Онлайн чтение книги Черный день
Глава 3. Когда все решают секунды

Настроение у Маши было настолько хорошим, что его не мог испортить даже такой досадный случай, как поломка телефона. А то, что десять минут назад к ней чуть не прицепился милицейский патруль, она и вовсе восприняла с юмором.

Трое стражей порядка у входа прочесывал глазами толпу в поисках возможных источников угрозы. В эти смутные дни она могла исходить от кого угодно, поэтому нервы у милиционеров были на пределе, а автоматы наготове. После майских событий в столице по отделениям разослали ориентировку на десяток потенциальных террористов и террористок.

Взгляд лейтенанта на долгих пять секунд задержался на Машеньке. Причиной такого внимания был не ее антропологический тип – несмотря на довольно смуглую кожу, на мусульманку она никак не походила. Все объяснялась проще. Трое патрульных были ребятами молодыми и заскучали от несения службы, да еще в субботу.

Взгляд был пристальный, изучающий. Он словно бы обыскал ее с пристрастием, ощупал с головы до ног и только после этого продолжил сканирование толпы. Все у девчонки было на виду – никакого пояса не спрячешь. На анархистку-антиглобалистку она не тянет и подавно. К этим товарищам все больше идут истеричные барышни, у которых в обычной жизни ничего не клеится. Эта не такая. Нормальная девка. Единственный взрыв, которым она может угрожать обществу, – демографический, ха. Но это не в ведении органов внутренних дел.

Машенька спустилась по чисто подметенной, возможно, даже вымытой шампунем лестнице в прохладный полумрак подземелья. Лестница была длинной – в полсотни ступеней.

Никакого сумрака внизу не оказалось. Там было светло как днем. Коридор на всем протяжении освещался яркими люминесцентными панелями, свет которых почти не отличался от солнечного. Но далеко впереди, в конце тоннеля, виднелся, как и полагается, свет уже настоящий, дневной.

Переход был широк, и свободное пространство под землей использовалось на благо коммерции. Вдоль обеих стен тянулись нескончаемые ряды витрин, предлагавших много разностей, приятных женскому сердцу: бижутерия, косметика, разные тряпочки, то, что называют модным словечком «аксессуары», разные мелкие безделушки, которым трудно найти применение даже самому пытливому уму. Машенькин взор, не останавливаясь, скользил по ассортименту виртуальных игр и китайской электроники, игнорировал новомодные виртуальные прибамбасы, ненадолго задерживаясь на «золотых» украшениях и стеллажах музыкальных киосков и значительно дольше – на помадах, тушах, лаках и прочих примочках для разных участков тела. В человеке все должно быть прекрасно, как правильно сказал какой-то умник. Покупать она ничего не собиралась, но ей было интересно все посмотреть, потрогать и прицениться.

В коридоре пахло пластиком, краской и почему-то беляшами. Запах химии был слаб и совсем не раздражал, а, наоборот, вызывал приятные, хотя и неосознанные ассоциации с наведением чистоты и порядка.

Следуя за манящим ароматом беляшей, Маша приблизилась к аккуратному киоску с одноименным названием и купила у чистого, опрятного продавца нерусской наружности два горячих чебурека, одну самсу и стакан чая. Цена ее приятно удивила. В палатке на остановке те же самые чебуреки были дороже на рубль, но раза в полтора меньше, да и фарша в них явно не докладывали.

Прямо напротив киоска в стене располагалась массивная металлическая дверь метра два высотой, закрытая железной решеткой, которая не имела снаружи никаких признаков замка. На ней аршинными красными буквами было выведено: «28-В».

Будь девушка полюбопытнее, ее бы это заинтересовало, куда может вести эта дверь? И что означает номер на ней? Но, зная Машеньку, можно догадаться, что она не стала забивать этим голову. Вместо этого она устроилась там же за маленьким столиком и немедленно съела один чебурек и острую, переперченную самсу, запивая все горячим чаем.

Чернышева была свободна от большинства предрассудков, в том числе и от тех, что касались диет. В то время как миллионы ее сверстниц старались приблизиться к недостижимому идеалу, она ела то, что ей нравилось, в таких количествах, в каких ей хотелось, и не делала трагедии из лишних калорий, справедливо полагая, что лишними они не будут. На самом деле, при Машином ритме жизни ей требовалось большое количество энергии, чтобы восполнять ежедневные расходы. Не из воздуха же ее брать.

А то, что она не подходила под параметры 90-60-90, это уже не ее проблема, а тех, кто эти параметры придумал. Она еще ни разу не встречала парня, который гневно бросил бы ей в лицо: «Похудей, или мы расстанемся». Абсурд. Мужчина – не собака, на кости бросаться не станет. Женщина, впрочем, тоже.

Аппетит у нее всегда был отменный, не стал исключением и этот день. Действительно, с чего вдруг? Ну, подумаешь, забарахлил коммуникатор. Тоже мне, конец света. Чтобы выбить Машеньку из колеи, требовались средства посильнее.

Вытерев губы и ладошки салфеткой, девушка продолжила свой променад. Один чебурек был аккуратно завернут в пакетик и положен в сумку, про запас.

Жизнь прекрасна.

И в этот момент все лампы под потолком синхронно погасли.

Время Ч – 30 минут

– Что за?.. – вырвалось у всех троих одновременно.

Майор первым пришел в себя и зажег аккумуляторный фонарик, предусмотрительно оставленный под столом.

Как вовремя, блин! Все летело к черту на рога…

Надо быстро принимать решения. Вроде бы ему грех жаловаться, ведь, как-никак, именно чрезвычайные ситуации – его профессия. А им свойственно случаться тогда, когда меньше всего ждешь. Но почему именно сейчас, едрит твою мать?

