Онлайн чтение книги Графиня де Монсоро Chicot The Jester, Or, The Lady Monsoreau
Глава XI. О том, что за человек был главный ловчий Бриан де Монсоро

Даже не радость, а чувство какого-то исступленного восторга охватило Бюсси, когда он убедился, что женщина его грез действительно существует и что эта женщина не во сне, а наяву оказала ему то великодушное гостеприимство, неясные воспоминания о котором он хранил в глубине сердца.

Поэтому Бюсси решил ни на мгновение не расставаться с молодым лекарем, которого он только что возвел в ранг своего постоянного врачевателя. Он потребовал, чтобы Реми, такой, как был, – весь в грязи с головы до ног, сел вместе с ним в носилки. Бюсси боялся, что, если он хоть на миг упустит Реми из виду, тот исчезнет, подобно дивному видению прошлой ночи; нужно было во что бы то ни стало доставить его к себе домой и запереть на ключ до утра, а на следующий день будет видно, выпускать его на свободу или нет.

Все время обратного пути было употреблено на новые вопросы, но ответы на них вращались в замкнутом кругу, который мы только что очертили. Реми ле Одуэн знал не больше Бюсси, правда, лекарь, не терявший сознания, был уверен, что Бюсси не грезил.

Для всякого человека, начинающего влюбляться, – а Бюсси влюбился с первого взгляда, – чрезвычайно важно иметь под рукой кого-нибудь, с кем можно было бы потолковать о любимой женщине. Правда, Реми не удостоился чести лицезреть красавицу, но в глазах Бюсси это было еще одним достоинством, ибо давало ему возможность снова и снова растолковывать своему спутнику, насколько оригинал во всех отношениях превосходит копию.

Бюсси горел желанием провести всю ночь в разговорах о прекрасной незнакомке, но Реми начал исполнение своих обязанностей врача с того, что потребовал от раненого уснуть или по меньшей мере лечь в постель. Усталость и боль от раны давали нашему герою такой же совет, и в конце концов эти три могущественные силы одержали над ним верх.

Однако, прежде чем лечь в постель, Бюсси самолично разместил своего нового сотрапезника в трех комнатах четвертого этажа, которые он сам занимал в годы юности. И только убедившись, что молодой врач, довольный своей новой квартирой и новой судьбой, подаренной ему провидением, не сбежит тайком из дворца, Бюсси спустился на второй этаж, в свои роскошные апартаменты.

Когда он проснулся на следующий день, Реми уже стоял возле его постели. Молодой человек всю ночь не мог поверить в свалившееся на него счастье и ожидал пробуждения Бюсси, в свою очередь желая убедиться, что все это не сон.

– Ну, – сказал Реми, – как вы себя чувствуете?

– Как нельзя лучше, милейший эскулап, ну а вы, вы довольны?

– Так доволен, мой сиятельный покровитель, что не поменялся бы своей участью с самим королем Генрихом Третьим, хотя за вчерашний день его величество должен был сильно продвинуться по пути в рай. Но не в этом дело, разрешите взглянуть на рану.

– Взгляните.

И Бюсси повернулся на бок, чтобы молодой хирург мог снять повязку.

Рана выглядела как нельзя лучше, края ее стянулись и приняли розовую окраску. Обнадеженный Бюсси хорошо спал, крепкий сон и ощущение счастья пришли на помощь хирургу, не оставив на его долю почти никаких забот.

– Ну что? – спросил Бюсси. – Что вы скажете, мэтр Амбруаз Паре?

– Я скажу, что вы уже почти выздоровели, но я открываю вам эту врачебную тайну с большим страхом, – как бы вы не отослали меня обратно на улицу Ботрейн, что в пятистах двух шагах от знаменитого дома.

– Который мы разыщем, не правда ли, Реми?

– Я в этом уверен.

– Как ты сказал, мой мальчик? – переспросил Бюсси.

– Простите, – вскричал Реми со слезами на глазах, – неужели вы сказали мне «ты», монсеньор?

– Реми, я всегда обращаюсь на «ты» к тем, кого люблю. Разве ты возражаешь против такого обращения?

