Онлайн чтение книги Мост в Терабитию Bridge to Terabithia
Глава вторая. Лесли Бёрк

Элли с Брендой к семи не вернулись. Джесс управился с бобами и помогал матери их консервировать. Она никогда этим не занималась, кроме тех случаев, когда от жары совсем уж нельзя было стряпать. Настроение у нее, само собой, было жуткое, она весь день орала на Джесса и так устала, что не могла даже приготовить ужин.

Джесс смастерил себе и младшим сестрам сэндвичи с арахисовым маслом, и, поскольку на кухне было все еще жарко и она до тошноты пропахла бобами, они втроем пошли есть во двор.

Контейнер все еще стоял у дома Перкинсов, но вокруг никого не было видно, и Джесс решил, что разгрузку закончили.

– Надеюсь, у них есть такая девочка, как я, – сказала Мэй Белл. – А то мне играть не с кем.

– А Джойс Энн?

– Ну прям! Она малявка, вот она кто.

У Джойс Энн задрожали губы. Потом ее коротенькое тельце дернулось, и она истошно заорала.

– Кто там дразнит ребенка? – взвыла мать из-за двери.

Джесс тяжело вздохнул и сунул свой последний сэндвич прямо в распахнутый рот Джойс Энн. Она широко раскрыла глаза, но рот захлопнула, чтобы не потерять неожиданный дар. Может, теперь он получит хотя бы минуту покоя.

Он вошел в дом, притворив за собой дверь, и проскользнул за спиной матери, покачивающейся в качалке перед телевизором. В комнате, которую Джесс делил с младшими, он порылся под матрасом и вытащил блокнот и карандаши. Потом лег на живот и стал рисовать.

Рисовал он так, как иные пьют. Рисунок начинался в мозгу и впитывался в усталое, напряженное тело. Ох, как он любил рисовать! Чаще всего – животных, и не просто животных – например, Мисс Бесси, – а дурацких каких-то, ненормальных. Почему-то ему нравилось ставить своих зверей в немыслимые ситуации. Вот гиппопотам только что сорвался со скалы и летит кувырком – это можно понять по клубящимся линиям – прямо в море, из которого торчат пучеглазые, удивленные рыбы. Над гиппопотамом – не над головой, она внизу, а над задницей – плавает пузырь, на нем написано: «Ой, я очки забыл!»

Джесс заулыбался. Если он решит показать это Мэй Белл, придется объяснить, в чем шутка, но уж тогда она будет ржать, как публика в телешоу.

Он бы не прочь показать рисунки отцу, но вряд ли осмелится. Еще в первом классе он сказал, что, когда вырастет, будет художником. Ему казалось, что отец обрадуется, ан нет – он удивился. «Чему вас только учат в этой школе! Старые метелки делают из моего сына какого-то…» Он не сказал, кого именно, но Джесс понял, о чем речь. Это и через четыре года не забудешь.

А хуже всего, что его рисунки не нравились учителям. Застукав его за «этой мазней», они начинали вопить, что он зря расходует время, бумагу, талант. Вопили все, кроме учительницы музыки, мисс Эдмундс. Только ей он осмеливался что-то показать, хотя она преподавала в школе всего год и только по пятницам.

Мисс Эдмундс была одной из его тайн. Он был в нее влюблен. Не так глупо, как Элли с Брендой, когда хихикают по телефону или долго молчат в трубку, а по-настоящему, слишком глубоко, чтобы об этом говорить и даже думать. У нее длинные черные волосы и синие-синие глаза. На гитаре она играет, как самая настоящая рок-звезда, а голос у нее мягкий, нежный, просто дух захватывает. Ой, господи, какая красивая! И хорошо к нему относится.

Однажды прошлой зимой он показал ей один рисунок. Сунул в руку после уроков и убежал. В следующую пятницу она попросила его остаться на минутку, а потом сказала, что у него «недюжинный талант», и понадеялась, что он его не растратит. Это значило, подумал Джесс, что она считает его просто замечательным. Нет, не из тех, кого хвалят в школе или дома, а другим, особенным. Эти мысли он спрятал глубоко внутри, словно пиратское сокровище. Он был богат, очень богат, но пока никому не дано знать об этом, кроме той, кто, как и он, вне закона – Джулии Эдмундс.