Секунды не прошло, а Демьянов уже прокручивал в голове возможные причины «конца света». Лампа, выработавшая свой ресурс лампа. Проводка. Веерное отключение. Авария.

Он поднял микрофон внутренней связи и еще раз вызвал медпункт:

– Пост номер один. Доложите обстановку.

– Пункт управления. Обстановка нормальная, – голос пожилого электрика показался майору растерянным. – Вот только темно, блин. Что будем делать?

– Оставайтесь на месте, сообщайте обо всех изменениях. Отбой, – сказал майор совсем другим тоном.

Так, уже легче. Электричества нет во всем убежище, а внутренняя линия исправна. От этого и танцуем… Что-то случилось, но не у нас, а снаружи. Демьянов поднял трубку городского телефона, собираясь набрать номер коммунальной службы, но гудков не было. Не было даже треска и шипения, которые обычно слышались в этом допотопном аппарате. Тишина.

Глаза медленно привыкали к полумраку, и вот уже майор мог разглядеть людей, собравшихся за столом. На лице генерала было написано едва скрываемое торжество. Его сопровождающий, которого Демьянов мысленно окрестил «адъютантом его превосходительства», бестолково вертел в руках папку с документами. Оба смотрели на него.

– Товарищ генерал, электричества нет. Городская телефонная связь не работает. – Сергей Борисович опустил трубку на рычаг и посмотрел на главу комиссии, лицо которого было подсвечено огоньком сигареты, что даже не строго, а строжайше запрещалось.

– Не мои проблемы, – отмахнулся тот раздраженно. – Делайте что хотите, но чтоб дали немедленно. Мне в три уже надо в управлении быть.

«Я что, похож на Чубайса? – подумал Демьянов. – Видимо, у нас действительно ЧС. Если это авария на подстанции, то света не будет еще долго».

Он и представить не мог, что его предположение станет пророческим.

– Семеныч, – снова вызвал он пост. – Отправь Василия, пусть запустит генератор. Фонарь лишний есть? Отлично. Сам поднимись наверх, позвони с мобильного в ЖЭК. Спроси, что у них стряслось и когда, наконец, дадут электричество. Да, скажи, объект государственной важности. Бегом давай!

Демьянов поймал себя на том, что не просит по-дружески, а приказывает.

– Звоните хоть Патриарху Московскому и всея Руси, – процедил сквозь зубы генерал, нервно поглядывая на часы. – Только в темпе, в темпе.

Демьянов на эту реплику не прореагировал, только невзначай подумал, что в темноте никто бы не заметил, если бы он показал генералу средний палец. На приведение убежища в готовность полагается двенадцать часов.

Они стали ждать.

Через долгих пять минут раздалась трель внутренней связи.

– Это не у нас, – сообщил запыхавшийся дежурный. – Света нет во всем районе. А может, и в городе, не знаю. И связи никакой. Ни один сотовый не ловит, городские ни у кого не работают. Даже радио не принимает.

У Демьянова на мгновение отлегло от сердца. Значит, его вины нет. И тут же накатило предчувствие, нехорошее, тягостное. Словно могло произойти что-то в сто раз хуже, чем выговор или штраф.

Либо это дурацкое совпадение и неисправность на подстанции или обрыв ЛЭП случились как раз в тот момент, когда они затеяли эту чертову проверку. Либо… либо это что-то посерьезнее аварии в энергосистеме Новосибирска.

– На проспекте какая-то чертовщина, – продолжал электрик. – Пробка до самого перекрестка, транспорт не ходит.

– Пробка? – переспросил Демьянов.

– Ага, – подтвердил Семеныч, но тут же поправился, словно вспомнив про субординацию: – Так точно.

Хотя о какой субординации речь? Он ему не начальник, да и полномочий у него нет. Одна видимость.

– Хорошо. Будьте на связи.

– Какая на хрен пробка? – всколыхнулся генерал, вслушивавшийся в их разговор.

Демьянову было не до него. Его мозг лихорадочно работал, анализируя ситуацию. Нет электричества. Не могут завестись машины. И связи нет. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Если неработающие светофоры еще можно объяснить неполадками в энергосети, то как же радио, ТВ, мобильные?

Почему-то только одно объяснение приходило на ум. Скверное. Но Демьянов отогнал его прочь, убедив себя, что дело в особенностях профессионального восприятия. Что должно мерещиться специалисту по неприятностям мирного и военного времени, если не они? Объяснение казалось убедительным. А главное – несло с собой успокоение, поэтому Демьянов ухватился за него и выбрал в качестве рабочей версии аварию.

В этот момент свет зажегся. Но лампы теперь горели тускло, вполнакала. Это вступил в дело автономный источник питания. Проблема никуда не делась и вряд ли состояла в обрыве провода.

У него было два варианта дальнейших действий: остаться на месте и ждать у моря погоды или отправиться посмотреть все самому. Демьянов выбрал второе. Сидя здесь, он ничего не сможет изменить, а наверху, по крайней мере, удастся получше разберется в ситуации. К тому же у него уже в печенках сидел товарищ Прохоров, каждые пять минут повторявший: «Ну, скоро вы там?» Как будто от этого свет могли дать быстрее.

А наверху в этот момент происходили скачкообразные изменения пространственно-временного континуума. Точка бифуркации – развилка, когда вероятным оставался и тот и этот вариант, была пройдена. История человечества прочно встала на рельсы, ведущие к ясно очерченной цели.

Сам момент перехода занял всего пару секунд. Сначала в вышине вспыхнула и тут же погасла яркая точка, на пару мгновений задержавшаяся на сетчатке каждого темным пятном. Удар был беззвучным, но люди на улицах почувствовали легкий хлопок – словно у них над ухом хлопнул в ладоши великан. Налетевший порыв ветра качнул кусты и ветви деревьев, принес с собой запах горелой изоляции.

