Онлайн чтение книги Четыре ветра The Four Winds
Глава четвертая

К середине августа цветы в подвесных горшках и в приоконных ящиках Далхарта совсем пожухли. Мало кому из владельцев лавок хотелось подрезать и поливать их в такую жару, да и в любом случае цветы бы недолго еще протянули. Мистер Хёрст вяло помахал Элсе, возвращающейся домой из библиотеки.

Открыв калитку, Элса ощутила дурноту от навязчивого, тошнотворно приторного запаха увядающих цветов. Она зажала рот рукой, но сдержаться не удалось. Ее вырвало на любимые розы матери, «Американскую красавицу».

Рвота сотрясала ее, пока в желудке ничего не осталось.

Наконец Элса вытерла рот и выпрямилась, ее трясло.

Послышался шорох.

Мать стояла на коленях в саду, на ней была плетеная шляпка, а поверх простого хлопчатобумажного платья она надела фартук. Она положила ножницы и встала. Карманы ее фартука, куда она складывала обрезки стеблей, выпирали. И почему колючки ей совсем не мешают?

– Элса, – резко сказала она, – в чем дело? Вроде бы тебя и несколько дней назад тошнило?

– Со мной все в порядке.

Стягивая на ходу перчатки, палец за пальцем, мать подошла к Элсе.

Тыльной стороной ладони коснулась лба дочери.

– Жара нет.

– Все в порядке. Просто расстройство желудка.

Элса ждала, что скажет мама. Та явно задумалась – нахмурилась, чего старалась никогда не делать. Леди не показывает своих чувств – одна из ее любимых фраз. Элса слышала ее всякий раз, когда плакала или умоляла, чтобы ее отпустили на танцы.

Мать изучающе смотрела на Элсу.

– Не может этого быть.

– Чего?

– Ты нас обесчестила?

– Что?

– Ты была с мужчиной?

Конечно же , мать разгадала ее секрет. Во всех книгах, которые читала Элса, связь между матерью и дочерью подавалась очень романтично. Пусть мама не всегда показывала свою любовь (привязанность леди тоже полагалось скрывать), Элса знала, как они близки.

Она взяла мать за руки, та инстинктивно дернулась.

– Я хотела тебе рассказать. Правда. Я чувствовала себя такой одинокой, я запуталась в своих чувствах. И он…

Мама вырвала ладони.

Элса услышала, как в тишине, повисшей между ними, заскрипела калитка, как кто-то захлопнул ее.

– Господи милостивый, женщины, что вы тут делаете в таком пекле? Вам бы холодного чаю выпить.

– Твоя дочь в положении, – сказала мать.

– Шарлотта? Давно пора. Я думал…

– Нет, – резко сказала мать. – Элсинор.

– Я? – удивилась Элса. – В положении?

Не может такого быть. Они с Рафом были вместе всего несколько раз. И каждый раз так быстро. Все заканчивалось почти мгновенно. Конечно, дети от этого не заводятся.

Но что она об этом знала? Матери не рассказывали дочерям о сексе до дня свадьбы, а свадьбы у Элсы не было, поэтому мать никогда не говорила с ней о страсти, о том, откуда берутся дети, полагая, что Элсе ничего подобного не светит. О сексе и продолжении рода Элса знала только из романов. И, честно говоря, деталей там было маловато.

– Элса?! – спросил отец.

– Да, – еле слышно ответила мать.

Отец схватил Элсу за руку и притянул ее к себе:

– Кто этот негодяй?!

– Нет, папа…

– Немедленно говори, кто он, или, Бог мне свидетель, я пойду от двери к двери и спрошу каждого мужчину в этом городе, кто погубил мою дочь.

Элса представила себе, как отец тащит ее от двери к двери, будто современную Эстер Прин[9]Главная героиня романа Натаниэля Готорна «Алая буква» (1850), которая зачала и родила ребенка, когда ее муж был в отъезде., как стучится, как спрашивает мистера Хёрста, мистера Мак-Лейни и всех прочих: Ты обесчестил эту женщину?

