Онлайн чтение книги Брак по расчету Matrimonio di convenienza
3. Джемма

Обожаю устраивать сюрпризы! Что мне нравится в совместной жизни, так это праздники и вечеринки-сюрпризы.

А кому они не нравятся?

А подарки?

А конфеты?

А розы?

Знаю, те, кто по-настоящему любит друг друга, должны радоваться каждый день, а не только в дни рождения, годовщины знакомства и на День святого Валентина, но я верю в счастливый конец, в прекрасного принца и верю в сказку.

Думаю, когда Алехандро увидит меня в кружевном прозрачном белье, то сорвет его зубами.

Мы познакомились в кубинском ресторанчике в районе Камден ровно месяц назад. Он пригласил меня на танец, и мы не расставались до самого закрытия. Им пришлось выставить нас насильно, и мы поехали ко мне домой. Да, в общем, было понятно, что этим закончится: или ко мне, или к нему.

Алехандро из Каракаса, высокий, с длинными темными, вечно растрепанными волосами, с такими же темными проницательными глазами. И я утонула в них, стоило нам выйти на танцпол. А его сильные уверенные руки? Когда он держит меня за талию, я чувствую, будто принадлежу ему. Да, это любовь, я уверена. Просто не может быть ничем другим, раз я так чувствую.

Сегодня на удивление еще и представлений в театре нет, так что я решила устроить Алехандро сюрприз: еду к нему домой, в своем сексуальном белье и плаще. Мы устроимся на кровати и будем есть вкусности, которые я купила в «Фортнум и Мэйсон» [5]«Фортнум и Мэйсон» (англ. Fortnum & Mason) – престижный магазин в Лондоне на улице Пикадилли, ведет свою историю с 1707 г. (хотя я и не могу их себе позволить, но ради особого случая часть сбережений можно потратить). Потом мы устроим что-то суперромантическое, примем ванну вместе, зажжем вокруг свечи. Правда, если подумать, я даже не знаю, есть ли в его квартире именно ванна… Но и душ сойдет, включим фоном какую-нибудь чувственную музыку.

Алехандро живет в Барнете, рядом с метро: ну хотя бы идти по улице недалеко, а то холодный воздух проникает под плащ, и я уже все себе отморозила.

Из дома, который вроде бы мне и нужен, выходит паренек. Я спрашиваю его, правильный ли это дом. Ладно, признаю, я никогда не была у Алехандро, но как-то раз мы ехали в такси, которое сначала высадило его, а потом довезло меня.

– Простите, Алехандро здесь живет? Высокий такой, темноволосый, с сильным латиноамериканским акцентом?

Парень неуверенно смотрит на меня:

– Не знаю, зовут его Алехандро или нет, но похожий парень живет на четвертом этаже.

Это Алехандро, я уверена.

Поспешно поднимаюсь, рискуя навернуться на ступеньках из-за высоченных каблуков.

Стучу в дверь и, услышав приближающиеся шаги, быстро расстегиваю плащ и как раз в тот момент, когда дверная ручка поворачивается, с гордостью распахиваю полы плаща.

– С нашим днем!

А потом в ужасе запахиваюсь.

– Вы не Алехандро!

Нет, определенно не он. Дверь открыл мужчина лет под шестьдесят, который сейчас ошарашенно на меня смотрит.

– Я, конечно, не Алехандро, но добро пожаловать!

– Прошу прощения, а Алехандро не здесь живет?

Мужчина выглядывает в коридор и кивает в сторону:

– Вон та дверь в глубине, дорогая.

Обнаружив, что на четвертом этаже есть еще три квартиры, я молча благодарю его за подсказку.

– А парень-то счастливчик, – слышу я вслед, пока иду к нужной двери.

Снова громко стучу и думаю, что Алехандро действительно счастливчик.

Он открывает дверь, величественный, полуобнаженный, с капельками воды на коже после душа.

– Джемма?

Сбрасываю плащ на пол:

– Отпразднуем?

Он неуверенно смотрит на меня:

– Э-э… прости, что?

Почему он не рад?

