Онлайн чтение книги Челюсти судьбы
Глава 4. Научный совет и его неожиданный финал

Явился на научный совет я ровно к двенадцати, минута в минуту. Но тот, кто считает, что все заседание я просидел как равный среди корифеев-небожителей Института, – тот несколько переоценивает мое всемирно-историческое значение.

Пришлось достаточно долго дожидаться вызова в приемной, среди полутора десятков других сотрудников, чье мнение по тому или иному обсуждаемому вопросу интересовало небожителей. Среди них корпулентной фигурой выделялся Капитоныч по прозвищу Бивень, начальник ОБВОДа, конкурирующей, так сказать, фирмы…

Хотя, по задумке, мы с Отделом безопасности в водной среде конкурировать никоим образом не должны – напротив, оказывать друг другу содействие в выполнении близких, но не пересекающихся задач.

На деле же они пересекаются сплошь и рядом… Нынешнее дело акулы, чтобы далеко не ходить за примером. Угрожает безопасности и требует мер по ее усилению? Именно так. Для решения задачи необходима спецоперация? И это верно.

Отношения у нас с ОБВОДом примерно как были у мушкетеров короля с гвардейцами кардинала. Вроде и одному делу служим, но…

Наверное, логичнее всего объединить щит и меч – то есть оба наших отдела – под единым руководством (кто станет руководить объединенной структурой, вопрос спорный, – я, хоть убейте, служить под началом Капитоныча не стану). Но курируют ОСВОД и ОБВОД два разных вице-директора, тоже имеющих весьма сложные отношения, – так что объединения в обозримом будущем ждать не приходится.

– Здорово, пластинчатожаберный! – душевно приветствовал меня Капитоныч.

– И тебе не кашлять, китообразный, – ответил я меланхолично.

А сам подумал: в руках у него прозрачная папка с какими-то листками, распечатанными на принтере. Наверняка принес свой план действий. Интересно, насколько он пересекается с тем, что породил коллективный разум ОСВОДа?

Решив, что сказано достаточно и дань формальной вежливости отдана сполна, коллега-конкурент отошел на другой конец приемной и повернулся ко мне спиной. Да и я не горел желанием с ним общаться.

Среди собравшихся время от времени происходила ротация. Одни, повинуясь неслышимому зову, заходили в зал для совещаний, другие выходили. Среди последних оказался г-н Заблудовский, институтский зампокульт. Вышел и уставился на меня, словно вспоминая что-то.

В руках Заблудовский держал блокнотик – обыкновенный, бумажный. Перелистал его странички с необыкновенной скоростью и ловкостью, нашел искомое и радостно объявил:

– Ага, Дарк… Ты почему не был на последнем жертвоприношении?

Ну не объяснять же ему, что в субботу дети закончили четверть, получили табели с оценками и у семьи Чернецовых случился по сему поводу маленький семейный праздник. И променять этот праздник на двухчасовое выслушивание набивших оскомину заунывных мантр с довольно неэстетичным зрелищем в финале мог только полный идиот…

Объяснять я не стал, отделался фразой из древнего анекдота:

– Знал бы, что оно и в самом деле последнее, – пришел бы непременно.

– Смотри, Дарк… Дошутишься. На первый раз просто предупреждаю. На второй – вызовем на ковен и хорошенько пропесочим. А там и до отлучения дело может дойти, как знать…

Заблудовский, хоть он дурак и демагог, жизнь и впрямь может испортить любому… А большой ковен, состоящий из жрецов тринадцати культов, имеет широкие полномочия (слишком широкие, на мой взгляд) – от лишения квартальной премии до развоплощения.

Осознав реальность угрозы, я не начал оправдываться, но всем видом постарался изобразить смущение, раскаяние и желание исправиться. Зампокульт, очевидно, остался доволен моими мимическими потугами – не прощаясь, пошагал дальше, то поглядывая в блокнотик, то зыркая по сторонам. Высматривал других прогульщиков, манкирующих обязательными для посещения культмероприятиями.

Схлынул и ладно. Чтобы убить время, я решил связаться с Даной – все ли в порядке, пришла ли Наташа с племяшкой Ларой? – но не успел.

«Дарк, заходи!» – телепатировал мне ЛБ.

