Онлайн чтение книги Бизнес и/или любовь
История первая. Десять тысяч заповедей

Я верю в то, что люди встречаются не случайно. Когда ты глубоко о чем-то думаешь, страстно ищешь ответы, тебе обязательно встретится человек, который сам несет в себе эти ответы, или в контакте с которым ты обязательно их увидишь, получишь новое знание. Главное – быть к этому предельно открытым.

Снежным февральским вечером 2006 года я сидела в кофейне на Пушечной. Сказочная картинка за окном и чашка ароматного кофе создавали ощущение уюта, располагали к спокойному и глубокому размышлению. Я достала блокнот и стала делать наброски к своей будущей книге.

Меня волновал вопрос о природе возникновения разных типов лидерства. Почему так происходит, что лидеры, люди, от природы, безусловно, наделенные силой, ярким интеллектом, харизмой, возможностью менять окружающий мир, в своей жизни ведут себя совершенно по-разному?

Одни ставят перед собой созидательные цели и избирают пути достижения этих целей, не связанные с насилием или унижением. Их сокровенное желание – сделать этот мир лучше, удобнее, красивее. В этом смысл их жизни. Когда это получается, они сами испытывают глубинное чувство радости и удовлетворения, и им нравится, что окружающие их люди растут вместе с ними.

Почему же другие лидеры, наделенные природой столь же уникальными возможностями, даже если и ставят перед собой вполне сознательно прогрессивные цели, почему-то выбирают такие способы и стратегии их достижения, в которых человеческое достоинство, а иногда даже сама человеческая жизнь не имеют ценности?

Когда этим лидерам удается достичь цели, они испытывают триумф и наслаждаются властью. А их последователи становятся отработанным материалом.

Получается, что ими движет жажда власти, желание победить и усилить свое могущество? Но тогда они не несут ничего доброго.

Я полагаю, что тяга к власти и превосходству ценой насилия и жестокости не присуща нам от рождения и не является естественной наклонностью человека.

В основании таких двух совершенно разных типов лидерства лежат разные глубинные побудительные мотивы. Говоря языком психотерапевта, мы имеем дело с различными бессознательными решениями. Они были приняты в раннем детстве под влиянием среды, в которой формировался будущий лидер.

Эти решения во многом управляют поступками и влияют на выбор уже взрослого человека, но остаются при этом неосознанными.

Как терапевт я не могу не заметить, что первый тип лидеров (назовем его созидающим) основывает свою деятельность на глубоком детском ощущении о жизни и людях, как о добре. Чувствуя в себе свою лидерскую силу, они чувствуют в себе и ответственность нести в жизнь это добро. Самый яркий и цельный пример, который приходит на ум, – это, наверное, Махатма Ганди.

Лидеры другого типа (назовем его деструктивным) пропитаны застывшим детским ощущением людей, как угрозы и зла. Они давно перестали ждать от жизни чего-то хорошего. Их души наполнены детской безнадежностью получить любовь и добро от других людей. Глубинно их жизнью руководит неосознанный страх и отложенная жажда мести. Отсюда берется их мотив стремления к всемогуществу, победе любой ценой, разрушения на своем пути всех и вся, и себя в том числе. Примеров таких лидеров в нашей истории несть числа.

Мне совершенно не хочется оказаться на месте психотерапевта, работающего с очередным «Гитлером» и вооружающего своего клиента новыми знаниями и навыками, изначально не разобравшись в глубинных механизмах его личности.

Сам того не осознавая, такой лидер станет использовать новые возможности для усиления феномена зла внутри себя. Моя человеческая и профессиональная ответственность – не допустить этого.

Представляя деструктивное лидерство «изнутри», я начинаю работать с такими клиентами, фокусируя их внимание на разрушительности и опасности их жизненной парадигмы для них самих и окружающих. И мы идем дальше, если они находят в себе мужество эту парадигму изменять.

Эти размышления занимали меня в кафе и в машине по дороге домой. В остаток вечера мне удалось сделать еще несколько записей.

36 часов до провала

Утро же следующего дня началось с телефонного звонка:

– Вы работаете с проблемой самосаботажа? – мужчина представился Андреем. Его голос звучал напряженно, но при этом доброжелательно. Чувствовалось, он очень спешил получить ответ.

– Я заранее прошу прощения за вторжение, но мне нужно встретиться с вами срочно. Очень срочно. Сегодня или завтра. – Андрей был решителен.

– К сожалению, ближайшее время, которое я смогу вам предложить, только в конце недели, – ответила я.

– В конце недели будет уже поздно. У меня всего 36 часов. Через 36 часов в моей жизни и в моем бизнесе может произойти полный провал. – Искренность и простота, с которой он произносил эти слова, не оставляли сомнений: Андрей не преувеличивает проблему. Он не уговаривает меня. Он посылает сигнал SOS.

Соглашаться на экстренные встречи не в моих правилах. Довольно часто за подобными просьбами стоит не крайняя необходимость, а взвинченное одномоментное состояние. Но в этот раз интуиция подсказывала: случай действительно не терпит отлагательств.

– Завтра я могу быть в кабинете на час раньше, – сказала я, и мы договорились о встрече.

На вид Андрей оказался неожиданно молод. Позже я узнала, что ему недавно исполнилось 30, но первые секунды можно было подумать: «студент». Он был непосредствен, искренен и сразу сердечно поблагодарил меня за то, что я согласилась на срочную встречу вопреки графику. Зеленые, опушенные длинными рыжими ресницами глаза этого парня смотрели внимательно и изучающе.

Мы оба знали, что темп встречи должен быть высок, и сразу перешли к делу. Андрей, не растрачивая ни секунды на общие фразы, сообщил, что он инженер-компьютерщик, программист и несколько лет назад основал инновационную компанию, занимающуюся разработкой новых технологий в области защиты информации и компьютерной безопасности.

Эта компания сегодня уже не «стартап», в ней работают десятки человек, она имеет имя и серьезных заказчиков.

Андрей является владельцем, директором и мозговым центром компании.

Через 36 часов он должен предъявить заказчику готовый заказ, невиданное доселе устройство. Но работа не сделана. Более того, оставшегося времени совершенно точно не хватит, чтобы успеть его доделать и опробовать.

Выхода нет. Все сроки упущены.

– По телефону я сказал о самосаботаже, – напомнил Андрей. – Я имел в виду то, что я практически не могу работать. Мне необходимо сидеть за компьютером, это надо делать прямо сейчас, точнее, неделю назад, месяцы! А я не могу. Заказ, о котором идет речь, был огромным шансом для моей компании и для меня. Успех дал бы нам возможность далеко оторваться от своих конкурентов, возможность выйти на совершенно другой уровень… Но, увы… Я все разрушил. Вернее, вот-вот разрушу. Через 36 часов.

– А что конкретно вам грозит в случае невыполнения заказа?