И тут же на проспекте разразилась дикая какофония. Сначала отовсюду раздались дикий визг тормозов и трели сигналов, затем звон и скрип бьющегося и царапающегося металла, а за ними через короткий промежуток – крики и мат. Десяток аварий последовали одна за другой по принципу домино.

Пешеходы, готовившиеся перейти улицу, замерли на месте. Оправившись от шока, они могли решить, что катастрофы вызваны одновременным отключением двух светофоров. Они вряд ли заметили, что одновременно с теми погасли витрины и вывески магазинов. Перестали работать и три стереоэкрана, лившие ненавязчивое бормотание рекламы на проходящую толпу. Если бы это произошло вечером, то контраст был бы разителен, но сейчас, в середине дня, солнце светило ярче искусственной иллюминации.

Водители тем временем тоже пришли в себя. Некоторые пытались реанимировать замершие автомобили. Кто-то просто ошалело поворачивал ключ в замке зажигания и дергал рычаг коробки-автомата, другие выходили из машины и растерянно ковырялись в моторе. И первые и вторые – безрезультатно.

Те, кто уже успел выбраться наружу, сбивались в кучки, шумно обсуждали случившееся, курили, тщетно звонили в техпомощь и родным. Даже если бы хоть какой-то вид связи продолжал функционировать, ни один эвакуатор не пробился бы через затор, костяк которого составляли несколько автобусов. Движение на проспекте остановилось намертво.

Поток транспорта был плотным, скорость его была невелика, но избежать аварий, когда все «железные кони» потеряли управляемость, не удалось. Жертв не было, но помятые бамперы и поцарапанные крылья только усугубили ситуацию. Тут и там вспыхивали словесные перепалки, местами перераставшие в рукоприкладство.

Степень беспорядка нарастала постепенно. Ей потребовалось еще четверть часа, чтобы пересечь критический порог и превратиться в хаос.

Машенька этого уже не видела, спустившись в спасительную прохладу подземного перехода. Сюда же чуть позже, спасаясь от жары, спустились измученные водители, отчаявшись дождаться помощи и покинувшие свои машины, которые раскалились от полуденного зноя, как сковородки.

Над их головами гигантский затор, закупоривший проспект, уходил в бесконечность. В этом не было ничего необычного. Город знавал ситуации и похуже, особенно в час пик. Но сейчас была суббота, а здесь все-таки не центр… И никто не приехал к ним. Все городские службы словно испарились. Люди начинали беспокоиться. Это была еще не паника, но дело уже вышло за рамки обычного волнения, которое охватывает разворошенный людской муравейник при ЧС местного масштаба. Люди чувствовали, что привычный порядок жизни грубо нарушен.

Время Ч – 25 минут

Он воспользовался аварийным выходом, прекрасно понимая, какая толкотня должна твориться в переходе. Не лучше было и наверху. На проезжей части собралось столько народу, что Демьянов с трудом разглядел за их спинами причину столпотворения. Только подойдя поближе, он увидел, что суматошное движение сконцентрировано вокруг автоколонны тяжелых грузовиков.

Армейская колонна из нескольких «Уралов» и УАЗа была со всех сторон зажата парализованным гражданским транспортом. Майор легко восстановил картину произошедшего. Первый из военных грузовиков, движок которого не обнаруживал признаков неполадок, пытался протиснуться в просвет между намертво вставшими легковыми автомобилями, но не смог – слишком узок был зазор. Теперь тентованный «Урал» был затерт со всех сторон «фордами», «ауди» и «шевроле» как атомный ледокол – торосами. Хотя его мотор бодро рычал, он никак не мог вырваться и уже помял бока нескольким легковушкам. Должно быть, именно их водители сейчас орали и наседали на группу офицеров, которые пробивались через толпу к тротуару, расталкивая самых ретивых. Наконец им удалось прорвать кольцо окружения и выбраться на тротуар рядом с подземным переходом.

Среди них Демьянов обнаружил Дмитрия Иваненко, своего однокашника по Академии гражданской защиты. Он-то что здесь делал? Тот тоже узнал его и, дав какие-то указания сопровождавшему его старшему лейтенанту, быстрым шагом направился к нему.

– Дима! Сколько лет, сколько зим! – приветствовал Демьянов старого товарища и заметил у него на погонах новую звездочку. – Выходит, ты уже «подпол»? Может, объяснишь, что за херня тут творится? Где свет?

– Кончился, – ответил Иваненко голосом, лишенным эмоций. – Давай отойдем. – И чуть ли не волоком потащил Демьянова в сторону от автомобилей.

Тот только сейчас заметил, что Димка, которого он всегда знал как безбашенного шутника, напряжен как скрученная пружина. А еще у него дрожали руки. Демьянов не поверил бы, если бы не увидел это своими глазами. И взгляд… такого у него самого не было, даже когда жена сказала ему свое последнее «прости».

– Первый взвод! Бегом марш! – раздалась из мегафона зычная команда.

Тут же из кузовов двух передовых машин как горох посыпались бойцы в полевой форме. Быстро лавируя между легковушками, они пересекли проезжую часть, а затем скрылись под навесом подземного перехода.

Медведеподобный старлей руководил выгрузкой, подгоняя отстающих густым басом:

– Второй взвод! Третий взвод! Бегом марш!

Молоденький младший лейтенант и несколько мужиков постарше, по виду – сержанты-контрактники, задержались у грузовиков, спуская на землю цинки с оборудованием.

– Все, отставить! – крикнул им подполковник. – Взяли это и догоняйте. Чтоб через минуту никого на сто метров от машин!

Приказ требовал по меньшей мере побить мировой рекорд, но, похоже, был выполнен.

