Онлайн чтение книги Брыки F*cking Дент Bucky F*cking Dent
2

Как и у самих «Янки», у мужчин и женщин, что обслуживали киоски и зрительские места на стадионе, имелась своя раздевалка. Правда, не застеленная коврами, не полагалось ей ни душевых, ни буфета, ни места, где остужают шампанское. Больше всего она походила на занюханную раздевалку в каком-нибудь квартале «Ч». Здесь Тед и выбрался из своего форменного облачения. Стянул с плеча лямку, на которой держалась большая картонная коробка с упаковками арахиса. Картон. Дешевый и недолговечный, чистое унижение, да и в дождь хоть выбрось. Следом скинул темно-синий козырек, белую рубашку с коротким рукавом, на груди – эмблема «Янки», и синие брюки из полиэстера, которые отказывались дышать и сообщали его бедрам и заднице болезненную красноту и прыщавость. Выигрышное сочетание.

Манго устроился рядом с Тедом на скамейке и с нешуточным стоном снял ортопедический ботинок, такой здоровенный и громоздкий, будто Манго спер его у Фреда «Хермана» Гуинна со съемочной площадки «Манстеров»[25] The Munsters (1964–1966, в русском прокате «Семейка Мюнстеров») – американский комедийный телесериал о семье добрых человекоподобных чудищ; Хермана Манстера сыграл Фредерик Хаббард «Фред» Гуинн (1926–1993).. Отшвырнул его в сторону; Тед заметил: каблук у ботинка до того тяжел, что тот всегда приземляется стоймя, как черная кошка.

– Ты сегодня зажег, Тедди Беймяч. По моему неофициальному счету 83 подачи, 65 хитов, едва не промахнулся 10 раз и налажал всего 8. Все чикитас [26]Девчонки ( исп. ). от тебя млели, балдели и чумели. – Манго нравилось думать, что Тедово минимально оплачиваемое умение лоточника привлекает дам. Он продолжал ворковать, стягивая наручи: – Ай-й, сеньор Арахис, ай, Папи Арахис… В одних носках Манго едва доставал сидевшему Теду до уровня глаз. Поди разбери, кто вообще Манго – итальянец, голландец, ирландец, украинец, хоббит, тролль из-под моста? Не определяемо. Вот Тед и бросил пытаться его классифицировать. Просто считал человеком. Очень маленьким человеком.

– Ага, Манго, – сказал Тед, натягивая гражданское, – дамы прямо штабелями валятся к ногам охуенца, мечущего арахис.

Тедова гардеробная ниша – неохиппи, что скорее лень, нежели устарелость. У Теда имелась теория, что любое десятилетие в истории на самом деле духовно – предыдущее. Десятилетию нужно больше десяти лет, чтобы полностью стать самим собой. Следовательно, 40-е – это 30-е, 50-е – 40-е, а 60-е – 50-е, и доказывал он это так: гляньте на «топ-40». В 60-е «Битлз» и «Стоунз» еле отсвечивали – да и у «Грейтфул Дэд» на концертах никогда аншлагов не было, хотя в продажные поп-чарты они все же пробирались, но, в общем, плыли сквозь годы сами по себе, как облачко от травы. В 60-х были вот эти – «Фор Сизонз», Дин Мартин, Перри Комо[27] Four Seasons (с 1960) – американская поп-рок-группа; Дин Мартин (Дино Пол Крочетти, 1917–1995) – американский эстрадно-джазовый певец и актер итальянского происхождения; Пьерино Роналд «Перри» Комо (1912–2001) – американский певец и телезвезда 1940–1950-х., Синатра, Элвис. А теперь у нас конец 70-х, размышлял Тед, то есть конец 60-х. У нас, по сути, лето любви – время вольной страсти. Я совершенно в ногу со временем, думал он, хотя чувствовал, что не столько волен в любви, сколько уволен из нее же.

Все это к тому, почему Тедово штатное облачение в последние десять лет почти не менялось. Футболка в пестрых разводах, джинсы и сандалии. Зимой он наряжался в белые «адидасы-суперстар», три черные полосы, низкие. Вес же у Теда со временем изменился, и потому пурпурная футболка с вихрем цвета несколько жала Теду под мужскими грудями и, задираясь, обнажала грубую шерсть на пухлом животе. (Никак не отвязывалась мысль, что у него спереди груд и, – с тех самых пор, как он прочел одну тревожную статью о том, что от хронического курения травы у мужчин прибавляется эстрогена и из-за этого могут возникать кое-какие малозаметные вторичные женские признаки – например, мужские сиси.) Тед отмахнулся от мысли о своих сисях, встряхнул примятыми козырьком каштановыми волосами до плеч и стянул их в хвост на затылке.

