Онлайн чтение книги Знак Carve the Mark
8. Кайра

Я со стоном открыла глаза. Кто-то стучал в дверь.

Моя спальня смахивала на комнату для гостей: никаких милых сердцу безделушек, все вещи, включая одежду, аккуратно убраны в шкафы и комоды. Наш продуваемый ветрами особняк с его полированным паркетом и коваными канделябрами был до отказа забит плохими тошнотворными воспоминаниями, как пузо обжоры – плотным обедом. И сегодня ночью меня посетило одно из них: эпизод двухсезонной давности о крови, текущей по шее Акоса Керезета.

Не хотелось мне пускать корни в таком месте.

Я села в постели и вытерла слезы тыльной стороной ладони. Никакой это был не плач: обычная бессознательная реакция на чересчур сильный болевой приступ.

Пригладив волосы, я поковыляла к двери, за которой стоял Вас.

– Чего тебе? – неприветливо буркнула я и принялась ходить туда-сюда по комнате.

Иногда ходьба меня успокаивала, вводя в некое подобие транса.

– Рад застать тебя в прекрасном расположении духа, – осклабился Вас. – Ты спала? Вообще-то уже за полдень перевалило.

– Тебе этого не понять, – отрезала я.

Вас был единственным существом, который благодаря своему дару не чувствовать боли мог дотрагиваться до меня голыми руками. О чем он не забывал регулярно мне напоминать. «Вот станешь постарше, малышка Кайра, – любил говаривать он, когда поблизости не было Ризека, – оценишь тогда мои прикосновения». Я всегда отвечала, что предпочту умереть в одиночестве. И я не врала.

Вас не чувствовал боли, а значит, ничего не знал и о сером мареве, которое клубилось в голове и делало жизнь переносимой.

– Куда уж мне! – хмыкнул он. – Кстати, твой брат и его ближайшие соратники приглашают тебя отужинать с ними нынче вечером. Оденься поэлегантней.

– У меня нет настроения вести светские беседы, – прошипела я сквозь зубы. – Передай брату мои извинения.

– Наверное, я выразился неточно. Я сказал «приглашают», а Ризек употребил слово «требую».

Зажмурившись, я замерла на месте. Иногда Ризек нуждался в моем обществе, чтобы нагнать страху на своих гостей, даже если обедал с друзьями. Шотетская поговорка гласит: «Хороший воин и на дружескую пирушку приходит с оружием».

Оружием Ризека была я.

– Я явился не с пустыми руками, – Вас вытащил из кармана пузырек без этикетки, запечатанный воском.

Вас, конечно, принес мне то самое единственное обезболивающее, приняв которое я становилась пригодной для общения. Ну, более или менее.

– И как я буду ужинать, накачавшись твоей дрянью? Меня вырвет прямо на гостей, – спросила я, подумав, что кое-кому это пойдет на пользу.

– А ты не ешь, – пожал плечами Вас. – Но без лекарства толку от тебя чуть, верно?

Выхватив пузырек, я с силой захлопнула дверь у Васа перед носом.

Я до самого вечера просидела в ванне, надеясь, что горячая вода расслабит сведенные судорогой мышцы. Тщетно. Выбора не оставалось.

Раскупорив пузырек, я выпила содержимое.

В качестве мести, к столу я спустилась в одном из материнских платьев: длинном, голубом, с лифом, расшитым геометрическим узором, который напоминал крест-накрест положенные перья.

Я понимала, что брату будет неприятно видеть меня в одежде матери, но сказать он ничего не посмеет. В конце концов, оделась я элегантно, как он и велел.

Пуговицы я застегивала десять минут – настолько пальцы онемели от болеутоляющего. Идя по коридорам, я держалась рукой за стену. Мир стал зыбким и ненадежным. Туфли я несла в другой руке, собираясь надеть их перед входом в столовую, – боялась поскользнуться на натертом паркете.

Тени расползались по обнаженным рукам, от плеч до запястий. Истончаясь, они обвивали пальцы и густо синели под ногтями. Они обжигали болью, немного притупленной лекарством. Кивком головы я удержала стражника, собиравшегося распахнуть двери столовой, и обулась.

– Теперь открывай, – сказала я, и он послушно надавил на дверную ручку.

В просторном зале было тепло: на столе мерцали свечи, а в камине потрескивал огонь.

Ризек, озаренный пламенем, крутил в пальцах бокал. Справа от него маячила Има Зетсивис – жена Узула Зетсивиса, который входил в ближний круг нашей матери.