Демьянов не мог взять в толк, к чему такая спешка, какого черта они бросают вверенное им государственное имущество. Не до конца понимая, что происходит, он счел за лучшее последовать за подполковником. Когда они перешли проспект, большинство солдат уже спустились вниз.

– Смешно… – снова заговорил однокашник, когда последний боец сбежал по лестнице.

Они уселись прямо на бордюре. Перед ними на проезжей части роилась толпа автомобилистов.

– Ни хрена мы не учимся. Светомаскировка, пешие колонны, противогазы. А нам дали просраться, как в июне сорок первого.

– Да ты объяснишь?..

– Слушай внимательно, времени в обрез. Минут десять назад…

В этот момент до них долетел далекий рокот, похожий на раскаты грома, что было неудивительно в такую жару. Вот только небо оставалось ясным, как будто налетевшим порывом сдуло с него все облака.

Чуть тряхнуло землю у них под ногами, на что уж точно никакая гроза не способна. Качнулись кусты акации, вспорхнули голуби, до того мирно клевавшие семечки на горячем асфальте, да чуть дрогнули витрины соседнего магазина.

– Еще один, – глухо произнес подполковник.

– Да что такое?

– Не коси под дурачка, Серега. Все ты понял.

– Хочешь сказать… началось?

Демьянову показалось, что его голос звучит неуверенно. Слабенько. Словно не он это говорит, бывший «ликвидатор», а зеленый салажонок, только вчера принявший присягу. А то и вовсе «шпак», какой-нибудь лысеющий менеджер с брюшком или барыга с рынка.

– Уже закончилось, – коротко ответил Дмитрий. – Добивают.

– Чем это они? – бессмысленный вопрос, просто чтоб не молчать.

Так легче.

– Для палубных далеко. «Воздух-земля», скорее всего. Каждые две минуты долбят. Даже не прячутся. ПВО они явно в первую голову подавили.

– А город? Какого хрена никто не оповещает?

– «А город подумал, ученья идут», – тихо произнес Иваненко, не глядя на него. – Некому. Да посмотри на них. Бараны. Трясутся за свои тачки. Их сейчас только очередями можно разогнать, да и то не в воздух. А сверхзвуковая прилетит – все лягут еще до взрыва.

В этот момент все стало на свои места, как части простой головоломки. И отключение электричества, и нарушение всех видов связи.

А короткие, рубленые фразы продолжали вбиваться в его сознание, как гвозди в крышку гроба:

– Десять минут назад… Предположительно высотный взрыв. Электромагнитный импульс. Точно, он, родимый. Энергии нет нигде, даже там, где были автономные генераторы. Метро стоит. Никто ни хрена не знает. Администрация не отвечает, штаб округа тоже. Возможно, на их месте уже воронки. Знаешь выражение «небо коптить»? Высокоточное оружие, мать его. По радио вместо гражданских станций бульканье и треск. На ведомственных и военных частотах тоже почти молчок. На коротких волнах и УКВ – ни звука. На длинных иногда пробиваются обрывки переговоров, но слабо, ничего не понять. А из того, что понятно, – ясно, что дело полный швах. Крики, паника, ругань, вопли. И это армия.

Врут те, кто говорит, будто сильный человек не подвержен психологическому шоку. От него может быть защищен только пьяный или отмороженный на всю голову кретин. Любого другого подобная новость может сбить с ног. Но Демьянов устоял, хотя земля хотела уплыть у него из-под ног.

Его однокашнику не пришлось тратить драгоценное время на объяснения. Сергей Борисович и без него представлял, как выглядят такие операции. Сербия. Ирак. Афганистан. Иран. Сирия…

Масштаб несопоставим, но и сил явно задействовано на порядок больше. Сначала они разнесли в пух и прах командные центры, противовоздушную оборону, РВСН и авиацию. И тут вряд ли обошлось без «немирного атома».

Потом военные объекты второй очереди. Попутно отслеживались мобильные цели вроде автоколонн вооруженных сил и боевой техники на марше. Здесь уже разгулялись столь любимые пиндосами крылатые ракеты. «Потом» и «теперь» – условно, потому что даже десяти тысяч ракет хватило бы на все про все. Хирургия. Тут вам не нацисты, а гуманная нация. Конечно, бывают осечки. Там автобус вместо ракетного тягача, тут роддом вместо военкомата. Ну так и цель посерьезнее – не какой-то Третий рейх германской нации, а новый порядок. Мировой. Суки…

А если намечается сухопутная операция, то придет черед инфраструктуры. Ненужной инфраструктуры. Той, которая не понадобится Порядку при высасывании того, что ему еще не успели продать. А без ненужной инфраструктуры – коммунальных сетей, дорог, больниц – быстро начнет сокращаться ненужное население. Не по миллиону в год, а, скажем, по десять. Сколько там, по плану Тэтчер, достаточно русских? Вот под эту цифру и подгонят.

Демьянов стоял ни жив ни мертв.

Так всегда. Звездец нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь.

Его страны больше нет на карте. Города стоят, и люди живы. Но уже летают над ними, как стервятники, вражеские бомбардировщики – ракетные платформы. Летают как у себя дома, то и дело отправляя с безопасного расстояния свои «гостинцы». И некому их наказать. Нет больше ни власти, ни генштаба. Огромная армия обезглавлена и превратилась в толпу людей в форме. Может, и Кремля уже нет. Нет «министерства ежедневных ситуаций», нет ГО, чтобы укрыть, накормить, спасти.

Но скоро о них позаботятся. Прилетит вдруг… нет, не волшебник в голубом вертолете, а оккупационная администрация. Хотя гауляйтера могут назначить и из туземцев.

