Онлайн чтение книги Черные паруса Shadow Captain
Глава 5

Пять дней спустя я сидела в рубке наблюдения, когда Старое Солнце начало бормотать, будто тихонько жалуясь. Завертелись магнитные компасы, и бледное пламя – иногда сиреневое, иногда индиговое – побежало по распростертой на многие лиги паутине нашего такелажа, порой приплясывая по периметру далекого паруса, очерчивая прямоугольник или шестиугольник чистейшей беззвездной тьмы.

Я наблюдала за происходящим с одним лишь отстраненным беспокойством. Пламя двигалось с какой-то игривой враждебностью, которая показалась мне скорее милой, чем угрожающей. На самом деле, напомнила я себе, причин для волнения немного. Солнечная буря могла стать временной помехой для работы некоторых наших приборов и узлов, но она должна была здорово усилиться, чтобы нанести серьезный ущерб. Паладин был в безопасности: Сурт установила предохранители в его проводке, так что он не испытал бы перегрузки от скачка напряжения.

Для нормального корабля было разумно уменьшить разброс парусов, что представляло собой проблему в ситуации, когда механизм управления обездвижен штормом. Но наши паруса из ловчей ткани отдавали нас на милость иных ветров. Иногда потоки усиливались и ослабевали синхронно, однако чаще бурление стихий на поверхности Старого Солнца никак не влияло на перепады настроения невидимого ветра, который хлестал из его ядра. Пламя само по себе показывало, что конфигурация снастей не пострадала и паруса не испытывают чрезмерной нагрузки. Тиндуф на корабле должен был следить за тензометрическими датчиками, а Паладин – консультироваться с инерционными гироскопами и звездными индикаторами, убеждаясь, что мы не сбились с курса.

Во время вахты я смотрела в телескопы – обыскивала все небо, раз за разом возвращаясь к тому участку, где Сурт видела парусную вспышку. У меня на коленях лежал открытый журнал наблюдений, а еще книга, которую Фура показала мне в своей каюте, с загадочной схемой Теневых Заселений. Сестра охотно разрешила мне ее взять, и в промежутках между всматриванием в окуляры я позволяла зрению восстановиться, изучая книгу при свете красной лампы.

Меня тянуло к книге, как тянет почесать царапину или потрогать языком больной зуб. Это не означало, что я была убеждена, что в ней есть смысл, не говоря уже о какой-то огромной тревожащей истине, которая обращала в насмешку все, чему нас учили в детстве. Я скорее думала, что эта книга – плод стараний безумного или коварного человека, предназначенный сеять безумие и путаницу, а не выявлять скрытую истину. Мое намерение состояло в том, чтобы найти ошибку или ложь и вернуть книгу Фуре, гордясь тем, что я расправилась с этой дурацкой идеей о неизвестных Заселениях.

Но у меня не получалось. По крайней мере, не получилось сразу, и когда мой красный огонек погас, ослабленный бурей, я даже не представляла себе, откуда следует пуститься в путь.

Зазвонил интерком.

– Я обнаружил повышенную солнечную активность, – сказал Паладин. – Было бы лучше, мисс Адрана, если бы вы вернулись в главный корпус.

Конечно, шторм не может причинить большого вреда кораблю, но этот стеклянный пузырь куда хуже защитит живой организм по сравнению с пядями брони и тепловой изоляции. Я отметила в журнале конец дежурства, закрыла телескопы и с помощью гидравлического рычага вернула обзорную рубку в корпус – как будто вставила глазное яблоко в глазницу. И выбралась через узкую дверцу, прижимая к груди только дневник безумца.

– Что, задувает? – спросила Страмбли, когда я миновала ее по пути в рубку управления. – Терпеть не могу штормы. Однажды вблизи от Дочерей Крови и Молока девятибалльник поймал корабль, шедший под парусами и с включенными на полную мощность ионными двигателями, и все лебедки заклинило, так что пришлось послать половину матросов, чтобы перерезали такелаж специальными ножами, иначе судно разорвало бы на части притяжением Дочерей. А когда этих разумников вернули обратно, оказалось, что бедолаги все до единого зажарились в своих скафандрах…

– Я тоже слышала эту историю, – мягко прервала я ее рассказ. – Только все случилось возле Хранителя Свода, а не у Дочерей. Тиндуф рассказывал похожее про Слюнявого Пса. Спроси Прозор, и у нее найдется своя версия – держу пари, с другим кораблем и командой. – Я улыбнулась и положила руку Страмбли на запястье. – Это просто страшилки. Кроме того, сейчас не девятибалльник, совсем не похоже, и даже будь оно так, наши паруса не надо убирать.