Капитоныч, надо полагать, получил схожий сигнал от своей начальницы г-жи Лернейской, потому что шагнул к двери одновременно со мной. Я чуть замедлил шаг, чтобы не столкнуться с ним в дверном проеме. Мы и без того вечно сталкиваемся где надо и где не надо…

* * *

В зале для расширенных совещаний могло поместиться под две сотни приглашенных, однако сейчас находилось там меньше трех десятков избранных. Расселись они произвольно, кто где хотел, в одиночку или группами по два-три человека, не утруждая себя какими-либо формальностями. Благо все могли общаться мысленно, не повышая голоса.

Среди строгих костюмов я с превеликим удивлением узрел белую «манишку» и черный «фрак» пингвина Крейзи. Сидеть ему не позволяло анатомическое устройство, и он застыл столбом в сторонке, у колонны. Стоял в гордом одиночестве, и даже вокруг образовалась изрядная пустая зона. Неудивительно, если вспомнить знаменитое амбре тухлой рыбы…

Да кто же он такой, ктулху побери? Посланец того, о ком говорить не принято? Ревизор с широчайшими полномочиями, путешествующий инкогнито? Загадка…

Над сценой, над пустующим столом для президиума, мерцал в воздухе обширный виртуальный экран – кто-то из недавно выступавших подкреплял свои слова визуальными образами. Экран уже гас, рассеивался, но я все же успел разглядеть, что на нем изображено.

Напоминало изображение картинку из детского журнала. Из тех рисунков, что озаглавлены «Найди десять отличий». Слева снимок Стелы Азатота – монумента, носящего в миру несколько иное название. Справа – рисунок, изображающий проектный вид небоскреба, вызвавшего немалые бури среди городской общественности, возмущенной покушением на исторический облик города.

Ракурсы изображений были выбраны так, что монумент казался макетом здания. Слева был обведен красным неровный разрыв в каменном кольце, опоясавшем Стелу. Справа – точно так же выделен промежуток между двумя полукруглыми зданиями, окружившими подножие небоскреба.

Злата Васильевна у нас провидица… И вообще, и в данном конкретном случае. Если сейчас у корифеев шел разговор о появлении акулы – а иначе с чего бы приглашать нас с Капитонычем? – то в какой-то связи с Кольцом и паствой Азатота… Заурядная история с заплывшей в город хищницей все больше наполнялась новым зловещим смыслом.

Громадный экран развеялся окончательно. И стало видно, что в оформлении зала имеет место некое новшество. Стена над сценой не задрапирована, как бывало обычно, алым полотнищем с девизом «Знание дарит силу», и видно, что стена та стеклянная, наподобие стенки гигантского аквариума, а за нею вода… Проплыла даже какая-то рыбка, чьи размеры, в сравнении с ее обиталищем, совсем не впечатляли. Я знал (исключительно понаслышке), что видимость обманчива – и там, за сценой и за стеклянной перегородкой, вовсе не аквариум, но воды Тихого океана.

Вот даже как… Чем-то сегодняшний научный совет заинтересовал того, о ком говорить не принято. Оставалась слабая надежда, что интерес этот вызван не историей с акулой, а неким другим вопросом из повестки дня.

Ладно, посмотрим и послушаем…

* * *

Я подсел поближе к ЛБ, а Капитоныч протопал к своей начальнице, г-же Лернейской. Та исполняла должность вице-директора, так же как ЛБ, и курировала среди прочего безопасность и секретность.

Известный юморист Антоша Чехонте однажды написал, что в человеке все должно быть прекрасно. Г-жа Лернейская этой максиме, мягко говоря, не соответствовала. В ней все было весомо: и слова, неторопливо произносимые густым мужским басом, и шаги, сотрясавшие половицы, когда г-жа Лернейская куда-то шествовала. Фигура у нее тоже была весомая. Точнее, увесистая. А если еще точнее, то фигуру вице-директорши в деталях и подробностях никто разглядеть не мог – Лернейская всегда и везде куталась то в большую шаль, то в цветастое мексиканское пончо, то в еще какую-нибудь накидку, скрывающую контуры тела. У этой внушительной дамы имелся муж, г-н Заушко (в шутку его часто называли «стариком Лернейским») – моложаво выглядевший, стройный, он на фоне жены смотрелся натуральным дистрофиком. Я не мог отделаться от подозрения, что во время семейных трапез супруга безбожно объедает «старика Лернейского», пожирая и свою, и его порцию…

Как раз Лернейская получила слово, когда мы с Капитонычем присоединились к заседавшим.