Было бы неправдой говорить, что Сергей Борисович об этом раньше не думал. Но не так представлялась ему грядущая война. К этому их не готовили. Хотелось кричать: «Так нечестно! Нельзя разбить великую страну за пять минут».

Хотя сам он прекрасно понимал, что в войне все средства хороши, если они ведут к победе, и знал соотношение сил, не оставлявшее его Родине шансов. Разве что она успела нанести ответно-встречный удар. Но успела ли?..

– Пиндосы, – выдавил из себя единственное слово Демьянов.

– А ты думал, марсиане? – глухо ответил подполковник. – Спускаемся в переход. Только без паники.

Это было лишнее. Он уже и так был спокоен как никогда. Вся его боль превратилась в злость и решимость.

– Что за бойцы?

– Мои. Ракетчики. Вот ведь ирония судьбы. На учения ехали. Последнюю неделю всех гоняли почем зря. Спохватились, мать их.

– Да, поздно пить «Боржоми»… – пробурчал себе под нос Демьянов. – Каков план действий?

– Простой. Твой объект как, функционирует? Вот и укрой всех. Пусть пересидят денек-другой. Ротный там, Олег Колесников, хороший мужик, толковый, с ним все дела решай. Остальные…

Он не договорил, потому что в этот момент бабахнуло гораздо ближе. Как прикинул Демьянов – на углу Морского проспекта и улицы Терешковой, в районе Президиума Сибирского отделения РАН.

Со всех сторон тут же раздался дикий пересвист противоугонок. Где-то с жалобным звоном вылетело окно. Они почувствовали слабое движение воздуха, устремившегося к зоне пониженного давления. Здесь оно напоминало порыв ветра, но что творилось вблизи…

Теперь уже народ зашевелился и понял, что непогодой тут и не пахнет. А пахнет жареным. Люди начали рассасываться с проезжей части – одни по подъездам, другие в ближайшие дворы. Неумно. Кто даст гарантию, что «высокоточная» ракета не промажет на пару десятков метров? Самые глупые ушли на тротуар, где их накроет и посечет дождь стекла и шифера. Самые умные спустились в переход, и майор им мысленно аплодировал. Но их было мало.

Самые упрямые до сих пор торчали на дороге вместе со своими драгоценными авто. С таким же успехом они могли сидеть на военном аэродроме – риск сопоставим. Колонна – слишком заметная мишень. Демьянов представил, что останется от них после близкого взрыва вакуумной, кассетной или напалмовой бомбы, и его передернуло.

А ему что, сидеть внизу, в безопасности?

– Как хочешь, а я не могу на это смотреть, – резко сказал он.

– Ты спасатель, тебе и мегафон в руки. Может, кого и убедишь, – в голосе подполковника чувствовался скепсис. – В головной машине ручная сирена есть. Мои помогут, только не выходите всей толпой.

– Спутники?

– Беспилотники. Этой дряни вокруг как тараканов.

Демьянов сам удивлялся произошедшей с ним перемене. О том, что еще полчаса назад могло привидеться в кошмарном сне, они разговаривали будничным тоном. Как ни сильна была привычка к мирной жизни, а все же он быстро перевел себя на военный режим работы. Теперь предстояло сделать то же с людьми на дороге, которые по-прежнему пребывали в блаженном неведении.

– Ну а ты что? – В голове у Демьянова шевельнулась нехорошая догадка. – Неужели хочешь по-тихому в кусты?

– А я в районную администрацию. У них должна быть защищенная линия. Заодно постараюсь оповестить кого смогу.

– Думаешь, народ поверит?

– В задницу народ, – рубанул рукой воздух Димка. – Только организации. Может, хоть кто-то укроется. А вы ждите до утра. Если не вернусь, считайте меня коммунистом. – Иваненко слабо улыбнулся, распахивая дверцу УАЗа. – Если серьезно… пусть переодеваются в гражданку и по домам. Войну эти сволочи один хрен уже просрали.

Гадко стало у майора запаса на душе от этой фразы. Хоть и нечего было возразить.

– Погоди, – остановил он. – Мне своих предупредить надо.

– Семью?

– Нет, базу.

– «Четвертую»? Плюнь. Далеко. Мне по пути, я заеду… если успею. Да не стой столбом, действуй! У тебя на объекте продукты должны быть. Они не жрали с утра, вот и организуй раздачу.

Демьянов стряхнул с себя оцепенение. В этом году он уже реже вспоминал о Лене. Время лечит. Последнее письмо от нее пришло два месяца назад, а по телефону они не разговаривали и того дольше. После того как они расстались, она уехала с мальчиками аж в Калининградскую область. «Чтобы быть подальше от тебя, сволочь». Он уже успел трижды прокрутить в памяти карту бывшего Кенигсберга, отмечая на ней воинские части и стратегические объекты. Вроде в безопасности. Пригород. Вроде рядом ничего такого нет. Но кто поручится? Какой бы ни была политика завоевателей по отношению к русским аборигенам, крохотный анклав почувствует это первым. Кто знает, вдруг в рамках восстановления исторической справедливости два миллиона бесполезных русских «выселят» в Балтийское море, а Восточную Пруссию отдадут обратно Германии? Не исключено…

Кулаки Сергея сжимались в бессильной злобе, а любая точка в небе казалась ему вражеским разведчиком. Пусть даже беспилотным. Но еще чернее, чем ненависть к заокеанским гадам, была злость на тех, кто был куда ближе. А виноват – не меньше.

Запрыгнув на место водителя, подполковник рванул почти с места. Там, где не могли проехать тяжелые грузовики, внедорожник проскочил, лишь в одном месте поцарапав крыло дорогущему представительскому «лексусу». И поделом.

Демьянов остался один, с грузом ответственности на плечах. Он уже знал, что будет делать, хотя предательская мысль еще свербела в голове, мешая сосредоточиться: «А если все же авария? Или климатический феномен, поток метеоритов, смена полюсов? Массовые галлюцинации?..»