Рано или поздно они с отцом выберутся из города и поедут по фермам…

Он сделает это. Она знала, что сделает. Если ее отец что-то решил, его не остановить.

– Я уйду, – сказала она. – Уйду немедленно. Сама уйду.

– Должно быть, это… знаешь… преступление, – сказала мама. – Ни один мужчина…

– Не захотел бы меня? – Элса развернулась к матери. – Ни один мужчина меня не пожелает. Ты ведь всю жизнь мне это внушала. Ты постаралась, чтобы я усвоила, какая я уродливая, недостойная любви, но это неправда. Раф меня захотел. Он…

– Мартинелли, – с отвращением проговорил мистер Уолкотт. – Итальяшка. Его отец в этом году купил у меня молотилку. Боже милостивый. Когда люди услышат… – Он оттолкнул Элсу:

– Иди в свою комнату. Мне нужно подумать.

Элса ушла, пошатываясь. Она хотела что-то сказать, но какие слова могли это исправить? Она поднялась по ступенькам и вошла в дом.

Мария стояла на пороге кухни, держа серебряный подсвечник и тряпку.

– Мисс Уолкотт, с вами все в порядке?

– Нет, Мария, нет.

Элса взбежала по лестнице. К глазам подступили слезы, но она не позволит им излиться и принести облегчение. Она погладила свой плоский, почти впалый живот. Невозможно представить, что в ней растет ребенок. Конечно, любая женщина понимает, когда она беременна.

Прошел час, другой. О чем говорят родители? Что они с ней сделают? Изобьют ее, запрут на замок, вызовут полицию и сообщат о преступлении, которого не было?

Она ходила по комнате. Садилась. Снова принималась ходить. В окно видела, как опускается вечер.

Ее выгонят из дома, и она пойдет бродить по Великим равнинам, нищая и падшая, пока не придет ей время рожать, и родит она в одиночестве и грязи, и тогда ее тело не выдержит. Она умрет при родах. И ребенок тоже.

Хватит . Родители такого не сделают. Ни за что. Они любят ее.

Наконец дверь в комнату отворилась. На пороге стояла мама, выглядела она непривычно измученной и растерянной.

– Собирай чемодан, Элса.

– Куда я еду? Со мной будет как с Гертрудой Ренке? После того скандала с Теодором она где-то пропадала несколько месяцев. А когда возвратилась домой, никто не сказал об этом ни слова.

– Собирай чемодан.

Элса опустилась на колени, достала из-под кровати чемоданчик. Последний раз она собирала его, когда ездила в больницу в Амарилло. Одиннадцать лет назад.

Она принялась доставать из шкафа одежду и складывать ее в чемодан. Посмотрела на переполненный книжный шкаф. Книги лежали наверху шкафа, стопками на полу. На тумбочке возле кровати тоже лежали книги. Выбирать среди них для нее было все равно что выбирать между воздухом и водой.

– Я весь день ждать не буду, – сказала мама.

Элса взяла «Волшебника страны Оз», «Разум и чувства», «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал». Она оставила «Век невинности», из-за которого, можно сказать, все это началось. Положила четыре книги в чемодан и закрыла его.

– Библию, как я вижу, ты не берешь, – сказала мать. – Пошли. Нам пора.

Вслед за матерью Элса вышла из дома. Они прошли через сад к двухместному автомобилю, возле которого стоял отец.

– Это не должно на нас отразиться, Юджин, – сказала мать. – Ей придется выйти за него замуж.

– Выйти за него? – За долгие часы, когда Элса воображала свою ужасную судьбу, эта мысль ей в голову не приходила.

– Ты шутишь, мама. Ему только восемнадцать.

Мать с отвращением фыркнула. Отец открыл пассажирскую дверь, нетерпеливо ожидая, когда Элса сядет в машину. Как только она села, он захлопнул дверцу, занял свое место на водительском сиденье и завел мотор.

