Онлайн чтение книги Человек из Санкт-Петербурга
Глава третья

Шарлотта была готова. Платье, с которым они столько мучились, сидело идеально. В дополнение к нему она приколола к корсажу бледно-алую розу, а в руках держала ветку таких же цветов, обернутую шифоном. Ее бриллиантовая диадема превосходно смотрелась на высоко взбитой прическе, обрамленная двумя белыми перьями. Все складывалось как нельзя лучше.

Но при этом ею владел жуткий страх.

– Когда я войду в тронный зал, – говорила она Марии, – у меня отвалится шлейф, тиара сползет на глаза, волосы растреплются, перья растопырятся в стороны, я запутаюсь в подоле платья и со всего размаху шлепнусь на пол. Собравшиеся просто зайдутся от смеха, а громче всех будет хохотать ее величество королева. Я выбегу из дворца в парк и утоплюсь в пруду.

– Ты не должна допускать подобных мыслей, – строго ответила Мария, а потом, смягчившись, добавила: – Ты будешь там самой прелестной из всех.

В спальню вошла мать Шарлотты. Взяв дочь за плечи, она осмотрела ее с расстояния вытянутых рук.

– Как же ты красива, моя дорогая! – сказала она и поцеловала ее.

Шарлотта обняла Лидию за шею и прижалась щекой к ее щеке, как делала в детстве, наслаждаясь бархатистой нежностью маминой кожи. Отстранившись, она с удивлением заметила в глазах матери влагу, подозрительно похожую на слезы.

– Ты тоже очень красива, мама.

На Лидии было платье из тончайшего атласа цвета слоновой кости со шлейфом из парчи в тон, но чуть более темной, отороченной пурпурным шифоном. Как замужней даме, ей полагалось вплести в волосы три пера, на одно больше, чем Шарлотте. Ее букет состоял из цветов душистого горошка и розовых петуний.

– Ты готова? – спросила она.

– Я уже сто лет как готова, – ответила Шарлотта.

– Тогда подбери свой шлейф.

Шарлотта сделала это, как ее учили.

Мать одобрительно кивнула.

– Поехали?

Мария открыла дверь. Шарлотта отступила чуть в сторону, чтобы пропустить вперед Лидию, но та возразила:

– Нет-нет, милая! Сегодняшняя ночь – твоя.

И они прошли по коридору в сторону лестницы, сопровождаемые Марией. Как только Шарлотта показалась на верхней ступеньке, раздались громкие аплодисменты.

Вся прислуга собралась у подножия лестницы: экономка, повариха, лакеи, горничные, уборщицы, конюхи и садовники с мальчиками-подручными. Десятки лиц были устремлены на нее, исполненные радости и гордости. Шарлотту эта сцена тронула до глубины души – она даже не подозревала, что и для этих людей сегодняшний день – особенный.

В центре, возвышаясь над всеми, стоял отец, великолепный в черном бархатном фраке, бриджах до колен, шелковых чулках, со шпагой у пояса и шляпой-треуголкой в руках.

Шарлотта медленно спустилась по лестнице.

Папа поцеловал ее со словами:

– И это моя маленькая девочка!

Кухарка, знавшая ее достаточно давно, чтобы позволить себе некоторую вольность, тронула Шарлотту за рукав платья и прошептала:

– Вы у нас просто загляденье, миледи.

Шарлотта сжала ее руку.

– Спасибо, миссис Хардинг.

Алекс склонил перед ней голову. Он тоже выглядел ослепительно в форме адмирала российского флота. «До чего же красив, – подумала Шарлотта. – Будет странно, если ни одна девушка не влюбится в него уже нынешним вечером».

Двое лакеев распахнули створки парадной двери дома. Отец взял Шарлотту под локоть и мягко направил к выходу. За ними последовала Лидия под руку с Алексом. А у Шарлотты мелькнула мысль: «Нужно постараться ничем не забивать себе сейчас голову, покорно идти туда, куда меня поведут, и все будет хорошо».

Снаружи ждала карета. Кучер Уильям и лакей Чарлз стояли навытяжку по обе стороны двери в ливреях цветов графов Уолденов. Плотного сложения, суть седеющий Уильям казался совершенно спокойным, но Чарлз был явно взволнован. Отец помог Шарлотте подняться в карету, где она грациозно откинулась на подушки сиденья и невольно подумала: «Пока мне удается не спотыкаться».

За ней последовали остальные. Притчард принес корзину с продуктами и поставил на пол кареты, прежде чем закрыть дверь.

Экипаж тронулся в путь.

Шарлотта посмотрела на корзину.

– У нас будет пикник? – спросила она. – Но нам же ехать всего ничего!

– Подожди. Ты еще не представляешь, какая там очередь, – сказал Стивен. – Чтобы попасть во дворец, потребуется не меньше часа.

А до Шарлотты впервые дошло, что чем дальше, тем больше она будет не нервничать, а попросту скучать.

