Онлайн чтение книги Доктор Шанс Chance
Консультация

Шанс делил офис на Полк-стрит с тремя другими докторами: Салком, Марксом и Хейгом. Джейкоб Салк был психиатром, специалистом по манипуляциям сознанием, культам, промыванию мозгов и неправомерному воздействию. Давид Маркс – психоневрологом, которого Шанс знал еще по университету. Как и Шанс, он был мужем и отцом. Правда, в отличие от Шанса, разводиться не собирался. И наконец, Леонард Хейг. Сорокапятилетний Хейг, самый преуспевающий среди них, невролог с личным состоянием, который специализировался на услугах для крупных страховых компаний. Недавно он приобрел дом на юге Франции. По слухам, был замечательным теннисистом и удачливым сердцеедом. Не считая нескольких случаев, когда Шанс и Хейг в качестве экспертов противостояли друг другу в суде, они почти не разговаривали между собой. Тем не менее именно Хейг предупредил Шанса о приходе Жаклин Блэкстоун.

– Я только что направил к вам в приемную пациентку, – сказал он.

Они стояли в коридоре перед черно-белой фотографией определенно невменяемой старухи, сидящей в крошечной комнатушке без окон. В комнатушке было пусто, как в тюремной камере, если не считать вереницы бумажных куколок, неизвестно за какой надобностью подвешенных над почти лысой головой женщины.

Шанс лишь поднял брови. Ему показалось крайне необычным, что Хейг не счел ниже своего достоинства кого-либо куда-либо направить.

– Она по ошибке зашла ко мне, – сказал ему Хейг. – Я попытался ее удержать, но какого черта? Она хотела к вам.

– Ну… полагаю, тогда я должен вас поблагодарить, – проговорил Шанс.

– Или, по крайней мере, оказать мне ту же любезность. – Хейг склонился к изображению невменяемой старухи, в котором Шанс опознал работу их главного парковщика Жана-Батиста Марсо.

Жан-Батист приехал из Парижа и студентом изучал антропологию и медицину. Полученная в возрасте двадцати четырех лет травма головы с образованием рубца в задней части лобной доли головного мозга сделала из него страдающего судорогами эпилептика вроде святого Павла, в результате чего он оставил академическую учебу ради менее исхоженных дорожек. Одним из его увлечений стала фотография, и через сорок с лишним лет после несчастного случая у него собралась внушительная коллекция портретов надменных помешанных индивидов в различных стадиях физического и психического упадка, которыми он периодически норовил украсить стены здания.

– Опять он за свое, – сказал Хейг, имея в виду снимок. – Думаю, может быть, на этот раз вы сможете с ним поговорить?

Новая работа вызывала у Шанса сомнения. С одной стороны, портрет по непонятным ему самому причинам заинтриговал его. С другой – от него хотелось повеситься. Что касается самого Жана-Батиста, тут Шанс не колебался: он считал его одним из скрытых сокровищ города, эдаким странствующим святым, посвятившим себя поиску сюжетов и вещей с пока еще не выявленной ценностью. Он в одиночестве жил в крошечной полуподвальной квартирке, полученной вместе с работой благодаря договоренности с хозяйкой здания, древней, сказочно богатой китаянкой; что конкретно их связывало, было неясно, хотя Шанс подозревал, что тут не обошлось без некой формы нелегальной психотерапии, с применением медикаментов или без такового, особенно если учесть, что Жан-Батист, не имея соответствующих документов, то и дело принимал пациентов, склонных к путешествиям в астрале и беседам с мертвыми. Но даже гипотеза Шанса была совершенным домыслом, договоренность явно существовала, и любые попытки некоторых арендаторов избавиться от француза кончались плохо. Его защищали сверху.

Но странные снимки были лишь частью проблемы. Когда дело доходило до парковки автомобилей, Жан-Батист не делал разницы между последними моделями «порше», «бимеров», «мерседесов», «рендж роверов» и «ауди», наводнявшими подземную стоянку, и «Олдсмобилем Катласс» 1989 года, на котором теперь ездил Шанс. (У жены остался «лексус», а свой «олдс» он нашел на Крейгслисте [21]Сайт объявлений, существует с 1995 года.). В то время как другие парковщики почти единодушно стремились припрятать эту скрипучую развалюху подальше, Жан-Батист ставил ее на самые соблазнительные места. Этот акт милосердия давал некоторым, в том числе и Хейгу, повод подозревать Шанса и француза в каком-то особом союзничестве.

– У него эти штучки в духе Дианы Арбус [22]Известный американский фотограф середины XX века. достигли новых высот. Или, наоборот, глубин, – продолжил Хейг. – У нас пациенты в окна повыскакивают.

