Онлайн чтение книги Кот со многими хвостами Cat of Many Tails
Глава 7

Так называемые «кошачьи беспорядки» 22–23 сентября явились самым жутким примером mobile vulgus[72]Возбужденная толпа (лат.). после волнений в Гарлеме почти пятнадцатилетней давности. Но в данном случае толпа состояла в основном из белых, что подтверждало слова мэра на пресс-конференции в прошлом месяце об отсутствии «расовой подоплеки». Примитивный страх присущ всем людям, независимо от цвета кожи.

Изучающие психологию толпы обнаружили в «кошачьих беспорядках» немало интересного. Если женщина, чей истерический припадок, вызвавший панику в «Метрополь-Холле», в каком-то смысле выполнила функцию meneur[73]Вожак (фр.)., который появляется в любой возбужденной толпе; фитиля, вызывающего взрыв, — то ее, в свою очередь, привели в такое состояние команды отпора террору, появившиеся во всем городе в течение трех предыдущих дней, чья деятельность и явилась причиной присутствия женщины в «Метрополь-Холле». Никто не мог точно определить вдохновителя этих групп.

Недолговечное движение, ставшее известным как «Четыре дня» (хотя со времени возникновения до кульминационных беспорядков прошло шесть дней), впервые получило рекламу на страницах утренних газет в понедельник 19 сентября.

«Ассоциация соседей» была сформирована в минувший уик-энд в Нижнем Ист-Сайде под названием «Бдительные с Дивижн-стрит». На субботнем организационном собрании был принят ряд решений в виде «декларации», которую единогласно ратифицировали в воскресенье. «Преамбула» отстаивала «право законопослушных американских граждан в условиях беспомощности регулярных сил закона» объединяться «во имя общей безопасности». Каждый из живущих в обозначенном районе мог стать членом объединения. Особенно активно приглашались ветераны Второй мировой войны. Предстояло организовать группы патрулей — на улицах, в парках, на крышах. В каждом доме должен был дежурить отдельный патруль. В обязанности патрулей входила «охрана граждан от злодея, терроризирующего Нью-Йорк». (Возникли внутриорганизационные протесты против использования «высокопарных выражений», однако они стихли, когда комитет напомнил, но «на Дивижн-стрит и поблизости нас считают стадом свиней».) Дисциплина предполагалась военная. Патрульных следовало экипировать фонарями, нарукавными повязками и «доступным оружием для защиты». Комендантский час для детей установили с девяти вечера. Уличное освещение намеревались поддерживать до рассвета — специальное соглашение об этом заключили с владельцами домов и магазинов.

В той же сводке новостей отмечалось одновременное формирование еще трех аналогичных организаций, очевидно не связанных ни друг с другом, ни с «Бдительными с Дивижн-стрит». Одна именовала себя «Комитетом безопасности Марри-Хилл» по названию района, где она возникла. Другая охватывала участок между Западными Семьдесят второй и Семьдесят девятой улицами и называлась «Минитмены[74]Минитмены — ополченцы. Уэст-Энда». Третья помещалась на Вашингтон-сквер под названием «Самооборона Гринвич-Виллидж».

Учитывая культурные, социальные и экономические различия между всеми группами, приходилось только удивляться сходству их целей и методов.

Редакционные статьи в то утро комментировали «создание четырех самостоятельных групп в один и тот же уик-энд» и интересовались, «действительно ли это случайное совпадение». Оппозиционные газеты порицали мэра и комиссара полиции, используя такие фразы, как «традиционный американский путь» и «право защищать американский дом». Более ответственные издания, напротив, порицали возникшие движения, а одно из них верило, что «традиционный для Нью-Йорка добродушный юмор высмеет этих благонамеренных, но перевозбужденных людей и пробудит в них здравый смысл». Макс Стоун, обозреватель ведущей либеральной газеты, недвусмысленно заявлял: «Это фашизм на нью-йоркских улицах».

В шесть вечера в понедельник радио известило слушателей новостей, что «после утреннего сообщения об организации четырех группировок на Дивижн-стрит, Марри-Хилл, Уэст-Энд-авеню и в Гринвич-Виллидж возникли еще как минимум три дюжины подобных комитетов в разных районах».

Вечерние газеты сообщали, что «идея распространяется как пожар в прерии и число комитетов защиты уже перевалило за сотню».

