Онлайн чтение книги По следу Сезанна Chasing Cézanne
1

Секретарша в строгом черно-бежевом костюме идеально гармонировала со сдержанным, минималистским шиком приемной. Ухоженная и царственно равнодушная, она мурлыкала что-то в телефонную трубку и совершенно игнорировала стоящего перед ней слегка взъерошенного молодого человека. Лишь в тот момент, когда он дерзнул поставить свою изрядно поцарапанную кожаную сумку на полированный стол из белого клена, на идеально гладком лбу барышни обозначилась поверхностная морщинка – свидетельство неудовольствия. Она отложила трубку, неторопливо заложила за ухо гладкую светлую прядь, вернула в розовую мочку золотую сережку, снятую, дабы не мешать разговору, и вопросительно приподняла идеально выщипанные брови. Молодой человек улыбнулся:

– Доброе утро. У меня назначена встреча с Камиллой.

Брови не спешили опускаться.

– Ваше имя?

– Андре Келли. Вы новенькая?

Не удостоив его ответом, секретарша вновь сняла сережку и подняла трубку. Андре всегда занимал вопрос, где Камилла находит такие экземпляры. Они редко задерживались в приемной дольше чем на пару месяцев, но на смену каждой тотчас являлся столь же безупречный клон – декоративный, надменный и не слишком приветливый. И куда они деваются, после того как их увольняют? В отдел косметики универмага «Барнис»? В приемную шикарного похоронного бюро? Или их одну за другой уносят отсюда на крыльях любви многочисленные приятели Камиллы, принадлежащие по большей части к низшим слоям высшего европейского общества?

– У нее важная встреча. – Легкий взмах пальчика в направлении самого дальнего угла приемной. – Можете подождать там.

Андре поднял со стола сумку и еще раз улыбнулся:

– Вы прямо родились такой надутой или пришлось ходить на специальные курсы?

Его сарказм пропал втуне. Телефонная трубка снова скрылась под гладким каре, и мурлыканье возобновилось. Андре уселся на стул и приготовился к долгому ожиданию.

Камилла славилась – и вполне заслуженно – своей вопиющей непунктуальностью, привычкой назначать две встречи на одно время и умением из ничего создавать поводы для демонстрации своего немалого веса как в профессиональных, так и светских кругах. Это она совершила революцию в практике бизнес-ланчей, когда умудрилась на один день заказать два столика в «Ройялтоне» и потом полтора часа ловко курсировала между ними – листик рукколы тут, глоточек «Эвиан» там, – одновременно занимая беседой важного рекламодателя и многообещающего южноамериканского архитектора. Ни один из них в результате не почувствовал себя оскорбленным, репутация Камиллы от этого только выиграла, и с тех пор она время от времени уже намеренно включала «ланч на два столика» в свой корпоративно-светский репертуар.

Разумеется, в конечном счете подобные номера сходили Камилле с рук только потому, что она добилась настоящего успеха, а за успех в Нью-Йорке прощают грехи и пострашнее. Она сумела спасти стареющий журнал от неминуемой смерти, вдохнула в него новую жизнь, изменила название, отправила на пенсию престарелых авторов, придумала открывающее каждый номер «Письмо редактора» – остроумное и вместе с тем социально мотивированное, в корне изменила его обложку, печать, оформление, а заодно уж и приемную с секретаршами. Тираж увеличился в три раза, число рекламных объявлений уверенно росло, а на владельцев, еще не сумевших заработать на журнале деньги, уже падал отблеск его новой славы. Вот потому-то Камилла Джеймсон Портер была права даже тогда, когда ошибалась.

Быстрым ростом своей популярности журнал был обязан не столько косметическому ремонту, впрочем весьма удачному, сколько более глубокой причине – особой редакторской философии, личному изобретению Камиллы.