Она посмотрела на меня с легкой обидой:

– Только не подумай, что я струсила.

– Мне бы такое и в голову не пришло. И вообще, нам всем позволено время от времени немного трусить. Я бы сказала, это очень полезно для тех, кто хочет выжить.

Выражение ее лица было непроницаемым.

– После того, что Сурт рассказала Фуре, я проверила журнал наблюдений. Неужели она действительно видела парусную вспышку?

– Возможно, ей не померещилось, но было бы неразумно придавать этому слишком большое значение. Вероятность того, что нас здесь обнаружит другой корабль, очень мала, а вероятность того, что кто-то заинтересуется нами, еще меньше. Я не собираюсь из-за этого мучиться бессонницей. К тому же мы скоро выйдем на новый курс с новым планом. Если увидим хоть намек на вспышку позади, придется рассмотреть варианты. Но я сомневаюсь, что замеченный Сурт призрак снова появится.

– А этот новый курс… Выходит, Фура высказала свои предложения? – Страмбли понизила голос. – Адрана, прошло уже пять дней. Сколько времени ей понадобится, чтобы вытащить пару имен из «Книги миров»?

– Именно по этому поводу я и собираюсь с ней повидаться.

– Рада, что хоть кого-то из нас удостаивают аудиенции. Скоро придется получать разрешение на то, чтобы встретиться с ней взглядом, не говоря уже о том, чтобы поговорить.

– У нее слишком много забот, Страмбли, особенно после трудностей с Грохотуном. Она берет на себя ответственность за все, что с нами случилось, и это давит на нее время от времени.

Страмбли медленно кивнула:

– Если ее светлость осчастливит нас своим выбором до окончания нынешнего Заселения, полагаю, мы будем благодарны ей за то, что сможем получить.

– Уверена, к концу дня варианты у нас будут. И забудь про шторм. Он не причинит никакого вреда. – Я пыталась поднять ей настроение. – Ты уже отработала вахту?

– Как раз домываю кастрюли и сковородки.

– Дам тебе знать, как только что-нибудь узнаю от Фуры.

– Ты хотела сказать, от капитана Несс, – уточнила Страмбли и отвернулась.

* * *

На этот раз Фура оказалась в рубке управления, а не в своей каюте. Она стояла у Стеклянной Армиллы, которая была слишком громоздкой – да к тому же слишком хрупкой, – чтобы перенести ее в другую часть корабля, даже если бы мы этого захотели.

– Думала, ты все еще на вахте в обзорной рубке, – сказала Фура, когда я объявила о своем присутствии.

– Меня вызвал Паладин. От статических разрядов весь корабль светится, как фонарь, и это мешает глазам привыкнуть к темноте. Я уже несколько раз прочесала все сектора и ничего не увидела.

– Что ж, хорошо, что ты здесь, – кивнула сестра, поглаживая металлическим пальцем край Стеклянной Армиллы. – Я готова представить ряд альтернатив команде, черт бы побрал ее настойчивость.

У нас были схемы и карты, описывающие шарльеры снаружи и изнутри. Еще имелись звездные карты, которые помогали в небесной навигации. Но такого рода записи не годились для трехмерного пространства Собрания, где миры находились в постоянном движении относительно друг друга. Через месяц любое фиксированное представление их позиций опасно устаревало. Через полгода многие из миров оказывались по другую сторону от Старого Солнца, что делало бессмысленными любые попытки рассчитать длительность рейса или спланировать более длительную экспедицию. Чем довериться подобным выкладкам, навигатор с тем же успехом мог бросить кости. Но космоплавателям нужно было на что-то положиться.

Вот так и возникла Стеклянная Армилла.

На первый взгляд это была ажурная стеклянная сфера, около трех с половиной пядей в поперечнике, объемистая и хрупкая, как декоративная люстра, заключенная в каркас, который казался лишь чуть менее уязвимым, чем сама стеклянная конструкция. В сложенном виде Армилла превращалась в набор концентрических колец, всего тридцать семь штук, каждое из которых можно было повернуть под углом к своим соседям.