– Просто отвези меня на вокзал.

Отец включил фары.

– Боишься, что итальяшка тебя не захочет? Слишком поздно, мисси. Просто исчезнуть у тебя не получится. О нет. Ты ответишь за свой грех.

Они выехали из Далхарта, вокруг не было видно ни зги, лишь два желтых луча выхватывали дорогу. С каждой минутой, с каждой милей Элсе становилось все страшнее, ей чудилось, что еще немного – и она просто рассыплется. Тополиное – крошечный городишко у границы с Оклахомой. Они промчались через него со скоростью двадцать миль в час.

Еще через две мили фары осветили почтовый ящик с надписью «Мартинелли». Отец свернул на длинную грунтовую подъездную дорогу, с обеих сторон которой росли тополя. Забором служила колючая проволока, натянутая меж разномастных палок.

Машина заехала в ухоженный двор и остановилась перед беленым домом с крытым крыльцом и слуховыми окошками, смотревшими на дорогу.

Отец засигналил. Еще раз. И еще.

Из амбара вышел мужчина, на плечо он небрежно закинул топор. При свете фар Элса заметила, что на нем униформа местных фермеров: заштопанный комбинезон и рубашка с закатанными рукавами.

Из дома вышла женщина и присоединилась к мужчине. Невысокая, черные волосы заплетены в косу, уложенную вокруг головы. Одета в зеленое клетчатое платье, поверх которого белый накрахмаленный передник. Женщина была красивая и похожа на Рафа: оба смуглые, с высокими скулами и полными губами.

Отец вылез из машины, открыл пассажирскую дверцу и рывком выдернул Элсу.

– Юджин, – сказал фермер. – Я вроде бы в срок за молотилку плачу, разве нет?

Не обращая на него внимания, отец заорал:

– Раф Мартинелли!

Элсе хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Она знала, какой ее видят фермер и его жена: старая дева, тощая, ростом с мужчину, волосы неровно обрезаны. Узкое лицо с заостренным подбородком – незатейливое, как поле. Тонкие губы потрескались до крови – она нервно искусала их в дороге. В правой руке Элса держала маленький чемоданчик, все ее достояние.

На крыльце появился Раф.

– Что мы можем для вас сделать, Юджин? – спросил мистер Мартинелли.

– Твой парень обесчестил мою дочь, Тони. Она ждет ребенка.

Элса увидела, как изменилось лицо миссис Мартинелли при этих словах, как ее взгляд из доброго сделался подозрительным. Оценивающий взгляд, готовый заклеймить Элсу как лгунью, или падшую женщину, или как ту и другую разом.

Вот как жители города отныне будут смотреть на Элсу – как на старую деву, соблазнившую мальчика и погубившую себя. Элса держалась на одной силе воле, не позволяя прорваться крику, что звучал в ее голове.

Стыд.

Она думала, что и прежде знала стыд, что привыкла к нему, но сейчас она чувствовала совсем иной стыд. В семье она стыдилась своей непривлекательности, того, что на ней никто никогда не женится. Она позволила этому чувству стать ее частью, вплестись в ее тело и разум, сделаться ее соединительной тканью. Но в том стыде таилась надежда, что однажды они увидят, какая она настоящая, какая она в душе. Цветок с плотно сомкнутыми лепестками, который ждет, что на него упадет солнечный луч, и тогда он раскроется.

Теперешний стыд был совершенно иной. Она навлекла его на себя сама, только она виновата в случившемся, она разрушила жизнь этого бедного мальчика.

Раф сбежал по ступенькам и встал рядом с родителями.

Стоя в свете фар, семья Мартинелли смотрела на нее с выражением, которое можно было описать только как ужас.

– Твой сын воспользовался моей дочерью, – сказал отец.

Мистер Мартинелли нахмурился.

– Откуда вы знаете?..

– Папа, – прошептала Элса. – Пожалуйста, не надо…

Раф шагнул вперед:

– Элс, с тобой все в порядке?