Тед встал и хлопнул Манго по спине:

– Власть рабочим, Манго.

Теду нравилось считать себя коммунистом, это подпитывало его образ не лоха, но мозолистого челове ка из народа. Хотя к Коммунистической партии США (КПСША), возглавляемой донкихотствующим Гасом Холлом, урожденным Арво Куста а Хальбергом, с 58 709 го лосами, которые набрали Холл и его притязающий на вицепрезидентство коллега по кампании последних выборов Джарвис Тайнер, Тед отношения не имел, коммунистом тем не менее он был. Все же 0,07 % голосов, народ, – против 0,03 % в 72-м! Набираем обороты, детка. Теду нравилось голосовать за безусловных неудачников. Ему казалось, что так его слышно. В университете он влюбился в чудесную марксистку с курса русского языка, из Балтимора. Рэчел Сью Абрамовиц. Удочеренная красотка-блондинка с какими-то явно скандинавскими кровями, она совсем не походила на своих малорослых приемных родителей-брюнетов из Восточной Европы. Потрясный оксиморон эта Рэчел, и Тед втюрился по уши и в нее, и в ее байку про то, что биологический отец у нее был легавым, а мать – проституткой.

Рэчел Сью Абрамовиц утверждала, что однажды подцепила мандавошек от Марка Радда[28]Марк Уильям Радд (р. 1947) – учитель математики, американский политический и антивоенный активист, икона контр культуры., но ни в СДО[29]«Студенты за демократическое общество» – американская студенческая активистская организация левацкого толка, существовала в 1960-х гг., ни в Гражданский союз Коламбии вступать не пожелала, поскольку считала, что их представления о практике извращают понимание безупречной теории. Она поучаствовала в организации успешной бучи вокруг фильтра Стикмена[30] …фильтра Стикмена…  – в феврале 1968 г. инженерно-химический факультет Колумбийского университета отказался расставаться с правами на разработку воздушного фильтра (его прозвали фильтром Стикмена в честь Роберта Л. Стикмена, разработчика новых и якобы гораздо более эффективных фильтров для сигарет) для тепловых электростанций; вокруг ТЭС в Коламбии в те годы происходило немало экологических забастовок., однако во время спортзальных протестов в Морнигсайд-парке[31]Морнингсайд-парк – между 1965 и 1968 гг. случилось затяжное противостояние властей Коламбии и студенчества, вызванное строительством спортзала на территории общественного Морнингсайд-парка; по архитектурному проекту спортзал не только размещался в общественной части города, но и был устроен таким образом, что небелому населению вход оказался ограничен, к тому же с земли под застройку выселили часть Гарлема. Все это спровоцировало многочисленные забастовки и митинги, иногда вполне агрессивные и со стороны студенчества, и со стороны исполнительной власти. кто-то из начинающих революционеров стиснул ей в сутолоке грудь и прошептал: «Чего нам надо? Сиську! Когда нам ее надо? Тут же!» И она испугалась. Объяснимо. Тед произвел некоторые изыскания и узнал, что у Рэчел Сью на стене в общаге – плакат аж с самим одномерным человеком, Гербертом Маркузе[32]Герберт Маркузе (1898–1979) – немецкий и американский философ, социолог и культуролог, представитель Франкфуртской школы., тогда как все студентки-младшекурсницы украшали комнаты изображениями этих неведомых британских хлыщей, «Битлз».

