Онлайн чтение книги Брак по любви Love Marriage
Черный список

– Он лицемер. – Ариф лежал плашмя на спине на своей кровати. Ясмин, расчистив себе местечко, сидела на его письменном столе. – Лицемер. Идиот. Козлина.

– Ладно, – сказала Ясмин, – даже если он… – Она осеклась. Урезонивать брата всегда было неблагодарной задачей.

– То есть ты согласна?

– Я не то имела в виду.

– Он знает, почему у меня паршивый диплом. Знает. Но никогда не признавал, что тоже сыграл в этом свою роль.

– Разве не лучше было бы заняться собой, решить, чего хочешь ты? – сказала Ясмин. – Другие люди тут ни при чем.

– А еще я, типа, стопудово в каком-то списке. Типа, в списке Министерства внутренних дел… в черном списке. Я подал запрос. В соответствии с ЗСИ, это, типа, Закон о свободе информации, но что я получил в ответ? – Он сел. – Шиш.

– Может, все-таки лучше подумать о будущем, чем зацикливаться на прошлом? – посоветовала Ясмин. Чуть раньше они съели пиццу почти в полном молчании: Ариф надулся, Шаокат сдерживался, Ма впала в мечтательность.

– Заметь, – сказал он, – заметь, что про такие списки они ни за что информацию не дадут. Такая информация ни разу не свободна.

– Они же сказали, что никакого учета не будет, – возразила Ясмин.

– Ни фига, – отозвался Ариф. – Они сказали, что меня не поставят на учет. Типа, на криминальный учет. Потому что ничего криминального я не сделал. Это не значит, что вообще никаких данных не останется.

– Ох, Ариф. – Ясмин со вздохом наклонилась и коснулась его прислоненной к стене гитары. – Давненько я не слышала, как ты играешь.

– Знаешь, что он сказал, когда они нагрянули с обыском к его единственному возлюбленному сыну?

– Я там была, – пробормотала Ясмин.

– Что это одолжение с их стороны, потому что соседи ничего не видели. Да уж, есть за что благодарить! А потом он идет к Финтану Фаэрти и говорит ему: «Спасибо вам, профессор Фаэрти, за то, что довели до моего сведения, что мой единственный возлюбленный сын – мусульманин, я немедленно положу этому конец».

– Ты действительно так думаешь? – спросила Ясмин. – В самом деле?

– Я не думаю, я знаю. Профессор Фаэрти! Никакой он не профессор, а просто младший препод, который не может отличить исследовательский проект от терроризма. Меня задолбало притворяться, что этого не было. Задолбало, что меня считают парией в собственном доме.

Ариф перевернул всё с ног на голову. Они почти не обсуждали случившееся, но это было четыре года назад, когда Ариф был в самом начале второго курса.

Библиотекарь доложил мистеру Фаэрти, а тот сообщил о своих опасениях в полицию. Ясмин считала, что мистеру Фаэрти следовало сначала поговорить с Арифом. Тогда он понял бы, что у Арифа просто в кои-то веки проснулся интерес к учебе, и он принялся увлеченно собирать информацию для своей курсовой про исламизм в Великобритании. Но Баба отнесся к этому иначе. Глупость Арифа была колоссальна, совершенные им нарушения – вопиющи, поведение – безответственно. «Пусть остается в полицейском участке!» – прикрикнул он на Ма, когда та стала умолять, чтобы он забрал ее сына. Баба всегда уступал ее желаниям, но только не в этот раз: «Пусть там сгниет! Если я приведу его сюда, то убью своими руками. Пора положить конец этому вздору. Я больше не позволю ему покрывать позором этот дом!»

Под «позором» Баба имел в виду полицейский обыск в его доме. Но Ясмин подозревала, что истинная причина его стыда лежала глубже – Шаокат стыдился, что не сумел воспитать хорошего сына. Что сын относится к нему без уважения.

Выпустив пар, Баба сразу отправился в участок и привез Арифа домой. Но Ариф просто развернулся и ушел. Следующие пару месяцев он не появлялся дома. Когда его друзьям надоело, что он спит у них на диванах, он без предупреждения и обсуждения вернулся со своей гитарой, гантелями и спортивной сумкой. До скандала Баба разрешил Арифу снять комнату где-нибудь поближе к кампусу, но, очевидно, его предложение утратило актуальность. Ясмин знала, что Арифа обижает это бесконечное, на его взгляд, наказание, но он сам облажался, в то время как ей отец ничего подобного не предлагал. Считалось само собой разумеющимся, что она проведет все пять лет учебы под родительским кровом. Лучшие в мире медицинские университеты находятся в Лондоне. Тебе незачем уезжать в Лидс.

Какое-то время Ариф продолжал носить традиционную индийскую топи, которую Баба сбил с его головы в первый день по его возвращении. Демонстративно, назло отцу, посещал мечеть. Выставлял напоказ свои тасбих[7]Тасбих (араб.) – исламские четки.. Ясмин беспокоилась. Ариф собирал информацию о радикализации молодых мусульманских мужчин. Что, если этот опыт превратил его самого в один из объектов его изучения? Вернувшись домой, он ненавидел всех вокруг. Полицейских, которые, по его убеждению, установили прослушку на его ноутбук. Отца. Преподавателя. Библиотекаря. Студентов, которые не устроили протест в его поддержку.

Возможно, именно так все и произошло. Ясмин это пугало. Она боялась за него. Ариф надел маску, но вдруг он поверил, что она и есть его подлинное лицо? Ее брат станет исламистом. Она знала, что это чрезвычайно маловероятно, но все равно волновалась.