– Она что, хиппи? – сказала мать, когда Бренда, в прошлом году еще семиклассница, описала ей мисс Эдмундс.

Может, и хиппи, кто ее знает, но Джесс видел в ней прекрасное дикое создание, запертое на время в ржавой и грязной клетке школы – возможно, по ошибке, – и надеялся, даже молился, чтобы она оттуда не улетела. Он умудрялся вытерпеть целую школьную неделю ради получаса в пятницу, после обеда, когда они усаживались на потертый соломенный мат, покрывавший пол в учительской (больше негде было разместить инструменты), и пели всякие песни – «О, мой воздушный шарик!», «Эта страна – твоя страна», «Я – это я, а ты – это ты», «Только ветер знает ответ» и, по настоянию директора мистера Тёрнера, «Боже, благослови Америку».

Мисс Эдмундс играла на гитаре, а детям разрешала играть на треугольнике, цимбалах, тамбуринах и барабане. Все учителя поголовно ненавидели пятницы, а многие ученики пытались им подражать.

Но Джесс-то знал, какие они гады. Фыркая «хиппи» и «борец за мир», хотя вьетнамская война давно кончилась и хотеть мира опять хорошо, дети смеялись над ненакрашенными губами мисс Эдмундс и ее джинсами. Она, конечно, была единственной учительницей в школе, носившей брюки. В Вашингтоне и его модных пригородах, даже в Миллсбурге, это в порядке вещей, но здесь – какие-то задворки моды. Здесь годами не могут принять то, что в любом другом месте, сверившись с ТВ, охотно взяли на вооружение.

И вот ученики начальной школы просиживали за партами всю пятницу, с трепетом предвкушения слушая радостный шум, доносящийся из учительской, а потом проводили свои полчаса с мисс Эдмундс, очарованные ее дикой красотой, завороженные ее пылом, и наконец шли домой, делая вид, что им наплевать на какую-то там хиппушку в обтягивающих джинсах, но без помады.

Джесс молчал. Защищать мисс Эдмундс от несправедливых и лицемерных нападок не имело смысла. Кроме того, она была выше их глупостей, они ее не трогали. Но едва представлялась возможность, он выкрадывал по пятницам несколько минут, чтобы просто постоять рядом с ней и послушать мягкий голос, заверяющий его, что он молодец.

«Мы похожи, – говорил себе Джесс, – я и мисс Эдмундс, прекрасная Джулия». Слова прокатывались в его сознании, как перезвон гитарных аккордов. «Мы с ней – не отсюда». Она как-то сказала ему: «Ты – как алзамз из поговорки, неотшлифованный алмаз» – и прикоснулась к кончику его носа своим намагниченным пальцем. А на самом деле это она – алмаз, нет, бриллиант на пустыре, среди мусора.

– Джес-си!

Он сунул блокнот и карандаши под матрас и лег ничком. Сердце его колотилось о покрывало.

В дверях стояла мать.

– Ты подоил уже?

Он спрыгнул с кровати:

– Как раз собираюсь.

Он пронесся мимо нее и, прежде чем она успела спросить, чем он занимался, схватил ведро у мойки, скамеечку у двери и выскочил во двор.

Со всех трех этажей старого Перкинсова дома ему подмигивали огни. Стемнело. Вымя у Мисс Бесси набухло, и она нервничала. Надо было подоить ее два часа назад. Он сел на скамеечку и стал доить. Внизу, по шоссе, пронесся случайный грузовик с включенными фарами. Скоро вернется и отец, и эти девки, как-то умудрявшиеся развлекаться, оставляя на него с матерью все хлопоты по дому. Интересно, что они накупили. Чего бы он не отдал за новый блокнот настоящей рисовальной бумаги и набор фломастеров! Цвет ложится на лист быстрее, чем ты к нему прикоснешься. Куда там школьным карандашам, на которые надо нажимать со всей силы, пока кто-то не скажет: «Ой, сейчас сломаешь!»