Конечно, отец оказался прав. Их экипажу пришлось остановиться в дальнем конце Мэлл со стороны Адмиралтейства, откуда до Букингемского дворца оставалось еще не менее полумили. Стивен достал бутылку шампанского. В корзине для них были приготовлены сандвичи с курицей, пирожные и парниковые персики.

Шарлотта отпила из своего бокала немного шампанского, но есть ей не хотелось. Она посмотрела в окно. На тротуаре толпились зеваки, пришедшие взглянуть, как выстраиваются в очередь даже сильные мира сего. Она сразу обратила внимание на высокого мужчину с худощавым привлекательным лицом, который стоял, опершись на велосипед, и пристально разглядывал их карету. Что-то в его облике заставило Шарлотту поежиться и отвести взгляд.

После трогательной церемонии отъезда из дома праздное ожидание подействовало на нее успокаивающе. К тому времени, когда их экипаж миновал наконец дворцовые ворота и подкатил к величественному входу, она уже почти полностью стала самой собой – то есть девушкой скептически настроенной, не признающей авторитетов и немного нетерпеливой.

Карета остановилась, дверь открылась. Шарлотта, левой рукой поддерживая шлейф, а правой чуть приподняв нижние юбки, вышла из экипажа и прошествовала внутрь дворца.

Просторный, покрытый красным ковром вестибюль ослеплял ярким светом и игрой красок. Несмотря на весь свой скептицизм, она невольно ощутила прилив волнения при виде целой толпы женщин в белых нарядах и мужчин в сверкающих мундирах. Искрились бриллианты, клацали ножны шпаг, покачивались плюмажи. В углах по стойке смирно стояли одетые в красное бифитеры[10]Королевские лейб-гвардейцы, которые в настоящее время в основном составляют охрану Тауэра..

Шарлотта и Лидия оставили свои верхние накидки в гардеробной и, сопровождаемые Стивеном и Алексом, снова прошли через вестибюль и поднялись вверх по лестнице, вдоль которой выстроилась йоменская стража[11]Бывшие личные телохранители королей, которые в наши дни используются только в церемониальных целях. с алебардами и были выставлены корзины с неимоверным количеством алых и белых роз. Миновав картинную галерею, они попали в первую из трех дворцовых гостиных с огромными канделябрами и начищенным до зеркального блеска паркетом. Здесь шествие заканчивалось, и гости просто стояли, разбившись на группы, беседуя и не уставая восхищаться нарядами друг друга. Шарлотта сразу заметила свою кузину Белинду рядом с дядей Джорджем и тетей Клариссой. Две семьи обменялись приветствиями.

Дядя Джордж был одет почти в точности как отец, но, будучи тучен и краснолиц, выглядел в своем мундире просто нелепо. Шарлотте стало любопытно, как чувствует себя Кларисса – такая молодая и хорошенькая, – являясь женой этого неуклюжего толстячка.

Папа между тем оглядывал зал, словно кого-то выискивал.

– Ты не видел здесь Черчилля? – спросил он Джорджа.

– Боже милостивый, зачем он тебе понадобился?

Стивен посмотрел на часы.

– Нам пора занять свои места в тронном зале, – сказал он. – С твоего позволения, Кларисса, я оставлю Шарлотту под вашим присмотром.

Затем папа, мама и Алекс удалились.

– У тебя шикарное платье, – шепнула Шарлотте Белинда.

– Только жутко неудобное.

– Так и знала, что ты это скажешь!

– Ты необычайно хороша сегодня.

– Спасибо. – Белинда понизила голос. – Послушай, этот ваш князь Орлов такой импозантный.

– Да, он очень мил.

– Мне кажется, что мил – это не то слово.

– Что за странный блеск я замечаю в твоих глазах?

– Мне нужно с тобой серьезно поговорить, – прошептала Белинда едва слышно.

– О чем?

– Помнишь, что мы обсуждали в твоем убежище, когда взяли те книжки из библиотеки Уолден-Холла?

Шарлотта бросила взгляд в сторону своих дяди и тети, но те даже не смотрели в их сторону, занятые разговором с темнокожим господином в розовом атласном тюрбане.

– Конечно, помню.

– Так вот – об этом же.

Но внезапно наступила полная тишина. Толпа расступилась, образовав в центре гостиной проход. Шарлотта оглянулась и увидела, как в зал вошла королевская чета в сопровождении пажей, нескольких членов монаршей семьи и индийца-телохранителя.

По комнате подобно громкому вздоху пронесся шелест шелка, потому что все женщины одновременно склонились в глубоком реверансе.

В тронном зале оркестр, невидимый на «Галерее менестрелей», грянул «Боже, храни короля». Лидия посмотрела в сторону двери, охраняемой раззолоченными великанами. Сначала показались двое пятившихся слуг. Один из них нес золотой жезл, второй – серебряный. Затем величавой поступью с легкими улыбками на устах вошли король и королева. Они поднялись на подиум и встали спиной к двум расположенным рядом тронам. Их эскорт равномерно распределился вокруг возвышения, тоже оставаясь на ногах.