Во вторник утром счет пошел уже на «сотни».

Термин «команды отпора террору» впервые появился в статье номера «Экстра» за вторник, посвященной городскому феномену и подписанной «Джимми Легитт». Название стало общепринятым, когда Уинчелл, Лайонс, Уилсон и Салливан отметили в своих колонках, что его начальные буквы образуют слово «Кот». С тех пор подобные группировки стали именовать КОТ.

На экстренном совещании в мэрии в понедельник вечером комиссар полиции высказался за «принятие крутых полицейских мер с целью задушить это движение в зародыше. Мы не можем допустить, чтобы каждый Джо, Мо и Шмо в городе превращался в самозваного копа. Это анархия, Джек!». Но мэр покачал головой: «Нельзя потушить пожар, издав против него закон, Барни. Нам не остановить движение силой. Остается попытаться контролировать его».

На пресс-конференции во вторник мэр с улыбкой заявил:

— Повторяю: история с Котом непомерно раздута, и у населения нет абсолютно никаких оснований для тревоги, когда полицейское управление занимается этим делом двадцать четыре часа в сутки. Группы отпора принесут куда больше пользы обществу, если будут функционировать, руководствуясь советами и помощью властей. Сегодня комиссар полиции и начальники отделов весь день будут принимать делегации этих групп с целью координации их действий в том плане, в каком работали знаменитые группы противовоздушной обороны во время войны.

Однако делегации так и не явились.

Во вторник вечером мэр выступил по радио. Он не подвергал ни малейшему сомнению честность и добрые намерения людей, формирующих комитеты самообороны, однако любому здравомыслящему человеку очевидно, что нельзя позволить гражданским лицам, даже самым честным и благонамеренным, узурпировать функции полицейских властей величайшего города в мире. Нельзя допустить, чтобы на пятом десятке XX века Нью-Йорк прибег к мерам, существовавшим в пограничных городках Дикого Запада. Подобные действия таят в себе опасность, которая значительно превышает угрозу, исходящую от одного маньяка-убийцы. В старину, до организации официальной полицейской системы, гражданские ночные патрули были необходимы для защиты общества от преступных элементов, но, учитывая заслуги нью-йоркской полиции, как можно оправдать организацию таких патрулей сегодня? Мэр заявил, что будет очень сожалеть, если в интересах общества придется прибегнуть к контрмерам, но выразил уверенность, что этого не произойдет. В заключение он призвал все группы подобного рода, уже функционирующие и находящиеся в процессе организации, немедленно вступить в контакт с районными полицейскими участками для получения инструкций.

К следующему утру провал радиообращения мэра стал очевиден. В городе распространялись самые дикие слухи: вызвана национальная гвардия, мэр направил личное обращение президенту Трумэну[75]Трумэн, Гарри (1884–1972) — 33-й президент США (1945–1953). в Белый дом, комиссар полиции уволен, в столкновении патруля КОТ Вашингтон-Хайтс с полицией двое были убиты и девять ранены. Мэр отменил все назначенные на среду встречи и проводил бесконечные совещания. Высшие полицейские чины единодушно требовали предъявить группам КОТ ультиматум: немедленное расформирование или арест. Мэр отказался санкционировать подобную акцию. Ни о каких беспорядках не сообщалось — очевидно, группы поддерживали дисциплину в своих рядах и ограничивались объявленной деятельностью. Кроме того, движение охватило слишком много людей, чтобы принимать столь крутые меры.

— Могут начаться столкновения, и беспорядки вспыхнут по всему городу. Придется вызывать войска. Прежде чем пойти на это, я должен использовать все мирные средства.

Во второй половине дня появились сведения, что объединенный Комитет отпора террору города Нью-Йорк арендовал просторный «Метрополь-Холл» на Восьмой авеню для проведения массового митинга в четверг вечером. Сразу после этого секретарь мэра доложил о приходе делегации этого комитета.

Прибывшие явно нервничали, но, судя по их виду, были полны решимости. Мэр и другие участники совещания с любопытством разглядывали депутатов. Ни одной сомнительной личности среди них на первый взгляд не было. Представитель группы — высокий мужчина лет тридцати пяти, похожий на механика, — представился как Джером К. Фрэнкбернер, ветеран.