Элса чуть не заплакала от этого проявления доброты.

– Не может такого быть, – сказала миссис Мартинелли. – Он помолвлен с Джией Компосто.

– Помолвлен? – спросила Элса.

Раф покраснел.

– На прошлой неделе.

Элса тяжело сглотнула и кивнула, как будто это было нечто само собой разумеющееся.

– Я никогда не думала, что ты… знаешь. То есть я понимаю. Я пойду. Только мне с этим разбираться. – Она сделала шаг назад.

– Нет уж, постой, голубушка. – Отец посмотрел на мистера Мартинелли: – Уолкотты – порядочная семья. Нас в Далхарте уважают. Твой парень должен загладить свою вину. – Он с отвращением покосился на Элсу. – Как бы то ни было, не думаю, что я когда-нибудь снова увижу тебя, Элсинор. Ты мне не дочь.

С этими словами он сел в автомобиль, мотор которого продолжал работать, и уехал. Элса осталась стоять с чемоданом в руках.

– Раффаэлло, – мистер Мартинелли повернулся к сыну, – это правда?

Раф вздрогнул и, не глядя на отца, пробормотал:

– Да.

– Мадонна миа, – простонала миссис Мартинелли и затараторила по-итальянски.

Элса поняла, что она сердится. Миссис Мартинелли отвесила Рафу затрещину и закричала:

– Выгони ее, Антонио! Путана!

Мистер Мартинелли отвел жену в сторонку.

– Прости, Раф, – прошептала Элса.

Она тонула в стыде. Миссис Мартинелли закричала «нет», а потом снова «путана». Вскоре мистер Мартинелли вернулся, и выглядел он теперь как будто старше. Вид у него был потрепанный: под выпирающим лбом топорщились брови цвета полыни, бугристая переносица намекала, что нос неоднократно ломали, подбородок плоский, как тарелка. Старомодные усы почти полностью закрывали верхнюю губу. Суровый техасский климат оставил следы на его загорелом лице – лоб бороздили морщины, словно годовые кольца на срезе дерева.

– Я Тони, – сказал он и движением подбородка указал на жену, которая так и стояла футах в пятнадцати от них. – Моя жена… Роуз.

Элса кивнула. Она знала, что он один из многих фермеров, что каждый сезон покупали технику у ее отца в кредит и возвращали долг после сбора урожая. Они встречались на общих мероприятиях в округе, но не слишком часто. Уолкотты не общались с людьми вроде Мартинелли.

– Раф, – он посмотрел на сына, – представь нам свою девушку как положено.

Свою девушку. Не свою шлюху, не свою подстилку. Элса никогда не была ничьей девушкой. И она уже слишком долго жила, чтобы называться девушкой.

– Папа, это Элса Уолкотт, – сказал Раф, и его голос дрогнул на последнем слове.

– Нет. Нет. Нет! – закричала миссис Мартинелли. Она хлопнула себя по бедрам. – Через три дня он уезжает в колледж, Тони. Мы внесли задаток. Откуда мы вообще знаем, что эта женщина в положении? Может, она врет. Ребенок…

– …меняет все, – отрезал мистер Мартинелли. Он добавил что-то по-итальянски, и его жена замолчала. – Ты женишься на ней, – сказал он сыну.

Миссис Мартинелли громко выругалась по-итальянски – по крайней мере, звучало это как ругательство.

Раф кивнул. Он выглядел таким же испуганным, какой Элса себя чувствовала.

– А как же его будущее, Тони? – спросила миссис Мартинелли. – Все, о чем мы для него мечтали?

Не глядя на жену, мистер Мартинелли сказал:

– Всему этому пришел конец, Роуз.

Элса молчала. Раф смотрел на нее, и время будто замедлилось, растянулось. Тишину нарушали только кудахтанье куриц да возня свиньи, лениво рывшейся в корыте в своем загоне.

На лице миссис Мартинелли застыла маска презрения.