«Допустим, – сказал он себе. – Ну, выставлю себя идиотом. Турнут с должности. Оштрафуют. Едва ли посадят. Но когда на другой чаше весов жизни людей, решение принять легко».

Он знал, что не спасет всех, только надеялся, что в эти же минуты кто-нибудь другой в соседнем районе или городе начинает действовать – пусть без всякой координации, на свой страх и риск, но быстро и грамотно. Это последнее, что оставалось в их силах.

Над городом грохотало и рокотало, как в самую сильную грозу. На горизонте, там, где вид не заслоняли ряды двенадцатиэтажных домов, Демьянов заметил – или ему только померещилось? – частые сполохи пламени и несколько дымных столбов. Пораженные цели.

Надо было торопиться.

Вдруг его однокашник ошибся и война еще не окончена. Но радоваться ли этому?

Если она продолжается, то враг может пустить в ход что-нибудь посерьезнее крылатых ракет.

Темно, хоть глаз выколи. Только где-то далеко брезжит свет. Там выход. Туда надо идти.

Паники не было. Паника приходит не сразу. Ей всегда предшествует просто страх.

Были крики отдельных истеричных дам. Детский плач. Опасливое перешептывание. Слова «авария», «катастрофа» и «теракт» повторялись людьми на разный лад.

Любой из знакомых, увидев Чернышеву в этот момент, поразился бы перемене. Девушка внутреннее подобралась, от ее былой беззаботности не осталось и следа. Она знала, чем опасна давка в тесном помещении. Знала о паре-тройке случаев, когда натиск обезумевшей толпы – как раз в подземном переходе – заканчивался десятком погибших и множеством покалеченных. Единственным поражающим фактором такой ЧС становилась глупость самого человеческого стада.

Откуда-то снизу тянуло холодком. Девушка почувствовала, как ее руки покрываются гусиной кожей. Она держалась в середине людского потока, пресекая попытки оттеснить себя на его периферию, поближе к стеклянным витринам. Это был не цинизм, а трезвый расчет. Пусть лучше она потом будет оказывать кому-нибудь помощь, чем кто-то другой – ей. Она сможет, хотя бы попытается. Чертовы киоски! Куда смотрели власти, почему не позаботились выкинуть их отсюда?

– Назад! Разойдись! – внезапно раздалось вдалеке. – Дорогу!

Темноту прорезали лучи нескольких фонарей, по плитам коридора загромыхали сапоги. Люди ошарашенно смотрели на несущихся на них из полумрака солдат, пятились, жались к стенам. Сразу нашлось свободное место, и Чернышева поняла, что толпа на самом деле совсем неплотная, рыхлая. Так что давки опасаться вряд ли стоило.

Солдат было много. Не меньше сотни. Они быстро пробежали мимо и скрылись в темноте.

«Наверно, учения какие-то», – решила Маша и потянулась вслед за остальными. Свет впереди приближался, но очень медленно. Скорость бредущих в темноте людей не превышала пары километров в час.

Девушка преодолела половину расстояния, когда душераздирающий вой заставил ее, как и всех вокруг, застыть на месте. Он был настолько громким, что первым побуждением было заткнуть уши, закрыть глаза и спрятать голову в песок, хоть Машенька была не из робких. К счастью, это продолжалось всего секунд двадцать, иначе ее барабанные перепонки не выдержали бы. Оглушенно мотая головой, девушка продолжила движение. По-другому и нельзя было – сзади напирали, хотя теперь уже не так уверенно, будто толпа замедляла ход, сбиваясь в плотный ком. Оставалось всего метров десять, когда она неожиданно остановилась и даже слегка подалась назад.

Чернышева подняла глаза на спасительный квадрат неба и поняла, что опоздала. Вместо пропавшего милицейского патруля лестницу перекрывала густая цепь из десятка парней в камуфляже. Только, как ей показалось, не омоновцев, а бойцов вооруженных сил в зеленой полевой форме.

«Да что за дела? – недоуменно подумала девушка. – У нас что, военное положение?»

Эти парни не просто подпирали стенки, а создали заслон против тех, кто пытался выбраться наружу. Тех, то пытался пробиться силой, без церемоний отталкивали вниз. Им помогала выгодная позиция, а также то, что толпа накатывала нестройно и не была по-настоящему взвинчена. Иначе она просто снесла бы солдат своей массой. Триста человек всегда тяжелей, чем дюжина. Но большинство подчинилось. Сыграла свою роль и привычка в меру законопослушных граждан, и то, что передние ряды заметили у части бойцов автоматы. Да не милицейские «укороты» АКСУ, а АК-74, которые на городских улицах увидишь редко. А если увидишь, то тут у мирного человека должен срабатывать условный рефлекс. Надо выполнять все команды и не отсвечивать.

Человек с мегафоном выскочил откуда-то как чертик из коробочки.

– Внимание! – прорычал офицер. – Воздушная тревога! Всем немедленно пройти в убежище! Вход находится в подземном переходе! Разворачивайтесь и следуйте в обратном направлении!

В этот момент, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть, девушка заметила, что за спинами у солдат скапливается все больше народу. Похоже, они ждали, когда им позволят спуститься.

«Да объяснит мне кто-нибудь чего-нибудь?» – совсем растерялась Чернышева. Ей мучительно захотелось оказаться дома. Зачем она вообще пошла куда-то?

– Это не учения! – снова прогремел усиленный мегафоном бас. – Всем пройти в убежище. Вход находится в подземном переходе! Назад!

Народ безмолвствовал, испуганно толкался на месте. Видимо, доверие к людям в форме боролось в них с естественным недоверием к их действиям. По рядам прошел негромкий недовольный ропот.