– Во-первых, имиджевый провал. Мы потеряем лицо. Во-вторых, огромные штрафы. Придется сокращать штат и… Вы знаете, я думаю, что на самом деле из этих долгов мы уже никогда не выплывем. В-третьих, мне придется пережить колоссальный стыд. Представьте только, я потеряю веру в себя как в изобретателя и бизнесмена. – Андрей замолчал.

Что-то в его позе выдавало напряжение недосказанности. Какая-то важная эмоция застыла в груди, силясь прорваться. Потеря имиджа, штрафы, сокращение штата, стыд – перечисленные проблемы звучали слишком рационально и не соответствовали паническому настроению клиента. От меня определенно ускользал скрытый уровень проблемы. Я дала Андрею время. Пауза должна была стать невербальным сигналом: данных объяснений недостаточно.

– Понимаете… Это судьбоносный момент. Не только из-за денег. Я шел к этому с семи лет! – воскликнул Андрей.

– С семи лет? К этому заказу?

– Не к конкретному заказу, конечно. А к этому моменту в жизни. Наконец-то я получил заказ, выполнение которого сделало бы мою компанию абсолютно неуязвимой. Если хотите, я ощущал это как свою миссию. Я стремился сделать нас самыми сильными, недосягаемыми и стопроцентно неуязвимыми. А теперь могу потерять все… – Андрей замолчал.

– От кого вам так необходимо защищаться?

– Как от кого? – Андрей не скрывал своего недоумения. Без всякого смущения он пояснил:

– От людей. От заказчиков, от конкурентов, от нечестных партнеров.

– Стремление защищаться говорит о том, что вы не ждете от людей ничего хорошего. Это так?

– Конечно.

В одну секунду я осознала: передо мной сидит герой моих вчерашних размышлений. Не далее как два дня назад вечером я обдумывала природу деструктивного лидерства, в моем сознании всплывали образы моих прежних клиентов, которые не имели права на слабость, которым жизненно необходимо было стать самыми крутыми в их бизнесе.

Потому что бизнес для них – это схватка не на жизнь, а на смерть. Потому что через деньги, через власть, через первенство им удавалось на какое-то время поддержать внутри постоянно ускользающее ощущение благополучия и безопасности.

И вот уже на следующий день такой человек сидит передо мной.

Я вновь получила подтверждение – пространство отвечает на наши запросы. К нам в руки идет именно то, что мы ищем в данный момент. Такого рода встречные предложения нередко случаются и в моей жизни. Но удивляться этому, кажется, я никогда не перестану.

Андрей переживал целую гамму острейших чувств – страх, отчаяние и в то же время надежду, стремление к переменам. Я еще почти ничего не знала о нем. Но чувствовала симпатию и желание помочь. Разумеется, мне необходимо было много узнать о нем самом и его жизни, но времени на подробные биографические справки не было. Подойдет медицинская аналогия: когда к врачу попадает пациент в экстренном состоянии, то сначала необходимо купировать острую боль, затем предотвратить опасные осложнения. И только потом заниматься диагностикой и лечением основного заболевания.

Сейчас мне необходимо было каким-то образом вывести Андрея из состояния оцепенения – того оцепенения, которое сковывает его за рабочим столом и подвигает к катастрофе.

– У нас критически мало времени. В этот срок рассчитывать

на результат терапии слишком самонадеянно. Но поскольку ситуация действительно на грани, давайте рискнем, попробуем хоть чего-то добиться за этот час, – сказала я.

– По рукам. – Андрей отвечал с готовностью. Он был полностью сконцентрирован на предстоящей работе.

– Пожалуйста, опишите ваше нынешнее состояние в виде метафоры.

Андрей лишь на секунду посмотрел куда-то вдаль, прищурился и почти сразу выдал ответ:

– Я четко знаю, что там, впереди – пропасть. Я стою на сыпучем склоне. Слой почвы спускается к пропасти и тянет меня за собой. Мне надо немедленно, срочно спасаться, мне надо изо всех сил карабкаться вверх. Но я ничего не делаю. Тело и голова не слушаются меня…

Метафора была не просто говорящей, она была кричащей. Я на мгновение даже почувствовала холод в спине и ощутила его ужас.

Похоже, что этот сильный и незаурядный человек сейчас не владел своими чувствами, он не мог подчинить себя своему разуму; его яркий интеллект становился бесполезным. Само по себе ощущение приближения к смерти вызывает ужас, но ужас в квадрате, когда ты не понимаешь, почему это происходит. Именно непонимание делает тебя безоружным.

Если мы что-то делаем, «не понимая почему», и вдруг осознаем, что наше тело, наши чувства не подчиняются разуму, то вовсе не означает, что у таких действий нет цели.

Это означает, что цель находится за пределами рациональной области мышления и мы подчиняемся в этот момент принятым много лет назад бессознательным решениям. Они находятся глубоко в нас, и они толкают нас к неизбежной развязке. Эта развязка бывает, как правило, несчастливой, но иногда и трагической.

До тех пор пока мы не осознаем этих решений, их смысла и причин, мы похожи на кролика, который завороженно ждет, когда его проглотит удав. Такова суть бессознательного жизненного сценария.

Самосаботаж

Итак, я продолжила:

– Давайте поговорим о ваших ощущениях за рабочим столом. Сядьте поудобнее, сосредоточьтесь и попробуйте максимально подробно описать: что мешает вам начать работать?

Мгновение Андрей прислушивался к себе.

– Я прихожу в офис. Передо мной мой стол, компьютер, схемы. Я сам выбрал этот проект. Я хотел работать над этим проектом. Мне это интересно. Я сажусь за стол и начинаю что-то делать, но… все, что я делаю, кажется неточным, некрасивым, несовершенным. Иногда сомнения и тревога охватывают меня с первой секунды!

Я еще карандаш не успеваю взять, как вдруг понимаю, что все бесполезно – ничего не получится! Мне начинает казаться, что я замахнулся на слишком сложную работу. Что я в принципе – замахнулся! – Андрей поставил ударение на последнем слове. – Понимаете? Возомнил себя Биллом Гейтцем! Я задаюсь вопросом: а на каком основании, собственно? С этого момента мои мысли расплываются, начинается настоящий кошмар.

Вдруг я вспоминаю, что, например, еще надо посмотреть почту, пойти набрать воды, пойти поискать некий вдруг понадобившийся инструмент, довести до полного совершенства (почему-то именно сейчас) какой-то второстепенный блок нового устройства, напомнить о чем-либо менеджерам, кому-то позвонить, сбегать в цех и лично проконтролировать, как чинят проводку и… Так без конца. В какой-то момент я понимаю, что день прошел. Пора ехать домой. – На секунду Андрей сник.

– Что вы обычно чувствуете в эти моменты?