– Напротив, – воскликнул молодой человек, пытаясь поймать руку Бюсси и поцеловать ее, – напротив, мне показалось, что я ослышался. О! Монсеньор де Бюсси, вы хотите, чтобы я сошел с ума от радости?

– Нет, мой друг, я хочу только, чтобы и ты, в свою очередь, меня полюбил и считал бы себя принадлежащим к моему дому и чтобы ты сегодня, пока будешь здесь устраиваться, позволил мне присутствовать на церемонии вручения королю эстортуэра.[30] Эстортуэр – жезл, который главный ловчий вручает королю, дабы этим жезлом король при скачке галопом раздвигал ветки деревьев. ( Прим. автора. )

– Ах, – сказал Реми, – вот мы уже и собираемся наделать глупостей.

– Э, нет, наоборот, обещаю тебе вести себя примерно.

– Но вам придется сесть на коня.

– Проклятие! Это совершенно необходимо.

– Найдется ли у вас хороший скакун со спокойным аллюром?

– У меня таких четыре на выбор.

– Ну хорошо, возьмите себе на сегодняшний день коня, на которого вы посадили бы даму с портрета, понимаете?

– Ах, я понимаю, отлично понимаю. Послушайте, Реми, воистину вы раз навсегда нашли путь к моему сердцу, я страшно боялся, что вы не допустите меня к участию в этой охоте или, скорее, в этом охотничьем представлении, на котором будут присутствовать все придворные дамы и толпы любопытствующих горожанок. И я уверен, Реми, милый Реми, ты понял, что дама с портрета должна принадлежать ко двору или, во всяком случае, должна быть парижанкой. Несомненно, она не простая буржуазка: гобелены, тончайшие эмали, расписной потолок, кровать с белыми и золотыми занавесками, – словом, вся эта изысканная роскошь изобличает в ней даму высокого происхождения или по меньшей мере богатую женщину. Что, если я встречу ее там, в лесу?

– Все возможно, – философски заметил Одуэн.

– За исключением одного – разыскать дом, – вздохнул Бюсси.

– И проникнуть в него, когда мы его разыщем, – добавил Реми.

– Ну уж об этом-то я меньше всего беспокоюсь, – сказал Бюсси. – Мне бы только добраться до его дверей, – продолжал он, – а уж там я пущу в ход одно испытанное средство.

– Какое?

– Устрою себе еще один удар шпагой.

– Отлично, – сказал Реми, – ваши слова позволяют надеяться, что вы сохраните меня при себе.

– Ну на этот счет будь спокоен. Мне кажется, будто я тебя знаю лет двадцать, не меньше, и, слово дворянина, уже не мог бы обходиться без тебя.

Приятное лицо молодого лекаря расцвело под наплывом невыразимой радости.

– Итак, – сказал он, – решено. Вы едете на охоту и займетесь там поисками дамы, а я вернусь на улицу Ботрейн, искать дом.

– Вот будет занятно, – сказал Бюсси, – если, когда мы снова встретимся, окажется, что мы оба добились успеха.

На этом они распрощались, скорее как два друга, чем как господин и слуга.

В Венсенском лесу и на самом деле затевалась большая охота в честь вступления в должность господина Бриана де Монсоро, уже несколько недель тому назад назначенного главным ловчим. Вчерашняя процессия и неожиданное покаяние короля, который начал пост в последний день масленичного карнавала, заставили придворных усомниться, почтит ли он своим присутствием эту охоту. Ибо обычно, когда на Генриха III находил приступ набожности, он по неделям не покидал Лувра, а иногда даже отправлялся умерщвлять плоть в монастырь. Однако на сей раз, к удивлению придворных, около девяти часов утра распространилось известие, что король уже выехал в Венсенский замок и гонит лань вместе со своим братом, монсеньором герцогом Анжуйским, и всем двором.