На королеве Мэри было платье из золотой парчи и корона, инкрустированная изумрудами. «Она далеко не красавица, – подумала Лидия, – но, по слухам, король ее обожает». В свое время она была помолвлена со старшим братом своего нынешнего мужа, но когда тот умер от воспаления легких, мгновенно переключила внимание на следующего наследника престола, что многим показалось холодным расчетом. Однако теперь общественное мнение единодушно признало, что из нее получилась хорошая королева и преданная жена. Лидии искренне хотелось бы познакомиться с ней поближе.

Началась церемония представлений. Одна за другой вперед выходили жены послов, кланялись королю, затем королеве и возвращались на свои места. Затем их сменили сами послы, разодетые в разнообразные, порой почти опереточные мундиры, за исключением посла США, надевшего к случаю обычный черный фрак, словно для того, чтобы лишний раз напомнить, что американцы не придают значения подобной церемониальной мишуре.

Пока тянулся этот ритуал, у Лидии было время осмотреть в деталях тронный зал с его покрытыми малиновым атласом стенами, героическим фризом под потолком, огромными люстрами и буквально тысячами цветов повсюду. Ей нравились помпезные ритуалы, красивые наряды и тщательно регламентированные церемонии; они одновременно и волновали ее, и успокаивали нервы. Она встретилась взглядом с герцогиней Девонширской, личной камердинершей королевы, и обменялась с ней сдержанными улыбками. Потом она заметила в толпе Джона Бернса – первого социалиста, ставшего министром торговли, и поразилась роскошному золотому шитью на его костюме.

Когда представление дипломатического корпуса подошло к концу, король и королева сели. Члены королевской семьи, дипломаты и самые старшие из аристократов последовали их примеру. Лидия, ее муж, как и прочая более мелкая знать, продолжали оставаться на ногах.

Наконец началось представление дебютанток. Каждая из девушек должна была на секунду замереть на пороге тронного зала, чтобы паж снял ее шлейф с руки и растянул позади нее. А затем начинался долгий проход по красному ковру к тронам под пристальными взглядами всех собравшихся. И если девушка проявляла всю свою элегантность и природную свободу движений при таких обстоятельствах, она могла потом проделать это где угодно.

Приблизившись к подиуму, дебютантка передавала свое приглашение лорду-камергеру, который оглашал ее имя. Она делала реверансы в сторону короля и королевы. «Увы, – отметила про себя Лидия, – у очень немногих девушек это выходит грациозно». У нее самой возникло немало сложностей, когда она упорно репетировала эти движения с Шарлоттой, и, вероятно, через то же прошли и матери остальных дебютанток. Поклонившись, девушка продолжала движение, тщательно следя, чтобы ни на секунду не оказаться спиной к монаршим тронам, и сливалась с толпой вдоль стен зала.

Дебютантки следовали одна за другой так быстро, что у каждой возникала опасность наступить на шлейф впереди идущей. Вся нынешняя церемония показалась Лидии начисто лишенной личностного начала и более формальной, чем прежде. Сама она представлялась королеве Виктории в сезон 1896 года вскоре после свадьбы с Уолденом. Тогда она должна была целовать королеве руку. Теперь же такую важную часть ритуала упразднили, вероятно, для экономии времени. И это превращало зал в подобие фабричного конвейера, предназначенного для того, чтобы пропустить максимальное число дебютанток как можно быстрее. Но представлявшиеся сегодня девушки об этом не знали, а если бы и знали, вряд ли бы расстроились.

Внезапно в проеме двери показалась Шарлотта, паж растянул ее шлейф едва заметным прикосновением отправил в путь, и она пошла по красному ковру, высоко держа голову, исполненная, как показалось Лидии, искренней серьезности и уверенности. И матери подумалось: «Вот момент, ради которого я жила!» Девушка, шедшая впереди Шарлотты, уже склонилась в поклоне королю, когда случилось нечто совершенно невообразимое.

Вместо того чтобы, распрямившись, закончить реверанс, дебютантка пристально посмотрела на короля, умоляющим жестом простерла в его сторону руки и громко выкрикнула:

– Ваше величество, во имя всего святого, прекратите пытать несчастных женщин!

«О Боже! Это суфражистка», – поняла Лидия.

И вновь посмотрела на дочь. Шарлотта застыла на полпути к подиуму, глядя на разыгравшуюся сцену с ужасом на побледневшем лице.

Но шок, воцарившийся в приумолкшем зале, продлился едва ли мгновение. Первыми нашлись двое камер-юнкеров. Они бросились вперед, крепко взяли девушку под руки и довольно бесцеремонно вывели из помещения.

Королева заметно покраснела. Королю удалось сделать вид, что ничего не произошло. Лидия не сводила глаз с Шарлотты, думая: «Ну почему это должно было случиться перед представлением моей дочери?»

Впрочем, теперь на Шарлотту устремились все взоры. Лидии хотелось крикнуть: «Не подавай вида, что смущена, просто заверши церемонию!»