– Понимаете, я чувствую внутри себя какую-то силу, которая не подчиняется мне. Более того, эта сила подчиняет себе мое сознание, не дает мне двигаться к цели.

Андрей сильно удивил меня: это было очень глубокое осознание, более того, он говорил об этом почти теми же словами, что промелькнули у меня в голове пару минут назад! Я продолжила:

– А как эта проблема раньше давала о себе знать?

– Вы знаете, честно говоря, мне всегда было тяжело работать. Я всегда был склонен тянуть до последнего, а потом «выкручивать себе руки» и сдавать работу ценой нескольких бессонных ночей и немыслимой концентрации усилий. Даже успевая к сроку, я редко чувствовал стопроцентное удовлетворение. Я понимал – будь я организованнее, задача была бы выполнена в разы качественнее. После таких проектов всегда оставался осадок… Причем, я заметил закономерность: если я делаю, изобретаю что-то интересное «для себя», дело идет удивительно легко, но чем ответственнее поставленная задача, чем интереснее заказ, чем больше денег и успеха сулит его выполнение, тем жестче проявляет себя сила, которая сопротивляется моему успеху.

– Это похоже на внутренний диалог? На борьбу двух частей?

– Да.

– И что же тогда происходит со второй частью?

– Она в смятении. Ей очень страшно. И плохо.

Я как-то ярко представила Андрея ребенком – маленького мальчика, которого кто-то обвиняет. Обвиняет жестоко, разрушая веру в себя и в свой талант. Но напуганный мальчик знает о том, что у него есть талант, и не может отказаться от него, несмотря ни на что.

Я почти физически ощутила драматическое противоречие, которое нес в себе мой клиент: грубая, немилосердная сила внутри него подавляет другую, хрупкую, эмоциональную, творческую часть его личности. Передо мной раскрывался глубокий детско-родительский конфликт.

– Похоже, что в вашей жизни реализуется некая конфликтная ситуация, имевшая место в далеком детстве – там и тогда. Скажите, ваши родители были суровы по отношению к вам?

– Да… Мой отец был не просто суров, часто он был жестоким. Он порол меня ремнем, ставил коленями на горох…

– А мать?

– Она никогда не вступалась.

– Ваш отец тоже был одарен в изобретательстве?

– Да. Но он не реализовал свой талант. – Андрей взглянул на меня проникновенно. Блеск его глаз подчеркивал испытываемое им напряжение и отчаяние. – Скажите, мне можно помочь? – спросил он.

– Да, такая возможность есть. И для начала нам предстоит заступиться за вашего внутреннего ребенка.

– Что вы имеете в виду?

– Андрей, те чувства, которые мы пережили в детстве, и те решения, которые мы тогда приняли, пытаясь защитить себя, не исчезают, когда мы взрослеем. Они продолжают жить в нас. Более того, они во многом управляют нами, подталкивая к воспроизведению той страшной и неприятной реальности, которую нам хотелось бы забыть. Это и есть ваш внутренний ребенок, на которого внутри до сих пор нападают.

Оставшееся время мы работали над чувствами Андрея к отцу. Мы обнаружили не только страх, но и гнев – скопление невыраженного гнева. Маленький Андрей не мог возразить отцу. Любые попытки отстоять себя перед отцом приводили к усилению агрессии с его стороны, вследствие чего Андрей сделал вывод: противоречить отцу не надо, потому что опасно.

До ожидаемой развязки и предполагаемого скандала с заказчиками оставалось чуть более суток. Мы договорились встретиться завтра.

А сейчас я решила отступить от своей обычной стратегии работы. Опыт и интуиция подсказывали мне, что мы сразу можем пойти в глубину его переживаний, и Андрей справится.

Я предложила Андрею выполнить в предстоящие сутки определенное задание. По выходу из кабинета он должен был купить блокнот и ручку. И не откладывая написать все, что когда-то в детстве не сказал отцу. Он наконец-то выразит ту обиду, возмущение за несправедливость, которые маленькому мальчику приходилось годами накапливать и прятать внутри себя, а затем нести этот тяжелейший, отравляющий груз через всю жизнь.

Кроме того, Андрей должен был создать мысленный образ Доброго и Сильного Родителя – намного более сильного, уверенного и справедливого, чем образ отца, тот, запечатленный из детства. Вместе с новым Родителем Андрею предстояло спуститься в потаенные детские чувства, представить образ отца и, встретившись с ним лицом к лицу, находясь под защитой доброго Родителя, выразить протест, негодование и гнев прямо, откровенно, не сдерживая себя никакими рамками. Гнев необходимо было перевести из формы накопленных чувств в форму высказанных слов.

Если потребуется, то и в форму крика и слез.

Это работает!

Я открыла дверь кабинета. Лицо Андрея сияло. Едва переступив порог, он воскликнул:

– Это работает! – снимая куртку, Андрей продолжил восторженно делиться впечатлениями. – Вы знаете, на что это похоже?! Как будто я примчался к вам с непереносимой зубной болью, и вы удалили мне этот зуб! Я так и знал!

– Знали что? – спросила я, улыбаясь.

Воодушевление, настрой и целенаправленность Андрея необыкновенно радовали меня. Оказалось, что он давно интересовался психологией и прочел немало литературы; Андрей основательно изучил Фрейда, Юнга, Фрома, Хорни, классиков транзактного анализа и гештальт-терапии. Мой новый клиент давно думал о необходимости обратиться к специалисту, но никак не мог собраться. У него не было времени, и он никому не мог довериться. И теперь, когда же, наконец, он пришел, ожидания стали «фантастическим образом» оправдываться.

Продолжая рассказывать, Андрей достал из портфеля и положил на стол исписанные листки. Я бросила беглый взгляд на верхнюю страницу. «Я ненавижу тебя! Сдохни! Умри!» Эти слова были написаны наиболее разборчиво, прямо по центру.

Выяснилось, что минувшие сутки прошли в баталиях. Андрей рассказал, как с удовольствием и обстоятельно создал образ Доброго и Сильного Родителя – техногенного, огромного, оснащенного гаджетами робота из будущего. Робота-героя. Вместе им удалось вступить в диалог с угрожающим образом отца, каким он его запомнил из детства, высказать ему протест. По мере этой визуализации, по мере выражения чувств менялись ощущения Андрея: образ отца мерк, переставал быть всемогущим и постепенно свелся к фигуре обыкновенного, заурядного человека, завидующего своему сыну.

Тиски, сжимавшие в груди затаенные из детства чувства, разжались. Андрей почувствовал облегчение, с некоторым оттенком жалости к отцу. Мой пациент проспал лишь четыре часа, был в офисе с раннего утра и уже успел плодотворно поработать. Многие годы отец внушал Андрею разрушительную мысль: «У тебя ничего не получится». Но больше Андрей этому не верил.