– Так наша годовщина же! Мы познакомились месяц назад! – Я пытаюсь вдохнуть в него свой энтузиазм и делаю шаг внутрь, мимо него, в квартиру.

– Я тебя не ждал.

– Ну конечно! Иначе, прости, но какой же это сюрприз? – говорю я.

Алехандро будто никак не может понять, зачем я пришла.

– Я тебе никогда не давал своего адреса.

– У меня свои источники. А теперь что скажешь, если мы зайдем внутрь и немного расслабимся? Я помогу тебе вытереться…

Я уже собираюсь толкнуть дверь в комнату, но вместо твердого дерева пальцы касаются чего-то горячего и мягкого.

– Кому нужно помочь вытереться? – У чего-то горячего еще и женский голос.

Оборачиваюсь и вижу девушку, судя по чертам лица, тоже латиноамериканку, голую, и с ужасом замечаю, что касаюсь ее груди. Я тут же отдергиваю руку.

– Алехандро! Кто… кто она? – в ужасе спрашиваю я.

– Я Шоана.

– Это Шоана, – эхом откликается он.

– Я поняла, что это Шоана, но что она тут делает, еще и голая?

– Она моя жена, – отвечает он, будто это самое естественное, что может быть.

Мне хочется провалиться сквозь землю: я стою тут в стрингах и подвязках для чулок со своим, как я считала, парнем и его женой.

– Ты не говорил, что женат! – обвиняю его я, подхватывая плащ и прикрываясь.

– Ты никогда и не спрашивала, – и глазом не моргнув отвечает Алехандро.

У меня падает челюсть, и я не знаю, что сказать. Вмешивается разглядывающая меня Шоана:

– Как по мне, она может и остаться, очень миленькая. Мне нравится.

Алехандро, похоже, идея нравится.

– Да, можешь присоединиться к нам, если хочешь, раз уж ты здесь…

– А-а, какая гадость! – восклицаю я, как можно скорее застегивая пуговицы до самой шеи. – Алехандро, ты мерзавец! – только это я и успеваю сказать, а потом бегу вниз по лестницам, торопясь поскорее оставить позади эту леденящую душу сцену.

Вот тебе и с праздником, Джемма! Нравится делать сюрпризы? Так мне и надо!

Холод поднимается по ногам, а я чувствую себя полной дурой. Скрючиваюсь, забившись на первое свободное место в метро, и пытаюсь натянуть пониже подол плаща, прикрыть кружево подвязок.

Мне кажется, что меня все разглядывают и что все люди вокруг могут видеть мое белье под плащом. Как же мне себя жалко!

Пока я радостно готовилась к сюрпризу, думая о страстной ночи, которую мы проведем, Алехандро разучивал Камасутру с Шоаной!

Захожу в дом и яростно топаю по ступенькам, пока не добираюсь до квартиры родителей.

– Я просто тупица! – заявляю я без приветствий, плюхнувшись на одну из разбросанных по ковру подушек.

Из кухни выглядывает мама:

– Что ты сказала, золотце?

– Что я полная дура, – бормочу я.

– Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты излучаешь негативные вибрации на закате. Уже почти пора медитировать!

У меня по щекам начинают катиться крупные слезы.

– А позже помедитировать нельзя?

– Могу синхронизироваться с часовым поясом Азорских островов. Но почему ты плачешь?

– Алехандро женат! – Мои рыдания становятся все более отчаянными.

– Женат?

– Я поехала к нему домой, хотела сделать сюрприз, сегодня месяц, как мы встречаемся, и обнаружила его в постели с другой! И это была его жена! – Мама наконец выходит из кухни обнять меня, но я отшатываюсь: – Мама! Прошу тебя, оденься! Мне на сегодня голых людей уже хватило!

Кроме цветного шарфа в длинных каштановых волосах с несколькими седеющими прядками на ней ничего нет. Примечание: мои родители – нудисты, или сторонники натуризма [6]Натуризм – образ жизни в гармонии с природой, который также включает в себя демонстрацию наготы в сообществе с целью развития уважения к себе, другим людям и природе. , как они себя называют.