Я посмотрела на Иму. Еще молода, по крайней мере, гораздо моложе мужа, но волосы уже белые как снег, подумала я. А еще у Имы оказались изумительные синие глаза и не сходящая с губ улыбка.

Прочие присутствующие не представляли для меня особого интереса. Слева от брата стоял Вас, куда же без этого типа. Его двоюродный брат, Сузао Кузар, подобострастно хохотал над какой-то шуткой Ризека. Рядом околачивался наш кузен Вакрез, специалист по муштровке солдат, жадно допивавший вино, его супруга Малан и Лети – взрослая дочь Зетсивисов. И, наконец, Зег Радикс, которого я лишь однажды видела на похоронах его брата Кальмева – солдата, которого убил Акос Керезет.

– Наконец-то! – Ризек махнул мне рукой. – Все знакомы с моей сестрой Кайрой?

– А на тебе платье твоей матери, – заметила Има. – Как изысканно!

– Мой брат попросил меня одеться элегантно, – старательно выговорила я онемевшими губами. – А моя мать славилась своим вкусом по части нарядов.

Ризек метнул на меня злобный взгляд и поднял бокал:

– За Илиру Ноавек! – провозгласил он. – Да проведет ее Ток по тропе подвигов!

Все дружно осушили бокалы. Лакей безмолвно предложил поднос с напитками, но я отказалась: горло заледенело, и я вряд ли смогла бы проглотить хоть каплю. Ризек намеренно повторил слова священника, сказанные на похоронах нашей матери, дескать, не забудь их, сестричка.

– Иди сюда, малышка Кайра. Дай-ка я на тебя погляжу, – произнесла Има. – Впрочем, не такая уж ты и малышка. Сколько тебе исполнилось?

– За моими плечами десять Побывок, – ответила я стандартной формулой, показывающей, сколько сезонов человеку удалось выжить, а не сколько он прожил вообще. – Однако я начала рано, следовательно, мне… да, через несколько дней будет шестнадцать, – уточнила я.

– Ах, как чудесно быть юной и считать дни! – рассмеялась Има. – В общем, ты еще сущее дитя, хотя и весьма долговязое.

Има обладала не столь редким, но настоящим талантом исподтишка уколоть собеседника. Назвать меня «дитя» было самой безобидной шпилькой из ее арсенала.

Улыбнувшись, я направилась к камину.

– Лети, ты ведь знакома с Кайрой, не так ли? – спросила Има у своей дочери.

Лети Зетсивис оказалась на голову ниже меня, но старше на несколько сезонов. На шее у нее висел кулон: жучок-фензу в стеклянном шарике. Мертвое насекомое до сих пор светилось.

– Нет, – ответила Лети. – Я бы пожала тебе руку, Кайра, но…

Она дернула плечиком. Словно в ответ тени метнулись к моему горлу. Я подавила стон.

– Будем надеяться, что ты никогда не заслужишь подобной чести, – холодно вымолвила я.

Лети вытаращила глаза, и в зале вдруг сделалось тихо. А я сообразила, что сыграла на руку Ризеку: он хотел запугать своих приближенных с моей «помощью».

И у него это получилось.

– У твоей сестры острые зубки, – сказала Има, взглянув на Ризека. – Не позавидуешь твоим врагам.

– Как и друзьям, – заметил Ризек. – Я пока не успел объяснить ей, в каких случаях не надо кусаться.

Я нахмурилась, но прежде чем мне удалось «укусить» кого-нибудь снова, они уже сменили тему разговора.

– Как поживает последняя партия новобранцев? – осведомился Вас у Вакреза.

Кузен был высоким и красивым, но в уголках его глаз уже появились морщины, сохранявшиеся даже тогда, когда он не улыбался. Глубокий шрам в форме полумесяца темнел на его щеке.

– Сносно, – ответил Вакрез. – А пройдут первый раунд, станет еще лучше.

– Ты поэтому собрался нас навестить? – спросила Има.

Армия разбила лагерь около Рубежа, в нескольких часах пути от Воа.

– Нет. Доставил сюда Керезета, – Вакрез кивнул на Ризека. – Младшего, я имею в виду.

– А его шкурка хоть немного задубела? – спросил Сузао, грубый, как кожа Панцырника, коротышка, испещренный шрамами. – Когда мы его поймали, он был неженкой, чуть тронешь – оставишь синяк!

Присутствующие рассмеялись. Я вспомнила, как выглядел Акос и его всхлипывающий, коленопреклоненный брат. И запекшуюся кровь на руке Акоса – первый знак совершенного убийства. Мне он слабаком не показался.