Машина сворачивала к дому. Это Тиммонсы. Девицы опередили отца, вернулись первыми. Джесс слышал их счастливые крики, стук закрываемой дверцы. Для них будет готов ужин, и когда он, Джесс, вернется с бидоном молока, то увидит, как они резвятся и болтают, а мать даже забыла, что устала и намучилась. Ему одному приходится выдерживать ее настроения. Порой он чувствовал себя среди всех этих женщин совсем одиноким – единственный петух и тот не вынес, а другого еще не завели. Отца с рассвета до самой ночи нет дома, и никто не знает, как он там. Выходные ничем не лучше. Отец за неделю так уставал, что, если не работал по дому, дремал перед телевизором.

– Эй, Джесс!

Это Мэй Белл. Да уж, дитя бессловесное! Подумать и то не даст.

– Чего тебе опять?

Она на глазах уменьшилась вдвое и потупилась.

– Да так, кое-что сказать.

– Тебе давно пора быть в постели, – сказал он, злясь на себя за то, что ее отшил.

– Элли с Брендой приперлись.

– Вернулись. Приехали.

Почему он всегда к ней цепляется?

Но ее новости были слишком хороши, чтобы это заметить.

– Элли купила себе блузку, через которую все видно, и мамуля делает ей втык.

«Неплохо», – подумал он, а вслух сказал:

– А что тут веселого?

«Ба-ри-пи-ти, ба-ри-пи-ти, ба-ри-пи-ти».

– Папуля! – ликующе воскликнула Мэй Белл и понеслась к шоссе. Джесс глядел, как отец останавливает пикап и наклоняется, чтоб открыть дверцу для Мэй Белл. Он отвернулся. Везет же людям! Ей можно бегать за отцом, обнимать его, целовать.

У Джесса просто сердце болело, когда отец поднимал малышню и сажал себе на плечи или, нагнувшись, обнимал их. Ему казалось, что его считают слишком большим с самого рождения.

Когда бидон наполнился, он похлопал Мисс Бесси по боку, чтобы она ушла. Сунув скамеечку под мышку, он бережно, чтоб не расплескать ни капли, понес тяжелый бидон домой.

– Поздновато подоил корову, сынок? – вот все, что сказал ему отец за целый вечер.

На следующее утро его не подняли даже звуки разогреваемого пикапа. Не совсем проснувшись, он уже чувствовал, как страшно устал. Мэй Белл, опершись на локоть, подтрунивала над ним из кровати.

– Ну что, побежишь сегодня? – спросила она.

– Нет, – ответил он, откинув одеяло. – Полечу.

Дело в том, что устал он больше, чем обычно. Он представил, что впереди Уэйн Петтис и отстать нельзя. Ноги несли его по неровной почве, он все сильнее молотил руками по воздуху. «Берегись, Уэйн Петтис, – выдавил он сквозь зубы. – Я тебя достану. Тебе меня не побить».

– Если ты так боишься коровы, – раздался голос, – почему бы не залезть на изгородь?

Он застыл в воздухе, как стоп-кадр в телике, обернулся, едва не потеряв равновесия, чтобы увидеть, кто же говорит. Существо это сидело на изгороди у самого дома Перкинсов и качало голыми загорелыми ногами. У него были короткие волосы. Или у нее? Он бы не смог точно сказать, мальчик это или девочка.

– Привет, – сказало существо, кивнув на дом Перкинсов. – Мы только что сюда въехали.

Джесс стоял как вкопанный. Существо, соскользнув с изгороди, подошло к нему.

– Я думаю, мы могли бы дружить, – продолжало оно. – Тут никого больше нету.

«Девочка», – решил он. Несомненно девочка, хотя бог его знает, почему он так решил. Она была примерно его роста – нет, чуть ниже, что он с удовлетворением отметил, когда она подошла.

– Меня зовут Лесли Бёрк.

Вот, даже имя – из тех, что годится обоим полам! Но теперь он был уверен в своей догадке.

– В чем дело?

– А?

– Что-то не так?

– Да. Нет. – Он ткнул большим пальцем в сторону своего дома, потом смахнул со лба волосы. – Меня зовут Джесс Эронс.

Жаль, эта девчонка не того возраста, что Мэй Белл.

Он кивнул ей.

– Пока.

Он свернул к дому. Бегать сегодня не стоит. Лучше подоить Мисс Бесси, и дело с концом.

– Эй! – Лесли стояла посреди выгона, закинув голову, подбоченясь. – Куда ты?

– Работать надо, – ответил он через плечо. Когда он вышел снова с бидоном и скамеечкой, ее уже не было.