Кольца поворачивали, руководствуясь специальными таблицами, и фиксировали, благодаря чему устройство приобретало вид сферы. Ближайшее к центру Армиллы кольцо представляло собой первую из внутренних процессий Собрания и имело соответствующий номер. Посреди него был закреплен драгоценный камень, обозначающий Старое Солнце. Наружное кольцо имело номер тридцать семь.

Мазариль, наш родной мир, лежал в тридцать пятой процессии, то есть находился в одном из больших колец, самых далеких от центра.

Как и множество миров – сотни и тысячи, хотя только несколько сотен из них были названы и заселены.

У каждого из миров имелась своя орбита. Но в Собрании – так уж оно было устроено – эти орбиты существовали не сами по себе, а группами, и миры соответствующей группы двигались сообща, словно борзые по круговой трассе на собачьих бегах. Все миры в тридцать пятой процессии жили по собственным правилам, не покидая ее. Они могли время от времени удаляться друг от друга, не уходя слишком далеко за пределы кольца.

Ближайшие к Старому Солнцу миры двигались по самым быстрым орбитам, огибая его скорее, чем те, что на внешних границах. Они были включены в процессии с малыми номерами и обычно назывались Мелководьем или Солнечным Краем. Они были теплее, поскольку в полной мере пользовались энергией угасающего Старого Солнца и представляли собой желанное место для проживания, но навигация между ними была сложна, что придавало им некоторую исключительность. Так или иначе, основная масса людей поселилась в средних процессиях. Никто не мог точно сказать, где эти процессии начинаются и где заканчиваются, хотя обычно считалось, что с десятой по тридцатую. Во внешних процессиях, где миры расходились дальше друг от друга, торговля была трудной и малоприбыльной, экономика развивалась медленно, отставали мода и прочее. Последнюю группу процессий (включая и ту, к которой принадлежал Мазариль) называли Морозной Окраиной.

Конечно, нумерация процессий и их отображение в виде стеклянных кругов была не слишком полезной вещью.

Внутри каждого кольца находилось несколько вторичных колец с собственными оттенками и нумерацией. Эти малые кольца искусным образом соединялись друг с другом, и их можно было поворачивать вручную или точно регулировать с помощью штуковины, похожей на стеклянный часовой ключ – такой хрупкий, что его следовало хранить отдельно, запирая на собственный ключик. В каждой процессии существовало несколько таких колец второго уровня, и на каждом из них можно было цветным восковым карандашом обозначить мир, представляющий интерес. Отметив положение мира, можно было менять его день за днем. Процесс все равно был утомительный, ведь изначально кто-то должен был все рассчитать с помощью эфемерид[3] Эфемериды  – таблицы координат, характеризующих положение небесных тел, вычисленное через равные промежутки времени. Практическое словоупотребление в астрономии допускает синонимичные варианты «эфемерида» и «таблица эфемерид».; но когда все метки оказывались на своих местах, становилось относительно легко следить за движением мира – по крайней мере, во время стандартного рейса или длительной экспедиции.

Не было никакой надежды пометить все двадцать тысяч заселенных миров; впрочем, обычно не было и такой необходимости. Судьбы миров все время менялись. То, что было важной торговой станцией в 1650 году, к 1750-му могло превратиться в ничтожное захолустье. В новом, 1800 году, чей лоск еще не потускнел, большинству капитанов и экипажей приходилось заботиться лишь о сотне или около того вероятных пунктов назначения, исключая шарльеры, а сотню миров можно аккуратно нанести на круги, чтобы потом день за днем, неделю за неделей следить за их перемещением.

С шарльерами все было по-другому, хоть метод и применялся схожий. Они обычно не двигались вместе с процессиями, и их орбиты бывали нерегулярными. Они часто уходили далеко за пределы внешних миров, на Пустотную сторону. Было бы непрактично отмечать их так же, как заселенные миры, поэтому они – если вообще обозначались – выглядели как красные шарики на концах длинных черенков, закрепленных в отверстиях, просверленных в Старом Солнце. Шарльеры были повсюду, до самых Солнечных Краев, а не только в Пустоши. Однако каперы обычно избегали шарльеров на глубинных орбитах, предпочитая оставлять столь легкую добычу картелям.