– Я покажу, где ей расположиться, – отрывисто сказала она. – А вы, ребята, уберите все на ночь.

Мистер Мартинелли и Раф молча развернулись и ушли.

Уходи , говорила себе Элса. Прочь отсюда. Они этого хотят. Если я сейчас уйду, эта семья сможет жить по-прежнему .

Но куда она пойдет?

У нее нет больше дома.

Элса прижала руку к плоскому животу и подумала о растущей в нем жизни.

Ребенок.

Как в этом водовороте стыда и сожаления она пропустила единственное, что имеет значение?

Она станет матерью. Матерью . Ребенок будет любить ее, а она его.

Это чудо.

Она повернулась и двинулась прочь по длинной подъездной дороге. Она слышала каждый свой шаг, слышала шепот тополей на легком ветерке.

– Подожди!

Элса остановилась. Оглянулась.

Миссис Мартинелли стояла, стиснув кулаки и неодобрительно поджав губы. Она была такой маленькой, что сильный порыв ветра наверняка сбил бы ее с ног, и все же сила, исходившая от нее, угадывалась безошибочно.

– Ты куда собралась?

– Думаю, вас это вряд ли касается. Я ухожу.

– Родители примут тебя обесчещенной?

– Думаю, что нет.

– Так что…

– Извините, – сказала Элса. – Я не собиралась губить жизнь вашего сына. Рушить все ваши надежды. Я только… теперь это уже неважно.

Стоя напротив этой маленькой смуглой женщины, Элса казалась себе жирафой.

– И что? Просто уйдешь?

Миссис Мартинелли подошла ближе, внимательно глядя на Элсу. Они долго, напряженно молчали.

– Тебе сколько лет?

– Двадцать пять.

Миссис Мартинелли это явно не понравилось.

– Ты примешь католическую веру?

Элса не сразу поняла, что происходит. Они ведут переговоры? Католичество. Родители придут в ужас. Семья от нее откажется. Но они уже от нее отказались. Ты мне не дочь.

– Да, – сказала Элса. Ее ребенку понадобится утешение, что дает вера, а Мартинелли будут ее единственными родственниками.

Миссис Мартинелли сухо кивнула:

– Хорошо. Тогда…

– Вы будете любить ребенка? – спросила Элса. – Как любили бы ребенка от Джии?

Миссис Мартинелли удивленно посмотрела на нее.

– Или вы только смиритесь с ребенком от путаны? – Элса не знала, что значит это слово, но догадывалась, что ничего хорошего.

– Потому что я знаю, каково расти в доме, где тебя обделяют любовью. Я своему ребенку такого не хочу.

– Когда станешь матерью, то поймешь, что я сейчас чувствую, – наконец проговорила миссис Мартинелли. – Ты о таком мечтаешь для своих детей, о таком… – Она замолчала, отвернулась, скрывая слезы, затем продолжила: – Ты даже представить себе не можешь, на какие жертвы мы шли, чтобы у Раффаэлло жизнь была лучше, чем у нас.

Элса осознала, какую боль она причинила этой женщине, и стыд накрыл ее с новой силой. Ей захотелось еще раз попросить прощения, она с трудом удержалась.

– Ребенка я буду любить, – сказала миссис Мартинелли в тишине. – Моего первого внука или внучку.

Элса ясно и четко услышала невысказанное «Тебя я любить не буду», но одного этого слова, «любить», было достаточно, чтобы отозваться в ее сердце, поддержать ее хрупкую решимость. Она сможет жить нежеланной среди этих незнакомых людей, она давно научилась быть невидимой. Главное сейчас – ребенок.

Она прижала руку к животу. Тебя, тебя, малыш, я буду любить, и ты полюбишь меня в ответ.

Остальное не имеет значения.

Я стану матерью.

Ради этого ребенка Элса выйдет замуж за мужчину, который ее не любит, и войдет в семью, которой она не нужна. С этих пор ее выбор всегда будет определяться только этим. Ради ребенка.

– Куда мне положить вещи?