Внезапно толпа расступилась. К лестнице пробился грузный мужчина средних лет.

– Да пропустите меня! Что тут за дела, я не понял?

Сергей Борисович встретился с ним взглядом и сразу увидел, что этот господин будет источником проблем. В отличие от остальных, он не боялся. На его лице не было заметно даже тени волнения. Только раздражение тем, что его заставили испытать неудобство.

Оказавшись прямо перед Демьяновым, хорошо одетый господин небрежно сунул ему под нос корочку, в которой он успел прочитать только слово «Зам…».

– Ты… – Сытый взгляд поросячьих глазок остановился на нем. – По какому праву здесь командуешь? Ты знаешь, кто я? А ну быстро назвался, военный.

Незнакомец дышал перегаром, но твердо стоял на ногах. Пожалуй, он был чуть-чуть навеселе. Но едва ли этим объяснялась его развязность.

Случилось то, к чему майор запаса не был готов. Он втайне опасался паники, но не открытого противодействия. Можно сказать, что ему просто не повезло. Типичный гопник при виде людей с автоматами стал бы шелковым, у них нюх на опасность. Даже стаю таких животных легко утихомирили бы бойцы оцепления. Они справились бы и с паникерами, ошалевшими от страха. Но перед ними стоял совсем другой экземпляр.

Обычно такая публика по подземным переходам не ходит, смотрит на мир только через тонированные стекла дорогих автомобилей. Но этому довелось сегодня оказаться среди простых смертных.

Разными путями попадали люди в этот аморфный протокласс – российскую элиту. Кто-то карабкался вверх по чужим головам в партийной, профсоюзной или административной бюрократии. Другие вышли из «органов», а некоторые и до сих пор носили погоны, что не мешало им успешно заниматься бизнесом. Кто-то стал результатом эволюции классических «братков», сменивших малиновые пиджаки на костюмы от кутюр.

Всем им было за сорок, и за время своего восхождения они приобрели не только лысину и брюшко, но и непрошибаемый цинизм и чувство собственной безнаказанности. Их объединяло и презрение к быдлу, в число которого они включали и нижестоящих людей в форме, малооплачиваемых, по их мнению, продажных «шестерок».

Подернутое ряской болото «стабильной» страны было для них раем. В мутной воде хорошо ловилась и большая рыбка, и маленькая. Они крышевали не ларьки, а банки и магазины, пилили бюджетные деньги, организовывали для себя и для друзей «честные» аукционы. Все кампании по борьбе с коррупцией никогда по ним не били по одной простой причине – они сами же их и организовывали. В лучшем случае репрессии выметали одного-двух самых зарвавшихся или жадных, забывших, что Бог велел делиться.

Чувствуя себя столпами общества, они жаждали не только чинов, но и титулов, поэтому и стали поголовно кандидатами наук. В их кругу это считалось комильфо, своеобразной заменой дворянских грамот.

Судя по тому, как гнул пальцы этот субъект, он был не кандидатом, а, самое меньшее, доктором.

– Как это нельзя? Ну ты попал, сапог. Я звоню одному другану, генерал-лейтенанту, и считай, ты уже на Малой Земле гарнизонишь.

Видимо, он принял его за действующего военнослужащего. Неважно. Демьянов мог спокойно сказать ему «Звони» или даже «Звоните» и пропустить наверх, под напалмовый дождик. Но за одним могли последовать другие.

А этот сукин сын уже вещал, обращаясь к людям, стоящим рядом:

– Да чего вы его слушаете? Кто он такой, блин? Идите по своим делам, никто вас не держит.

Его слова попали на плодородную почву. Солдаты потеряли бдительность, следя за конфликтом, и несколько человек, самые решительные или пустоголовые, воспользовались заминкой. Они проскочили через оцепление и кинулись вниз по улице. Преследовать сбежавших было бессмысленно, но, видя их успех, еще десяток-другой затворников бочком протискивался к выходу.

Демьянов понял – еще немного, и он потеряет контроль над ситуацией. Драгоценное время уходило, секунды складывались в минуты, и каждая могла означать чью-то жизнь. К тому же его нехорошее предчувствие только крепло.

И тут он потерял контроль над собой. Та злость, которая копилась в нем с момента первого удара, нашла выход. Он понял, кого ненавидит на самом деле, догадался, кого Иваненко называл сволочами.

Странно, но он не ощущал такой жгучей ненависти даже к США. Американцы были в его восприятии чем-то вроде саранчи. Ненавидеть их – все равно что ненавидеть стихийное бедствие.

В геополитике действует то же правило: «Сучка не захочет…». Россия, выходит, захотела.

Не Россия, поправил себя Демьянов. А эта чиновничья плесень, которая выросла еще в номенклатурном СССР. Она выкормилась соками Союза, а потом сама же и погубила его, когда поняла, что может получить все и сразу. Когда модно было быть либералом, они восхваляли рынок, пришла пора великодержавности – начали изображать из себя исконно-посконных патриотов. Но они сдали бы страну без единого выстрела. Если дошло до бомбежек, значит, просто не сговорились о цене.

Эта гниль при любом строе выживает. Ей и оккупанты не страшны. Россияния погибнет, распадется на десяток или сотню уделов, а им хоть бы что. Когда прилетят «вестники демократии», эти твари покорно лягут под них, будут сидеть в таких же кабинетах, но с другими портретами, и управлять быдлом уже от имени североамериканских прогрессоров.

Рука майора запаса сама опустилась на кобуру.

