Онлайн чтение книги Божок на бис The Deadwood Encore
В чем ключ?

Первым делом поутру на дух не выношу, когда собираешься на работу и не можешь свое барахло найти – ключи и прочее. Батя-Божок стоит на столе, смотрит за мной. От этого только хуже, когда тебя прессуют. Закидываюсь кружечкой, бросаю плошку из-под кукурузных хлопьев в мойку.

– Не знаешь, где мои ключи, Бать? – Без толку. Новый набор придется заказывать. Иду к Берни, стучу в дверь. – Одолжи ключи, Берни. – Нет ответа.

Хватаю из буфета шоколадный батончик, и тут спускается Матерь. Вид у нее умученный.

– На работу, сын?

– Ага. Хотя смерть как медленно все. Вчера заставил нас прибираться в цехе. Ну хоть пятница.

Матерь наливает себе чаю, придвигает Божка к себе.

– У тебя со скольких? – спрашиваю.

– Не раньше одиннадцати. Хочу убедиться, что Берни встал. Ему надо рецепт у доктора Кларка взять.

– Я опять ключи потерял. Скажи ему, что я взял его велик. Мой сдулся.

В груде курток, наваленных на кресло, ищу свой кошелек и поэтому не очень ловлю, что она там говорит, а она все толкует про людей и что она даже, может, нажалуется стражам[50]Стража (га́рдаи, мн. ч. от garda (ирл.)). Гарда Шихана (ирл. Garda Síochána, “Стража правопорядка”) – ирландская полиция..

– Насчет чего?

– Насчет тех парней, которые швырялись в Берни, – это его довело. Пусть он и не помнит толком, что было дальше.

Надо оставить как есть. В смысле, мы все устали после больницы, а Матерь с этой деревяшкой теперь носится. Но нет.

– Он иногда сам себе враг хуже некуда, – говорю.

Она глядит в чашку с чаем. Ноль эмоций.

– Может, ему, не знаю, сменить обстановку или как-то.

– Берни в первую очередь и больше всего нужна поддержка семьи.

– В чем?

– У него какой-то кризис – ушел из колледжа, не в своей тарелке. Врач его на какие-то антидепрессанты посадил, Фрэнк. На том же самом у них Оливия Бирн, она даже с пультом от телевизора не справлялась. Рассказывала, что застряла на целый день на каком-то канале, где хеви-метал крутят. Едва с дивана встала, чтоб выключить.

– Все это и на других людей влияет. У меня, может, лучше получится развивать дар, если все будет, типа, чуток поустойчивей. – От Матери – ни слова. – Я за тебя беспокоюсь больше всего, – гну свое. – Тебе без всей этой херни было бы проще.

Знала б она хоть половину того, что с Берни происходит.

Она встает, глядится в дверцу микроволновки, вдевает эти здоровенные серьги.

– Тебе разве плохо на лесопилке? – Прибирается на столе, кладет тарелки в мойку. – У тебя руки умелые.

Нет у меня намерения провести там остаток жизни, кормить голодную пасть щеподробилки, чтобы все руки в занозах, да кататься на погрузчике туда и обратно по лесопилке. Выходя через заднюю дверь, пробую напоследок:

– Не годится это место для Берни. В большом городе он будет счастливей. Был бы тут Батя, он бы, думаю, сказал то же самое.

Матерь – сама невозмутимость. Умеет она так вот вдохнуть, будто воздух просачивается ей через нос и только потом попадает в легкие. Пару раз она вот так сопит.

– Ты за меня вообще не волнуйся. Если б ему было что сказать, – она мне, кивая на Божка, – он бы сказал, что поправить в этом месте надо только одно: твой настрой.

Вроде чушь, но есть в этой клятой деревяхе что-то такое, что притягивает взгляд, будто она участвует в разговоре. Мы с Матерью одновременно поворачиваем к истуканчику головы. Божок на Батю не похож нисколько – у Бати была копна кудрей, черных как я не знаю что, а в них седая прядь. Нос у него был типа широкий такой, а у этой деревяшки его по-уродски нету. И все же в этом деревянном лице что-то Батю напоминает.

– Может, тут-то и конец преемственности, – говорит Матерь – скорее Божку, чем мне.

– Ты о чем?

– Не знаю, бывало ли вообще у прошлых поколений, чтоб оно проявлялось так поздно. Я про дар, Фрэнк.

Это удар под дых. Она все еще дуется на меня за то, что Берни угодил в больницу. Батя всегда говорил, что уверенность – половина исцеления, как ни крути. Может, если б окружающие выказывали больше уверенности во мне, оно и пошло б на пользу.

– Было б мило, если б нашелся кто-то такой, кто на самом деле знает об этом даре хоть что-то. Я тут пытаюсь вытянуть все это дело в одиночку.

– Ну, если ты считаешь, что от меня проку нет – пускай я прожила с твоим отцом сорок с лишним лет, – поговори с дядей Муртом, – супится она. – Он Уилан до мозга костей.

После чего удаляется в прихожую за своей сумочкой.

* * *

Уходить с работы до пяти вечера нам не положено, но в обед босс Деннис говорит мне, Скоку и Хеннесси, чтоб шабашили раньше. Оно и понятно, дел сейчас немного.

Когда я возвращаюсь домой, Матерь все еще на работе, а Берни, видимо, слинял куда-то; в дом я попасть не могу. Проверяю, нет ли запасных ключей под Материным вазоном в виде колодца желаний, но те я, кажется, тоже потерял. Пишу Матери насчет, может, еще одного запасного комплекта. Она велит зайти в “Моррисси” и взять у нее.