Шарлотта продолжала стоять неподвижно, но румянец уже вернулся на ее щеки. Лидия заметила, как она глубоко втянула в себя воздух.

Затем девушка пошла дальше. У Лидии перехватило дыхание. Шарлотта передала свое приглашение лорду-камергеру, который произнес:

– Представляется леди Шарлотта Уолден.

Шарлотта уже стояла перед королем.

«Осторожно!» – мысленно предостерегла ее мать.

Реверанс дался ей легко и непринужденно.

Потом поклон королеве.

Легкий разворот корпуса и грациозный уход от подиума.

Лидия вздохнула с облегчением.

Стоявшая рядом дама – баронесса, которую она уже встречала, но толком не знала, – прошептала:

– Эта девочка все сделала просто превосходно.

– Это моя дочь, – расплылась в улыбке Лидия.

Втайне от всех Уолден восхищался поступком суфражистки. «Какая смелая девушка!» – мысленно признал он. Конечно, если бы нечто подобное выкинула при дворе Шарлотта, он пришел бы в неописуемый ужас, но поскольку то была чужая дочь, отнесся к инциденту как к забавной интермедии посреди бесконечно скучной церемонии. Он, конечно же, отметил выдержку и изящество дочери, но воспринял все спокойно – ничего другого он от нее и не ожидал. Шарлотта – весьма уверенная в себе молодая аристократка, и, по его мнению, вместо бесконечного волнения Лидии, воспитавшей такую дочь, следовало просто гордиться собой.

Много лет назад Уолден получал от подобных ритуалов огромное удовольствие. Молодым человеком он любил приодеться в дворцовый мундир и показать себя. Тогда и ноги служили безотказно. А сейчас ему казалось, что он выглядит глуповато в брюках до колен и шелковых чулках, не говоря уже об этой чертовой тяжелой шпаге, болтавшейся сбоку. К тому же он так часто бывал при дворе раньше, что никакой самый экзотический карнавал уже не привлек бы его.

Интересно, как только все это выносит король Георг? – подумал он. Монарх импонировал Уолдену. Конечно, в сравнении с покойным батюшкой Эдуардом VII Георг выглядел несколько бесцветным и мягкотелым. Этого короля простолюдины никогда не будут звать между собой «наш старый добрый Джорджи», подобно тому, как вслед отцу с тротуаров неслось: «Да здравствует наш старый добрый Тедди[12]Уменьшительное от английского имени Эдуард.!» Но рано или поздно все оценят тихое обаяние и скромный образ жизни Георга. Он умел проявлять твердость характера, хотя до сих пор пускал ее в ход крайне редко, а Уолдену нравились мужчины, умевшие настоять на своем. И посему он считал, что царствование Георга войдет в историю как славный период.

Наконец была представлена последняя дебютантка, и чета монархов поднялась с тронов. Оркестр снова заиграл национальный гимн. Король поклонился сразу всем, а королева раскланялась сначала с послами, потом с их женами, с герцогинями и, в последнюю очередь, – с министрами. Король взял королеву за руку. Пажи подхватили ее шлейф. Слуги попятились к двери. И чета монархов вышла, после чего вслед за ней в строго установленной очередности зал стали покидать все прочие.

Приглашенных рассадили к ужину в трех разных столовых: одна предназначалась для короля с королевой, их ближайших родственников и друзей, вторая вместила в себя дипломатов, а в третью направились остальные. Уолден числился среди друзей, но не был достаточно близок к королю и потому оказался в третьем зале. Алекс должен был ужинать с дипломатами.

За ужином граф воссоединился с членами своей семьи. Лидия так и сияла.

– Поздравляю с успешным дебютом, Шарлотта, – сказал отец.

– Что это была за мерзкая девица? – спросила Лидия.

– Я слышал, кто-то говорил, что она дочь архитектора, – ответил Уолден.

– Тогда все понятно, – кивнула жена.

– Почему тогда все понятно? – недоуменно поинтересовалась Шарлотта.

Уолден улыбнулся ее наивности.

– Твоя мама имеет в виду, что она с нами не одного поля ягода.

– Но почему она считает, что король пытает женщин?

– Она имела в виду суфражисток. Но давайте не будем портить подобными разговорами столь незабываемый вечер. Приступим к ужину. Все выглядит так аппетитно!

В зале был установлен длинный стол, весь в цветах, но главное – в холодных и горячих блюдах. Слуги в красных с золотом королевских ливреях раскладывали по тарелкам гостей омаров, филе форели, жареных перепелов, йоркскую ветчину, яйца ржанки, разнообразнейшие пироги и десерты. Уолден наполнил тарелку и присел, чтобы насладиться едой. Простояв на ногах в тронном зале более двух часов, он зверски проголодался.

«Рано или поздно, – размышлял он, – Шарлотта узнает все о суфражистках, их голодовке и насильственном кормлении, но сей предмет, мягко выражаясь, настолько неделикатного свойства, что чем дольше она останется в блаженном неведении, тем лучше для нее. В этом возрасте ее жизнь должна состоять из увеселений и пикников, платьев и шляпок, сплетен и флирта».