– Не таким уж он был и слюнтяем, – недовольно возразил Зег Радикс. – Иначе как бы он одолел моего брата?

Сузао отвернулся.

– Уверен, что никто не хотел оскорбить память Кальмева, Зег, – вступился Ризек. – Мой отец тоже погиб от руки недостойного, – он отхлебнул из бокала. – А теперь, прежде чем мы сядем за стол, я предлагаю хорошенько повеселиться.

Я недоверчиво посмотрела на открывающиеся двери. Что бы Ризек ни подразумевал, вряд ли это окажется действительно весело.

В зал вошла женщина, от шеи до лодыжек затянутая в темный облегающий костюм, подчеркивающий каждый мускул и сустав. Ее глаза и губы были обведены чем-то вроде пастели вульгарных тонов.

– Мы с сестрами приветствуем шотетов от имени планеты Огра! – произнесла она скрипучим голосом. – И мы для вас станцуем.

Женщина хлопнула в ладоши. Все огни, включая светлячков-фензу и пламя в камине, разом потухли, зал погрузился в темноту. Огра, покрытая вечной тенью, была самой загадочной планетой галактики. Ее жители очень редко допускали к себе чужаков, и даже хитроумные следящие устройства не могли проникнуть в огрианскую атмосферу. Самое большее, что могли получить любопытные, это спектакль вроде нынешнего. В кои-то веки я была благодарна Ризеку за его стремление предаваться инопланетным удовольствиям, запретным для остальных шотетов. Если бы не двоемыслие брата, мне бы никогда в жизни не удалось насладиться таким зрелищем.

Я ждала, привстав на цыпочки от нетерпения. Меж пальцами танцовщицы, продолжавшей хлопать в ладоши, зазмеились тонкие завитки света. Она развела руки в стороны. На одной ладони заплясали оранжевые язычки пламени, на другой – синеватые горошины фензу. Пастель, которой были обведены глаза и губы танцовщицы, замерцала. Женщина улыбнулась, ее зубы сверкнули в темноте как клыки дикого зверя.

В зал вплыли еще две огрианки и встали позади первой. Они оставались неподвижны целую минуту, после чего начали извиваться – плавно, медленно и еле заметно. Танцовщица слева принялась легонько постукивать себя в грудь, но звук получался настолько громким, будто женщина била в толстопузый барабан. Другая задвигалась, подчиняясь рваному ритму: ее живот втянулся, спина выгнулась, плечи сгорбились. Она изогнулась, и вдруг мерцающий свет проник в ее тело, осветив все ее позвонки, которые превратились в мигающую гирлянду.

Многие, в том числе я, ахнули.

Первая танцовщица скрестила руки: язычки пламени замелькали вокруг фензу. Складывалось впечатление, что она искусно плела ковер из огней. В их свечении пальцы и запястья женщины совершали сложные, почти механические движения. «Барабанщица» изменила ритм, и повелительница огня присоединилась к обладательнице светящегося скелета. Они закружились в порывистом, дерганом танце. Мне стало не по себе. Я не знала, восхищает меня их пляска или тревожит. Каждую секунду ждала, что одна из них потеряет равновесие и рухнет на пол. Однако танцовщицам всякий раз удавалось подхватить друг друга. Они вращались, крутились, склонялись и выпрямлялись, озаренные разноцветным заревом.

Когда представление закончилось, я уже почти не дышала. Ризек громко зааплодировал, остальные гости последовали его примеру. Я тоже неохотно присоединилась, чувствуя, что подобная благодарность несоразмерна увиденному.

Первая женщина вернула огонь в камин, а фензу – в плафоны. Вся троица поклонилась, взявшись за руки, а потом танцовщицы улыбнулись, не размыкая губ.

Мне захотелось поговорить с ними, хотя я не понимала, о чем, но женщины уже уходили из зала.

Последняя, проплывая мимо, вдруг схватила меня за подол юбки, зажав ткань между большим и указательным пальцами.

Ее «сестры» тотчас застыли и посмотрели на меня. В их взглядах таилась ошеломляющая сила. Черные радужки глаз были настолько крупными, что практически скрывали белки. Я поняла, что с удовольствием провалилась бы сквозь землю.

– Она сама – как маленькая Огра, – произнесла третья танцовщица, и костяшки ее пальцев замерцали, точь-в-точь как «браслеты» моих теней на руках. – Облаченная во тьму.

– У нее есть дар, – сказала повелительница огня.

– Дар, – эхом повторила «барабанщица».

Мне было сложно с ними согласиться.

