я скажу им, что мне предложили серьезную денежную работу.

Не отвечая доктору Шилдсу, я убираю телефон в карман и выхожу из ванной.

За дверью стоит Фил.

– Извини, – говорю я, пытаясь протиснуться мимо него в узком коридоре. Он наклоняется ко мне ближе и обдает меня пивным запахом. Фил учился в той же школе, что и мы. С Гейл они вместе давно: полюбили друг друга, когда он был в двенадцатом классе, она – в десятом.

– Я слышал, Шелли задумала свести тебя с Китом, – произносит он.

Я в ответ усмехаюсь, надеясь, что Фил сейчас шагнет в сторону и перестанет преграждать мне путь.

– Кит меня как-то не интересует, – отвечаю я.

– В самом деле? – Он придвигается ко мне еще ближе. – Ты слишком хороша для него.

– Спасибо, – благодарю я.

– Знаешь, а ты мне всегда нравилась.

Я цепенею. Он смотрит мне в глаза.

Его жене скоро рожать. Ну и ну.

– Фил! – зовет из кухни Гейл, криком сотрясая тишину. – Я устала. Пойдем домой.

Наконец он посторонился, и я по стеночке прошмыгнула мимо него.

– До завтра, Джесс, – прощается он перед тем, как закрыть дверь ванной.

Я останавливаюсь в конце коридора.

Все тело начинает чесаться, будто мой шерстяной свитер внезапно стал колючим; мне не хватает воздуха – то ли едкий запах свечи забил легкие, то ли на меня так подействовали заигрывания Фила. Не новое для меня ощущение. Именно поэтому я уехала из дома много лет назад.

Я выхожу на заднее крыльцо.

Стою и жадно глотаю холодный воздух. Рука сама лезет в карман, нащупывает гладкий пластиковый корпус мобильного телефона.

Рано или поздно деньги у родителей кончатся. Теперь я должна копить и копить. А если я отклоню предложение доктора Шилдса, он найдет другого респондента, более уступчивого.

Я и сама понимаю, что ищу слишком много доводов.

Я вынимаю телефон и отвечаю доктору Шилдсу: «Меня устроит любое время в субботу или в воскресенье».

Почти сразу я вижу на экране три точки: он пишет ответ. Спустя мгновение я читаю: «Отлично. Вы записаны на 12 часов в субботу. В том же месте».