Шанс разглядывал изображение сумасшедшей. Хотя за месяцы, прошедшие с появления Жана-Батиста в подвале их бизнес-центра, и особенно из-за собственного развода, Шанс начал даже получать удовольствие от примеров деятельности чужой расторможенной психики – такое сильное, что не признался бы в нем своим более профессиональным коллегам, – верным также было и то, что Жан-Батист являлся вещью в себе и от чужого влияния зависел не больше чем погода, да и радостей в жизни Шанса в последнее время осталось так мало, что он старался получить их где только мог.

– Не знаю, – сказал он, устремив глаза на женщину, – мне вроде как нравится.

Хейг лишь взглянул на него.

– Что-то есть в этих куколках. В смысле просто подумайте об этом, – и он снова направился к своему кабинету.

– Ну и хер тогда с вами, – крикнул Хейг ему вслед. – Вот она придет опять… и оставлю ее у себя.

Шанс отмахнулся.

– Может, это тебя нужно познакомить с Большим Ди, – сказал он, отойдя подальше, чтобы его не услышали, и снова погрузившись в фантазии. – Темной ночью в темном переулке. Да, и захвати бейсбольную биту.

Он увидел ее со спины сквозь одну из располагавшихся по бокам от двери прямоугольных стеклянных панелей. На ней были ботинки, джинсы и длинный серый свитер. Она смотрела в окно, и его снова, как в книжном магазине, удивили ее рост и осанка. Непонятно, как она умудрилась спрятать их в свой первый визит, за туфлями на плоской подошве, безвкусным платьем и скучной прической.

Когда он вошел, она обернулась, выставив на обозрение шину на носу и синяки. Люси, молодая женщина, которая работала у Шанса офис-менеджером и секретарем, бросила на него ведьмачий взгляд из-за своей стойки. У нее был как раз подходящий для этого рост – ровно пять футов. Иногда, глядя на Люси через комнату, можно было увидеть лишь голову от макушки до глаз. Рыжеволосая, она носила очки в роговой оправе вроде тех, что когда-то так нравились Бадди Холли. Кожа ее была молочно-белой, чистой, словно свежевыпавший снег, если не считать татуировки на всю руку, экстремальной, но искусно выполненной по мотивам поздних работ Дали, с тающими часами и змеями в саду. Татуировка исчезала под одеждой, но, похоже, рукавом дело не ограничивалось, хотя Шанс и не знал, что там. Под нижней губой Люси сиял маленький серебряный лабрет. Одеваться она предпочитала в винтажные наряды из секонд-хендов и «Конверсы», но умело их сочетала. Прежде чем найти себя в качестве студентки кафедры психологии университета Беркли, она изучала искусство в Хантер-колледже Нью-Йорка. Люси была даже довольно сексапильна на свой, богемно-наркоманский лад. Наверно, поэтому он ее и нанял. Нет, конечно, были и другие причины, но ему нравилось видеть, как она сидит за большой изогнутой стойкой и приветствует заходящих в кабинет пациентов. По схожим причинам люди держат дома экзотических птиц. Ее многоцветие наполняло помещение.

– Вас ожидают Дженкинсы, – сказала Люси. Она произнесла это с чувством, косясь на избитую Жаклин. – Я сказала миссис Блэкстоун, что ей следует записаться на другое время.

– Все нормально, – сказал Шанс, – я разберусь.

– Дженкинсы ждут уже полчаса.

– Пожалуйста, скажи им, что я приму их буквально через минуту.

Люси смотрела на него ровно столько, сколько понадобилось, чтобы продемонстрировать неодобрение, а потом сделала, что ей велели.

Шанс пересек помещение и подошел к Жаклин. Синие круги залегли под ее желтыми кошачьими глазами.

– У меня сейчас прием, – сказал он.

– Мне уйти?

– Я имел в виду, что это, возможно, займет какое-то время.

Она смотрела в окно, словно стараясь справиться с чувствами.

Дженкинсы были семейной парой с двумя маленькими детьми. Ральфу Дженкинсу было тридцать девять лет. Прошло два года с тех пор, как ему сделали вторую трепанацию черепа с последующей радиотерапией из-за злокачественной опухоли головного мозга. После операции у него начались трудности с подбором слов и ухудшилась моторика правой руки. Шанс порекомендовал как логопеда для восстановления речи, так и психотерапевта, чтобы помочь решить психологические проблемы, возникшие в результате рака мозга. Все это произошло в начале года. На прошлой неделе Дженкинсы записались на повторный прием. Шанс догадывался о причинах, но точно уверен не был. Скорее всего, прием займет где-нибудь от часа до двух. С тех пор как Шанс обзавелся частной практикой, он всегда старался уделять своим пациентам побольше времени. Зачастую те находились в плачевном состоянии. Были растерянными, испуганными, озлобленными. Вселенная поторапливала их на выход. Им совершенно не требовалось, чтобы он поступил так же.