— Мы пришли, мистер мэр, пригласить вас для разговора на наш массовый митинг завтра вечером. «Метрополь-Холл» содержит двадцать тысяч мест, мы обеспечили трансляцию по радио и телевидению, так что весь город сможет принять участие. Это демократично и по-американски. Мы хотим, мистер мэр, услышать от вас, какие вы принимаете меры, чтобы остановить Кота, и каковы ваши планы на будущее. Если этот разговор будет откровенным и содержательным, мы гарантируем, что в пятницу утром группы КОТ прекратят действовать. Вы придете?

— Я попросил бы вас подождать здесь, джентльмены, — сказал мэр и вышел с остальными официальными лицами в соседний кабинет.

— Джек, не делай этого!

— Почему, Барни?

— Разве мы можем сказать им что-нибудь, чего не говорили уже сотни раз? Давай запретим этот митинг. Если будут неприятности, надавим на их лидеров.

— Не знаю, Барни, — сказал один из советников мэра и влиятельных лиц в партии. — Это же не какие-нибудь подонки. Эти люди — наши голоса на выборах. Лучше с ними не ссориться.

Мнения разделились: одни соглашались с комиссаром, другие — с советником мэра.

— Вы не сказали ни слова, инспектор Квин, — внезапно спохватился мэр. — Каково ваше мнение?

— Насколько я понимаю, — ответил инспектор, — Коту будет нелегко держаться в стороне от этого митинга.

— Ценная мысль, инспектор, — улыбнулся мэр. — Могу добавить, что я был избран этими людьми и должен оставаться с ними.

Он открыл дверь и заявил:

— Я приду, джентльмены.

* * *

События вечера 22 сентября начинались в атмосфере серьезности и ответственности. К семи вечера «Метрополь-Холл» был заполнен, а толпа жаждущих попасть внутрь исчислялась тысячами. Но повсюду царил образцовый порядок, и многим полицейским было практически нечего делать. Предприимчивые торговцы предлагали расчески с кошачьей головой и картонные значки с буквами «КОТ», совали черные и рыжие кошачьи маски с хищным выражением, явно заимствованные из запаса принадлежностей для Хеллоуина[76]Xеллоуин (от All Hallow Even — канун Дня Всех Святых) — праздник, отмечаемый 31 октября, во время которого принято пугать друг друга масками разной нечисти.. Однако сувениры не очень-то раскупали, и полиция прогоняла торговцев. Детей в толпе почти не было, все говорило о серьезности мероприятия. Люди в зале либо молчали, либо разговаривали шепотом. Те, кто собрался на улицах вокруг «Метрополь-Холла», тоже вели себя спокойно, — по мнению ветеранов полиции, даже слишком спокойно. Казалось, полицейские предпочли бы несколько дюжин пьяных, пару кулачных потасовок и пикет коммунистов. Но пьяных не было видно, все вели себя на редкость благовоспитанно, а если среди них и были коммунисты, то они никак себя не проявили.

Однако скопление транспорта и непрекращающиеся автомобильные гудки вынудили власти вызвать конную полицию и радиофицированные патрульные машины.

Петля стражей порядка бесшумно захлестнула весь район к пяти вечера. Между Пятьдесят первой и Пятьдесят седьмой улицами к югу и северу и между Седьмой и Девятой авеню к востоку и западу плотные ряды полицейских заполнили каждый перекресток. Автотранспорт пустили в объезд. Пешеходов пропускали внутрь оцепления, но никому не разрешали уходить, не назвав себя и не ответив на ряд вопросов.

По всему району циркулировали сотни детективов в штатском.

Сотни других находились в «Метрополь-Холле». Среди них был Эллери Квин.

На помосте восседал центральный комитет объединенной команды отпора террору города Нью-Йорка. Ни одно лицо из этой группы не обладало яркой индивидуальностью — на всех застыло напряженно-застенчивое выражение свойственное присяжным в зале суда. Мэр и несколько чиновников занимали почетные места, «что означает, — заметил мэр сидящему позади него доктору Казалису, — места, где за нами смогут наблюдать». Трибуну оратора окружали американские флаги. Перед ней теснились микрофоны радио и предназначенные для обращений публики. Телевизионщики были наготове.

Митинг открыл в девять вечера председательствующий на нем Джером К. Фрэнкбернер, одетый в военный мундир с орденами и медалями. Лицо его выглядело мрачно, но голос звучал спокойно.