В камине тлели угли. Моя тарелка была доверху наполнена деликатесами: кусками зажаренного орнитомортуса, квашеными солефрутами, листиками салата, приправленного специями. Голова гудела. Отщипывая кусочки хлеба, я вполуха слушала, как Узул Зетсивис хвастается своим богатством.

Уже более ста сезонов семья Зетсивисов занималась сбором и разведением фензу в северных лесах. В отличие от остальной галактики, мы, шотеты, привыкли использовать не ток-лампы, а именно светлячков. Это – отголосок нашей религии, теперь почти утраченной: надо сказать, что самые суровые ортодоксы до сих пор наотрез отказываются от утилитарного использования Тока вообще.

Возможно, что семейный бизнес Зетсивисов как раз и провоцировал их рьяную религиозность. Они напрочь отвергали препараты из ледоцветов даже в качестве лекарства, что на практике означало отказ от многих медикаментов. Зетсивисы утверждали, что Ток оскверняет любое вещество, нарушающее «естественное состояние организма», хотя речь могла идти о самой простой анестезии. И они чурались транспортных средств с ток-двигателями, считая это слишком «легкомысленным применением» энергии Тока. Исключение делалось лишь для побывочных кораблей, служивших религиозному обряду. Вот и сейчас в их бокалах плескалась чистая вода, а не ковыльное вино.

– Да, трудный сезон, что и говорить, – бубнил Узул. – В этой точке орбиты планета не получает тепла, и фензу плохо растут! Нам пришлось задействовать передвижные системы отопления…

Справа от меня Сузао и Вакрез затеяли жаркую дискуссию об оружии.

– А я тебе говорю, ток-лезвий не хватает для боевых действий, что бы там ни плели наши предки. Вот в дальнем бою или космическом сражении…

– Любой дурак способен стрелять из ток-бластера! – кипятился Сузао. – Ты хочешь, чтобы мы отложили в сторону ток-ножи и мало-помалу повторили судьбу изнеженного населения других планет Ассамблеи?

– Не такие они и неженки, – возразил Вакрез. – Малан переводит новости с отирианского на шотетский, он показывал мне рапорты.

Большая часть присутствующих, будучи родовой шотетской аристократией, изъяснялась на иностранных языках, что было строжайше запрещено всем остальным.

– Между оракулами и Ассамблеей нарастает напряженность. Говорят, что планеты встают на ту или другую сторону. В отдельных случаях, они готовы развязать такую войну, которая нам и не снилась. И кто знает, что они еще успеют изобрести к тому времени, когда разразится конфликт. Ты хочешь, чтобы мы оказались на обочине истории?

– «Говорят», – передразнил Сузао. – Ты слишком падок на сомнительные слухи, Вакрез, ты всегда таким был.

– Полагаешь, Ризек заинтересован в союзе с питайцами, поскольку ему нравятся морские виды? – хмыкнул Вакрез. – Нет, у них имеется то, что нам нужно.

– А я считаю, что нам хватает нашей шотетской доблести.

– Тогда скажи это Ризеку. Уверен, он к тебе прислушается.

Сидящая напротив меня Лети не сводила глаз с темных нитей на моей коже. Паутина постоянно переползала то на локоть, то на ключицу, то на скулу…

– Что ты чувствуешь? – спросила она, перехватив мой взгляд.

– А что, по-твоему, обычно чувствуют другие одаренные? – огрызнулась я.

– Я помню всякое событие. Ничего не забываю, – ответила она. – И ощущаю дар… как звон в ушах или энергию.

– Да, пожалуй, термин «энергия» подходит.

Энергия? А может, агония?

Я отхлебнула глоток ковыльного вина. Личико Лети превратилось в неподвижную булавочную головку, вокруг которой вращалась столовая.

Я попыталась сфокусировать взгляд на Лети и сразу пролила вино.

– Твое любоп… – я запнулась.

Любопытство – чересчур сложные слово для того, в чьих жилах циркулирует сильнейшее обезболивающее.

– Твой интерес к моему дару кажется мне несколько странным, – заявила я.

– Тебя боятся, – произнесла Лети. – Поэтому я сейчас и пытаюсь разобраться, не стоит ли и мне тоже начать бояться тебя, Кайра.

Я не успела ответить. Ризек, который сидел во главе стола, поднялся и обхватил своими длинными пальцами пустой бокал, подавая тем самым знак, что ужин окончен. Гости потянулись к выходу: сначала Сузао, за ним Зег, потом Вакрез и Малан. Когда к двери направился Узул, мой брат его остановил.