На кругах и черенках были выгравированы шкалы, указывающие, сколько минут требуется сигналу трещальника, чтобы дойти от одной точки до другой. Подобные сведения бывали полезны для переговоров и оповещения, но в первую очередь это был быстрый способ определения длительности рейса. Уходить от Старого Солнца было проще, чем двигаться в его сторону, однако, как правило, требовалось шесть месяцев, чтобы добраться от одной стороны Собрания до другой, – шестнадцать световых минут, если говорить не о корабле, а о фотоне. В случае парусника размером с «Мстительницу» (около четырехсот пядей от носа до хвоста) и экипажа, в котором было меньше десяти человек, соображения практичности позволяли без труда хранить на борту достаточно припасов, чтобы никто не голодал. В реальности же капитаны докупали необходимое на каком-нибудь заселенном мире, а потом планировали маршрут, который вел их по цепи шарльеров, в логической последовательности, учитывая время в пути от точки до точки и ауспиции, предвещающие открытие того или иного поля. Вдали от цивилизации приходилось проводить от трех до девяти месяцев.

Итак, с учетом всех упомянутых миров, втиснутых в пространство радиусом всего шестнадцать световых минут, – и еще принимая во внимание, что существуют миллионы миров, а не тысячи, – возникает закономерный вопрос: что же это за мудреный механизм работает миллионы лет, причем без сбоев?

Насчет последнего никто не может утверждать наверняка, но столкновения, должно быть, случаются очень редко. Мусор, конечно же, встречается – и кое-кто полагает, что это пыль миров, которые оказались на пути других миров. Но есть и иное мнение: эта пыль – всего лишь материал, оставшийся после того, как были выкованы пятьдесят миллионов миров. А еще есть те, кто считает, что мусор – свидетельство войны, случившейся внутри Собрания между Вторым и Третьим Заселениями.

Но самое лучшее объяснение – из всего, что я запомнила в Музее истории, – что мирам свойственно избегать столкновений. В точности как поглотители, которые есть внутри некоторых миров, существуют механизмы – можно назвать их чем-то вроде инстинктов, – которые не дают сбиться с пути. Поскольку такому корректирующему механизму достаточно внести совсем крошечное изменение, чтобы предотвратить столкновение, которое могло бы случиться через десять тысяч или даже миллион лет, мы никогда не ощущали их прямого влияния и, возможно, не ощутим.

Для полноты картины должна сказать, что существует еще одна теория. Когда вокруг нет обезьян, которые могли бы что-то засвидетельствовать, между Заселениями появляется нечто и слегка подталкивает все миры в нужные стороны, корректируя орбиты в достаточной степени, чтобы уберечь от неприятностей еще на несколько тысяч лет. Может, так и есть на самом деле, но я предпочитаю первое объяснение, поскольку оно исключает любую возможность того, что коррекция производится в качестве одолжения. Проблема с одолжениями в том, что их всегда можно прекратить. А еще один нюанс с этим вторым объяснением заключается в том, что оно перепутывается с совсем другой тайной: почему вообще происходят Заселения.

Размышляя об этих сложностях, я невольно возвращалась мыслями к безумному дневнику, который все еще держала в руках и который беспокоил меня больше, чем хотелось бы.

– Опять грезишь наяву? – мягко спросила Фура, возвращая меня в настоящее и в рубку управления. – Смотришь в стекло, как загипнотизированная.

– Я просто подумала: до чего позорно, что такая редкая и прекрасная вещь оказалась во владении Босы Сеннен.

– Теперь Армилла ей не принадлежит, и это все, что имеет значение. Но ведь Боса хорошо о ней заботилась, согласись. – С помощью стеклянного ключика Фура потихоньку двигала один из кругов Стеклянной Армиллы, а в другой руке держала открытую таблицу эфемерид.

– Внутри Босы таилась ярость, – проговорила я, вспоминая то время, когда была пленницей и подмастерьем пиратки. – Но она всегда предпочитала неторопливую жестокость бездумному насилию. Кроме того, она знала цену всему этому стеклу. Она была похожа на паука, поджидающего на краю широкой черной паутины, а это был ее путеводитель, указывающий, куда и когда двигаться.

Фура извлекла шарльер на черенке и осторожно переместила его, пропуская через узкие промежутки между кольцами, обозначающими процессии и орбиты.

– Она когда-нибудь рассуждала при тебе о таких вещах?

