Онлайн чтение книги Брайтонский леденец Brighton Rock
3

Малыш смотрел вниз на тело, распростертое у подножия лестницы в пансионе Билли, словно Прометей на скале под орлом.[20] …словно Прометей на скале под орлом . — Титан Прометей, герой древнегреческого мифа, принес людям небесный огонь и в наказание, по приказу верховного бога Зевса, был прикован к горам Кавказа; орел Зевса каждый день прилетал клевать у Прометея печень, которая за ночь снова вырастала. Перед нами очередной пример сравнения, призванного возвысить изображаемую ситуацию, вырвать ее из бытовой конкретности, сообщить ей особую торжественно-ироническую окраску.

— Боже мой, как же это случилось? — воскликнул Друитт.

— Давно уже надо было починить эту лестницу, — ответил Малыш. — Я говорил Билли, но этот подлец ни за что не хочет тратить деньги.

Он уперся забинтованной рукой в перила и толкал их, пока они не полетели вниз; выкрашенный в коричневую краску орел попал как раз на поясницу Спайсеру.

— Но ведь это случилось уже после того, как он упал, — запротестовал Друитт; его вкрадчивый голос законника прерывался от волнения.

— Вам это только показалось, — возразил Малыш. — Вы были здесь, в коридоре, и видели, как он прислонил свой чемодан к перилам. Напрасно он это сделал. Чемодан был слишком тяжелый.

— Боже мой, вам не удастся впутать меня в эту историю, — сказал Друитт. — Я ничего не видел. Я смотрел, что там в мыльнице. Вместе с Дэллоу.

— Вы оба видели, как он упал, — возразил Малыш. — И это хорошо. Нам повезло, что здесь как раз оказался уважаемый представитель закона. Одно ваше слово, и все будет в порядке.

— Я буду отрицать это, — сказал Друитт. — Я уйду отсюда. Я присягну, что никогда не был в этом доме.

— Оставайтесь на месте, — приказал Малыш. — Нам ни к чему еще один несчастный случай. Дэллоу, пойди позвони в полицию… и вызови врача, это будет солиднее.

— Вы можете задержать меня здесь, — проговорил Друитт, — но не можете заставить меня сказать…

— Я хочу, чтобы вы сказали только то, что сами хотите сказать. Не очень хорошо это выглядело бы, если бы меня обвинили в убийстве Спайсера, примем, когда я убивал его, вы были здесь… Искали что-то в мыльнице?… Этого было бы достаточно, чтобы погубить любого адвоката.

Друитт пристально посмотрел на сломанные перила на повороте лестницы над тем местом; где лежало тело.

— Вы бы лучше подняли тело, а обломки перил подложили бы под него, — медленно сказал он. — У полиции возникнет множество вопросов, если они увидят его в таком положении. — Он вернулся в спальню, сел на кровать и обхватил голову руками. — У меня голова разболелась, — сказал он, — мне надо домой. — Никто не обращал на него никакого внимания. Дверь в комнату Спайсера скрипела на сквозняке. — Голова у меня просто раскалывается, — повторил Друитт.

Дэллоу потащил по коридору чемодан; из него торчали тесемки от пижамы Спайсера; прижатые крышкой, они были похожи на выдавленную из тюбика зубную пасту.

— Куда он собрался ехать? — спросил Дэллоу.

— В Ноттингем, Юнион-стрит, «Голубой якорь», — ответил Малыш. — Надо им телеграфировать. Может, они захотят прислать цветы.

— Будьте осторожны с отпечатками пальцев, — умоляюще сказал Друитт, сидя рядом с умывальником; он не поднимал головы, по-видимому, от боли. Но услышав, как Малыш спускается по лестнице, он все-таки поднял глаза.

— Куда вы идете? — резко спросил он.

— Ухожу, — ответил Малыш.

— Вам нельзя сейчас уходить, — сказал Друитт.

— Меня здесь не было, — возразил Малыш. — Были только вы с Дэллоу. Вы ждали, пока я вернусь домой.

— Вас увидят.

— Ну что ж, тут придется рискнуть, — ответил Малыш. — У меня есть дела.

— Не говорите мне! — поспешно крикнул Друитт, но тут же, овладев собой, добавил уже негромко: — Не говорите мне, какие у вас дела…

— Нам нужно устроить все со свадьбой, — угрюмо сказал Малыш.