– Сколько у вас времени? – спросил он у Жаклин.

Он знал, что Люси наблюдает за ними со своего поста в приемной.

– До вечера. Простите, что я явилась вот так…

Он поднял руку:

– Ничего страшного. Здесь ждать скучно. Внизу, в конце квартала, есть маленькое кафе. Почему бы вам не подождать там, за чашкой кофе? – Он бросил взгляд на столик в приемной. – Возьмите журнал. Я смогу присоединиться к вам через час или около того. – Посмотрел на часы. Начало первого. – К четырем я должен буду забрать дочь, но у нас будет время поговорить.

Она взгляну ему прямо в глаза:

– Вы очень добры. – Ее пальцы теребили пуговки на свитере. Шанс заметил, что кожа вокруг ногтей больших пальцев ободрана, словно она ковыряла ее или обкусывала. – Если мне придется уйти, я позвоню вам в офис. Но постараюсь дождаться.

– Было бы хорошо.

– Спасибо. Я не знаю. – Кажется, она хотела сказать что-то еще, но потом оборвала себя. – Извините. Мне жаль, что так вышло, правда. Но спасибо вам. – Не обращая внимания на журнал, она направилась к двери и вышла из кабинета.

– Даже не начинай, – сказал он Люси, когда шел за Дженкинсами. – Ты понятия не имеешь, через что она прошла.

– Может, и не имею, но она налетела на меня как человек, который знает, как добиться своего. Видели бы вы, как она изображала из себя маленькую потерявшуюся девочку с вашим дружком, доктором Хейгом.

– Едва ли он мой дружок.

– А она не потерялась. Я в том смысле, что она уже тут бывала.

– И после этого получила довольно серьезное сотрясение мозга. С чего это ты вдруг стала такой недоброй?

Люси проигнорировала его вопрос.

– Встреча в кафе, – сказала она. – Выходит, вы ее на халяву примете?

– Поверь, – сказал ей Шанс, – это самое меньшее, что я могу сделать.

Встреча с Дженкинсами продлилась больше часа, но Жаклин ждала его в кафе, в это время почти пустовавшее. От входа вниз вела коротенькая лестница с выложенными плиткой ступенями, поэтому окна были почти на одном уровне с тротуаром и колесами проезжающих машин. Жаклин выбрала столик в глубине зала, подальше от окон. По дороге Шанс заказал кофе и присоединился к ней в ее темноватом уголке.

– Как ваш пациент? – спросила она.

Он рассказал о Ральфе.

– Так он умирает?

– Может быть, у него есть полгода.

– Господи Иисусе! Что вы им сказали?

– Правду. Предложил консультации, группы поддержки, хоспис. – По улице прогрохотал вагон фуникулера. – Это не всегда так мрачно, как может показаться, – сказал он. – Порой наблюдаешь… иногда, с некоторыми людьми… как все наносное куда-то отваливается. Они начинают видеть, что важно, а что нет. И возникает такое ощущение… относительно некоторых из них… что они на самом деле впервые начинают жить. – Ему хотелось верить, что так оно и есть.

Жаклин кивнула, но ничего не сказала.

– За окном раздался взрыв, полыхнул белый свет ядерного холокоста. Вам остается пять секунд. Что вы сделаете?

Она смотрела на улицу. Там был лишь тусклый свет туманного дня.

– Не знаю, – сказала она и посмотрела на Шанса. – А вы?

Он потянулся через стол и взял ее за руку:

– Вот что. Может, ничего другого не остается. Знаете, держащихся за руки людей находили везде, от Помпеи до башен-близнецов Всемирного торгового центра. Все мы умрем. Имеет значение лишь то, что мы делаем в отпущенное нам время.

Ее глаза наполнились слезами.

– Вы хороший врач, – сказала она.

– Люди хотят чудес. Иногда единственное чудо – это когда я беру вашу руку. Это и есть чудо.

Прошло мгновение. Она снова обрела самообладание.

– Что мне делать? – спросила она его.

– Думаю, вам надо начать с правды.

– Он убьет меня. Сказал, что убьет, и я ему верю.

– Сейчас мы говорим о вашем муже, а не о неизвестном человеке, пробравшемся к вам в дом? Я просто для ясности уточняю.

Она кивнула, мол, так и есть.

– Вас избил ваш муж.

Она улыбнулась, словно намекая на наивность его вопроса.

– Он не стал бы. Не стал бы сам пачкать руки.

– Но он сделал это? Вы именно это пытаетесь мне сказать? Важно, чтобы тут между нами не было неясностей.

Она пожала плечами и отвернулась.

– Вы когда-нибудь говорили с адвокатом? Или другим полицейским? Есть адвокаты, которые специализируются по делам об угрозах…

– Я говорю с вами.