Философия эта создавалась не в один день. В юности Камилла, амбициозная, но малоизвестная журналистка, работая в отделе С&С (Слухи и Сплетни) лондонского таблоида, умудрилась заполучить себе богатого и светского мужа – высокого, темноволосого и взбалмошного Джереми Джеймсона Портера. Вместе с мужем она приобрела новое имя (звучавшее гораздо шикарнее, чем ее собственное – Камилла Бут) и множество друзей в высшем обществе, с которыми она сошлась легко и быстро. К несчастью, с одним из них она сошлась даже чересчур близко, за чем ее и застукал супруг. Кончилось все разводом, но к этому времени Камилла уже успела усвоить урок, вскоре сослуживший ей хорошую службу в Нью-Йорке.

Урок был очень прост. Богачи любят приобретать и, за очень немногими исключениями, обожают, чтобы об их приобретениях становилось известно окружающим. В самом деле, какой смысл жить лучше других, если эти другие тебе не завидуют, и что за удовольствие владеть чем-нибудь ценным и редким, если об этом никто не знает?

Вновь превратившись в одинокую женщину, вынужденную зарабатывать себе на жизнь, Камилла неоднократно мысленно возвращалась к этой довольно очевидной истине, пока наконец некий катализатор не помог ей превратить абстрактную идею в фундамент для карьеры.

Как-то в приемной у дантиста внимание Камиллы привлекла фотография на обложке знаменитого своей желтизной глянцевого журнала. На ней был изображен аристократ и известный коллекционер живописи с новой женой на фоне своего нового Тициана. С какой стати, размышляла Камилла, эта более чем благополучная пара согласилась позировать для такого издания? Ответ на этот вопрос нашелся в статье, сопровождающей фотографию. С восторженным придыханием в ней рассказывалось о прославленном коллекционере, его молодой, наполовину силиконовой жене и об их увешанном шедеврами любовном гнездышке, из окон которого открывался бесподобный вид на озеро Комо. Весь этот поток бесстыдной лести иллюстрировался несколькими фотографиями интерьеров – умело снятых и искусно подсвеченных. Каждое слово и каждый кадр неопровержимо свидетельствовали о том, что эта прелестная пара ведет прелестную жизнь в прелестнейшем из домов. Для доказательства этого редактор не пожалел шести полос.

Камилла быстро пролистала остальные страницы, содержащие иллюстрированную хронику жизни высшего общества: благотворительные балы, презентации новых ароматов, открытия галерей и прочие легковесные поводы, дающие небольшой группе людей возможность постоянно сталкиваться друг с другом то в Париже – quelle surprise!  – то в Лондоне, то в Женеве, то в Риме. Страница за страницей плоских заголовков, улыбающихся лиц и надуманных сенсаций. Тем не менее, уходя от дантиста, Камилла прихватила журнал с собой и дома еще долго размышляла над фотографией на обложке и статьей. Идея начала обретать плоть.

Для достижения успеха необходима не только концепция и целеустремленность, но и малая толика удачи. К Камилле она явилась в виде звонка из Нью-Йорка. Приятель-журналист поведал ей, что все медиасообщество Манхэттена взбудоражено новостью о намерении братьев Гарабедян заняться издательским бизнесом. Недавно братья, уже сколотившие несколько состояний на домах для престарелых, перекупке векселей и утилизации мусора, приобрели группу компаний, в которую входили и небольшой издательский дом, одна газета, публикуемая на Лонг-Айленде, и несколько специализированных журналов в разной степени обветшалости и разложения. Ходили слухи, что вся группа была куплена ради ее главного актива – большого здания на Мэдисон-авеню, но тем не менее пару печатных органов Гарабедян-младший намеревался сохранить и, по его выражению, «взбодрить». Одним из намеченных к «взбадриванию» изданий стал выходящий раз в квартал «Дизайн интерьеров».