Однако вокруг только и было разговоров что про «инцидент» и «ту девушку». Брат Уолдена Джордж сел с ним рядом и без предисловий стал рассказывать:

– Это была мисс Мэри Бломфилд, дочь покойного сэра Артура Бломфилда. Ее мать в тот момент находилась в гостиной. Когда ей рассказали, какой фортель выкинула ее дочь, мамаша в ту же секунду лишилась чувств.

Казалось, он смаковал каждую подробность скандала.

– А что еще оставалось делать на ее месте, сам подумай, – заметил Уолден.

– Позор на всю семью, – продолжал Джордж. – Теперь мы не увидим никого из Бломфилдов при дворе на протяжении нескольких поколений.

– Для нас невелика потеря.

– Согласен.

В этот момент Уолден заметил, как сквозь толпу гостей в их сторону пробирается Черчилль. Он написал Черчиллю о начале своих переговоров с Алексом и с нетерпением ждал возможности обсудить дальнейшие шаги… Но не здесь и не сейчас. Он отвернулся, надеясь, что Черчилль поймет намек. Но ему ли было не знать, что молодому члену кабинета министров столь тонкие нюансы совершенно непонятны?

Черчилль оперся на спинку кресла Уолдена.

– Не могли бы мы перекинуться парой слов с глазу на глаз?

Стивен бросил взгляд на брата. Джордж в шутку напустил на себя испуганный вид. Не реагируя на его юмор, Уолден поднялся.

– Давайте пройдем в картинную галерею, – предложил Черчилль.

Уолден последовал за ним.

– Полагаю, вы и эту выходку суфражистки тоже поставите в вину либеральной партии? – спросил Черчилль.

– Непременно, – отозвался собеседник, – но едва ли вы хотели так срочно поговорить только об этом?

– Естественно, нет.

Мужчины медленно пошли вдоль тянувшейся вдаль галереи.

– Мы не можем признать Балканы зоной особого влияния России, – сказал Черчилль.

– Я опасался такого ответа, но был готов к нему.

– На кой черт им сдались Балканы? Не принимать же всерьез всю эту болтовню про славянскую солидарность?

– Им нужен свободный выход в Средиземное море.

– Но ведь это и в наших интересах, если мы станем союзниками.

– Совершенно верно.

Они дошли до конца галереи и остановились.

– Существует ли способ предоставить им доступ в Средиземноморье, не перекраивая при этом карту Балканского полуострова?

– Я много размышлял об этом.

Черчилль улыбнулся.

– И я почти не сомневаюсь, что у вас уже готово контрпредложение.

– Да, готово.

– Не сочтите за труд изложить его.

– По сути, мы сейчас ведем речь всего лишь о трех небольших проливах, – начал Уолден. – Это Босфор, Мраморное море и Дарданеллы. Если мы откроем их для русских, Балканы станут им не нужны. Теперь давайте предположим, что этот проход из Черного моря в Средиземное объявляется свободным для международного судоходства и им смогут пользоваться суда под любыми флагами, а гарантами такого статуса станут совместно Россия и Англия.

Черчилль медленно пошел обратно, погруженный в задумчивость. Уолден не отставал от него в ожидании ответа.

После некоторой паузы Черчилль сказал:

– Но ведь эти проливы нам следует сделать зоной свободного судоходства в любом случае. Таким образом, вы подаете в виде большой уступки с нашей стороны то, к чему мы стремимся сами.

– Верно.

Черчилль поднял на него взгляд и ухмыльнулся.

– Да-а… Когда дело доходит до хитроумных ходов в духе Макиавелли, никто не сравнится с английской аристократией. Отлично! Продолжайте переговоры с Орловым и сделайте ему такое предложение.

– И вы не хотите сначала обсудить данный вопрос на заседании кабинета министров?

– Нет.

– Или хотя бы проконсультироваться с министром иностранных дел?

– Не на этой стадии. Русские наверняка захотят внести в договор свои поправки. По меньшей мере будут настаивать на уточнениях, каким образом два государства смогут обеспечить обещанные гарантии. А потому мне лучше представить кабинету полностью готовый вариант соглашения.

– Что ж, вам виднее, – сказал Уолден, гадая, насколько правительство вообще в курсе планов Черчилля. Тот ведь тоже усвоил уроки Макиавелли. Не могло ли здесь таиться подводных камней?

– Где сейчас Орлов? – спросил Черчилль.

– Ужинает с дипломатическим корпусом.

– Давайте найдем его и изложим новые предложения не мешкая.

Уолден покачал головой. «Насколько же правы те, кто считает Черчилля излишне импульсивным», – подумал он.

– Сейчас для этого не самый подходящий момент.

– Мы не можем ждать нужного момента, Уолден. У нас каждый день на счету.

«На меня пытались давить особы и поважнее тебя», – подумал граф, а вслух сказал:

– Вам придется предоставить судить об этом мне, Черчилль. Я продолжу переговоры с Орловым завтра утром.