И все же Тед в своей башне из слоновой кости с удовольствием копался в аллегориях и играх слов под влиянием Джойса (ему нравилось говорить, что «Финнегановы поминки» он предпочитает «Ул ис с у», но то херня была все, библиотечный выпендреж, провокационная рисовка), Стивенса (хотя Тед не дорос еще до «пусть будет будет кажется концом»[33]«Пусть будет будет кажется концом» – строка из стихотворения «Император мороженого», сборник «Фисгармония».), Сэмюэла «ошибайся вновь, ошибайся лучше» Бекетта и Томаса Пинчона. И хотя Пинчон к политпрагматике имел такое же отношение, как Морячок Пучеглаз, Тед стремглав купил (всем сказал, изображая Джерри Рубина[34]Джерри Рубин (1938–1994) – американский общест венный деятель, активист антивоенного движения 1960–1970-х гг., вместе с Эбби Хоффманом лидер движения йиппи, икона контр культуры. «Сопри эту книгу» ( Steal This Book , 1971) – книга Хоффмана, ставшая манифестом контр культуры., что спер, но нет, смущенно купил) экземпляр Das Kapital , исчеркал его весь, вусмерть позагибал все страницы и даже напоказ делал вид, что читает его на каждом углу, где, как ему было известно, ошивалась Рэчел Сью. (Когда отец Теда увидел его с Das Kapital в руках, сказал Теду, что Карл этот – «так себе Маркс, а вот Граучо – гений всей семьи. Карла я числю покруче Зеппо и Гаммо, но пожиже Чико и Харпо».) У Теда от сердца отлегло, когда стало понятно, что зубрильный шик его толстых очков среди участников СДО не только приемлем, но и желанен. Сжег свою сине-белую первокурсную кепочку Коламбии и привык болтаться на крыльце Мемориальной библиотеки Лоу[35]Сет Лоу (1850–1916) – американский просветитель, политик, президент Колумбийского университета, дипломат, 92-й мэр Нью-Йорка. – там он трепался, стараясь быть подслушанным, о себе как об entfremdet от своей Gattungswesen [36]Отчужден… родовой сущности ( нем. ).. Нелепый Тедов план сработал, и Рэчел Сью Абрамовиц стала его первой возлюбленной. Он пал пред ней, как Ленин перед Марксом. Роман длился все четыре года в Коламбии, но быстро пожух, стоило им выбраться за пределы общажного кокона. После вуза он решил заделаться непризнанным писателем и, во всяком случае, непризнанность себе обеспечил, а вот Рэчел Сью Абрамовиц стала, вероятно, единственной в истории человечества супермоделью-марксисткой. Она оставила Теда на некоторое время ради модели-мужчины, а затем ради парикмахера-француза по имени Фабиан.

Невзирая на модель и Фабиана, Рэчел и Тед еще несколько лет время от времени порывались воссоединиться, словно планеты на эллиптических орбитах, и однажды, после долгого, дорогого, гулкого и писклявого телефонного звонка из Парижа от своей бывшей марксистки и бывшей подруги, Тед задумался, не сделать ли ей предложение. Когда она вернулась в город, он сказал ей, что хочет повидаться, и они договорились встретиться, поесть японского. Тед прибыл на место, облаченный по-взрослому – в темно-синий костюм, и, когда заметил Рэчел за столиком – та читала меню, склонив голову, – сердце его набрякло любовью и он понял, что все делает правильно. Она глянула на него, в ее глазах он усмотрел некую новую глубину и решил, что это видение их совместного будущего. Он поприветствовал ее в губы и ощутил, что у него встает. Она вызывала в нем подобный отклик, даже просто появляясь в комнате. По-павловски, шутили они между собой, – по-херовски, как они это называли. Тед заказал большую бутылку сакэ. Вновь посмотрел на нее – и вновь весь набряк. Как же ему нравилось заниматься любовью с этим гениальным порождением легавого и проститутки.

Они заговорили одновременно, как в пошлейших романтических комедиях: «У меня новости!» Дурной знак. Ха-ха. Давай ты, нет, давай ты, нет, ты, нет, ты. У Теда новость была в виде вопроса: «Рэчел, пойдешь за меня?» Но как джентльмен, которым хотел стать, Тед настоял, чтобы Рэчел сказала первой. Он читал в ее глазах любовь и страсть. Видел их совместное коммунистическое будущее. Ощущал, что его родовая сущность воплотится и реализуется в простом и жизненном – в хорошей работе, любви, огне в очаге, семье. Все сходилось. Рэчел разомкнула влажные губы, показав идеальные белые зубы, и произнесла:

– Я беременна и выхожу замуж.

Мир Теда схлопнулся, как темная звезда, и вывернулся наизнанку. В ушах щелкнуло, будто он погрузился под воду. Он видел Рэчел на суше, но не мог до нее добраться. У нее в глазах стояли слезы, она улыбалась или гримасничала – не разобрать. Тед перестал владеть лицом и понятия не имел, что оно явило возлюбленной. Он в некотором смысле тонул, но во рту было сухо. Слышал ее будто сквозь жидкость – надеясь, что вскоре это будет алкогольный шторм:

– А у тебя, малыш, какие новости?

Тед глубоко вдохнул то, что в легких ощущалось как блевота, словно отказался от мысли утонуть, отныне и навеки, и сказал:

– Ничего важного, малыш. Я так рад за тебя. Давай выпьем!

И он вознес мелковатую чашечку сакэ – за ее жизнь, которую она проведет с другим мужчиной, за ее не рожденных от него детей – и с тех пор никогда не любил и не был любим. Дни по большей части проходили без единой мысли о Рэчел Сью, какой бы ни была теперь ее фамилия, и об альтернативной действительности, которая могла бы состояться, прояви он напор и заговори первым. Если вдуматься, он совершенно выбросил ее из головы, и все же на улице от мимолетного аромата пачули у него кружилась голова и скручивало живот – и привставало.