Такой прогресс за одни сутки! Скорость восприятия и освоения информации этого молодого человека составляла десять баллов по десятибалльной шкале. Сочетание четкого логического и образного мышления, быстрота его реакции шокировали. Похоже, мозг этого человека действительно необычен…

Но 36 часов истекали. Необходимо было удержать состояние Андрея и работать дальше.

– А я – дурак! Опоздал. Пришел к вам в предсмертной агонии. А мог бы раньше. Наверняка этого чудовищного, отвратительного финала можно было бы избежать. Теперь, увы, никаких шансов.

«Отвратительный финал». Это звучало как приговор.

Я ощущала чувства Андрея: и его отчаяние, и его возбуждение… Похоже, он даже не подозревает, что у него есть право на защиту. И что вообще он не на судилище.

Мир Андрея распадался на две крайности: либо ты успел точно к сроку, либо тебя казнят. Поставленную планку надо брать. У человека нет права на слабость и на ошибку. Мой клиент не допускал мысли, что палитра жизни гораздо богаче.

Мне были нужны детали.

– Я правильно понимаю, что переговоры по этому важному контракту вели вы как директор компании?

– Да.

– Кто именно предложил эту конкретную дату сдачи заказа?

– Ну… В общем… Они-то, конечно, хотели побыстрее. Как и любые заказчики. Это по-человечески понятно… Короче говоря, в итоге я сказал «Да».

– В итоге? Значит, все-таки эти сроки могли быть чуть больше?

– Ну да.

– Андрей, наши прогнозы могут отличаться от реальности. В конце концов, вы же не на конвейере работаете, вы создаете то, что еще никто до вас не делал. У вас нет ощущения, что дата сдачи проекта была слишком оптимистична?

Андрей посмотрел горестно. И с усмешкой ответил:

– Да, вы правы. Я всегда делаю так. Не знаю почему…

Картина была печальной. Выстраивая график работ, мой пациент загонял себя в заведомо проигрышные условия. Он строил нереалистичные планы, обеспечивая тем самым гарантированное разочарование в себе. Я озвучила свои мысли. Андрей активно поддержал мои идеи:

– Да-да. Разочарование в себе и сомнения в себе – это мое.

Это сто процентов моя тема.

Мои предположения получали подтверждение. Андрей сам создал для себя тяжелую критическую ситуацию, в которой мог потерять очень многое. Деспотизм отца воспроизводился Андреем теперь в отношении к самому себе: строя планы, он был безжалостен и чрезмерно требователен именно к себе.

– Вы понимаете, откуда идет привычка сначала брать на себя завышенные обязательства, а потом разочаровываться в себе?

– Да. Понимаю. Когда-то это было моей жизнью. Отец всегда ставил передо мной невыполнимые задачи. Я часто не справлялся. И отец с нескрываемым удовольствием доказывал мне, что я ни на что не способен. Но… Вы знаете, я научился с этим жить. И даже научился получать от этого свои выгоды. – Андрей оживился.

У него мгновенно родилась речь в защиту своей привычной жизненной стратегии.

– Понимаете, иногда мне все-таки удавалось успеть! И в фантастически короткие сроки мне удавалось сделать то, что требовалось.

– И что?

– Тогда я получал подтверждение своей уникальности. Я мог сказать себе: «Вот это да, ну ты даешь! Ты все-таки сделал это. Ты сработал со сверхчеловеческой скоростью. Ты крутой. Это дорогого стоит!» – На секунду Андрей замер. Он заглянул мне в глаза. – Стоп, – сказал он, – вы хотите сказать, что у других людей не так?

– Да, Андрей, это бывает и по-другому, – ответила я как можно спокойнее.

– Я догадывался. Подозревал, что люди могут чувствовать себя как-то по-другому. Но как? Вот до чего я не могу додуматься.

Андрей произнес последние слова абсолютно серьезно. Без какой-либо насмешки или иронии в интонации. Впрочем говорил как и всегда, искренне. На самом деле он не мог представить какое-то иное отношение к самому себе.

– Андрей, представьте ребенка, которому не нужно бороться за право на свою жизнь. Не нужно вымаливать и завоевывать любовь, тепло, понимание взрослых. – Я взяла небольшую паузу, давая пациенту время освоиться с этой мыслью. – Ребенок чувствует себя любимым и ценным. Это дано ему просто так. Как право дышать. – Андрей слушал меня с жадностью, впитывая слова каждой клеткой. Он даже приоткрыл рот. У меня было ощущение того, что он очень давно хотел услышать такие слова. Он шел к ним, искал их. Сейчас происходил этот сокровенный момент.

– Такому ребенку хочется достигать результатов, – продолжила я. – Ему интересен сам процесс творчества и познания. И добившись успехов, он испытывает радость победы.

Но это не имеет ничего общего с тем, чтобы доказывать через свои достижения право на чувство собственного достоинства, даже право на жизнь.

– Я бы хотел узнать об этом больше, – тихо отозвался Андрей.

Мы договорились, что обязательно вернемся к этой теме и у

него будет возможность исправить свои детские решения, которые он сделал в крайне неблагополучных условиях. Мы сможем исправить ошибки. Это важнейшая часть терапевтического процесса. Но сейчас, сегодня, Андрею было крайне важно стабилизировать острую ситуацию с заказчиками – вечером необходимо предъявить им собранное и отлаженное устройство, которое пока не работало.

– Мне надо доработать еще два момента. Без этого устройство просто нельзя будет использовать. Я много об этом думал, и у меня есть идеи. Но время упущено!

– Расскажите мне о своих фантазиях по поводу намечающейся развязки. Как вы видите ближайшее будущее?

– Ну… Я позвоню им. Скажу, что… – Андрей поморщился. И приложил руку к лицу, как при приступе зубной боли. – Мне ужасно не хочется. Вы не представляете, как же мне не хочется им звонить, говорить, что я не справился, и переживать это все…

– Что переживать?

Андрей замотал головой как ребенок, уворачивающийся от ложки невкусной манной каши. Я в который раз поймала себя на мысли о том, что несмотря ни на что этот человек сумел сохранить в себе непосредственность и искренность реакций.

– Что это значит? – спросила я с улыбкой.

– О!.. Меня ждет взрыв эмоций – негодование, обвинения, ругань. Нам выставят ужасные штрафы! Скорее всего разорвут всякие отношения. Скажут, что наобещал, строил из себя изобретателя, а на деле шарлатан. Короче говоря, выльют на голову ушат… – Андрей покачал головой. – И будут правы! – воскликнул он.

Неотвратимость зла, которого нет

Последние слова были ключевыми. «Будут правы».

Мой клиент действительно нарушал условия контракта и не выполнял поставленную задачу к сроку. Мы оба понимали, что это факт. И это, несомненно, повлечет за собой негативные последствия.