Черчилль явно готовился настаивать, но пришлось сдержаться.

– Надеюсь, Германия не объявит нам войну этой ночью. Хорошо, будь по-вашему. – Он посмотрел на часы. – Мне пора уезжать. Держите меня постоянно в курсе дела.

– Непременно. Всего хорошего.

Черчилль спустился по лестнице, а Уолден вернулся в столовую. Прием подходил к концу. Теперь, когда король и королева удалились в свои покои, а гости были накормлены, задерживаться дольше не имело смысла. Уолден собрал свою семью, и они сошли в вестибюль, где встретили Алекса.

Пока женщины одевались в гардеробной, Уолден попросил одного из слуг вызвать их карету.

«В целом вечер сложился довольно удачно», – размышлял он ожидая.

Мэлл чем-то напомнила Максиму один из кварталов, прилегавших к Московскому Кремлю. Это была широкая и прямая улица, протянувшаяся от Трафальгарской площади к королевской резиденции. По одну ее сторону располагались богатые дома, среди которых выделялся Сент-Джеймсский дворец, по другую – обширный парк. Кареты и автомобили знати двумя рядами выстроились вдоль Мэлл примерно до ее середины. Шоферы и кучера стояли, прислонившись к своим авто и экипажам, позевывая и коротая время, пока их не вызовут, чтобы забрать из дворца хозяев или хозяек.

Экипаж Уолденов дожидался у тротуара на парковой стороне Мэлл. Возница в синей с розовым ливрее графов Уолденов расположился рядом и читал газету при свете фонаря своей кареты. Всего в нескольких метрах, скрытый во мраке парка, за ним наблюдал Максим.

Им владело отчаяние. Его план рушился на глазах.

Его английский не позволил ему четко понять, что «кучер» и «лакей» не одно и то же, и потому он превратно истолковал смысл заметки в «Таймс» о порядке подачи экипажей. Он рассчитывал, что сам возница должен будет дожидаться у дворцовых ворот появления своего хозяина, чтобы затем бегом вернуться к карете. По первоначальному плану Максима именно в этот момент он собирался обезвредить кучера, переодеться в его ливрею и подогнать карету к дверям дворца.

На самом же деле кучер остался при карете, а рядом с дворцом дежурил лакей, что и стало для Максима неожиданностью. Теперь, когда экипаж вызывали, к нему бросался лакей, чтобы потом вместе с кучером забрать с дворцового двора хозяев. То есть ему предстояло устранить не одного слугу, а двоих, причем сделать это скрытно, чтобы ни один из сотен остальных дожидавшихся на Мэлл людей ничего не заподозрил.

Свою ошибку он понял уже пару часов назад и с тех пор лихорадочно думал, как решить проблему, пока кучер у него на глазах болтал с другими возницами, восхищался стоявшим рядом новеньким «роллс-ройсом», играл в какую-то игру по полпенни и протирал окна кареты. Самым разумным теперь представлялось отказаться от первоначальных намерений и избрать для убийства Орлова другой, более подходящий день.

Но сама эта мысль была Максиму ненавистна. Прежде всего не существовало ни малейшей уверенности, что подвернется второй столь же удобный шанс. А во-вторых, Максим горел желанием прикончить князя именно сегодня. Он уже предвкушал грохот револьверного выстрела, рисовал в воображении, как упадет настигнутый пулей Орлов, составил закодированную телеграмму для Ульриха в Женеву, представлял себе радость от этого известия, которая воцарится в маленькой типографии, заголовки в газетах по всему миру, а потом и революционную волну – она прокатится, сметая все на своем пути, по России. «Я не имею права откладывать покушение, – подумал он. – Необходимо сделать все сейчас».

Тем временем к кучеру Уолденов подошел молодой человек в зеленой ливрее.

– Как сам, Уильям? – спросил он вместо приветствия.

«Стало быть, кучера зовут Уильям», – отметил про себя Максим.

– Грех жаловаться, Джон.

Максим не совсем понимал этот обмен репликами.

– Что новенького в газете? – полюбопытствовал Джон.

– Да вот объявляют цельную революцию, понимаешь. Король обещал, что на будущем годе соберет пожрать с собой только кучеров, а все толстосумы останутся глотать слюнки на Мэлл.

– Ха, так я тебе и поверил!

– За что купил, за то и продаю.

Но Джон уже двинулся дальше.

«Я легко уберу Уильяма, – подумал Максим, – но как быть с лакеем?»

В голове он прокрутил возможный вариант развития событий. Дворцовый привратник оповестит лакея, который бросится бегом от дворца к карете – то есть пробежит примерно четверть мили. Если он увидит в кучерской ливрее Максима, то сразу поднимет тревогу.

Но предположим, что лакей прибегает к месту, где оставил экипаж, а его здесь нет?

А ведь это идея!

Лакей подумает, что ошибся с местом. Начнет осматриваться, в панике метаться и искать карету. Наконец он в отчаянии вернется к дворцу, чтобы сообщить хозяину, что карета куда-то пропала. Вот только к тому моменту Максим уже сам будет вести экипаж со всей компанией внутри через парк.