Местом сбора охотников служила Коновязь короля Людовика Святого.[31] Людовик Святой – король Франции (1226–1270), умерший от чумы во время возглавленного им VIII Крестового похода и объявленный святым. Так назывался в те времена перекресток дорог, где, как говорят, тогда еще можно было увидеть знаменитый дуб, под которым король-мученик вершил правосудие. Все собрались к девяти часам, и ровно в девять, верхом на прекрасном вороном жеребце, на поляну выехал новоиспеченный главный ловчий, предмет всеобщего любопытства, ибо почти никто из придворных его не знал.

Все взоры обратились на вновь прибывшего.

Граф де Монсоро был высоким мужчиной лет тридцати пяти на вид; на его лице, испещренном мелкими оспинами, при малейшем волнении проступали красные пятна, и это побуждало любопытных приглядываться к нему еще пристальнее, что редко идет на пользу тому, на кого смотрят.

И действительно, чувство взаимной симпатии обычно возникает от первого впечатления: прямой взгляд и открытая улыбка вызывают ответный ласковый взор и улыбку.

В камзоле зеленого сукна, сплошь покрытом серебряными галунами, опоясанный серебряной перевязью, на которой был вышит щит с королевским гербом, в берете с длинным пером, с копьем в левой руке, с эстортуэром, предназначенным для короля, в правой, господин де Монсоро мог показаться грозным сеньором, но назвать его красивым нельзя было никак.

– Фи! Что за урода вы нам привезли из вашего края, монсеньор, – сказал Бюсси, обращаясь к герцогу Анжуйскому, – так вот каким дворянам вы покровительствуете? Черт меня побери, если в Париже найдется второе такое чудище, а Париж – город очень большой и густо населенный отнюдь не красавцами. Ваше высочество знает, что я не верю разным слухам, но молва гласит, будто вы приложили все старания к тому, чтобы король согласился принять главного ловчего из ваших рук.

– Сеньор де Монсоро мне хорошо служил, – лаконично сказал герцог Анжуйский, – и я вознаградил его за службу.

– Прекрасно сказано, монсеньор, особливо ежели знать, что признательность – качество, весьма редко встречающееся у принцев; но если дело только в службе, то взять хотя бы меня, думается, я тоже неплохо служил вашему высочеству, и смею вас заверить, камзол главного ловчего был бы мне более к лицу, чем этому долговязому привидению. Ах да, я сначала было и не заметил, а у него еще и борода рыжая, это его особенно красит.

– Я еще ни от кого не слышал, – возразил герцог Анжуйский, – что только красавцы, отлитые по образцу Аполлона или Антиноя,[32] Антиной – любимый раб римского императора Адриана (76—138). Изображения Антиноя наряду с изображениями Аполлона стали символом мужской красоты. могут рассчитывать на придворную должность.

– Удивительно, – ответил Бюсси, сохраняя полнейшее хладнокровие. – Неужели вы этого не слышали?

– Для меня важно сердце, а не лицо, услуги, действительно оказанные, а не только обещанные.

– Ваше высочество может подумать, что я чрезмерно любопытен, – сказал Бюсси, – но я тщетно пытаюсь понять, какую такую услугу мог оказать вам этот Монсоро.

– Ах, Бюсси, – раздраженно заметил герцог, – вы правы: вы весьма любопытны, даже слишком любопытны.

– Вот они, принцы! – воскликнул Бюсси со своей обычной непринужденностью. – Сами всегда спрашивают, и приходится отвечать им на все вопросы, а попробуйте вы один-единственный раз у них чего-нибудь спросить – они не удостоят вас ответом.

– Это правда, – сказал герцог Анжуйский, – но знаешь, что нужно сделать, если ты хочешь получить ответ?

– Нет, не знаю.

– Обратись к самому господину де Монсоро.

– И верно, – сказал Бюсси, – ей-богу, вы правы, монсеньор. К тому же он всего лишь простой дворянин, и если он мне не ответит, я могу прибегнуть еще к одному средству.

– Какому же?

– Назвать его наглецом.