— Это голос Нью-Йорка, — начал Фрэнкбернер. — Мои имя и адрес не имеют значения. Я говорю от имени сотен городских комитетов, которые организованы для защиты наших семей от угрозы, нависшей над городом. Мы все — законопослушные американцы, многие из нас сражались на войне. Мы не преследуем никаких личных или своекорыстных целей. Вы не найдете среди нас мошенников, гангстеров или коммунистов. Мы — демократы, республиканцы, независимые, либералы, социалисты. Мы — протестанты, католики, евреи. Мы — белые и негры. Мы — бизнесмены, служащие, рабочие, интеллигенция. Мы — старые и молодые. Мы — Нью-Йорк.

Я не собираюсь произносить речь. Мы собрались здесь не для этого. Я хочу всего лишь задать несколько вопросов от имени всех жителей Нью-Йорка.

Мистер мэр, какой-то псих убивает людей направо и налево. Прошло четыре месяца с тех пор, как Кот вышел на охоту, и он по-прежнему на свободе. Допустим, вы не можете его поймать. Но какая защита нам обеспечена? Я ничего не имею против нашей полиции. Они так же усердно трудятся, как и мы все. Но жители Нью-Йорка спрашивают вас: какие меры принимает наша полиция?

В зале стал подниматься ропот, напоминающий отдаленный раскат грома, на который отозвался такой же ропот снаружи. В здании и на окружающих улицах полицейские нервно стиснули в руках дубинки и сомкнули ряды, а на трибуне мэр и комиссар слегка побледнели.

— Мы все — до последнего мужчины и женщины — против того, чтобы брать на себя исполнение закона, — продолжал Фрэнкбернер, и в его голосе послышались звенящие нотки. — Но мы спрашиваем вас, мистер мэр, что нам остается делать? Этим вечером моя жена или мать может почувствовать, как шелковый шнур затягивается на ее шее, а полиция подоспеет тогда, когда останется только договариваться о похоронах.

Мистер мэр, мы пригласили вас сюда и просим рассказать нам, как вы и полицейские власти намереваетесь обеспечить нам защиту, которую мы пока не ощущаем.

Леди и джентльмены, слово предоставляется мэру Нью-Йорка.

* * *

Мэр говорил долго, спокойным и дружелюбным голосом, вовсю используя свое обаяние и глубокое знание психологии ньюйоркцев. Он описал всю историю полицейского управления города, его рост, гигантскую организацию, которая включает восемнадцать тысяч мужчин и женщин, охраняющих закон и порядок. Мэр представил обнадеживающую статистику раскрытых убийств. Он углубился в юридические и социальные аспекты самосуда и линчевания, являющих собой угрозу всем демократическим институтам и служащих, несмотря на все разговоры о высоких целях, торжеству беззакония и удовлетворению низменных инстинктов подонков общества. Мэр указал на то, что насилие порождает насилие, которое приводит к военному вмешательству, трибуналам и подавлению гражданских свобод — верной дороге к фашизму и тоталитаризму.

— И все это из-за того, — добавил он, — что мы пока не в состоянии найти одного маньяка-убийцу в городе, где живет семь с половиной миллионов человек.

Но речь мэра, несмотря на все ее благоразумие, не смогла пробудить в публике тех откликов, по которым ветераны митингов и собраний определяют успех или неудачу своих выступлений. Люди просто молча слушали — кто сидя, кто стоя. Они представляли собой единый организм, подчиненный одной цели, ожидающий главного слова, которое послужит толчком для того, чтобы дать волю своим чувствам.

Мэр знал это — его голос зазвучал напряженно.

Чиновники также это понимали — они перешептывались с деланной беспечностью, помня о телекамерах.

Наконец мэр попросил комиссара полиции дать отчет об уже принятых и планируемых специальных мерах для ареста Кота.

Когда комиссар приблизился к трибуне, Эллери поднялся со своего места среди слушателей и пошел по центральному проходу к местам прессы, попутно изучая лица сидящих, и заметил Джимми Маккелла.

Джимми изогнулся на стуле, глядя на девушку, сидящую через три ряда позади него. Девушка, это была Селеста Филлипс, смотрела на комиссара, который начал говорить.

Эллери не мог сказать, что именно заставило его держаться поблизости. Возможно, какое-то предчувствие, а может быть, просто знакомые лица.