С тех пор как Сергей Борисович ушел в отставку, у него не могло быть табельного оружия, но, работая в охране, он имел личный ПМ. Однажды, придя в себя после затяжной «болезни», он обнаружил, что пистолет пропал. Демьянов перерыл всю квартиру, но не нашел концов. Потом была морока в горотделе милиции. Его чуть было не лишили лицензии. А ствол волшебным образом нашелся… в сейфе убежища, когда он уже успел приобрести новый. Тогда он дал себе зарок не употреблять и до сих пор держался. Зарегистрировать этот пистолет было проблематично, и Демьянов давно хотел избавиться от «паленого» оружия, но что-то его удерживало. Возможно, природная бережливость. Лучшего места для хранения, чем тот самый сейф, просто не было. Так он и лежал там до дня, когда в нем возникла необходимость.

Знакомая по стрельбам тяжесть вороненого «Макарова» в руке прогнала лишние мысли. Он увидел, как хам изменился в лице и посерел, попятился. Потом от грохота на секунду заложило уши, пахнуло пороховой гарью…

Сергей Борисович чувствовал в себе готовность стрелять и на поражение. Но этого не потребовалось. Лощеного господина в тройке от Кардена и сорочке от Нино Риччи как ветром сдуло.

Минуту назад человек с мегафоном – Маша успела разглядеть, что он пожилой и погон на нем нет, – сделал то, чего она никак не ожидала. Настолько это не укладывалось в обычный порядок вещей. Он вытащил пистолет и выстрелил в потолок. Громкий хлопок, в десять раз громче киношных спецэффектов, эхом прокатился по коридору. Позднее, поближе познакомившись с огнестрельным оружием, Чернышева поняла, что патрон должен был быть холостым, иначе любой рисковал бы пострадать от рикошета.

Установилась такая тишина, что можно было услышать, как рядом тяжело дышит какой-то астматик.

– А ну спокойно, – офицер снова поднес громкоговоритель ко рту. – Последний раз для особо умных. Это не учения. Это война, понятно? Ради вашей же безопасности немедленно, – он произнес это слово почти по слогам, – немедленно пройдите в убежище. Дверь обозначена световым указателем.

Как ни странно, это сработало. Паники не было. Не было и возражений. Когда солдаты, медленно спускаясь по лестнице, начали теснить толпу, народ выстроился в подобие очереди и потянулся обратно в темноту тоннеля.

Машенька, оказавшаяся теперь в хвосте, попыталась задать странному офицеру вопрос, но он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи:

– Не задерживайте!

В другой раз она бы этого так не оставила, но инстинкт самосохранения подсказал ей, что не стоит лезть на рожон. Увлекаемая толпой, Чернышева пошла туда, откуда еще пять минут назад с таким трудом выбралась. Светлый прямоугольник неба остался позади.

Правда, на этот раз было не так темно – солдаты достали фонари. И где-то впереди маячил зеленый огонек. На этот раз их шаг был быстрее, и середины перехода они достигли очень быстро. Девушка увидела, что стальная дверь, мимо которой она совсем недавно так беззаботно прошла, широко распахнута, а решетки нет и в помине. Рядом ярко горела зеленым надпись «ВХОД», видимо установленная только что. За дверью виднелся проход, достаточно широкий, чтобы через него могло пройти четыре человека. И лестница.

Вниз.

Сердце у нее упало. Сложно найти человека, который любит темные сырые подвалы. Но даже при всем желании у Маши не оставалось свободы маневра. Люди были повсюду. За спиной она слышала гул множества шагов. Их настигала новая партия укрываемых, спускавшаяся в переход с улицы, и народу там было не меньше. А навстречу по коридору с противоположной стороны проспекта текла такая же людская река, направляемая и подгоняемая солдатами.

Оба потока сходились как раз перед дверью, и первые ряды «встречных», как ей показалось, уже исчезли внутри. Ждать пришлось недолго. Вот и их начали загонять внутрь. Сначала медленно, а потом все быстрее толпа начала вливаться в темный зев.

Чернышева проскользнула сквозь дверной проем, успев заметить, что с обратной стороны они закрывались механизмом, похожим на корабельный штурвал. Миновав небольшую площадку коридора, Маша оказалась на довольно крутой, пыльной и плохо освещенной лестнице, ведущей еще глубже в темноту. Нижняя площадка и вовсе терялась во мраке, оттуда тянуло холодом и затхлостью. На мгновение девушка пожалела, что не последовала примеру сбежавших, но сейчас она не смогла бы остановиться, даже если бы сильно захотела. Сзади напирали новые массы людей. Теперь ей казалось, что их тысячи.

Они были прижаты друг к другу сильнее, чем в автобусе в час пик, но Машеньку никто не пытался облапить. Сирена включилась вновь, но теперь она выла далеко, не разрывая уши, а лишь нагоняя необъяснимую тоску. Девушка с трудом могла разглядеть лица окружавших ее людей, но видела, что на них написан страх перед неизвестностью. Ни слова протеста. Ни шага в сторону. Ни одной фразы, ни одного смешка. Она знала, что люди ведут себя так только в состоянии глубокого стресса.

Они миновали еще два лестничных пролета, прежде чем спуск закончился. Сирена продолжала истошно завывать. От этого заунывного воя мурашки пробегали по коже Машеньки, но он был уже далеко и едва ли мог угрожать ее безопасности. Так она думала.

Пройдя через два шлюза, они оказались в длинном коридоре, проходящем, наверное, точно под подземным переходом. Здесь было куда темнее. Свет давали тусклые лампы в пыльных железных плафонах, висящие под потолком. Полумрак, бетонный пол, потолок и серые некрашеные стены, вдоль них – неказистые лавки.

На эти лавки бойцы в зеленом камуфляже начали рассаживать людей. Вели они себя корректно, тем, кто замешкался, помогали занять места, но лица у всех напоминали напряженные восковые маски. Будто что-то страшное уже случилось или случится вот-вот.