Получила и немедленно обрушила на собравшихся град риторических вопросов: понимают ли, дескать, они, что произошло бы, прорвись залетная океанская хищница в нашу мирную Неву чуть позже? Летом, когда куча народу купается и у Петропавловки, и на множестве «диких» пляжей? Берется кто-нибудь предсказать число жертв при таком раскладе? А ведь не исключено, что эта акула лишь «первая ласточка». Запущенная, чтобы проверить нас на вшивость. Никому ведь не надо напоминать историю, случившуюся в Ипсвиче?

Мне, кстати, она могла бы и напомнить. Я о такой истории слышал впервые, но благоразумно не стал влезать с неуместными вопросами.

Лернейская продолжала: враг оказался внутри Кольца. Каким образом?! Она уверена, что без предательства дело не обошлось. Все знают, кто теперь рулит Московским институтом океанологии и чьими креатурами стали сотрудники института. Почему же мы уверены, что у нас, в последнем оплоте, с чистотой рядов все в порядке?

Позже, когда я вспоминал мысли, одолевавшие меня во время научного совета, стало ясно: даже тогда я не воспринимал все всерьез. Наверное, роль своеобразной прививки сыграло мое октябрятское детство, когда повсюду звучали мантры о мире во всем мире и о неизбежной победе коммунизма, при этом нисколько не пересекавшиеся с реальной жизнью.

Вот и теперь казалось, что о происках Древних, пытающихся вернуться в наш мир, Лернейская вещает для проформы, оттого, что так принято. А сама имеет на уме другое: получить больше полномочий и финансов для подконтрольных ей структур.

Биг Босс слушал излияния своей заместительницы с каменным лицом, не перебивая и не комментируя (чем лишь подтверждал мои подозрения). Но потом, когда она сбилась на откровенные лозунги, к обсуждаемой проблеме вообще не относящиеся, все-таки прервал и попросил перейти к конкретике. К предлагаемому плану действий.

Лернейская перешла. Первым пунктом шло пресечение утечки информации. Кое-что, по словам вице-директорши, сделано: с туристами-водниками проведена работа, и не только их видеозаписи в Интернет не попали и не попадут, но и устные рассказы нигде не прозвучат.

Другие же ролики, относительно безобидные – те, что демонстрируют лишь рассекающий Неву плавник, – с крупных ресурсов удалены. Но, увы, уже расползлись по бесчисленным сайтикам и бложикам, каждый из которых проконтролировать невозможно. Так что назревает нездоровая сенсация… Для ее купирования в течение ближайших суток будет запущено несколько фальшивых сюжетов, работа над ними уже идет, причем действие всех будет происходить именно в Петербурге… Крокодил в речке Оккервиль, гигантский осьминог в канализации, анаконда в фонтане Петродворца. Сделаны будут ролики так, чтобы их фейковость можно было определить без сложных экспертиз. В результате сенсация с акулой в Неве утонет в «белом шуме», а подобным новостям из Питера изначально перестанут верить.

Нет, что о г-же Лернейской ни думай, но она понимает толк в оперативном планировании (либо понимает тот, кто готовил озвученные ею предложения). Здраво и исчерпывающе, не придерешься. Немного расстроило, что с туристами уже работают ее сотрудники. Я и сам собирался заняться байдарочниками… Но у нас с этим просто: кто первым встал, того и тапки. В смысле, кто первым озвучил предложения перед начальством, тот их и исполняет.

Мое мнение о здравости и вменяемости выступавшей резко изменилось, едва она перешла ко второму разделу своего плана. Касался он контроля за чистотой рядов и выкорчевывания из них крамолы. Контроль предполагался тотальным. Над всеми и над каждым. Над банковскими счетами сотрудников, их внеслужебными контактами, разговорами в курилке, посещаемыми интернет-ресурсами и прочая, и прочая…

ЛБ глядел на Лернейскую недоумевающе. И не только он. На откидном столике перед боссом лежал блокнот на витой пружинке, с логотипом Института. И ручка, тоже с логотипом. Он раскрыл блокнот, быстро нацарапал: «Что думаешь?» – и кивнул на витийствующую вице-директоршу.

Мысленно на такие темы общаться здесь не стоило. Вокруг полно телепатов экстра-класса, которым никакая блокировка не помеха.

Я думал много нехорошего о личных и деловых качествах г-жи Лернейской, начиная с ее внешнего вида, оскорблявшего мое чувство прекрасного… Но, соблюдая субординацию, письменно отозвался лишь о предложенных мероприятиях: «Да она затевает натуральную Салемскую охоту на ведьм!!!»