Сейчас можно было бы рассказать о родителях подробнее, но у меня просто нет сил.

– Кстати, мам, а мне можешь что-нибудь одолжить? – Я расстегиваю несколько пуговиц, показать, что на мне тоже больше ничего не надето.

Мама выходит и вскоре возвращается из комнаты с двумя расшитыми платьями-балахонами. Я надеваю кислотно-зеленый, сильно пахнущий пачули.

Мама садится рядом в позу лотоса.

– А теперь напомни мне, Алехандро – это…

– Танцор сальсы.

– Разве его зовут не Роберто? – озадаченно уточняет мама.

– Вовсе нет. Роберто танцевал меренге [7]Меренге (исп. merengue) – музыкальный стиль и танец Доминиканской Республики. .

– Меренге? Я была уверена, что это был Фернандо…

– Нет, мама. Фернандо танцевал пасодобль [8]Пасодобль (исп. paso doble – «двойной шаг», «два шага») – испанский танец, имитирующий корриду. на празднике в канун Рождества.

– Они все будто на одно лицо… Ну что ж! Это все возраст, – пожимает плечами мама, явно смирившись. – Итак, Алехандро женат?

– Вот… – Я не знаю, что еще сказать, но потом взрываюсь: – Да что со мной не так? Я мужчин что, сама отпугиваю?

– Джемма, ты идеальна! – говорит мой отец, только что вернувшийся с радио. – Я еще с лестницы слышал, как ты кричишь, – поясняет он и подходит поцеловать маму. – Что случилось?

– Алехандро женат, – серьезным тоном сообщает она.

– Разве его звали не Роберто? – удивляется папа.

– Нет, тот ей изменил с фигуристкой.

– Фигуристкой? Разве это не с ней ты застукала Фернандо?

– Нет, Фернандо завел интрижку с собственной сестрой, – поправляет его мама.

Папа хлопает себя ладонью по лбу:

– Точно, как я мог забыть!

– Не важно, кто или как. Всегда одно и то же: сохранить отношения я не могу, мне всегда изменяют с кем-то еще!

Мама заплетает мне волосы в косу, как делает всегда, когда хочет поговорить о каких-то важных жизненных вопросах.

– Ну, Джемма, сначала тебе стоило бы задуматься, можно ли назвать отношениями десятидневное знакомство.

– Мы знакомы месяц! – поправляю ее я. – И потом, вы с папой тоже поженились, еще толком не зная друг друга, – добавляю обвинительным тоном.

– Тогда было другое время, мы были духовными партнерами и сразу это почувствовали.

Ее замечания на меня не действуют.

– Мы с Алехандро тоже могли бы быть духовными партнерами! Вот только у него есть жена! И она предложила устроить тройничок! – возмущаюсь я.

Но мама с папой только заговорщицки переглядываются.

– Вы это чего? – Досаду в голосе скрыть не удается.

– Джемма, – пытается объяснить мама, – ты слишком зациклена на материальном обладании. Ты воспринимаешь любовь и отношения как физические ограничения своего спутника.

Я смотрю на них, запутавшись еще больше.

– Да, Джемма, – вставляет папа, – твоя мама хочет сказать, что в семидесятых годах любовь была свободной. У тебя могло быть даже пять или шесть партнеров.

– Групповая любовь, – продолжает она.

Папа ей улыбается:

– Телесное наслаждение может подарить кто угодно, но только твоя мать дарит мне наслаждение духовное…

– А мне – твой отец. Моногамия в твоем понимании полна ограничений.

– Бога ради! Прошу, нет! – Я пытаюсь избавиться от мысленной картинки своих двадцатилетних родителей, участвующих в оргии в семидесятых годах.

– Карли, возможно, нам всем надо чуточку успокоиться.

– Ты прав, Ванс, пойду поставлю чайник.

Отец ставит в проигрыватель диск Imagine Джона Леннона, а мама уже возвращается с кухни с подносом и тремя чашками исходящего паром чая.

Но только я делаю глоток, как тут же выплевываю его обратно.

– Джемма, милая, ошпаришься! Немного терпения, – укоряет меня отец.