Он на мгновение остановил глаза на Друитте… у него супруга… он уже двадцать пять лет играет в эту игру… Казалось, Малыш хотел задать какой-то вопрос, казалось, он был почти готов принять совет от человека, значительно старше; казалось, он ожидал хоть немножко человеческой мудрости от изворотливого ума этого старого законника.

— Лучше уж поскорей покончить с этим, — мягко и грустно продолжал Малыш.

Он все еще смотрел в лицо Друитту, ища в нем хоть какого-нибудь отражения мудрости, приобретенной за двадцать пять лет участия в игре, но видел только испуганное лицо, замкнутое, словно витрина лавки, забитая досками во время уличных боев. Он продолжал спускаться по лестнице, погружаясь в глубокий колодец, на дно которого упало тело Спайсера. Он принял решение; теперь ему нужно было только двигаться к своей цели; он чувствовал, как кровь его отливала от сердца и вяло двигалась по жилам, словно поезда по внутреннему кольцу. Одна станция приближала его к безопасности, а следующая вновь удаляла от нее, пока он не огибал всю дугу, — тогда безопасность опять приближалась, как Ноттинг-Хилл,[21] Ноттинг-Хилл — квартал в западной части Лондона. а потом снова удалялась. Пожилая проститутка на набережной Хоува даже не обернулась, когда он оказался позади нее: как между электрическими поездами, идущими в одном направлении, столкновение между ними было невозможно. У них обоих была конечная цель, если можно говорить о конечной цели, когда речь идет о движении по кольцу.

У бара «Норфолк», возле тротуара, словно две парные кровати, стояли два ярко-красных гоночных автомобиля; Малыш машинально скользнул по ним взглядом, но вид их непроизвольно запечатлелся у него в мозгу, и в нем шевельнулась зависть.

Кафе Сноу было почти пусто. Он сел за тот столик, где когда-то сидел Спайсер, но к нему подошла не Роз. Его заказ приняла незнакомая девушка. Он неловко спросил:

— А Роз нет?

— Она занята.

— Можно ее видеть?

— Она с кем-то беседует в своей комнате. Вам туда нельзя. Придется подождать.

Малыш положил на стол полкроны.

— А где ее комната?

Девушка заколебалась.

— Управляющая просто взбесится.

— А где управляющая?

— Ушла.

Малыш положил на стол еще полкроны.

— Идите через служебный ход, — сказала девушка, — и прямо поднимитесь по лестнице. Хотя у нее там какая-то женщина…

Он услышал голос той женщины прежде, чем поднялся до конца лестницы. Она говорила:

— Я убеждаю тебя, желая тебе лишь добра…

Но услышать ответ Роз он смог, только напрягая слух:

— Оставьте меня в покое, почему вы не хотите оставить меня в покое?

— Каждый здравомыслящий человек поступил бы так же на моем месте.

Теперь Малыш мог заглянуть в комнату с верхней площадки лестницы, хотя массивная спина, широкое платье, квадратные бедра женщины почти заслоняли от него Роз, которая стояла у стены в позе, выражавшей угрюмый вызов. Маленькая и худенькая, в своем черном бумажном платье и белом переднике, с покрасневшими, но сухими глазами, испуганная, решительная и мужественная, она представляла какой-то странный контраст с Айдой, словно человечек в котелке, которого владелец балагана на ярмарке заставляет вызывать на борьбу силача.

— Оставьте меня наконец в покое, — повторила она.

Это были Нелсон-Плейс и Мэнор-стрит; они столкнулись здесь, в комнате служанки; на мгновение неприязнь исчезла, и он почувствовал неясную тоску. Он понял, что Роз неотделима от его жизни, как комната или стул: она была чем-то, что дополняло его. Он подумал: «А она крепче Спайсера». Даже самое скверное в нем нуждалось в ней: ведь и он не мог обойтись без добра.

— Чем это вы расстраиваете мою девушку? — тихо сказал он, и этот вопрос прозвучал для него неожиданно приятно, как утонченная жестокость. В конце концов, хоть он и метил выше Роз, у него было то утешение, что она не могла спуститься ниже его. Так он стоял, ухмыляясь, когда женщина обернулась. Между стременем и землей… Он уже убедился в несостоятельности этого утешения; в конце концов, если бы к нему привязалась какая-нибудь бесстыдная рыжая шлюха, из тех, что он видел в «Космополитене», его торжество было бы неполным. Он усмехнулся им обеим; тоску его прогнал порыв окрашенной грустью чувственности. Она — праведница — он убедился в этом, — а он — погибшая душа; они созданы друг для друга.