Журнал такого рода с пожелтевшими, закрученными от дряхлости страницами вполне органично смотрелся бы в гостиной какого-нибудь давно заброшенного особняка в Новой Англии. Тон публикаций был пресным и чопорным, оформление – скучным и бездарным, а в немногочисленных объявлениях рекламировалась только ткань для портьер да лжеклассические светильники. В статьях по большей части рассказывалось об уходе за золоченой бронзой или о марках фарфора XVIII века. Словом, лицо журнала было решительно повернуто в сторону от современности. Тем не менее ему удавалось сохранить тощий круг постоянных читателей, и вот уже несколько лет он влачил жалкое существование, принося минимальную, а то и вовсе никакую прибыль.

Пролистав несколько номеров, Гарабедян-старший готов был вынести журналу смертный приговор, но, к счастью, его младший брат оказался женатым на женщине, которая называла себя дизайнером и к тому же совсем недавно с интересом прочитала статью о Филиппе Старке. Она уговорила мужа предпринять попытку спасения «Дизайна интерьеров». Возможно, если найти верную издательскую концепцию, у журнала даже появится будущее.

О намерении Гарабедяна-младшего каким-то образом стало известно, и машина слухов заработала. Камилла, вовремя проинформированная приятелем-журналистом, поспешила в Нью-Йорк с детально разработанным проектом нового журнала и, надев свою самую короткую юбку, представила его Гарабедяну-младшему. Презентация продолжалась почти целый рабочий день, с десяти до шестнадцати, с двухчасовым перерывом на ланч, умело приправленный легким флиртом. К вечеру Гарабедян, в равной степени впечатленный идеями Камиллы и ее ногами, сдался, и она была назначена главным редактором. Первым ее поступком на новом посту стало переименование журнала: отныне «Дизайн интерьеров» стал называться коротко и эффектно – «DQ». Нью-Йорк с интересом ждал.

Немалую часть выделенных на журнал денег Камилла быстро и решительно вложила в раскрутку нового продукта, а точнее – самой себя. Очень скоро она стала появляться – всегда дорого и элегантно одетая – во всех правильных местах, в компании правильных людей и даже в сопровождении своего личного paparazzo . Задолго до того, как в свет вышел первый номер «DQ», Камилла, исключительно за счет гарабедяновских денег и собственной неутомимости, отвоевала себе прочное место среди больших и малых знаменитостей.

В будущем все эти бесконечные ланчи и светские сборища должны были принести сочные плоды. Камилла быстро перезнакомилась со всеми, кто мог принести пользу журналу, то есть с богатыми и пресыщенными, со светскими выскочками и – возможно, самое важное! – с их личными дизайнерами. Дизайнерам она уделяла особое внимание, прекрасно зная, что их влияние на клиентов зачастую не ограничивается советами по поводу выбора мебели или обивочной ткани, а также помня о том, что дизайнеры готовы на все ради рекламы.

А потому в тех редких случаях, когда намеченная жертва начинала сопротивляться и ни в какую не хотела впускать в свой дом фотографов, журналистов, флористов, стилистов и многочисленных, одетых в черное и не выпускающих из рук мобильных телефонов ассистентов, Камилла просто звонила дизайнеру. Тот выкручивал клиенту руки, и двери тут же распахивались.

Используя подобную тактику, Камилла ухитрялась пробиться туда, где до нее не ступала нога ни одного глянцевого журналиста. Уже в первом номере появился сенсационный материал о роскошной трехуровневой квартире на Парк-Авеню (в каждой ванной – по импрессионисту) и коттедже на крошечном острове Мастик в Карибском архипелаге (по три слуги на каждого гостя), принадлежащих Ричарду Клементу, одному из Клементов с Уолл-стрит. Сам Клемент, совершенно не публичный человек, практически отшельник, не смог противостоять двойному натиску Камиллы и молодого итальянца, своего друга и новообращенного дизайнера. Результатом этого явились двадцать страниц пропитанных сиропом описаний и роскошных фотографий, которые Нью-Йорк должным образом оценил и одобрил. Начало «DQ» было признано удачным.