– Нет, – ответила я, стараясь быть правдивой и в то же время говорить то, что хотела услышать Фура. – Я докладывала ей о передачах, которые приняла в комнате костей, а потом она задавала один-два вопроса, когда приходила к какому-нибудь выводу. Мое мнение для нее ничего не значило. Это устройство я видела мельком, один или два раза, в тех редких случаях, когда Боса позволяла войти в эту комнату. Думаю, она боялась, что я могу разбить Армиллу ей назло.

– Даже после того, как ты увидела, что она сделала с нашей подругой?

– Я была уверена, что проживу недолго. – Я сглотнула, вспомнив, какое ужасное наказание постигло Гарваль, схваченную одновременно со мной. – Но были способы умереть и полегче, чем от рук Босы. Я не торопилась увидеть ее плохую сторону.

– Тебя послушать, так у нее была какая-то неплохая сторона. – Фура подошла к шкафу, положила стеклянный ключ и заперла дверцу. – Мы не посмеем идти в глубокие процессии, пока наше имя не очищено, а Тревенца-Рич даже не рассматривается. Значит, остается горстка подходящих миров, на которые мы могли бы взглянуть, приняв меры предосторожности.

Я понятия не имела, какие меры предосторожности она подразумевает, но мое любопытство было разбужено.

– Продолжай.

– Это мы. – Она дотронулась до черенка с черным шариком на конце, недалеко от красного шарика – Грохотуна. – А это три мира, которые я подыскала, в тридцать шестой и тридцать седьмой процессиях. Забудь о ярких огнях, потому что ни на одном из этих шаров жизнь не бьет ключом, даже если сравнивать с милым старым Мазарилем. – Она протянула руку к самой дальней паре колец, касаясь тех мест, где сделала восковые надписи. – Но они нам пригодятся, по крайней мере один из них. Картели редко заходят так далеко, а следовательно, мало шансов нарваться на корпоративные неприятности. Вряд ли поблизости будет много других кораблей, и если понадобится бежать, то вокруг полным-полно пустоты, где можно затеряться. Во-первых, у нас есть шарик из жеваной бумаги под названием Метерик – или Метрик, зависит от того, в какое издание «Книги миров» заглянешь. Это в тридцать шестой. Мир-сфера, не слишком отличающийся от нашего дорогого дома. Пара портов, несколько городов, вернее городишек, с общим населением около трехсот тысяч человек, хотя информация, возможно, немного устарела.

– Ты права, по сравнению с ним Мазариль – центр Собрания.

– Мы не можем даже приближаться к тем местам, где полно народу. Или захолустье, или ничего, душа моя. Но любой из нас, кому не нравится эта новая жизнь, сможет остаться там и дождаться корабля, идущего в более оживленное место.

– А какова вероятность вербовки нужных нам матросов?

– Что тут скажешь? Есть шанс, что найдутся люди, которые сыты по горло Метериком и готовы попытать счастья с новой командой, если мы не будем слишком разборчивы. Это сферический мир, так что придется оставить корабль на довольно большом расстоянии и потратить остатки топлива, чтобы добраться на катере.

Я скорчила гримасу, выражая сомнения. Будь у нас выбор, я бы предложила найти мир без поглотителя, чтобы перемещаться между ним и кораблем без особого труда.

– А следующее место?

Фура немного передвинула ладонь, но оставила ее на той же процессии.

– Катромил. Трубный мир. Население по последней переписи – около ста пятидесяти тысяч человек. Одно-единственное крупное поселение, но я слышала, что это неплохое место для ведения дел. Нет поглотителя, чтобы создавать нам проблемы, так что можно подойти достаточно близко под парусами, не рискуя порвать их в клочья, и не сжечь слишком много топлива, курсируя туда-сюда.

– Звучит идеально.

– Из трех вариантов этот мне нравится больше всего, раз уж я вынуждена одобрить этапы плана. И все же я бы предпочла, чтобы мы ограничились большим количеством шарльеров, а не рисковали контактом с цивилизацией. Тем не менее считаю своим долгом указать на небольшой недостаток.

– О чем ты?

– У них есть зуб на Босу.

Я пожала плечами:

– У кого его нет?

– Этот длиннее обычного. После краха восемьдесят первого на Катромиле настали тяжелые времена, поскольку он не был звеном какой-нибудь явной торговой цепи. Чтобы выбраться из ямы, торговая палата вложила почти все ресурсы в собственную экспедицию. Снарядила корабль в надежде, что будет найдено нечто, способное изменить судьбу населения.