Он присел на корточки в проходе возле ряда Селесты.

Ему было не по себе. В атмосфере «Метрополь-Холла» присутствовало нечто, вызывающее у него тревогу. Эллери видел, что остальные также испытывают беспокойство — что-то вроде массовой самоинтоксикации. Люди словно дышали собственным ядом.

Внезапно он понял, что это за яд.

Страх — вот что сковывало собравшихся в зале, вот то, чем они дышали.

Терпение, спокойствие, пассивность были всего лишь сдерживаемым страхом.

Люди не слушали голос человека на трибуне — они прислушивались к внутреннему голосу страха.

— КОТ!

Это прозвучало, когда комиссар сделал паузу, переворачивая страницы своих заметок. Он посмотрел в зал.

Мэр и доктор Казалис приподнялись с мест. Двадцать тысяч голов разом повернулись. Это был истошный женский вопль. Группа мужчин начала пробираться, размахивая руками, расталкивая слушателей, стоящих позади.

— Заставьте эту женщину замол... — сердито начал комиссар.

— КОТ!

По залу прокатился гул. С места, вытянув шею, поднялся мужчина. За ним последовала женщина. Потом пара и целая группа.

— Леди и джентльмены, пожалуйста, сядьте! Это просто истери...

— КОТ!

— Прошу вас! — Мэр присоединился к комиссару на трибуне.

Люди бежали по боковым проходам. В конце зала в проходах началась давка.

— КОТ!

Сверху донесся сдавленный мужской голос:

— Займите ваши места! Полиция! Полицейские тут же появились среди публики. Потасовка у задней стены распространилась на центральный проход.

— КОТ!

Теперь визжала дюжина женщин.

— ОН ЗДЕСЬ!

Эти слова ударили публику, точно камень зеркало. Трещины побежали во все стороны. Мужчины пробирались через ряды, работая кулаками. Полиция исчезла. Крики слышались повсюду. «Метрополь-Холл» шумел, как водопад, заглушающий любые членораздельные звуки.

На помосте мэр, Фрэнкбернер и комиссар кричали в микрофоны, отпихивая друг друга. Их голоса терялись в общем реве.

В проходах продолжалась свалка. Публика с боем рвалась к дверям.

На балконе треснули перила, и мужчина свалился в партер. Люди бежали с балкона по лестницам. Некоторые падали и исчезали. У запасных выходов завязались драки.

Внезапно масса народу вырвалась на улицы, смешавшись с оцепеневшими от ужаса тысячами людей, стоящих снаружи, и превратив пространство вокруг «Метрополь-Холла» в гигантский кипящий котел. Его содержимое выплеснулось на полицейские кордоны, захлестывая людей, лошадей, автомобили, и хлынуло в город по всем направлениям, к Бродвею и Девятой авеню, сметая все на своем пути.

Когда началась паника, Эллери прокричал имя Джимми Маккелла и указал ему на окаменевшую от страха Селесту, пытаясь пробиться сквозь стену человеческой плоти, отбрасывающую его назад. Ему удалось вскочить на сиденье, откуда он видел, как Джимми прорвался через три ряда к испуганной девушке и схватил ее за руку. После этого обоих поглотила толпа, и Эллери потерял их из виду.

Теперь он изо всех сил старался не свалиться с сиденья на пол.

Спустя долгое время Эллери нашел отца, помогающего мэру и комиссару руководить спасательной операцией. Они едва успели обменяться несколькими словами. Оба были без шляп, в изорванной одежде, покрыты синяками и кровоточащими ссадинами, у пиджака инспектора не хватало одного рукава. Нет, он не видел ни Маккелла, ни Селесту, ни доктора Казалиса. Его глаза скользнули по аккуратному неподвижному ряду трупов. Потом инспектора позвали, и Эллери вернулся в зал оказывать помощь пострадавшим. Он присоединился к импровизированной армии спасения, состоящей из полицейских, пожарных, врачей, сотрудников Красного Креста, добровольцев с улиц. Сирены продолжали выть, заглушая стоны раненых.