«Никто ей не позволит, – написал ЛБ. – Просит все разом, чтоб получить хоть что-то».

Почерк у него был трудночитаемый. Да и у меня, честно признаюсь, тоже. Все-таки привычка излагать мысли посредством клавиатуры губительна для мелкой моторики пальцев.

Что произойдет дальше, я примерно представлял. Лернейская закончит, слово возьмет ББ, отметет в сторону наиболее одиозные предложения, остальные поддержит, потом Капитоныч получит свою порцию начальственной накачки, в ответ пообещав не подвести, выполнить и перевыполнить… И лишь затем последует выступление ЛБ, а там и моя недолгая ария не за горами.

Ошибся я во всем. Даже речь Лернейской до конца не прозвучала, оказалась прервана самым неожиданным образом…

По залу прокатился негромкий звук. Вернее, он лишь ушами воспринимался негромким, а в инфразвуковой области, похоже, сила звука зашкаливала. Стало ясно, что сейчас произойдет нечто запредельно кошмарное и неотвратимое, с чем бороться бесполезно, и остается лишь одно: распластаться по полу в ожидании неизбежного и скорого конца…

Какая-то часть сознания понимала: этот звук известен науке, и называют его английским термином Bloop , он заставляет физиологию воздействовать на психику, механизм давно известен и…

И всем нам сейчас придет конец. Мучительный и страшный.

Я взглянул на институтских корифеев – не в поисках защиты и спасения, ясно же, что ни защититься, ни спастись невозможно, – но вяло любопытствуя, умерли они или еще живы…

Все были живы. И смотрели в одну сторону. Глянул туда и я.

Псевдоаквариум за стеклянной стеной теперь испускал в зал неяркий желтый свет – и не пустовал. Разглядеть удавалось лишь малую часть существа: неимоверных размеров глаз без зрачка и участок шкуры – безволосой, морщинистой, бугристой, коричневато-бурого оттенка.

Сила звука несколько умерилась, по крайней мере та часть его спектра, что воспринималась ушами… Предчувствие неизбежной смерти не исчезло, но уже не хотелось избежать мучений, шагнув ей навстречу.

Затем Bloop смолк, и очень вовремя. По крайней мере для меня – очень вовремя…

Взамен зазвучал голос. Минуя уши, прямо в голове. Это походило на обычную телепатию… примерно, как мамонт похож на хомяка – оба четвероногие и покрыты шерстью, но масштабы все же разнятся.

Это не была человеческая речь… Ни одна людская глотка не способна исторгнуть такие рычащие, скрежещущие и шипящие звуки, такие непроизносимые сочетания согласных… Говорить на таком языке трудно. На нем хорошо рычать или лаять.

Я не понимал ни слова. Но хорошо чувствовал эмоциональный фон: ярость, гнев и… возможно, я ошибался… но где-то глубоко под яростью и гневом ощущалась слабая-слабая нотка неуверенности и тревоги… Не исключено, что ощущал эту нотку лишь я – именно оттого, что совершенно не понимал смысла произносимого, сосредоточившись единственно на эмоциях говорившего.

Длилась речь минуты две… наверное… И завершилась чуть не разнесшим мне мозг рыком, в котором гласных звуков в нашем понимании не было вообще.

Кошмарный глаз исчез. Желтое свечение погасло. За стеклом теперь была беспроглядная чернота.

В зале повисла полнейшая, ничем не нарушаемая тишина. В черепе медленно гасло эхо нелюдских слов…

Потом звуки вернулись. Корифеи перешептывались – тихонько, словно опасались, что покинувший нас визитер услышит их и вернется… Мне тоже не хотелось ничего произносить вслух. Блокнот по-прежнему лежал перед нами с ЛБ, и я написал: «О чем он говорил?»

Босс с сомнением посмотрел на блокнот, на ручку, – и ответил все-таки вслух, но очень тихо:

– Всего не передать… Но смысл такой: потребовал немедленно прекратить говорильню, найти и уничтожить засланца, ликвидировать брешь в Кольце… Остальное – непереводимые ругательства.

Завершилось перешептывание тем, что Биг Босс встал и объявил о завершении научного совета. Дескать, остальные вопросы предстоит решать в рабочем порядке в отделах, секторах и группах. Все свободны…

Ну что же, первая часть триединой директивы исполнена быстро и неукоснительно: говорильню прекратили… Жаль, что зубастого диверсанта изловить столь же быстро, волевым решением начальства, не получится.