С тех пор прошло три года, и журнал, свято придерживаясь однажды выбранного принципа – «ни одного неприязненного слова ни о ком», – процветал. Ожидалось, что в будущем году, невзирая на расточительство Камиллы, он принесет владельцу даже некоторую прибыль.

Андре пролистал лежавший на столике последний номер и нашел в нем собственные фотографии, сделанные в квартире Бонагуиди в Милане. Он улыбнулся, вспомнив, как Камилла заставила маленького пузатого промышленника и его телохранителя перевесить Каналетто на более выигрышное, по ее мнению, место. Кстати, она оказалась совершенно права. Андре нравилось работать с Камиллой. Она была забавной, у нее наличествовали острый язык и верный глаз, и она никогда не экономила денег Гарабедяна. Если еще год он будет получать от журнала регулярные заказы, возможно, удастся скопить достаточно, чтобы на время оставить работу и заняться книгой.

Интересно, что она планирует для него на этот раз? Андре надеялся, что фотосессия намечается где-то поближе к солнцу. Зима в Нью-Йорке выдалась до того холодной, что, когда городская служба ассенизации объявила забастовку, почти никто этого не заметил. Обычно вонь от разлагающихся куч мусора служила веским доводом в споре с властями, но на этот раз она была нейтрализована морозом. Теперь представители профсоюзов с нетерпением считали дни до наступления весны и тепла.

По сверкающим плиткам пола процокали каблучки, и, подняв глаза, Андре обнаружил Камиллу под руку с молодым бородатым человеком, одетым в балахон, похожий на черную палатку. Когда парочка остановилась у лифта, он узнал Оливера Турана, модного французского дизайнера-минималиста, в настоящий момент занятого переоборудованием консервной фабрики в районе Сохо в пятизвездочный отель.

Лифт прибыл, парочка обменялась серией бесконтактных поцелуев – по одному в каждую щеку и еще один на удачу, – дизайнер уехал, а Камилла повернулась к Андре:

– Дорогуша! Как дела? Прости, что пришлось столько ждать. – Она крепко взяла его под локоть и потащила в сторону своего кабинета. – А с Доминик ты уже познакомился?

Секретарша подняла на них взор и чуть раздвинула губы, что, вероятно, означало улыбку.

– Да, – кивнул Андре, – к сожалению.

– Ну что делать?! – вздохнула Камилла, заходя в кабинет. – С кадрами столько проблем! Конечно, я знаю, что она немного замороженная, но зато у нее очень полезный отец. – Камилла заговорщицки взглянула на Андре поверх темных очков и прошептала: – «Сотбис», сам понимаешь.

Сразу же вслед за ними в кабинет зашел и старший секретарь, подтянутый мужчина средних лет с дивным загаром и неизменным блокнотом в руке. Он приветливо улыбнулся Андре:

– Снимаем все лучше и лучше?

– Стараемся. Откуда такой загар, Ноэль?

– Из Палм-Бич. И даже не спрашивай, с кем я там был!

– Что ты, разве я посмею.

Разочарованный Ноэль повернулся к Камилле:

– Звонил Гарабедян, хотел поговорить. Все остальное может подождать.

Зажав трубку между ухом и плечом, Камилла расхаживала по кабинету и интимно ворковала что-то. Андре знал этот голос – она всегда говорила так с Гарабедяном. Он уже не в первый раз задумался, ограничиваются ли ее отношения с владельцем журнала только бизнесом. Камилла, несомненно, была привлекательной женщиной, хотя, на его личный вкус, излишне деловой и напористой. Она достойно противостояла неумолимому течению времени, используя для этого все средства современной науки, сумела сохранить девичью стройность, не сделавшись при этом костлявой; ее шея была молодой и гладкой, а бедра, руки и ягодицы подтянутыми и упругими – результат ежедневных походов в спортивный зал, в шесть утра, к самому открытию. О волосах Камиллы – темно-каштановых, подстриженных в виде шлема, таких ухоженных, таких живых и сияющих! – ходили легенды даже в прославленном салоне «Бергдорф», который она посещала три раза в неделю. Они эффектно упали ей на щеку, когда, наклонившись, она положила трубку на место.