Однако представления об этих негативных последствиях у нас разнились. Андрей был внутренне готов получить не только недовольство и штрафы (которые сами по себе были вполне адекватным последствием), но и порцию унижения. Внутренне он был готов к тому, что в нем разочаруются как в профессионале и совершенно беспрепятственно обольют его грязью. Гипотетическая эмоциональная реакция заказчиков явно выходила за рамки деловых отношений взрослых людей.

Я видела, что мой клиент готов принять на себя не только ответственность за провал, но и наказание. Он воспринимал его, как неотвратимое. То есть Андрей даже не собирался ничего делать, чтобы сохранить чувство собственного человеческого достоинства, защитить себя и найти решение ситуации.

– Что вы чувствуете, думая о предстоящем телефонном разговоре? – спросила я.

– Мне ужасно неприятно, я чувствую себя виноватым. Мне страшно об этом думать.

– Итак. Давайте посмотрим, как развивается сценарий. На этапе переговоров с заказчиками вы, сомневаясь в себе, пытаетесь быть для заказчиков «хорошим», идете у них на поводу, назначаете утопические сроки и берете на себя явно завышенные обязательства.

После подписания такого контракта вы начинаете испытывать давление этих обязательств. Страх того, что не оправдаете доверия и надежд. Внутри вы больше не свободны. Над вами повисает дамоклов меч.

Естественно, такое состояние крайне негативно сказывается на рабочем процессе: вы озабочены сроками, исчезает легкость, эффективность, само творчество. Вы чувствуете, что ДОЛЖНЫ. И начинаете злиться. И что-то внутри вас начинает сопротивляться этому долженствованию.

Вы саботируете работу, тратите время на третьестепенные мелочи, и по мере приближения к дедлайну вас все больше и больше охватывает паника, усугубляется чувство вины. В результате вы проваливаете работу, берете на себя ответственность, в полной мере признаете свою вину и несете собственное тело на растерзание. Финал.

Лишь изредка, когда вам ценой нечеловеческих усилий удается справиться с непосильной задачей, вы чувствуете некий триумф и довольство собой. И эти моменты как бы оправдывают такую вашу стратегию.

Андрей слушал меня с предельной концентрацией внимания.

– То, что вы сейчас описали, происходит со мной всю жизнь. С каждым годом задачи усложняются. За мной теперь стоят люди, компания. И мне все труднее и труднее достичь момента триумфа. Честно говоря, меня это пугает.

– Скажите, а с вашим отцом можно было как-то договориться? Признаться ему, что не получается сделать какие-то вещи самому? Попросить о помощи? О подсказке? Об отсрочке?

– О, нет-нет. – Андрей активно замотал головой. – Совершенно невозможно. Не решил поставленную задачу – получай наказание. Вот и весь его метод.

– Получается, что вы поверили в то, что такая система взаимоотношений и есть жизнь?

– Да. Либо пан, либо пропал, – ответил Андрей.

Я сочувствовала Андрею. Несомненно, безрадостное детство было у многих. Но Андрей не только пережил жестокость со стороны отца, он еще и унес из детства веру в то, что все отношения в жизни строятся по принципу: агрессивная сила правит, слабый достоин наказания. Андрей искренне полагал, что отношения с людьми могут быть только такими. Теперь отец Андрея был далеко, в другом городе. Они очень редко виделись, и отец больше не имел влияния и прежнего значения в жизни Андрея.

Но Андрей продолжал воссоздавать здесь и сейчас ситуации, пережитые много лет назад, даже не осознавая этого. Он отнимал у себя право на уважительные, равные отношения. Он исключил из своей жизни доброжелательность как таковую. Он наделил своих бизнес-партнеров непримиримостью, агрессивностью. Если ты не оправдываешь их ожидания, ты будешь уничтожен.

– Вы сочувствуете мне? – Андрей заглянул мне в глаза. – Я думал, когда вы все это поймете, вам станет неприятно со мной общаться, – произнес он очень тихо.

– А почему мне должно быть неприятно? – аккуратно поинтересовалась я.

– Я никогда и ни с кем не делился этим. Это слабость, а слабость вызывает отвращение.

– Никто из нас не может быть все время сильным. Временами мы спотыкаемся, делаем ошибки, не можем что-то начать. Для того чтобы двигаться дальше, нам всем нужно немного человеческого тепла и поддержки, чтобы успокоиться, вернуть себе способность четко мыслить и действовать. Я думаю, что честное и открытое принятие своей несовершенности и уязвимости – это тоже сила и достойно уважения.

Оставшееся время сессии мы посвятили поиску нового решения. Мы исследовали представления Андрея об эффективных и партнерских бизнес-отношениях. Я расспрашивала о том, какие модели деловых отношений интересны ему лично, какие наиболее близки и понятны, к какому идеалу он хотел бы приблизиться. Оказалось, что и в этом вопросе мой клиент широко осведомлен.

Он успел закончить неплохую бизнес-школу и немало прочитал о бизнесе и менеджменте. Ему было много известно о схемах ведения переговоров и построении эффективных моделей ведения бизнеса. Знаний Андрей имел более чем достаточно. Но он не мог их использовать в жизни, конвертировать в новые навыки! Эти знания оставались теоретическими и потому – мертвыми; они не могли прорваться сквозь парадигму, сотканную из ограничивающих детских решений.

К концу часа мы подготовили план из трех пунктов.

1. Андрей не будет ждать звонка от заказчиков, а позвонит сам. Сегодня же. Прямо сейчас, по выходу из кабинета. И открыто скажет о том, что задание не выполнено. Он признает, что время было рассчитано неверно, а силы ошибочно переоценены. Скажет, что часть разрабатываемого устройства готова. Он попросит время: два месяца для детальной доработки устройства. Только после этого Андрей сможет его с гордостью сдать, а заказчики с толком использовать.

2. Андрей предложит заказчикам право выбора. Они могут завершить сотрудничество с ним прямо сейчас, и он готов оплатить штрафы. При этом они потеряют уникальную возможность для своего бизнеса: устройства не будет. Они могут также выбрать продолжение сотрудничества, и тогда Андрей предложит написать новый контракт, в котором будут оговорены два дополнительных месяца на доработку, а также штрафы за задержку работы. Но штрафы будут разумными – т.е. даже урезанное вознаграждение останется достойным и не разрушит бизнес Андрея.

3. Андрей принесет свои извинения.

Мой клиент уходил с тяжелым сердцем. Конечно, ему хотелось провести переговоры именно так. Но внутри он был смятен. Он до конца не верил, что сможет провести переговоры согласно плану. Более того, он даже не до конца верил в то, что вообще сам позвонит. Уже в дверях Андрей сказал, что ему крайне важно чувствовать мою поддержку.

По дороге домой, в машине, я думала об этом удивительном парне. В памяти всплывали фрагменты нашего диалога; это была необычайно глубокая и интенсивная работа. Я чувствовала вдохновение и наполненность. Понимая сложность ситуации Андрея, я была за него совершенно спокойна. Откуда-то я знала, что у него все получится.