Я кивнула:

– Та же блестящая идея, что и у нашей палаты с капитаном Ларом.

– По крайней мере, капитан Лар вернулся. Экспедиции Катромила повезло еще меньше: она столкнулись с Босой у Разрыва Дарган. Боса уничтожила экспедицию и разорила ее спонсоров, причем оставила достаточно улик, чтобы было ясно: это ее рук дело. Как можно догадаться, городские старейшины на Катромиле с тех пор лелеют кое-какие дурные помыслы. Раз в год они устраивают парад, после чего разводят большой костер и сжигают чучело Босы. И все же мы не Боса, не так ли? – Фура задержала на мне взгляд, как будто провоцируя оспорить этот последний пункт. – И пока мы не дадим повода подозревать обратное, у них нет причин отнестись к нам негостеприимно. Я решила упомянуть об этом только для того, чтобы ты знала: в нашем супе плавает такая муха.

– Фура, мне кажется, если нам и следует избегать каких-то мест, так это тех, где испытывают к Босе особую неприязнь. Как насчет третьего варианта?

– Не думаю, что он годен.

– Все равно расскажи.

Ее палец перескочил к тридцать седьмой процессии и опустился рядом с восковой надписью.

– Колесо Стриззарди. Колесный мир, как можно догадаться. Подойти к нему будет так же просто, как к Катромилу, с учетом нюансов. Население – около трехсот пятидесяти тысяч, так что здесь немного оживленнее, чем в других местах, хотя не стоит придавать этому слишком большое значение, ведь перепись проводилась очень давно…

– Раз там есть люди, значит он нам подойдет. Прости, но мне кажется, что этот вариант намного лучше предыдущих. Метерик неплох, если не считать топлива и неприятностей, которых стоил бы нам этот визит, но я предпочла бы иметь дело с миром из тридцать седьмой процессии, а не тридцать шестой. Разница всего в одну процессию, но между внешними орбитами сведения быстро теряются.

– Как и опыт космоплавателей и торговцев. Но разве Колесо Стриззарди не слишком глубокое захолустье? Тот, кто решит покинуть нас, окажется на краю цивилизации.

– Мы оповестим об этом всех, прежде чем кто-то решит списаться с судна, – сказала я. – Между прочим, то, что ты сказала про Метерик, относится и к Стриззарди. Если там застряли какие-нибудь разумники, мы сможем набрать новых матросов.

– Мм, – с сомнением протянула Фура. – Я все-таки предпочитаю Катромил.

– Тогда почему ты предложила Колесо Стриззарди, если так настроена против него?

– Буду честна. Я знаю, что на «Мстительнице» царит определенное настроение – кое-кто думает, что я вышла за пределы полномочий, всегда добиваюсь своего. – Она убедительно изобразила сожаление, даже складки появились у рта. – На этом корабле было немало монстров, я не хочу стать еще одним. Так что проявлю гибкость.

Это удивило меня, в хорошем смысле, но я сделала все возможное, чтобы принять услышанное без фанфар.

– Я изложу твои доводы честно и прямо, даю слово.

– Мне не нужно твое слово, сестра. Я верю, что ты поступишь правильно по отношению ко мне – и ко всем нам.

Зазвонил интерком. Фура бросила на него сердитый взгляд:

– В чем дело?

– Мисс Арафура, – сказал Паладин, – солнечное погодное явление ослабевает. Согласно последним прогнозам на всеобщей волне трещальника, новые возмущения не побеспокоят нас по крайней мере неделю.

– Мы с Адраной будем слушать кости на тот случай, если на горизонте появится что-нибудь еще. И это все, Паладин?

– Нет, мисс Арафура.

Фура переключила интерком на личный канал, чтобы было слышно только в рубке.

– Продолжай, Паладин, – сказала она.

– На пике шторма, когда наши операционные системы испытывали наибольшие помехи, я обнаружил тревожные сигналы от нескольких корпусных приемников.

– Это связано с самим штормом? – спросила я, думая о том, что электромагнитные помехи уже свели с ума наши компасы.

– Не уверен, мисс Адрана. Вполне возможно, что шторм вызвал ложные сигналы в ряде моих сенсорных цепей, и я учел такую возможность, где это представлялось разумным. Но есть также вероятность, что другой корабль обнаружил нас с помощью локационного импульса.