Вдобавок Ма дополнила пять обязательных ежедневных молитв фард[8]Фард (араб.) – в шариате обязательные действия, которые должен совершать каждый мусульманин. молитвами Сунны[9]Сÿнна (араб.) – мусульманское священное предание о жизни пророка Мухаммеда, которым руководствуются по желанию в своем поведении мусульмане. и исполнением нафиля[10]Нафиль (араб.) – необязательные обряды для поклонения Аллаху.. Свой молитвенный коврик она раскладывала в гостиной, так что между восходом и закатом пользоваться комнатой в других целях стало почти невозможно. Ариф часто где-то пропадал или спал днями напролет, но присоединялся к матери, когда его одолевали приступы благочестия, особенно если дома был Баба. Отращивание бороды заботило его больше, чем молитвы.

Ма не понимала, что делает Арифу только хуже. Она полагала, что все давление исходит от Бабы, но и сама давила на сына, не давая Арифу вздохнуть свободно.

«Ты не мог бы что-нибудь сказать Ма?» – попросила Ясмин отца.

«Что тут скажешь? – возразил Баба. – Разве я могу сетовать твоей матери на ее религию?»

«Ты запретил Арифу ходить в мечеть».

«Я был зол. И если он перестанет туда ходить, то только по своей лени, а не потому, что я ему что-то сказал. Ариф курит, пьет. Возможно, делает еще что-то. Я не лезу. По-твоему, у него есть хоть капля веры? Мечеть, топи, борода – все это показуха».

Ариф перестал ходить в мечеть. Он сдал курсовую недописанной и показал Ясмин, что напечатал над названием: «ПОДВЕРГНУТО ЦЕНЗУРЕ СПЕЦСЛУЖБ», – хотя это было очень далеко от правды. Он попросту сдался, но продолжал винить мистера Фаэрти за каждую свою плохую оценку, в том числе за отметки на итоговых экзаменах. Гораздо предпочтительнее, чем признать, что за стенами этого дома всем плевать на его скверные результаты – никому о них даже не известно.

Постепенно Ясмин расслабилась. Арифу не хватало целеустремленности, чтобы стать исламским фундаменталистом. Это просто очередное кратковременное увлечение, которых Ариф сменил немало.

– Ты сам знаешь, что ведешь себя нелепо, – сказала она. – Никто не относится к тебе как к парии. Ты только что поужинал за одним столом со своей семьей. – Она спрашивала себя, настанет ли когда-нибудь день, когда ее брат найдет свою нишу. Он в равной степени вялый и неугомонный. Он искал свое племя, но так и не нашел его.

– Ага. Радостный повод, – буркнул Ариф. – Счастливая семейная трапеза.

Ариф тратит столько энергии, противопоставляя себя другим людям, другим музыкальным вкусам, другим модам, другим взглядам, другим политикам, другим членам своей семьи, что слишком выматывается, чтобы разобраться, кто он такой на самом деле. Он считает ее слабой, а себя сильным, потому что он бунтует, а она нет. Но нужно быть сильной, чтобы усердно трудиться и выполнять свой долг, и из них двоих как раз Ясмин занимается любимым делом. А он даже не знает, чего хочет. Ясмин жалела его.

– Ты хочешь мне что-то рассказать или нет?

– Нет, – ответил Ариф, словно она поинтересовалась, не хочет ли он, чтобы она вырвала ему зуб.

– Ладно, – сказала Ясмин. – Тогда я пошла.

– Хорошо. Иди.

– Ухожу!

– Вот и проваливай.

– А ты заставь меня!

На это он улыбнулся.

– Что говорит Баба о том, что Сиддик проведет никах? Он пытался отвадить от мусульманства собственного сына, зато зятю быть мусульманином можно.

– Jaa taa! – отозвалась Ясмин. Без толку спорить с такой чепухой.

– Bhallage na! – Ариф снова лег, придавленный своими тяготами, будь то реальными или воображаемыми.

Между собой они всегда говорили по-английски. Ясмин почти не пользовалась бенгальским и постепенно начинала его забывать. Ей было сложно строить фразы. Ариф разговаривал по-бенгальски с матерью, когда они оставались наедине. Иногда Ясмин приходила домой, слышала их и чувствовала себя третьей лишней.

Но сейчас она обратилась к брату по-бенгальски, и он ответил на том же языке. И, хотя они всего лишь обменялись раздраженными восклицаниями, чутье ее не подвело. Это создало между ними близость – не дружбу, не понимание, но какое-то более глубокое чувство, объяснить которое она бы не смогла.

Ясмин взяла со стола грязную бейсболку и бросила в брата, пытаясь закрутить ее, как фрисби. Бейсболка приземлилась ему на грудь.

– Меткий бросок.

– Я целилась тебе в лицо.

– Я в полной жопе.

– Вовсе нет, – решительно возразила она. – Твоя жизнь только начинается. Забудь про всех остальных. Ты сам творец своей судьбы, просто думай о себе.

Ариф перевернулся на бок лицом к ней. Пол-лица утопало в подушке. На Ясмин уставился один вытаращенный от страха глаз.

– Не могу, Апа. Уже не могу. Мне нужно думать о Люси и ребенке. Это двое других людей, и что мне теперь делать?

– Kyabla, – сказала Ясмин. Тупица. Она сказала это с нежностью, и Ариф поднял шапочку и спрятал лицо полностью.