Ненастоящая реальность

Мы встретились через пять дней. Андрей не изменял себе: он был столь же непосредствен и вел себя так, как будто мы расстались полчаса назад.

– Получилось! – воскликнул он. И прямо с порога начал рас

сказ о переговорах с заказчиком.

Больше всего Андрей был поражен тем, что никто не захотел и даже не собирался разрывать с ним контракт. Представитель компании заказчика – директор по развитию бизнеса – реагировал открыто и эмоционально. Он был недоволен. Он был разочарован. Однако вовсе не в инженерных способностях Андрея, а в том, что не получит устройство к сроку и поэтому не сможет осуществить свои планы. Разумеется, директор посетовал на безответственность Андрея, но, приняв объяснения и извинения последнего, не стал акцентироваться на осуждении, а предпочел сконцентрироваться на обсуждении изменений контракта и новых сроков сдачи устройства.

В целом разговор произвел на Андрея сильнейшее впечатление. По окончании переговоров он в ошеломлении еще несколько минут продолжал смотреть на собственный телефон как на единственного свидетеля происшедшего, которому очень хотелось крикнуть: «Это и вправду происходило сейчас?!» Реальность распадалась для Андрея на две части: в одной люди не упускали возможности унизить или наказать тех, кто неудобен, в другой – были заняты делом и абсолютно не интересовались переживаниями личного превосходства над другими. Какая же из двух реальностей настоящая?

Мой клиент переживал самое настоящее прозрение: люди бесконечно различны в своих стремлениях и целях. И если среди них есть те, что соответствуют его безрадостным ожиданиям, то есть и другие. Андрей не просто понял, он ощутил всем существом, что не видит и не чувствует людей. Огромная часть жизни ускользает от него, проходит мимо. Подлинные мотивы, чувства, помыслы и слова окружающих засасывают в гигантскую невидимую воронку. А на поверхности остаются лишь безжизненные, безличные зеркала, в которых отражаются страх и напряжение маленького мальчика, постоянно ожидающего и готового принять на себя агрессию отца.

– Я понял, что использую людей, как экраны для своих внутренних проекций, – резюмировал Андрей.

– Знаете, нередко маленькие дети населяют реальный мир сказочными существами, – сказала я. – Гномики, принцессы, говорящие звери. Дети так сильно хотят встретиться с ними, что иногда даже видят их.

Андрей улыбнулся.

– Некоторые взрослые также внутренне готовы столкнуться с унижением, отвержением и агрессией. Эта готовность рано или поздно должна быть оправданна! Неудивительно, что такие взрослые находят зло даже там, где его нет.

– Вы правы, – сказал Андрей. – Только сейчас я начинаю понимать, насколько же я был заложником своего прошлого. И я совершенно не готов мириться с этим. Опираясь на контакт с вами, я хотел бы навести порядок внутри себя.

Андрей положил на стол заполненный терапевтический контракт, в котором он записал свое видение проблемы и свою цель. И объявил, что хочет работать. У него не оставалось никаких сомнений в пользе и продуктивности терапии.

Я видела его открытость и готовность к изменениям, и мне было интересно с ним работать. Мне хотелось поддержать его, помочь ему закрепить достигнутое состояние. Немало людей сталкиваются с ощущением несчастья внутри себя, но очень немногие готовы противостоять своей судьбе. Изменение сценария собственной жизни требует мужества и смелости. Я чувствовала уважение к Андрею.

Страх потаенной двери

За неделю мой клиент пережил не единственную внутреннюю перемену. После успешных переговоров с заказчиком он погрузился в эйфорию. Он не ходил, а летал. Перспектива работы воодушевляла его.

Но буквально через два дня это светлое, оптимистичное состояние стало ослабевать. Точнее – прерываться моментами пустоты, в которую тотчас пробивались страхи и сомнения. Сможет ли он закончить к сроку? Зачем вообще было браться за такую серьезную работу? Не проще ли было откупиться штрафами, расторгнуть договоренности и забыть о происшедшем, как о страшном сне?

Андрея преследовала мысль: если бы два дня назад он бросил этот проект, то уже сейчас, сегодня он был бы абсолютно свободен. Но свободен ли? О какой свободе идет речь? В данном контексте это слово казалось ему бессмысленным. Скорее это было бы похоже на трусливое бегство.

– В такие моменты я призывал логику. Я понимал, что подобные пораженческие мысли являются бредом, абсурдом. Ведь ясно же – я все сделал правильно. Необходимо действовать. Надо идти вперед. Но… – Андрей склонил голову и с досадой на самого себя прикрыл глаза.

– Андрей, то, что вы испытываете, – совершенно закономерно. Вы начали проявлять свою сознательную волю. Вы хотите получить именно тот результат, который нужен вам, а не согласиться с решением, которое запрограммировано вашим сценарием. Вы молодец, у вас это получается. Но сила привычки тоже очень сильна. Это можно сравнить с рефлексом. Именно поэтому ощущение радости от победы нестойкое.

Мы с честью вышли из экстремального режима работы. Необходимости торопиться больше не было, и у нас появилось время для более спокойной и вдумчивой работы. Я объяснила своему пациенту, что в течение короткого срока он смог «сбросить настройку» и совершил действия, независимые от какого-то детского решения. Но наличие тревоги и дискомфорта свидетельствует о том, что какие-то другие решения все еще в силе. Внутренние ограничения по-прежнему мешают Андрею. И это означает, что их необходимо извлечь на свет.

– Что-то мы еще не достали, – сказала я. – Попробуем разобраться, что именно. Я предлагаю вам снова воссоздать в памяти состояние, охватывающее вас за рабочим столом. Что изменилось теперь? Что вы уже разрешили себе? А что вызывает у вас волнение или тревогу?

Андрей ответил не задумываясь:

– Я перестал винить себя за то, что я несовершенный. Теперь мне не хочется убегать. Моментами я даже начинаю чувствовать увлеченность процессом. Ловлю вдохновение. Но… Вдруг неожиданно замираю.

– Расскажите об этом «замирании». Андрей медлил.

– Это возможно? – уточнила я.

Андрей побарабанил пальцами по краю стола.

– Понимаете… – заговорил он. – В первом порыве мне хотелось сразу ответить вам, что я чувствую страх. Но… Дело в том, что это уже какой-то другой страх. Это страх… собственной дерзости. Как будто я на что-то посягаю. Страх самого себя? Жизни? – Андрей пытался подобрать наиболее точное слово, но не находил его.

– Может быть это страх свободы? – спросила я.

Андрей поднял брови. Он посмотрел на меня так, как будто я была вторым после него человеком в мире, знающим это слово. Его огромные глаза блестели.

– Да. Именно так.