— Оставьте ее в покое, — сказала женщина. — Я все о вас знаю. — Она словно попала в чужую страну; типичная англичанка за границей. У нее даже не было с собой разговорника. Она была так же далека от них обоих, как от ада… или от рая. Добро и зло жили в одной стране, говорили на одном языке, ходили вместе, как друзья, вместе наслаждались, подавали друг другу руку здесь, у железной кровати. — Вы же не хотите идти против Добра, Роз? — умоляюще спросила она.

— Оставьте нас в покое, — опять прошептала Роз.

— Ты хорошая девочка, Роз. И у тебя с ним нет ничего общего.

— Вы ровно ничего не понимаете.

Сейчас ей оставалось только пригрозить, уходя.

— Я не отступлюсь от вас так просто. У меня есть друзья.

Малыш с удивлением посмотрел ей вслед.

— Что за черт! Кто она такая?

— Не знаю, — ответила Роз.

— Я ее раньше никогда не видел. — В нем вспыхнуло смутное воспоминание и сразу же исчезло. — Что ей нужно?

— Не знаю.

— Ты хорошая девочка, Роз, — сказал Малыш, схватив пальцами ее маленькую, костлявую руку.

Она покачала головой.

— Я дурная. Я хочу быть дурной, — умоляюще сказала Роз, — если она хорошая, а ты…

— Ты всегда будешь только хорошей. Некоторым это может не понравиться, а мне наплевать, что они подумают.

— Я все для тебя сделаю. Скажи мне, что нужно сделать. Я не хочу быть такой, как она.

— Тут важно не то, что ты делаешь, — ответил Малыш, — а то, что ты думаешь. У меня это в крови, — хвастливо продолжал он. — Наверное, когда меня крестили, святая вода не подействовала. Я никак не мог криком изгнать из себя дьявола.

— А она-то хорошая? — нерешительно спросила Роз, боясь высказать свое мнение.

— Она? — Малыш засмеялся. — Она просто ничто.

— Нам нельзя здесь оставаться, — сказала Роз. — А как было бы хорошо. — Она посмотрела вокруг: на плохую подделку офорта «Победа» Ван Тромпа, на три железные кровати, два зеркала, единственный комод, пучки светло-розовых цветов на обоях, как будто здесь она чувствовала себя безопаснее, чем на улице, в этот ветреный летний вечер. — У нас красивая комната. — Она желала бы разделить ее с ним, пока у него не будет домашнего очага для них обоих.

— Хотела бы ты уйти с этого места?

— От Сноу? Ну нет, это хорошее место. Я не хотела бы служить нигде, кроме как у Сноу.

— А если ты выйдешь за меня замуж?

— Нам слишком мало лет.

— Это можно устроить. Есть кое-какие способы. — Он отпустил ее руку и принял беспечный вид. — Если бы ты захотела. Я ничего не имею против.

— Я-то хотела бы. Но нам ни за что не разрешат.

— В церкви нельзя, — беззаботно объяснил он. — Во всяком случае, сначала. Там могут быть затруднения. Ты боишься?

— Нет, не боюсь. Но разве нам разрешат?

— Мой адвокат как-нибудь устроит.

— А у тебя есть адвокат?

— Конечно, есть.

— Это звучит… важно… как будто ты уже взрослый.

— Мужчина не может вести свои дела без адвоката.

Она сказала:

— Я никогда не думала, что это будет здесь.

— Что?

— Что мне сделают предложение здесь. Я думала… в кино или, может быть, вечером на набережной. Но так лучше, — добавила она, переводя взгляд с «Победы» Ван Тромпа на оба зеркала. Она отошла от стены и подняла к нему лицо; он знал, чего она от него ожидает, и с легким отвращением посмотрел на ее полуоткрытый рот. Суббота, одиннадцать часов вечера, извечные забавы… Он прижал свои твердые пуританские губы к ее губам и опять ощутил сладковатый запах человеческой кожи. Он предпочел бы вкус пудры Коти, или несмывающейся губной помады, или другой косметики. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, увидел, что она, как слепая девушка, ждет новой милостыни. Его поразило, что она не способна заметить его отвращение.

— Ты знаешь, что это значит? — спросила она.

— Что?

— Это значит, что я никогда не предам тебя, никогда, никогда, никогда.

Она принадлежала ему, как комната или стул; Малыш заставил себя улыбнуться ее растерянному, как у слепой, личику; он улыбнулся смущенно, с неясным чувством стыда.