С этими словами Бюсси повернулся спиной к принцу и, без долгих раздумий, на глазах у своих друзей, держа шляпу в руке, поскакал к графу Монсоро; граф восседал на коне посредине поляны, представляя собой мишень для любопытных глаз, и с удивительной выдержкой ожидал появления короля, которое освободило бы его от тяжести прямых взглядов, падавших на него со всех сторон.

При виде Бюсси, приближавшегося к нему с веселым лицом, улыбкой на устах и шляпой в руке, главный ловчий позволил себе немного расслабиться.

– Прошу прощения, сударь, – обратился к нему Бюсси, – но я вижу вас в полнейшем одиночестве. Неужели благодаря оказанной вам милости вы удосужились приобрести здесь столько же врагов, сколько могли бы иметь друзей за неделю до вашего назначения главным ловчим?

– Ей-богу, любезный граф, – ответил сеньор де Монсоро, – присягать в этом я не стал бы, но пари держать могу. Однако же позвольте узнать, что побудило вас оказать мне честь и нарушить мое уединение?

– Черт побери, – смело сказал Бюсси, – я действую, побуждаемый великим восхищением перед вами, которое внушил мне герцог Анжуйский.

– Каким образом?

– Рассказав о вашем подвиге, том самом, за который вам была пожалована должность главного ловчего.

Граф де Монсоро так страшно побледнел, что рассыпанные по его лицу мелкие оспины превратились в черные точки на желтоватой коже; при этом главный ловчий бросил на Бюсси грозный взгляд, не предвещавший ничего доброго.

Бюсси понял, что сделал ложный шаг, но он был не из тех людей, которые отступают; напротив – он принадлежал к тем, кто допущенную нескромность обычно исправляет дерзостью.

– Вы говорите, любезный граф, – произнес главный ловчий, – что монсеньор рассказал вам о моем последнем подвиге?

– Да, сударь, – ответил Бюсси, – и со всеми подробностями. Признаюсь вам, я так заинтересовался, что не мог преодолеть пылкое желание услышать весь рассказ из ваших собственных уст.

Граф де Монсоро судорожно стиснул древко копья, словно его охватило не менее пылкое желание тут же, не сходя с места, проткнуть насквозь графа де Бюсси.

– Поверьте, сударь, – сказал он, – я готов отдать должное вашей учтивости и выполнить вашу просьбу, но, к сожалению, вот наконец и король, и у меня не остается на это времени. Но если вы пожелаете, мы можем встретиться в другой раз.

И в самом деле, король, верхом на своем любимом коне, великолепном испанском жеребце буланой масти, уже скакал от замка к месту сбора.

Бюсси повернул лошадь и встретился взглядом с герцогом Анжуйским; на устах принца играла недобрая улыбка.

«И у хозяина, и у слуги, – подумал Бюсси, – когда они смеются, одинаково мерзкий вид. Как же они выглядят, когда плачут?»

Король любил красивые и приветливые лица. Поэтому его не очень-то расположила к себе внешность господина де Монсоро, которого он уже однажды видел и который при второй встрече порадовал его не больше, чем при первой. И все же Генрих с довольно благосклонной улыбкой принял эстортуэр из рук главного ловчего, преподнесшего королю жезл, по обычаю преклонив колено. Как только король вооружился, старшие загонщики объявили, что лань поднята, и охота началась.

Бюсси занял место с краю охотничьей кавалькады, чтобы иметь возможность видеть все собравшееся общество; он внимательно изучал каждую проезжавшую мимо женщину в надежде обрести оригинал портрета, но труды его были напрасны: на эту охоту, где впервые лицедействовал новый главный ловчий, собрались все красавицы, все прелестницы и все искусительницы города Парижа и королевского двора, но среди них не было того очаровательного создания, которое он искал.

Отчаявшись в своих поисках, Бюсси решил развлечься болтовней в компании друзей. Антрагэ, как всегда веселый и словоохотливый, помог ему развеять тоску.

– На нашего главного ловчего смотреть тошно, – сказал Антрагэ, – а как по-твоему?

– На мой взгляд, он просто пугало, ну и славная же у него должна быть семейка, если только те, кто имеет честь принадлежать к его родичам, наделены фамильным сходством. Покажи-ка мне его жену.