– Мне бы хотелось побеседовать с вами и вашей семьей, Узул.

Я встала, придерживаясь за столешницу. В этот момент Вас просунул в дверные ручки засов, запирая нас. Точнее, их – вместе со мной.

– Кстати, Узул, – весело произнес Ризек, – подозреваю, у нас с вами будет нелегкий разговор. Ваша жена поведала мне кое-что занимательное.

Узул покосился на Иму. Ее неизменная улыбка исчезла: теперь женщина выглядела испуганной и не на шутку встревоженной. И я готова была спорить на что угодно – страшилась Има не мужа. Во внешности заводчика не было ничего пугающего: круглый животик богатея, косолапая походка.

– Има? – слабым голосом переспросил Узул.

– У меня не было выбора, – пролепетала та. – Я искала один сетевой адрес и нечаянно увидела историю твоих контактов. Там были координаты, и я вспомнила, как ты разглагольствовал о колонии диссидентов…

Понятно. Когда я была маленькой, история о людях, вызвавших недовольство моего отца и от греха подальше переселившихся на другую планету, была, скорее, анекдотом. Когда я повзрослела, анекдот еще продолжали передавать из уст в уста, обрастая подробностями. И все это имело под собой почву: простого упоминания о колонии хватило, чтобы Ризек принялся с такой силой скрежетать зубами, будто жевал кусок полусырого мяса. Он считал диссидентов врагами не только нашего отца и бабки, но также и серьезнейшей угрозой для своей собственной персоны. Шотеты должны были находиться под его контролем, иначе Ризек не чувствовал себя в безопасности. Если Узул контактировал с диссидентами, это однозначно являлось предательством.

Ризек пододвинул стул и кивком указал на него заводчику:

– Присаживайтесь.

Узул подчинился.

– Кайра, – ласково позвал меня Ризек, – подойди-ка к нам.

Я не могла сдвинуться с места. Стояла у стола, сжимая бокал с вином. Пришлось крепко сцепить зубы, потому что мое тело наполнялось тенями, точно черной кровью из лопнувших сосудов.

– Кайра, – тихо повторил Ризек.

Ему не нужно было мне угрожать. Сейчас я отставлю бокал и сделаю все, что он мне прикажет. Так будет всегда, пока мы живы. Иначе Ризек расскажет присутствующим о том, что я сотворила с нашей матерью. Это воспоминание камнем лежало у меня на сердце.

И я отставила бокал. Подошла к Ризеку. Он велел мне возложить ладони на голову Узула Зетсивиса и не отнимать их до тех пор, пока тот не сделает чистосердечное признание. Так я и поступила.

Между мной и Узулом мгновенно возникла связь. Я ощутила страстное желание загнать в Узула все свои тени, окрасить его нутро в черный цвет космической пустоты и положить конец своим страданиям. Я могла бы убить его одним прикосновением: такое уже случалось. Мне требовалось лишь повторить это, чтобы избавиться от жуткой силы, разъедавшей мои нервы, как кислота…

Всхлипывающие Има и Лети обнялись. Има удержала дочь, когда та попыталась кинуться на меня. Наши глаза встретились в ту секунду, когда я направила в плоть ее отца чернильную темноту, несущую боль. Во взгляде Имы горела ненависть.

Узул завизжал. Он вопил долго и громко. Я почти оглохла.

– Хватит! – взмолился он наконец.

Ризек прищурился. Я сняла ладони с головы Узула и пошатнулась. Перед глазами замелькали пятна. Вас придержал меня за плечи, не давая упасть.

– Я действительно пытался разыскать диссидентов, – прохрипел Узул: по его лицу градом катился пот. – Думал сбежать отсюда и поселиться вдали от… тирании. Говорят, они живут на Золде, но мой контакт сорвался. А больше никто ничего не знал. И мне пришлось отказаться от этой затеи.

Лети всхлипывала, Има молча обнимала дочь.

– Я вам верю, – вымолвил Ризек. – Вы прославились своей честностью. Однако Кайра вас накажет.

Я мечтала о том, чтобы тени утекли из моего тела, как вытекает вода из отжимаемой ткани. Я богохульно желала, чтобы Ток покинул меня и никогда не возвращался. Но моя воля была ограничена. Под пристальным взором Ризека паутина стала расползаться, словно она слушалась именно его, а не меня. Не исключено, что так оно и было.

Я не стала ждать повторных приказаний. Вновь дотронулась до Узула Зетсивиса и не отнимала рук, пока его крики не заполнили всю мою душу. Пока Ризек не приказал мне остановиться.