– Но сейчас, когда вы действительно пострадали…

– Думаете, это в первый раз? Слушайте, я знаю , что к чему. Чего не знаете вы, чего никто не знает… о том, какой он умный. Он разбирается в законах. А еще он сумасшедший. В конце концов он меня достанет. Такой уж он. Знает людей. Может сесть в тюрьму и все равно добиться своего. – Ее голос в первый раз сорвался. – Он знает, как дела делаются, – шепнула она. – Он знает, как сделать, чтобы Жаклин исчезла.

– Теперь вы заговорили о себе в третьем лице, – сказал Шанс. – Я сейчас что, с Джекки разговариваю?

– Нет. Я не знаю. Плевать мне на Джекки. – Она помедлила, потом сказала: – У меня есть дочь.

Шанс замер. Ни в одном из документов, относящихся к ее делу, не было никаких упоминаний о ребенке. И в их первоначальной беседе о детях тоже речи на шло. Он некоторое время внимательно изучал ее в тусклом свете кафе.

А Жаклин Блэкстоун разглядывала свои руки.

– Это его ребенок?

Она покачала головой.

– Мне было семнадцать. Мы с ее отцом никогда не были женаты. – Она заколебалась, но продолжила: – Я отдала ее на удочерение. Мы снова стали видеться два года назад. Она учится в школе при университете. Реймонд платит за ее обучение.

– Реймонд – это ваш муж. – Он понял, что впервые слышит, как Жаклин произносит это имя. Она знаком дала понять, что да. – Почему вы ничего не сказали об этом у меня на приеме?

– Наверно, я больше всего боялась тогда, что мои симптомы вызваны неврологией.

Шанс сначала хотел сказать, что он – не только психиатр, но и сертифицированный невролог, и что для объективной оценки симптоматики нужно знать все без исключения факты, относящиеся к делу. Но, поразмыслив, счел, что в сложившихся обстоятельствах покажется излишне сварливым, решив оставить эту тему в покое хотя бы до поры до времени.

– Как я понимаю, – сказал он наконец, – вы убеждены, что ваша дочь тоже в опасности.

– Он так сказал.

Шанс считал себя не понаслышке знакомым с теми махинациями, которыми люди творят архитектуру собственных тюрем, казематов, откуда, из подвальных окон, лишь изредка доносится крик узника. Будто Гудини, мы конструируем машинерию собственных ловушек, и в конце концов нам приходится либо вырываться из них, либо умереть. Погрязнув в связанных с разводом правовых и финансовых трудностях, Шанс обнаружил, что не является исключением из общего правила, хотя в его случае речь шла скорее об образной смерти, чем о буквальной, особенно если сравнивать с Жаклин Блэкстоун.

– Кроме предусмотренной законом помощи, – после очередной долгой паузы сказал Шанс, – не знаю что вам и предложить. Вы продолжаете работать с Дженис?

– Он запретил. Мне непросто было прийти сюда. Это опасно для меня. – Ее глаза внимательно осматривали помещение. – И для вас тоже. Может быть, я подвергаю вас риску. Мне следовало подумать об этом.

Второй раз за день все предстало перед Шансом в новом свете.

– Часто угрозы сильно отличаются от реальных поступков людей, – сказал он, но все же заметил, что его пульс участился.

– Верно, – ответила она.

– Послушайте, – сказал он, – это нелегко, я понимаю. Чем вы рискнете, чтобы вновь стать хозяйкой собственной жизни? Рискнете возможностью потерять эту самую жизнь? И речь не только о вас. Вашу дочь тоже следует учитывать. Я не могу сказать, как вам поступить. Я по-прежнему думаю о консультации с кем-нибудь, более сведущим в законах… Меня часто приглашают в суд в качестве эксперта. Эти дела редко бывают уголовными, но я знаком с несколькими адвокатами. Могу навести справки. Кроме того…

Внезапно она потянулась через стол и взяла его за руку.

– Может, все так, как вы говорили, – сказала она. – Может, нужно только вот это. Может, ради этого я и пришла.

Это движение поразило его. Его рука была в ее руке, а он сидел и рассматривал Жаклин в слабом предвечернем свете. Боже, думал он, на эти скулы можно посадить самолет, и удивлялся, как же в их первую встречу умудрился столько всего не заметить. Она притянула его ладонь к себе и сжала, обручальное кольцо, которое она все еще носила, впилось ему в пальцы. Он представил, будто смотрит на них со стороны. Представил, кем они могут показаться в этот миг. Представил, что это смотрит на них плохой коп. Нужно тщательнее следить за тем, как выглядишь, подумал он на манер своего отца, однако его рука осталась там же, где была. Он чувствовал, как бьется пульс на ее таком теплом запястье, касающемся основания его ладони. Чувствовал, как берет за горло страсть.