– Главный ловчий пока еще холост, – ответил Антрагэ.

– Откуда ты знаешь?

– От госпожи де Ведрон, она считает его писаным красавцем и охотно сделала бы своим четвертым мужем, как Лукреция Борджа[33] Лукреция Борджа (1480–1549), принадлежавшая к известному испано-итальянскому роду Борджа, была весьма образованной для своего времени женщиной и отличалась необыкновенной красотой. Четвертым ее мужем был Альфонс д’Эсте, герцог Феррарский. герцога д’Эсте. Посмотри, как она нахлестывает своего гнедого, поспешая за вороным господина де Монсоро.

– И какого поместья он сеньор? – спросил Бюсси.

– Да у него полно поместий.

– В каких краях?

– Около Анжера.

– Значит, он богат?

– По слухам, да, но не знатен. Кажется, он из худородного дворянства.

– И кто в любовницах у этого дворянчика?

– У него нет любовницы. Сей достойный муж хочет быть единственным в своем роде. Но взгляни, монсеньор герцог Анжуйский машет тебе рукой, поезжай к нему скорее.

– Куда спешить? Герцог Анжуйский подождет. Этот Монсоро возбуждает мое любопытство. Он какой-то странный. Не знаю почему, но, как тебе известно, при первой встрече с человеком бывает что-то вроде предчувствия, так вот, мне кажется, что мне с ним еще придется столкнуться. А имя у него какое – Монсоро!

– Мышиная гора, – пояснил Антрагэ, – вот его этимология; по-латыни Mons soricis. Мой старик аббат объяснил мне это нынче утром.

– Лучше и не придумаешь.

– Погоди-ка! – вдруг воскликнул Антрагэ.

– Что такое?

– Ведь Ливаро все знает.

– Что – все?

– Все о нашем Mons soricis. Они соседи по имениям.

– Что же ты молчал? Эй, Ливаро!

Ливаро подъехал к друзьям.

– Чего вам? – осведомился он.

– Расскажи, что ты знаешь о Монсоро.

– Охотно.

– А рассказ будет длинный?

– Нет, постараюсь покороче. В трех словах выскажу все, что я о нем думаю. Я его боюсь!

– Прекрасно. А теперь, когда ты сказал все, что ты о нем думаешь, расскажи все, что ты о нем знаешь.

– Слушайте… однажды вечером…

– Какое захватывающее начало, – сказал Антрагэ.

– Дадите вы мне рассказать все до конца?

– Продолжай.

– Однажды вечером я возвращался от моего дяди д’Антрагэ и ехал Меридорским лесом, это было примерно полгода назад; вдруг до моих ушей донесся душераздирающий вопль, и мимо меня пробежал белый иноходец без всадника, пробежал и скрылся в чаще. Я дал шпоры коню, погнал его в ту сторону, где кричали, и в поздних вечерних сумерках, в конце длинной просеки, увидел всадника на вороном коне; он не скакал, а мчался, как вихрь. Снова раздался сдавленный крик, и я разглядел, что он держит перед собой женщину, брошенную поперек седла, и рукой зажимает ей рот. Со мной была моя охотничья аркебуза. Ты ведь знаешь – я довольно меткий стрелок; я прицелился и, клянусь честью, убил бы его, но, на беду, проклятый фитиль потух, как раз когда я спустил курок.

– Ну а дальше, – потребовал Бюсси, – что было дальше?

– Дальше я спросил у встречного угольщика, кто этот господин на вороном коне, который умыкает женщин; угольщик мне ответил, что это господин де Монсоро.

– Ну что ж, – сказал Антрагэ, – мне кажется, бывает, что женщин и похищают, не правда ли, Бюсси?

– Бывает, – ответил Бюсси, – но, во всяком случае, им не затыкают рот.

– А женщина, кто она такая? – полюбопытствовал д’Антрагэ.

– Ах, вот об этом я ничего не могу сказать.

– Ну нет, – сказал Бюсси, – решительно, это человек незаурядный, он меня заинтересовал.