Я была потрясена. Происходящее ломало все мои прежние представления о скорости развития клиента в процессе терапии. Сидящего передо мной молодого человека смело можно было назвать гением. И не только в компьютерной области. В течение третьего терапевтического часа он дошел до осознания собственного страха быть свободным. На проделанное нами за три часа обычно уходит полтора-два года работы.

Андрей был гением познания. И дело было не только в его незаурядной способности стремительно осваивать информацию, но и в способности сразу же реализовывать эту информацию в продукцию, в изменения.

Итак, мы обнаружили следующий, более глубокий слой страха. Метафорически его можно назвать страхом потаенной двери. Страхом перед дверью, которую некая внешняя сила запрещает открывать без объяснения причин: «не открывай, иначе быть беде». Этот страх имеет отношение к архаическим страхам, свойственным каждому из нас, переходящим из поколения в поколение, – страх быть счастливым и могущественным.

Такой страх является олицетворением иррациональной веры в наличие у человека презумпции виновности, которая нашла свое отражение в мифах. Человека преследует ощущение некоего долженствования – за каждый жизненный плюс он обязательно должен расплатиться минусом. Каждая человеческая радость вызовет зависть богов. И наступит час расплаты.

В творческом процессе, в процессе самореализации действуют те же механизмы: принимая свой талант и неумолимо двигаясь к познанию, человек словно бы посягает на роль творца. Он полагается на свой разум, устанавливает взаимосвязи, воспринимает мир как целостную систему. Он посягает на роль того, кто выбирает и решает. Он посягает на внутреннюю свободу. Как будто бы он отбирает у бога полномочия. И это страшит, как преступление, как воровство, за которым неминуемо последует возмездие. Эти страхи мы несем глубоко внутри.

Маслоу писал в своей книге «По направлению к психологии бытия»: «В большинстве культур «революционеры», которые бросали вызов богам и пытались добраться до их секретов, подвергались суровому наказанию (Адам и Ева, Прометей и Эдип), что должно было отучить всех остальных от попыток стать вровень с богами.

Если выражаться предельно сжато, нас завораживает и пугает именно наше богоподобие, мы не знаем, что с этим делать, мы и стремимся к нему, и бежим от него. Один из аспектов человеческой судьбы заключается в том, что мы одновременно и черви земные, и боги. Каждый из наших великих творцов, наших богоподобных людей, говорил об известной отваге, необходимой одиночке в момент творения, утверждения чего-то нового (противоречащего старому). Это – дерзновение, способность «выйти из строя», когда все стоят на месте, вызов».

Я вижу в сюжетах классических мифов глубинное послание: опасно и карается не само покушение на знание и на свободу, опасна не готовность взять за свои действия ответственность. Ответственность позволяет принять вызов познания и творения, о котором пишет Маслоу.

Свобода часто ассоциируется с чем-то желанным и прекрасным, но изначально человеку не принадлежащим, с чем-то, находящимся за границами личности. Разрешить себе свободу или нет – можешь решить только ты сам.

Совершенная защита нужна на войне

– Остановимся на самом понятии «свобода». Что для вас лично стоит за этим словом? – спросила я. Андрей высоко поднял брови.

– Как что?! – удивился он. – Собственно, то самое, к чему я иду с семи лет. Некое неуязвимое положение. Во всех смыслах – в финансовом, в интеллектуальном, в профессиональном. В результате многих лет титанических усилий, напряженной учебы и работы я, в конце концов, должен подняться настолько высоко, что достать до меня будет уже невозможно. Я почувствую себя свободным тогда, когда стану недосягаем.

– Недосягаем для врагов?

– Хм… – Андрей улыбнулся. – Н-да. Вы все правильно помните! – Он скрестил руки на груди и откинулся в кресле. – Конечно, я понимаю вашу мысль… На прошлой сессии я сам же рассказывал вам, как пришел к выводу о том, что не вижу людей, заведомо ожидая от них только зло… – Андрей задумался. Я продолжила:

– То, о чем вы только что рассказали, например, для меня не выглядит, как свобода. Скорее, как БЕГСТВО. От многообразия жизни, от людей. Всем своим существом вы устремлены к созданию совершенных защит. Но давайте подумаем, что представляет собой мир, в котором необходимы совершенные защиты?

– Ну… – Я заметила, что Андрей вновь переживает момент откровения. – Это, конечно, никакой не мир. Скорее война.

– Вот именно. Стремление к совершенным защитам корнями уходит в некую неизбежность: либо ты создаешь для себя совершенное непробиваемое незыблемое бомбоубежище, либо погибаешь. Движение к такой цели можно сравнить с бегством от пули. За твоей спиной вооруженный преследователь. Ты бежишь от него, прилагая «титанические усилия», – я процитировала Андрея. – Ты должен быть очень сильным, очень быстрым, очень ловким, собранным, хитрым, умным. И если ты будешь очень стараться, то ты выживешь. Но ты – мишень. Похоже ли это на свободу?

Андрей прищурился.

– В этом что-то есть… – сказал он с некоторым сомнением.

– Хорошо, – сказала я. – Предположим, недосягаемая позиция обретена. Расскажите, что будет дальше?

Андрей помолчал.

– Не знаю, – простодушно ответил он. – Не хочу врать. Действительно не знаю! Наверное, наступит счастье. – Он сконфужено улыбнулся.

– Попробуйте описать это счастье, – предложила я.

– Ну… – Андрей пожал плечами. – Простите… – он медлил с ответом. – А может быть лучше вы? – На секунду Андрей по-детски смутился, но быстро нашелся и с присущим ему азартом пояснил:

– Может быть, вы опишите мне, как вы понимаете свободу и счастье? Как это в принципе бывает?

– Представим себе мир без перманентной угрозы для вашей жизни. Он будет дифференцирован, в нем будет множество приятных и неприятных моментов. Он далеко не идеален, не справедлив. Но прямой неотъемлемой угрозы не будет. Назовем это относительным комфортом. Жизнь не без трудностей, не без потерь, не без усилий, но жизнь с чувством собственного достоинства, с доверием к себе. Представим себе, что в этой реальности у человека есть цели и мечты. Он делает свое дело. На его пути встречаются не только те, кто ему мешает, но и те, кто к нему благоволит, оказывает помощь и поддержку. И у него есть право выбирать, с кем сближаться, с кем сотрудничать. Этот человек представляет, чего бы он хотел достичь через 10 лет, через 20. Он «видит» себя во времени. Он представляет свою старость. Он не провидец и не строитель утопических миров. Он просто знает, чего хочет: он знает, что хотел бы оставить после себя, кем хотел бы быть окружен на момент жизненного финала.

Вот в таком случае жизнь человека становится осмысленным действием, в котором в каждый момент времени, в каждой жизненной ситуации из огромного числа возможностей он выбирает и реализует именно те, что достойны его и согласованы с его идеей. Независимо от переживаний радости или боли такой человек всегда чувствует себя наполненным именно той радостью и именно той болью.