– Чем только не приходится заниматься, – закатывая глаза, пожаловалась Камилла. – Представляешь, теперь он хочет устроить армянский обед!

– Ты будешь чудно выглядеть в национальном костюме.

– На что он хоть похож?

– Спроси у Ноэля. Уверен, у него в гардеробе такой имеется. Может, даже даст тебе поносить.

– Не смешно, дорогуша. Совсем не смешно. – Камилла чиркнула что-то в записной книжке и взглянула на большой золотой «Ролекс» у себя на запястье. – Все, дорогуша, мне надо бежать!

– Камилла! Ты же сама просила меня прийти. Не забыла?

– Ну что делать? Я опаздываю на ланч с Джанни. Не могу же я еще раз заставить его ждать! – Она встала из-за стола. – Послушай, коротко говоря, это иконы, дорогуша. На Ривьере. Может, еще немножко Фаберже. Сам осмотришься и решишь. Хозяйка – старая русская графиня или княгиня. Все подробности у Ноэля. – Камилла взяла сумочку. – Ноэль! Машина внизу? Где мое пальто? Позвони в «Ройялтон», найди Джанни и скажи ему, что я застряла в пробке. Соври, что возвращаюсь с чьих-то похорон.

Камилла послала Андре воздушный поцелуй и, взметнув волосами, помчалась к лифту. По пятам за ней семенила младшая секретарша с пальто и пучком записок. Покачав головой, Андре зашел к Ноэлю и пристроился на краешек стола:

– Ну, «это иконы, дорогуша. На Ривьере». Вот все, что я знаю.

– Счастливчик, – завистливо вздохнул Ноэль и перевернул несколько листочков в своем блокноте. – Давай посмотрим, что у нас там. Дом в двадцати милях от Ниццы, в Сен-Поль-де-Ванс. Старушенцию зовут Оспалофф, и она считает себя княгиней. Как, впрочем, и все в наши дни, – добавил он, подмигнув Андре. – Номер на три дня в «Золотой голубке» уже заказан. Камилла по дороге в Париж заскочит, чтобы взять у владелицы интервью. Останется на ночь, поэтому вам светит интимный ужас. Умоляю, будь благоразумен!

– Не беспокойся, Ноэль, – усмехнулся Андре. – Сошлюсь на головную боль.

– Непременно. Вот это тебе, – секретарь подтолкнул к нему пухлый конверт, – билеты, подтверждения из отеля и проката автомобилей, адрес и телефон русской красавицы. Не опоздай на самолет. Она ждет тебя послезавтра.

Андре кинул конверт в сумку и встал.

– Что тебе привезти с Лазурного Берега? Сандалии? Крем от целлюлита?

Ноэль поднял глаза к потолку и пожал плечами:

– Ну, раз уж ты сам предложил, тогда немного лавандовой эссенции, пожалуйста.

На столе зазвонил телефон, и Ноэль снял трубку, на прощанье шевельнув в воздухе пальцами, а Андре направился к лифту.

Ривьера. Он закутался в это слово, как в теплое одеяло, перед тем как выйти на промерзшую и мрачную Мэдисон-авеню. Ледяной ветер обжигал щеки и заставлял прохожих низко наклонять головы и поднимать воротники. Жалкие кучки курильщиков, изгнанных из офисов, с дрожащими сигаретами в посиневших губах, торопливо затягивались, стоя перед входом, и казались еще более обездоленными, чем обычно. Андре всегда считал несправедливым, что в обществе равных возможностей любители никотина подвергаются такой дискриминации, в то время как их коллеги, предпочитающие кокаин, предаются своему пороку в теплых и удобных туалетных комнатах.