– Вообще, – добавил Ливаро, – у нашего милого графа де Монсоро ужасная репутация.

– Ты знаешь о нем что-нибудь еще?

– Нет, ничего; открыто граф не совершил ни одного злодейства, более того, говорят, он довольно милостиво относится к своим крестьянам; и все же в той местности, которая до нынешнего дня имеет счастье ему принадлежать, его как огня боятся. Впрочем, он страстный охотник, под стать Немвроду,[34] Немврод – согласно библейскому преданию, царь Халдеи и «сильный зверолов перед Господом». только, может быть, не перед всевышним, а перед сатаной; у короля никогда еще не было такого главного ловчего. К этой должности он подходит больше Сен-Люка. Поначалу король хотел было отдать ее Сен-Люку, но тут вмешался герцог Анжуйский, пустил в ход все свое влияние и отбил ее для Монсоро.

– Слушай, а ведь герцог Анжуйский все еще тебя зовет, – сказал Антрагэ.

– Ладно, пускай себе зовет. А ты знаешь новости о Сен-Люке?

– Нет. Что он – все еще пленник короля? – со смехом спросил Ливаро.

– Наверное, – сказал Антрагэ, – раз его нет здесь.

– Ошибаешься, мой милый, нынче в час ночи он выехал из Парижа, с намерением посетить владения своей жены.

– Что он, изгнан?

– Похоже на то.

– Сен-Люк в изгнании! Немыслимо!

– Все правда, как в Евангелии, мой друг.

– От святого Луки?

– Нет, от маршала де Бриссака, я услышал это сегодня утром из его собственных уст.

– Ах, вот любопытная новость; Монсоро это не будет неприятно.

– Понял, – сказал Бюсси.

– О чем ты?

– Угадал.

– Что ты угадал?

– Какую услугу оказал он герцогу.

– Кто? Сен-Люк?

– Нет, Монсоро.

– В самом деле?

– Да, пропади я пропадом, вот увидите, поезжайте за мной.

И Бюсси, сопровождаемый Ливаро и д’Антрагэ, пустил свою лошадь галопом вслед за герцогом Анжуйским, который, устав призывно махать рукой своему любимцу, скакал впереди на расстоянии нескольких аркебузных выстрелов.

– Ах, монсеньор, – воскликнул Бюсси, догоняя герцога, – какой прекрасный человек этот граф Монсоро!

– Вот как?

– И любезный просто до невероятия.

– Значит, ты с ним говорил? – спросил принц, по-прежнему насмешливо улыбаясь.

– Конечно, к тому же у него незаурядный ум.

– И ты спросил его, что именно он сделал для меня?

– Разумеется, я только для этого с ним и заговорил.

– И он тебе ответил? – спросил герцог, еще больше развеселившись.

– Тут же, и так любезно, что я преисполнился к нему бесконечной признательности.

– Послушаем, что он тебе сказал, мой храбрый бахвал.

– Он в весьма учтивых выражениях признался мне, ваше высочество, что он ваш поставщик.

– Поставщик дичи?

– Нет, женщин.

– Как ты сказал? – переспросил герцог, сразу помрачнев. – Что значит эта шутка, Бюсси?

– Она значит, монсеньор, что он на своем огромном вороном жеребце похищает для вас женщин, а поскольку эти женщины, очевидно, не знают, какая честь их ждет, зажимает им рот рукой, дабы они не кричали.

Герцог нахмурил брови, гневно сжал кулаки и пустил своего коня таким бешеным галопом, что Бюсси и его товарищи остались позади.

– Ага! – воскликнул Антрагэ. – Сдается мне, твоя шутка попала не в бровь, а в глаз.

– Тем лучше, – ответил Ливаро, – хотя, на мой взгляд, она никому не показалась шуткой.

– Дьявольщина! – выругался Бюсси. – Похоже, я его крепко задел, нашего бедного герцога.

Спустя мгновение они услышали голос герцога Анжуйского. Герцог кричал:

– Эй! Бюсси, где ты? Скачи сюда!

– Я здесь, монсеньор, – отозвался Бюсси, пришпоривая коня.