– Мама, ты что туда положила? Свою специальную настойку, что ли?

Она пожимает плечами и делает знак рукой, почти соединив большой и указательный пальцы:

– Совсем чуточку…

– Мама! Что-то успокаивающее значит, что ромашки было бы более чем достаточно!

– Ты так хорошо спала в детстве!

Я люблю своих родителей, но их нужно принимать в маленьких дозах. Поднимаюсь с пола: лучше вернусь к себе, в свою каморку.

– Ты куда?

– К себе вниз. У меня болит голова. Приму душ и лягу спать.

– Но я приготовила хумус на ужин!

– Заманчиво, но нет, спасибо.

Бабушка Катриона хотела вырастить маму как девушку из высшего общества, чтобы она вышла замуж за дворянина. Да и вся семья моей матери, богатая, но без титула, надеялась подняться по ступенькам социальной лестницы, и бабушка Катриона всегда принимала эту тему близко к сердцу.

Как только мама стала совершеннолетней, ей выбрали жениха из аристократии, но свадьба не состоялась, так как, пока моя мама гостила в Саутгемптоне у подруги, она сбежала на концерт и там познакомилась с моим отцом. Они поженились и вернулись в Лондон, прямо под разгневанные очи моих бабушки и дедушки. Для тех, кто уже больше века производил оружие и осуществлял военные поставки, пацифистские убеждения дочери и к тому же свадьба с парнем-хиппи с волосами до бедер стали настоящей трагедией. Моя мама моментально стала парией в обществе. Какое-то время они с папой жили в кибуце Вади Ара [9]Кибуц (ивр.) – сельскохозяйственная коммуна в Израиле с общностью имущества и равенством труда и потребления. , затем в коммуне на Гоа и, только когда моя мама забеременела, вернулись в Англию.

Папа работает диджеем на независимой радиостанции, где играют рок, носит обычно джинсы-клеш, а длинные волосы с проседью собирает в хвостик. Мама делает расслабляющий массаж для восстановления баланса чакр и готовит натуральные лекарства из трав, которые выращивает на балконе. Оба настоящие хиппи, воспитывали меня в абсолютной свободе и никогда не ругали, потому что в принципе против выговоров. Иногда я задаюсь вопросом, как вообще дожила до двадцати пяти лет.

Если на то пошло, родители были уверены, что родится мальчик, поэтому решили назвать меня Джими, как Джими Хендрикса [10]Джими Хендрикс (англ. James Marshall (Jimi) Hendrix, 1942–1970) – американский гитарист, певец и композитор, величайший гитарист всех времен, по мнению журнала Time. . А потом оказалось, что родилась девочка, и из Джими я стала Джеммой.

И когда я говорю «хиппи», то подразумеваю все вышеперечисленное: в нашем доме расслабляются всем известным способом, их машина – веселый фургончик дынного цвета, сами они нудисты, и я постоянно ездила на нудистские пляжи и в кемпинги. У них нет телевизора, они веганы, экологи, борцы за права животных и антимонархисты. Я говорю «они», потому что прелесть родителей-хиппи в том, что у меня всегда была свобода выбора. Когда в четырнадцать лет я попала на концерт Backstreet Boys, после него решила поесть в «Макдоналдсе» – и в итоге объявила о своей вечной любви к говядине и сыру.

К сожалению, в вопросе моногамии и измен – по крайней мере, физических – на поддержку родителей я рассчитывать не могу, учитывая их участие в сексуальной революции.

Почти полчаса проведя в душе, прислонившись к стене и подставив лицо шумным струям (которые превращаются в кипяток, если жилец с первого этажа нажимает на слив в туалете, или в ледяную воду, если туалет посетил жилец со второго этажа), я наконец заставляю себя дойти до кровати, надеясь похоронить воспоминания об этом дне под покровом простыней.

И едва не пропускаю сообщение.

Оно от Дерека.

«Ты сказала мне разобраться с вопросом о твоем наследстве. Кажется, я нашел выход. Обсудим завтра за ужином в «Бернерс» в восемь вечера».