Дело еще может выгореть!

Да, теперь все становилось еще более рискованным, но все же выполнимым.

Времени на дальнейшие раздумья не оставалось. Первые два-три лакея уже бежали со стороны дворца. Стоявший перед экипажем Уолденов «роллс-ройс» вызвали. Уильям приосанился и нацепил на голову цилиндр.

Максим вышел из-за кустов и, чуть приблизившись, окликнул:

– Эй, Уильям!

Возница повернул голову на голос и нахмурился.

– Иди сюда, скорее! – настойчиво позвал Максим.

Уильям сложил газету, постоял в нерешительности и медленно двинулся в сторону Максима.

У Максима от волнения дрожал голос, но сейчас это ему и требовалось.

– Только посмотри на это, – сказал он, указывая в сторону кустов. – Ты что-нибудь понимаешь?

– Что? Что там такое? – Кучер поравнялся с ним, заинтригованно глядя в указанном направлении.

– А вот что! – Максим сунул ему в лицо ствол револьвера. – Ни звука, или я тебя застрелю!

Уильям перепугался насмерть. Даже в полумраке Максим ясно видел белки его округлившихся от страха глаз. Это был крупный и сильный мужчина, но намного старше Максима. «Если у него хватит глупости начать сопротивляться, я его убью на месте», – постепенно заводясь, подумал Максим.

– Шагай вперед, – скомандовал он.

Кучер в смятении не двигался с места.

Нужно увести его подальше от света.

– Да шагай же, ублюдок!

Уильям зашел за кусты.

Максим следовал за ним. Когда они удалились от Мэлл ярдов на пятьдесят, он негромко приказал:

– Стоять!

Уильям остановился и повернулся на месте.

«Если он собирается вступить со мной в борьбу, то сделает это именно сейчас», – подумал Максим, а вслух сказал:

– Раздевайся!

– Что?

– Снимай с себя одежду!

– Ты – псих ненормальный, – прошептал Уильям.

– Да, я сумасшедший! Раздевайся!

Уильям все еще не решался подчиниться.

«Если я выстрелю в него, сбежится ли сюда толпа народа? Или кусты поглотят звук? Смогу ли я застрелить его, чтобы не слишком заметно продырявить форму? Успею ли избавиться от ливреи и сбежать, если нас заметят?»

Максим взвел курок револьвера.

Уильям тут же стал расстегивать пуговицы.

Максим по шуму понял, что теперь Мэлл кипела активностью: заводились моторы, звенела сбруя, по мостовой цокали подковы, люди орали то друг на друга, то на лошадей. Лакей Уолденов мог показаться в любую минуту.

– Быстрее! – поторопил кучера Максим.

Уильям уже разделся до исподнего.

– Остальное тоже снимай.

Уильям снова застыл в нерешительности, и Максим взял его на прицел.

Кучер стянул с себя нижнюю рубашку, панталоны и стоял теперь совершенно голый, трясясь от страха и прикрывая ладонями гениталии.

– Повернись!

Кучер повернулся к нему спиной.

– На землю! Лицом вниз!

Тот безмолвно подчинился.

Максим отложил револьвер в сторону. Потом поспешно скинул пальто и шляпу и надел ливрею. Подобрал цилиндр, брошенный Уильямом в траву. Подумал о бриджах и белых чулках, но решил обойтись без них: когда он сядет на козлы, его брюки и башмаки никто толком не разглядит – тем более в неверном свете уличных фонарей.

Оружие он положил в карман своего пальто, которое обернул вокруг руки. Одежду Уильяма прихватил с собой.

Кучер попытался поднять голову.

– Не смей двигаться с места и поворачиваться! – злобно рявкнул Максим.

И неслышно покинул темную парковую поляну.

Уильям какое-то время не осмелится даже подняться, а потом, будучи совершенно голым, постарается незаметно добраться до дома Уолденов. Маловероятно, что он поднимет тревогу и заявит об ограблении, не добыв прежде другой одежды, – для этого требовалась натура куда более дерзкая и лишенная стеснительности. Понятное дело, если бы Уильям догадывался, что Максим собирается убить князя Орлова, то мог отбросить стыдливость – но такая мысль едва ли придет ему в голову.

Запихнув остатки одежды кучера под куст, Максим вышел на освещенную Мэлл.

Именно сейчас у него могли начаться настоящие проблемы. До сих пор он был лишь прятавшимся в кустах подозрительным типом, а теперь превратился в опасного самозванца. Если один из приятелей Уильяма – тот же Джон, например, – всмотрится в его лицо, игру можно считать законченной.

Он быстро взобрался на козлы, положил пальто рядом на сиденье, отпустил тормозную рукоятку и хлестнул лошадей поводьями. Карета выехала на середину улицы.

Максим вздохнул с некоторым облегчением. «Я уже сделал почти все необходимое, теперь мне ничто не помешает добраться до Орлова!» – подумал он.