Принц захлебывался от смеха.

– Вот как! – удивился Бюсси. – По-видимому, мои слова вас развеселили.

– Нет, Бюсси, я смеюсь не над твоими словами.

– А жаль, рассмешить принца, который смеется так редко, немалая заслуга.

– Я смеюсь, мой бедный Бюсси, над тем, что ты, пытаясь разузнать правду, несешь всякие небылицы.

– Нет, черт меня побери, монсеньор, я сказал чистую правду.

– Допустим. Тогда, пока мы с тобой одни, объяснись: где ты подобрал эту побасенку, которую рассказываешь мне?

– В Меридорском лесу, монсеньор!

Герцог снова побледнел, но ничего не ответил.

– Решительно, – пробормотал Бюсси, – герцог каким-то образом замешан в эту историю с похитителем на вороном коне и женщиной на белом иноходце.

– Давайте поразмыслим, монсеньор, – сказал он, в свою очередь смеясь над тем, что герцогу уже не до смеха, – не найдется ли такого способа вам услужить, который был бы вам особенно приятен, если таковой существует, то укажите его нам, мы им воспользуемся, хотя бы нам пришлось вступить в состязание с господином де Монсоро.

– Да, черт побери, – ответил герцог, – есть один такой способ, и я его тебе сейчас открою.

Они отъехали в сторону.

– Слушай, – продолжал герцог, – я случайно встретил в церкви совершенно пленительную женщину, хотя она была под вуалью, но мне все же удалось различить черты лица, и они напомнили мне одну даму, которую некогда я безумно любил. Я последовал за незнакомкой и узнал, где она живет. Служанку подкупили, и ключ от дома в моих руках.

– Что ж, монсеньор, мне кажется, пока все идет прекрасно.

– Не торопись. Говорят, что, несмотря на свою молодость, красоту и независимость, она недоступна.

– Ах, монсеньор, вот тут мы вступаем в область фантазии.

– Слушай, ты храбр и, как ты утверждаешь, любишь меня…

– У меня есть свои дни.

– Для храбрости?

– Нет, для любви к вам.

– Понятно. Эти дни уже наступили?

– Услужить вам я всегда готов. Посмотрим, какой услуги вы от меня ждете.

– Так вот, ты должен будешь сделать для меня то, что обычно делают только для самого себя.

– Ага! – обрадовался Бюсси. – Наверное, монсеньор, вы хотите поручить мне приволокнуться за вашей пассией, дабы ваше высочество удостоверилось, что она действительно так же целомудрена, как и прекрасна? Это мне подходит.

– Нет, ты должен будешь выяснить, нет ли у меня соперника.

– Ах! Вот оно как! Дело осложняется. Поясните, пожалуйста, монсеньор.

– Тебе придется спрятаться и выследить, что за мужчина к ней ходит.

– Значит, там есть мужчина?

– Боюсь, что так.

– Любовник? Муж?

– Во всяком случае, ревнивец.

– Тем лучше, монсеньор.

– Почему тем лучше?

– Это удваивает ваши шансы.

– Благодарю, но пока что я хотел бы знать, кто он такой.

– И вы поручаете мне это выяснить?

– Да, и если ты согласишься оказать мне такую услугу…

– Вы сделаете меня главным ловчим, когда это место освободится?

– Поверь мне, Бюсси, что мне будет тем приятнее взять на себя такое обязательство еще и потому, что я до сих пор ничем тебя не вознаградил.

– Смотри-ка! Монсеньор изволил это заметить.

– Я говорю себе об этом давно.

– Но совсем тихо, как у принцев принято говорить подобные вещи.

– Итак?

– Что, монсеньор?

– Согласен ты?

– Следить за дамой?

– Да.

– Признаюсь вам, монсеньор, такое поручение мне не очень-то по душе, я предпочел бы какое-нибудь другое.

– Только что ты предлагал свои услуги, Бюсси, и вот уже бьешь отбой.

– Проклятие, вы мне навязываете роль соглядатая, монсеньор.