О других ужасах поведали репортеры. Толпа разбила несколько витрин магазинов на улицах между Восьмой авеню и Бродвеем. Хулиганы и воры мгновенно приступили к грабежам. Посторонние, пытавшиеся вмешаться, были избиты, лавочники подверглись нападениям, некоторые получили ножевые ранения. Ситуация угрожала окончательно выйти из-под контроля, когда на Бродвей хлынула публика из театров, что усилило хаос. Отели заперли все двери. Но полиция двинула в толпу патрульные машины, а конные полицейские постепенно задержали зачинщиков беспорядков. Однако сотни магазинов вплоть до Сорок второй улицы были разграблены, витрины разбиты. Больницы были переполнены пострадавшими, и их укладывали в коридорах; пункты Красного Креста по оказанию первой помощи организовали по всему району Таймс-сквер. Машины «Скорой помощи» сновали взад-вперед, развозя раненых даже в госпиталь Фордема далеко на севере. «Линди», «Тутс Шор», «Джек Демпси», другие рестораны района обслуживали спасателей кофе и сандвичами.

Без четверти пять утра адвокат Эвартс Джоунс передал следующее заявление для прессы:

Я уполномочен Джеромом К. Фрэнкбернером, председателем сегодняшнего злополучного собрания, и центральным комитетом так называемого КОТ города Нью-Йорка сообщить, что все подобные организации будут немедленно распущены, а деятельность гражданских патрулей — прекращена.

Мистер Фрэнкбернер и комитет от имени всех граждан, объединившихся в это опрометчиво созданное, хотя и задуманное с добрыми намерениями народное движение, выражают глубокую скорбь и величайшее сожаление о том, что произошло в «Метрополь-Холле» вчера вечером».

В ответ на требования репортеров сделать личное заявление Фрэнкбернер покачал головой:

— Я слишком устал, чтобы говорить. Да и что тут можно сказать? Мы все были не правы, а мэр — прав.

На рассвете «кошачьи беспорядки» были подавлены, а четыре страшных дня вписали свой кровавый абзац в анналы истории пострадавших в результате паники.

Позднее мэр без комментариев сообщил прессе итоги ночных волнений.

Погибли:

Женщины — 19

Мужчины — 14

Дети — 6

Всего — 39

Серьезно ранены:

Женщины — 68

Мужчины — 34

Дети — 13

Всего — 115

Получили легкие раны, ушибы и другие незначительные травмы:

Женщины —189

Мужчины — 152

Дети — 10

Всего — 351

Арестованы по обвинению в грабежах, незаконных сборищах, призывах к насилию и т. д.:

127 человек.

Сумма общего ущерба (приблизительная):

4 500 000 долларов.

Мэр сообщил, что женщина, чьи крики стали причиной паники и последовавших беспорядков, была затоптана насмерть. Ее звали миссис Мабель Легонтц, она были бездетной вдовой сорока восьми лет. Тело опознал в половине третьего ночи ее брат Стивен Чорумковски, мастер по ремонту радиаторов, проживающий в доме номер 421 на Западной Шестьдесят пятой улице. Лица из публики, находившиеся в непосредственной близости от миссис Легонтц, сообщили, что на нее никто не нападал, но там, где она стояла, была такая теснота, что любой толчок мог вызвать у нее приступ страха.

Миссис Легонтц страдала неврастенией, которая развилась у нее после смерти мужа. Мистер Легонтц работал под землей и умер от кессонной болезни.

То, что она увидела Кота, абсолютно исключалось.

Мэр согласился с репортерами, что это были, возможно, самые страшные волнения в истории Нью-Йорка после беспорядков 1863 года[77]Приказ президента Линкольна о призыве в федеральную армию во время Гражданской войны вызвал недовольство беднейших слоев населения — в основном выходцев из Ирландии, подстрекаемых криминальными группировками, которые устроили кровавые беспорядки, сопровождаемые негритянскими погромами..

* * *

Эллери пришел в себя, сидя в полумраке на одной из скамеек Рокфеллер-Плаза. На площади больше никого не было, если не считать статуи Прометея[78]Прометей — в греческой мифологии титан, похитивший огонь с Олимпа и даровавший его людям.. Холодный нью-йоркский рассвет благотворно влиял на Эллери, уменьшая боль в покрытых ссадинами руках и лице и прочищая затуманенные мозги.

Прометей обращался к нему из своей водяной ниши, и Эллери чувствовал себя в его компании весьма комфортно.