Ричи Моррисси – перед супермаркетом, сторожит пустую парковку.

– Как сам, Фрэнк.

– Порядок, Ричи.

С тех пор, как городской совет установил паркоматы, люди повадились использовать “Моррисси” как лучшую бесплатную парковку в городе. Ричи одержим: записывает номера приехавших машин, строчит письма политикам, пытается заставить городской совет установить какое-нибудь заграждение. Теперь выясняется, что юридическое право претендовать на часть этой парковки имеет “Чистка Кео” по соседству. Они уже начали оставлять здесь свои фургоны со стиркой; это грозит полномасштабной войной.

– Ты слыхал про… – начинает Ричи, но вдруг его и след простыл: с дальнего конца на парковку вкатывается чей-то белый фургон.

Внутри Матерь выкладывает товар в отделе выпечки. Ее попросили не носить на работе шляпы, проредить амулеты и кристаллы, но она держит позиции: на ней красные серьги – здоровенные обручи.

– Ты подсел на эти пирожные с кленовым сиропом и пеканом, – говорит. – Третий раз на этой неделе. Фруктов чего не хочешь? Вот голубика в распродаже.

– Не за этим. Я тебе писал, что мне ключи нужны.

– Бери, но чур сразу метнешься к Мурту, чтоб он тебе сделал дубликат.

– Шик.

Я все равно собирался расспросить его про фигурку. Может, выведаю что-нибудь насчет семейной истории и всей этой темы с Берни. Матерь выуживает кольцо с ключами из кармана. К ключам приделана соломенная фигурка. Очередная новая мулька.

– Не потеряй. Это мне Мурт подарил. Откопали вместе с болотным человеком с холма Кроган. Этот манин[51]Кроганский старик – фрагмент человеческого тела, хорошо сохранившийся в торфяном болоте; человек умер, по мнению исследователей, между 362 и 175 годом до н. э.; найден в 2003 году близ холмов Кроган в графстве Оффали. Манин (ирл. maneen) – карлик, человечек. нашелся в одной руке, а в другой был клок человечьих волос. И фунт масла сливочного.

– Тысячи лет назад люди взвешивали масло в фунтах и унциях?

Пусть держится фактов. С чайной гущей она справляется прилично, однако попадет впросак, если вот так будет увлекаться всяким спиритическим. То у нее все четко и ясно, а то отсебятина прет. Я сходу вижу, когда она перескакивает с того, с кем там общается, в собственное воображение, – как канаву перепрыгнуть. Зря она так.

– Ну, прилавка витринного и весов у них не было, – она мне, – но масла кусок был немалый.

Она возвращается к стойке с выпечкой. Кладу ключи и соломенную фиготень в карман и быстренько оглядываю полки.

Ничто не сравнится с запахом свежей выпечки. Закрываю глаза и вдыхаю поглубже. Может, возьму пару тех пирожных с кленовым сиропом, отвезу одно Мурту. Он жуть какой сладкоежка, вечно ириску сосет или карамельку лимонную.

– Фрэнк, ты когда-нибудь научишься щипцами пользоваться, как цивилизованный человек?

– Потом. – Удаляюсь с пирожными и ключами.

На парковке Ричи стоит у выезда и орет на стремительно отъезжающий прачечный фургон. Лицо у Ричи багровое, он потрясает кулаком. Скрытые глубины страсти. Матерь годами твердила, что у него в недрах графства спрятана какая-то краля. В это трудно поверить – уж такой он с виду сушеный мужик, вечно полки проверяет да коробки пересчитывает, мало что интересно ему вне предприятия. Говорят, не стоит судить о книге по обложке. Кстати о книгах: Матерь показала мне его женщину на сеансе “Голоса по ту сторону Великого Водораздела” в Хакетстоуне.

– Это она, библиотекарша, – прошептала она перед началом сеанса. – Говорят, только на ней передвижная библиотека и держится.

Глядя на копну забранных кверху светлых волос и красную блузку с глубоким вырезом, с которой пуговицы чуть не отстреливаются, силясь удержать то, что им полагается удерживать, я вполне себе представил, как пацаны с гор исходят слюнями, глядючи, как библиотечный фургон взбирается на макушку далекого холма.

– Ну, говорят же, что чтение расширяет горизонты, – сказал я ей, когда стали гасить свет.

Катясь на велике к Мурту, я типа отплываю в мысли о великом водоразделе между мной и Джун. Как мне придется прыгать сильно выше собственной головы, чтоб начать встречаться с такой девушкой, как она. Хотя вот Ричина подруга смотрелась куда как вне пределов его досягаемости. Так вот и задумаешься: поди пойми вообще, чего людям надо. Особенно когда речь о чувствах. Типа, а что если б выяснилось, что у Джун есть парень и это их пацан? И, допустим – просто разговора для, – я ей оказался интересен. Пошел бы я на такое? Это ж просто невезуха со временем в каком-то смысле – если встречаешь правильного человека не вовремя. Или и того хуже, если б у меня кто-то был, у нас бы уже пара детей завелась, и тут я встречаю Джун и понимаю, что мы друг другу подходим идеально? Хотелось бы думать, что не выставишь себя, блин, полным идиётом. Как Ричи Моррисси. Или похлеще чего – дуру из своей жены сделаешь. Но одно дело рассуждать, что человеку правильно делать, а другое – самому выяснить, тот ты человек или нет.