Он остановился на углу Пятьдесят первой и Пятой в надежде поймать такси. Ривьера. Сейчас там, должно быть, цветет мимоза, а самые закаленные из местных жителей уже обедают на улице. Арендаторы пляжей прикидывают, как бы побольше запросить за лежаки с зонтиками и поменьше заплатить сезонным plagistes [1]Хозяева платного пляжа (фр.). . Владельцы срочно красят свои катера и яхты, чистят им днища и заказывают в типографиях рекламные листовки. Обладатели бутиков, ресторанов и ночных клубов заранее потирают руки, предчувствуя денежный дождь, который прольется на них в мае, продлится до сентября и позволит им провести остаток года в приятной праздности.

Андре всегда любил Ривьеру. Ему нравилась та непринужденная легкость, с которой там облегчают карманы гостей, давая при этом почувствовать, что делают им тем самым огромное одолжение. Он готов был мириться и с переполненными пляжами, и с вошедшим в легенду плохим обслуживанием, и с непомерными ценами, и с вечными пробками на дорогах ради той магии, инъекцию которой можно получить только на юге Франции. С тех самых пор как в 30-х годах XIX века лорд Брухэм заново открыл для мира Канны, на узкую полоску берега каждое лето стекаются аристократы и художники, писатели и миллионеры, веселые вдовушки, охотники за состояниями, юные красотки и искатели приключений. Там бывает шумно, тесно и чересчур многолюдно, но никогда не бывает скучно. И главное, думал Андре, спасенный от неминуемого обморожения только своевременным прибытием такси, там тепло!

Он еще не успел захлопнуть дверцу, когда машина рванула с места, подрезала автобус и проскочила перекресток на красный свет. Андре понял, что попал в руки спортсмена-лихача, считающего улицы Манхэттена чем-то вроде гоночной трассы. Он уперся коленями в переднее сиденье и приготовился в нужный момент принять позу эмбриона, которую стюардессы рекомендуют на случай катастрофы. В несколько рывков таксист преодолел Пятую авеню, непрерывно проклиная остальных водителей на загадочном гортанном языке.

Только после того как машина лихо свернула на Западный Бродвей, он попытался перейти на английский:

– Дом какая?

Не желая больше искушать судьбу, Андре решил, что вполне может пройти два квартала пешком.

– Остановите здесь.

– Здесь?

– Здесь.

– Как хотеть.

Раздался визг тормозов, и автомобиль, едущий сзади, как и следовало ожидать, ткнулся им в зад. Таксист выскочил из машины и, вновь перейдя на родной язык, разразился длинной тирадой, из которой Андре понял только два слова: «порка» и «сукинсын». Он расплатился и поспешил прочь.

В здании, к которому он подошел через две минуты, когда-то размещалась фабрика рабочей одежды, но благодаря усилиям строителей и дизайнеров, активно осваивающих Сохо, от этого негламурного прошлого не осталось и следа. Просторное светлое помещение было разбито на несколько более мелких, стены выровнены и покрашены, проводка и трубы заменены, а арендная плата, естественно, поднята. Территорию поделили между собой несколько небольших фирм, работающих в основном в сфере связи или искусства. Именно здесь располагалась и штаб-квартира агентства, представляющего интересы Андре, – «Имидж Плюс».

Основателем «Имидж Плюс» был Стивен Мосс, молодой человек с мозгами, хорошим вкусом и неистребимой любовью к солнцу и теплу. Его клиентами числились по большей части иллюстраторы и фотографы, не занятые в индустрии моды, – мудрый Мосс предпочитал держаться подальше от скандалов и осложнений, неизбежных при общении с капризными кутюрье и недокормленными моделями. Первые годы ему приходилось нелегко, но постепенно дело наладилось, и агентство начало приносить стабильную прибыль. В обмен на пятнадцать или двадцать процентов от дохода своих клиентов Мосс брал на себя все их проблемы, начиная с вопросов налогообложения и кончая переговорами по поводу гонораров. У Мосса были обширные и хорошо налаженные связи, подружка, которая души в нем не чаяла, отличное артериальное давление и густая шевелюра. Единственная проблема состояла в том, что он терпеть не мог зиму в Нью-Йорке.