— Тебя интересует, — начал позолоченный гигант, — каким образом зверь в человеческом облике, которого вы именуете Котом, смог с помощью простого выкрика его прозвища заставить тысячи людей потерять голову и превратиться в стадо испуганных животных.

Я настолько стар, что даже не помню, где родился, за исключением того, что там якобы не было женщин (что я нахожу неубедительным), зато припоминаю, что даровал людям огонь. Если это правда, то я — создатель цивилизации, поэтому считаю себя вправе выступить с пространными комментариями относительно происшедших событий.

Правда состоит в том, что случившееся вчера вечером и прошлой ночью вообще никак не связано с Котом.

Сегодняшний мир напоминает мне те давние времена, когда зарождались религии. Я имею в виду, что современное общество до смешного походит на общество примитивное. Та же самая забота о демократическом правлении, покуда некоторые из вас, заявляя, что находятся в контакте с высшими силами, не идут на все, чтобы дорваться до власти. Вы преклонялись перед именем и происхождением, делаете из людей идолов. Вы держите ваших женщин в золоченой клетке и проявляете к ним необычайное уважение, однако все важные дела предоставляете решать мужчинам. Вы даже вернулись к пищевым табу в вашем преклонении перед диетой и витаминами.

Но самое интересное сходство, — продолжал Прометей, очевидно нечувствительный к рассветному холоду, который заставлял Эллери стучать зубами, как старая тыква стучит высохшими зернами, — заключается в том, как вы реагируете на ваше окружение. Мыслящей единицей служит толпа, а не личность. При этом мыслительные способности толпы, как продемонстрировали недавние прискорбные события, находятся на крайне низком уровне. Вас распирает невежество, а невежество порождает панический страх. Вы боитесь практически всего, но в первую очередь личных контактов с проблемами вашего времени. Поэтому вы с радостью загоняете себя за высокую ограду традиций и позволяете вашим лидерам манипулировать всеми тайнами. Они стоят между вами и ужасом неведомого.

Но иногда жрецы власти вас подводят, и вы внезапно оказываетесь лицом к лицу с неизвестным. Те, которые должны были принести вам спасение и удачу, защитить от тайн жизни и смерти, больше не стоят между вами и жуткой тьмой. Во всем мире магические стены рушатся, оставляя ваши народы парализованными на краю бездны.

При таком положении, — закончил Прометей, — стоит ли удивляться, что один истерический голос, выкрикивающий нелепое прозвище, может побудить тысячи людей спасаться бегством?

Эллери проснулся на скамейке от боли и утреннего солнца, которое било ему в лицо и сверкало на позолоте его наставника. По площади шли люди и носились автомобили. Ему казалось, что кто-то создает очень много шума, и он сердито встал. Хриплые возбужденные возгласы доносились с западной стороны.

Мальчишеские голоса, отзывающиеся эхом, словно в ущелье...

Эллери поднялся по ступенькам, перешел дорогу и, хромая, направился в сторону Шестой авеню.

Спешить некуда, думал он. Мальчишки продают некролог КОТ. Сколько мертвых, сколько раненых, на какую сумму причинен ущерб. Читайте об этом в газете!

Нет, спасибо! Уж лучше горячий кофе.

Эллери побрел дальше, пытаясь не думать вообще, но голова пухла от мыслей.

Некролог КОТ. Некролог Кота — в этом что-то есть. Семь трупов...

«Наши желанья растут, когда наше солнце заходит...»[79]Цитата из «Ночных мыслей» английского поэта Эдуарда Янга (1683–1765).

Эллери засмеялся.

Или, как сказал другой бессмертный, «лучше бы мне оставаться в постели».

«Братец Квин, ты выдохся, но тебе придется воскреснуть из мертвых и продолжить охоту на Кота».

Что дальше?

Куда смотреть?

Где искать?

В тени навеса мюзик-холла мальчишка, выпучив глаза, выкрикивая сенсационные новости, упражнял легкие. Куча газет таяла на глазах.

Эллери приготовился перейти Шестую авеню в поисках вожделенной чашки кофе, когда крики мальчишек внезапно обрели для него смысл.

Он полез за монетой, которая обожгла его холодом.

— «Экстра»!

Эллери стоял среди толкающих его прохожих, держа в руках газету.

На первой полосе красовался знакомый Кот, но восьмой хвост у него был уже не в виде вопросительного знака.