И все же, проезжая по Мэлл, он внимательно посматривал в сторону тротуара – не покажется ли фигура лакея в сине-розовой ливрее. Если бы лакей заметил карету Уолденов и вскочил на запятки, это стало бы для Максима наихудшим из возможных вариантов. Он только выругался, когда перед экипажем на дорогу вырулил автомобиль, заставив его натянуть поводья, остановиться и беспокойно оглядеться. Лакея не было видно. Мгновение спустя путь оказался свободен, и он тронулся дальше.

Уже ближе к дворцу он заметил справа свободное место рядом с тротуаром на противоположной стороне от парка. Лакей пробежит по другой стороне и едва ли обратит внимание на экипаж, расположенный здесь. Загнав карету на стоянку, Максим поставил ее на тормоз.

Потом спустился вниз и встал рядом с лошадьми, наблюдая за противоположным тротуаром. «Удастся ли мне выбраться отсюда живым?» – не покидала его мысль.

Если бы осуществился первоначальный план, Уолден сел бы в карету, едва бросив взгляд на кучера, но теперь ему сразу же бросится в глаза отсутствие лакея. Открывать для него дверь и опускать ступеньки придется дворцовому слуге. Задержится ли в таком случае Уолден, чтобы расспросить возницу, или отложит разбирательство до приезда домой? Стоит ему заговорить с Максимом, а тому ответить, как иностранный акцент выдаст его с головой. «Что делать тогда?» – мучительно размышлял он.

«Застрелю Орлова на пороге королевского дворца, и плевать на последствия!» – решил Максим.

Как раз в этот момент он заметил молодого человека в сине-розовой ливрее, бегущего по противоположному тротуару.

Максим мгновенно взлетел на козлы, отпустил тормоз и въехал во двор Букингемского дворца.

Там образовалась небольшая очередь. Впереди него красиво одетые женщины и откормленные мужчины рассаживались по своим автомобилям и экипажам. Позади, где-то на Мэлл, сейчас метался лакей Уолденов в поисках кареты. Как скоро он поймет, что нужно возвращаться?

Служители дворца разработали действительно быструю и эффективную систему отправки гостей. Пока одни пассажиры рассаживались по местам, владельцев следующей в очереди кареты уже подводили к двери, а один из слуг в это время предупреждал третью семью, чтобы все были наготове.

Очередь двигалась бойко, и вот один из слуг уже приблизился к Максиму.

– Граф Уолден, – бросил Максим, стараясь быть предельно лаконичным.

Слуга пропал за дверью.

«Не надо, чтобы они вышли наружу слишком рано», – успел подумать Максим.

Очередь продвинулась, и перед его каретой оставался всего один автомобиль. «Не дай Бог тебе заглохнуть!» – взмолился Максим. Шофер распахнул дверь перед пожилой супружеской парой. И машина уехала.

Максим подал экипаж к портику, остановив его чуть дальше, чем следовало, чтобы не оказаться под ярким светом, льющимся из дворца, и сидеть спиной к двери.

Он ждал, не смея повернуть головы.

Вдруг до него донесся девичий голос, спросивший по-русски:

– Признавайтесь, сколько объяснений в любви вам пришлось сегодня выслушать, дорогой мой кузен Алекс?

Капля пота сползла Максиму со лба на веко, и он смахнул ее тыльной стороной ладони.

Потом раздался громкий голос мужчины:

– А где же, черт побери, мой лакей?

Максим сунул руку в карман лежавшего рядом пальто и сжал рукоятку револьвера. «Шесть патронов в барабане», – напомнил он себе.

Краем глаза он увидел, как один из дворцовых слуг метнулся к карете, и через секунду ее дверь распахнулась. Экипаж чуть качнуло, когда кто-то забрался внутрь.

– Послушай, Уильям! А где Чарлз?

Максим напрягся всем телом. Он физически ощущал на своем затылке тяжелый взгляд Уолдена.

Потом, уже из кареты, та же девушка сказала:

– Ладно, папа, брось. Потом разберемся.

– По-моему, с возрастом Уильям совсем оглох. – Голос Уолдена приглушенно зазвучал изнутри.

Дверь захлопнулась.

– Кучер! Трогай, быстро! – скомандовал дворцовый распорядитель.

Облегченно вздохнув, Максим хлестнул лошадей, и экипаж поехал.

Напряжение было столь велико, что когда оно немного спало, Максим почувствовал приступ слабости и головокружения. Но стоило карете покинуть площадь перед дворцом, как им сразу овладела безудержная эйфория. Орлов был теперь в его полной власти, запертый за спиной в деревянной коробке на колесах. Попался, как зверек в силки! Теперь Максима уже ничто не остановит.

Он направил карету через аллею парка.

Держа поводья в правой руке, он запустил левую в рукав своего пальто. Как только ему это удалось, перебросил вожжи в левую руку и проделал ту же операцию с правой. Потом приподнялся на козлах и надел пальто. Ощупал карман, ощутив в нем тяжесть револьвера.