Андрей слушал очень внимательно.

– Получается… А если все-таки на этого человека кто-то нападет? Вы же не станете отрицать, что такое возможно.

– Возможно. Но разве человек, о котором мы сейчас говорим, не может быть наделен силой, знанием и способностью себя отстоять?

Андрей посмотрел на меня вопросительно. Последние мои слова явно вызвали замешательство. И я продолжила. Я рассказала о том, что у человека всегда есть возможность договариваться с людьми. Выстраивать отношения с окружающими. Не позволять им манипулировать собой и использовать себя. А в случае столкновения со злом, при открытой угрозе, человек имеет право защищать себя, жестко отстаивать свои границы.

Жизненные опоры

Слушая меня, этот парень с фантастической скоростью успевал развивать озвученные мною мысли и встраивать их в целостную логическую систему.

– Я понял. – Андрей готов был выдать резюме. – Так живет человек, которого любили и защищали в детстве. Видимо, именно поэтому у него на протяжении всей жизни есть ощущение, что кто-то или… Или даже что-то, какая-то сила, на его стороне.

– Да. Именно так. Именно такое ощущение запечатлевается в детстве при таких отношениях внутри семьи, когда ты чувствуешь себя безусловно любимым, ценным и защищенным… И это ощущение человек проносит затем через всю жизнь.

– Но это значит… – на секунду задумался Андрей, – значит, эта система распространяется и на взаимоотношения с Богом? Ведь если Бог – это глобальный родитель, наделенный мегасилой и мегамудростью, то значит, некоторые люди чувствуют, что эта сила и мудрость все время с ними и за них.

– Думаю, да, – ответила я.

Андрей не мог сидеть спокойно в кресле. Менял положение, пару раз порывисто вставал.

– Это невероятно! – воскликнул он. – Для того чтобы жить так, как вы описали, мне придется перевернуть собственное мировоззрение с ног на голову! Понимаете, я всю жизнь свою строил, зная, что я все время что-то ДОЛЖЕН. Должен оправдать ожидания, должен не допускать ошибок, должен всегда быть сильным, даже если хочется плакать, должен сделать то, что невозможно. Я думал, что это и есть то, что мне нужно. Это слово было моей жизненной опорой: я был уверен, что если смогу всегда делать то, что ДОЛЖЕН, то все будет относительно хорошо. Главное – проявлять волю, терпение и настойчивость. Крепись, напрягайся до предела, делай, что должен, и это тебя спасет. А теперь оказывается, что опора может быть совершенно иной – ХОЧУ и МОГУ!

Мы оба замолчали. Казалось, каждый из нас был по-своему поражен. Я – результативностью работы, которая была в прямом смысле слова рекордной, Андрей – переворотом в собственном сознании. Сессия заканчивалась.

Мы договорились с Андреем, что всю следующую неделю он будет особенно внимателен к своим чувствам, будет фиксировать свои обычные человеческие потребности. Пробуя новое, внимательное отношение к себе, потихоньку начнет создавать предпосылки, чтобы «сбить» старые настройки.

В психической жизни человека работает неумолимый закон: если ты хочешь изменить что-то в своем характере, в своих привычных действиях, эмоциях, что-то, что уже не нужно, не актуально, – начинай вырабатывать новые привычки, которые помогут тебе сегодня. И только в этом случае старое отступит.

В ближайшее время Андрей решил составить два списка жизненных опор – старых и новых. Но только в случае с новыми мы решили заменить слово « опоры » словом « ценности ». Ценности – это не костыли, на которые мы опираемся, а маяки, на свет которых мы движемся. Ценности – это ориентиры, с помощью которых мы выбираем и прокладываем свой индивидуальный путь, принимаем осмысленные решения.

Впереди нас с Андреем ждал новый виток работы. Андрей был полон решимости вырваться из своего жизненного сценария, но еще не был готов принять эту ответственность. Он посягал на жизнь, свободную от сценария, и ему нужно было научиться делать выбор и отвечать за него.

А моя задача как терапевта теперь состояла в том, чтобы помочь ему прояснить и осознать три важнейшие составляющие его личности: потребности, цели и ценности.

Каждый человек может выбрать жизнь, наполненную смыслом, свою собственную жизнь. Но одного желания мало, необходимо подготовить себя к ней.

Виктор Франкль писал: «В век, когда десять заповедей, по-видимому, уже потеряли для многих свою силу, человек должен быть приготовлен к тому, чтобы воспринять 10 000 заповедей, заключенных в 10 000 ситуаций, с которыми его сталкивает жизнь.

Тогда не только сама эта жизнь будет казаться ему осмысленной (а осмысленной – значит заполненной делами), но и он сам приобретет иммунитет против конформизма и тоталитаризма – этих двух следствий экзистенциального вакуума».

Изобретать и прятать

Передо мной лежал список опорных положений из прошлого Андрея:

Творчество – это здорово. Мне нравится придумывать.

Но все, что я делаю, вызывает агрессию у людей.

Эксперименты – это пустая трата времени.

За каждую ошибку я буду наказан.

Мой организм – с дефектами.

Мой мозг защитит меня от моей слабости. Иначе смерть.

У меня нет права быть беспомощным.

На этот раз мой клиент был необычно для себя спокоен и тих. Он рассказал, что в прошедшие дни думал и о втором списке – списке новых ценностей. Он пытался выйти за рамки собственных стереотипов, воспринять мир по-новому. Но что-то внутри сопротивлялось.

– Вы были правы, – сказал он. – Сначала необходимо вернуться к прошлому. – Тон Андрея был безрадостным. Вопреки обыкновению в его голосе не было энтузиазма. Я поделилась с ним этим своим впечатлением. Андрей пояснил:

– Честно говоря, мне гораздо больше хочется думать о будущем, чем о прошлом: поскорее двигаться вперед, менять себя, менять обстоятельства. Быть открытым и увидеть мир в цвете. Но здраво размышляя, я понимаю, что перед тем, как отправляться вперед, необходимо спуститься в прошлое и навести порядок там. Но заниматься этим мне очень не хочется. Всю неделю я провел в странном, противоречивом настроении. С одной стороны, четко осознал необходимость возврата в прошлое. С другой – возникло ощущение, что я ничего и не вспомню. Как будто вся информация о прошлом запакована в светозвуконепроницаемые и несгораемые металлические ящики с кодовыми замками. Я ощутил себя отдельно от информации о себе же самом. Мне показалось, что все эти погружения в воспоминания абсолютно безнадежное мероприятие.

– Но я вижу, что первый результат есть, – поддержала я Андрея и показала на листок.

– Я не хочу вспоминать детали, мне неприятно.

– Андрей, вам просто очень страшно прикасаться к своим чувствам. И это совершенно естественно. Вероятно, вам кажется, что вы с ними не справитесь потому, что они сильные и их много.