Отчасти из страха замерзнуть, а отчасти из желания расширить свой бизнес Мосс предложил Люси Уолкот стать младшим партнером. Уже через девять месяцев он был уверен в ней настолько, что решился уехать из Нью-Йорка на первые, самые отвратительные, месяцы года – с января по март. Люси радовалась оказанному ей доверию. Мосс радовался теплу и солнцу во Флориде, а Андре радовался, что работает с красивой девушкой. Чем больше он узнавал Люси, тем чаще ему хотелось продолжить отношения с ней за стенами офиса, но он слишком много времени проводил в разъездах, а у Люси каждую неделю появлялся новый, устрашающе мускулистый кавалер. Поэтому до сих пор они встречались только в агентстве.

Толкнув тяжелую дверь, Андре вошел в просторное светлое помещение. Из мебели, кроме дивана и низкого столика в углу, в ней имелся только огромный стол, рассчитанный на четыре рабочих места. Сейчас три стула были пусты, а на четвертом, склонившись над клавиатурой компьютера, сидела Люси.

– Лулу, тебе сегодня везет! – Андре бросил сумку на диван и подошел к столу. – Приглашаю тебя на ланч. Настоящий роскошный ланч. Можем пойти в «Ше Феликс», или в «Буле», или куда хочешь! У меня новая работа, и я намерен это отпраздновать. Согласна?

Люси улыбнулась, встала из-за стола и медленно потянулась.

Тоненькая и гибкая, с копной черных вьющихся волос, из-за которых она казалась гораздо выше, чем ее реальные пять футов шесть дюймов, Люси выглядела неуместно яркой и цветущей на фоне нью-йоркской зимы. Казалось, ее кожа удивительного, среднего между шоколадом и медом оттенка навсегда впитала в себя солнце родного Барбадоса. Когда Люси спрашивали о ее происхождении, она иногда смеха ради называла себя чистокровной квартеронкой и потом с удовольствием наблюдала, как ничего не понявший собеседник тем не менее вежливо кивает. Андре ей нравился, и она бы не возражала против продолжения знакомства, но, к сожалению, его вечно не было в городе.

– Ну так как? – с надеждой спросил он.

Люси пожала плечами и кивнула на пустые стулья:

– Я сегодня одна. У Мэри грипп, а Дану вызвали в коллегию присяжных. Нельзя оставлять контору без присмотра. – Даже после десяти лет, прожитых в Нью-Йорке, в голосе Люси сохранилась нежная вест-индская напевность. – Может, в другой раз?

– Ладно, в другой раз.

Люси сдвинула гору папок на край дивана и освободила место для них двоих.

– Расскажи мне о новой работе. Подозреваю, тут дело не обошлось без моей любимой редакторши, так?

Люси и Камилла недолюбливали друг друга. Началось все с того, что Камилла как-то назвала Люси «экзотической крошкой с головкой в рюшечку», о чем той немедленно сообщили, и с тех пор взаимная антипатия неуклонно росла. Камилла полагала, что Люси недостаточно почтительна и чересчур много требует для своих клиентов, а Люси считала Камиллу кривлякой и снобкой. Однако ради пользы дела чувств своих они не демонстрировали и общались друг с другом с ледяной вежливостью.

Андре уселся на диван так близко к Люси, что почувствовал ее запах – теплый, цитрусовый и волнующий.

– Лулу, не могу тебе врать. Камилла хочет, чтобы я снял несколько икон на юге Франции. Два-три дня, не больше. Улетаю завтра.

Люси задумчиво кивнула, прищурилась:

– Про деньги ничего не говорили?

– Я?! – Андре в ужасе замахал руками. – Никогда. Вы же мне не велите.

– Потому что ты не умеешь. – Она записала что-то в ежедневник, откинулась на спинку дивана и улыбнулась. – Хорошо. Думаю, самое время поднять тебе гонорары. Они платят тебе как штатному фотографу и используют почти в каждом номере.

– Зато не остается времени на глупости, – легкомысленно отмахнулся он.

– Что-то сомневаюсь.

Последовало короткое неловкое молчание. Люси собрала на затылке волосы, продемонстрировав четкий и изящный овал лица.

– Переговоры я беру на себя, – еще раз улыбнулась она. – Твое дело – съемки. А она тоже едет?

– Обед в «Золотой голубке», дорогуша, – ухмыльнулся Андре. – Один из ресторанов, заслуживших ее официальное одобрение.

– Интимная обстановка – только ты, Камилла и ее парикмахер. Как мило.

Ответить Андре помешал телефонный звонок. Люси сняла трубку, нахмурилась и, прикрыв микрофон рукой, прошептала:

– Это надолго. – Она послала ему воздушный поцелуй. – Счастливо съездить.

Машина тронулась со стоянки у ресторана «Ройялтон», а Камилла достала мобильный телефон и осторожно, чтобы не дай бог не повредить ноготь, набрала номер. Ланч получился удачным, и Джанни, такая душка, очень ей помог. Надо бы отправить ему в отель коробку сигар.

– Да? – ответил ей торопливый, раздраженный голос.

– Дорогуша, это я. Можно лететь в Париж. Джанни обо всем договорился. Один из слуг покажет мне квартиру. Могу провести там хоть целый день.

– А все картины на месте? – Теперь голос ее собеседника стал более заинтересованным. – Ни одна не заложена, не отдана на хранение?

– Все на месте. Джанни лично проверил перед отъездом.

– Отлично. Хорошо сработано, милая. Очень хорошо. Увидимся вечером.

В изысканно меблированном кабинете Рудольфа Хольца уже сгущались сумерки. Он бережно вернул трубку на телефон, сделал глоток зеленого чая из чашечки мейсенского фарфора и снова углубился в статью лондонского корреспондента «Чикаго трибюн». В ней рассказывалось, как особому отделу Скотленд-Ярда, расследующему кражи предметов искусства и антиквариата, удалось отыскать самую знаменитую норвежскую картину – «Крик» Эдварда Мунка, оцененную в сорок пять миллионов долларов. Она была украдена в 1994-м, а два месяца спустя найдена в подвале частного дома на юге Норвегии.

Хольц покачал головой и продолжил чтение. По утверждению журналиста, общая стоимость похищенных по всему миру произведений искусства составляла ни много ни мало три триллиона долларов. Дойдя до этой цифры, Хольц удовлетворенно улыбнулся. Как же удачно вышло, что два года назад он познакомился с Камиллой.

Впервые они встретились на открытии выставки в одной из галерей. Хольц обычно посещал подобные мероприятия ради поддержания своего официально статуса арт-дилера. Картины ему быстро наскучили, а вот Камилла, наоборот, заинтересовала. Он сразу почувствовал, что у них есть что-то общее, и, чтобы удостовериться, пригласил ее на ланч. В ресторане за пустым и банальным разговором они быстро разглядели друг в друге родственные души. За ланчем последовал обед, словесное фехтование было отброшено за ненадобностью, теперь они стали друг с другом почти честны и довольно скоро обнаружили, что в жизни обоими управляет едва прикрытая страсть к стяжательству. К тому времени, когда Камилла оказалась в огромной, украшенной четырьмя колоннами кровати Хольца, они уже точно знали, что созданы друг для друга.

Молодец Камилла. Хольц допил свой чай, подошел к окну и полюбовался на косой мокрый снег. Дело приближалось к вечеру, и внизу, на слякотной, холодной Парк-авеню, люди чуть не дрались за такси. На автобусных остановках на Лексингтон-авеню наверняка выстроились длинные очереди. Как приятно сидеть дома в тепле. Как приятно быть богатым.