– Ну нет, роль друга. Впрочем, не думай, что я предлагаю чистую синекуру, возможно, тебе придется обнажить шпагу.

Бюсси покачал головой.

– Монсеньор, – сказал он, – есть дела, которые можно выполнить хорошо, только если сам за них возьмешься, поэтому даже принцу за них нужно браться самому.

– Значит, ты отказываешься?

– Да, монсеньор.

Герцог нахмурил брови.

– Ну что ж, я последую твоему совету, – сказал он, – пойду сам, и если меня там смертельно ранят, скажу, что просил моего друга Бюсси получить или нанести вместо меня этот удар шпаги и что впервые в своей жизни Бюсси проявил осторожность.

– Монсеньор, – ответил Бюсси, – однажды вечером вы мне сказали: «Бюсси, я ненавижу всех этих миньонов из королевской спальни, которые по всякому поводу высмеивают и оскорбляют нас, ты должен пойти на свадьбу Сен-Люка, найти случай поссориться с ними и избавить нас от них». Я туда пошел, монсеньор, их было пятеро, я – один. Я их оскорбил. Они мне устроили засаду, навалились на меня всем скопом, убили подо мной коня, и все же я ранил двоих, а третьего оглушил. Сегодня вы требуете, чтобы я обидел женщину. Извините, монсеньор, но такого рода услуг принц не может требовать от благородного человека, и я отказываюсь.

– Пусть так, – сказал герцог, – я сам встану на свой пост, один или с Орильи, как прошлый раз.

– Простите? – переспросил Бюсси, начиная что-то понимать.

– В чем дело?

– Значит, вы были на своем посту, монсеньор, в ту ночь, когда натолкнулись на миньонов, подстерегавших меня?

– Вот именно.

– Стало быть, ваша прелестная незнакомка живет рядом с Бастилией?

– Она обитает в доме напротив церкви Святой Екатерины.

– В самом деле?

– Да, в квартале, где вам могут запросто и со всеми удобствами перерезать горло, насчет этого ты должен кое-что знать.

– А после того вечера ваше высочество навещали тот квартал?

– Вчера.

– И монсеньор видел?..

– Какого-то человека. Он обшаривал все уголки площади, несомненно желая убедиться, что его никто не выслеживает, а потом, по всей вероятности заметив меня, встал перед той дверью, которая была мне нужна, и не сходил с места.

– Этот человек был один, монсеньор? – спросил Бюсси.

– Да, примерно около получаса.

– Ну а после этого получаса?

– К нему присоединился другой мужчина, с фонарем в руке.

– Ага! – воскликнул Бюсси.

– Тогда человек в плаще… – продолжал принц.

– Первый человек был в плаще? – перебил его Бюсси.

– Ну да. Тогда человек в плаще и тот, что пришел с фонарем, завязали разговор, и, так как они, по-видимому, не собирались покидать свой ночной пост перед дверью, я отступил и вернулся к себе.

– Видно, такая двойная неудача поохладила ваш пыл?

– Признаюсь, да. Клянусь честью!.. И я подумал, что прежде чем мне соваться в этот дом, который вполне может оказаться каким-нибудь разбойничьим вертепом…

– Неплохо будет, если для начала там прирежут кого-нибудь из ваших друзей.

– Не совсем так. Я подумал: пусть мой друг, который более меня привычен к подобным переделкам и у которого, поскольку он не принц, врагов меньше, чем у меня, пусть мой друг разведает, какой опасности я подвергаюсь, и доложит мне.

– На вашем месте, монсеньор, – сказал Бюсси, – я отказался бы от этой женщины.

– Ни в коем случае.

– Почему?

– Она слишком хороша.

– Но вы сами сказали, что едва ее видели.

– Я ее видел достаточно, чтобы заметить восхитительные белокурые волосы.

– Ах вот как!

– Чудесные глаза.

– Неужели!

– Цвет лица, какого я еще не видывал, великолепную талию.

– Да что вы говорите!

– Сам понимаешь, от подобной красотки так легко не отказываются.

– Да, монсеньор, я понимаю и от души сочувствую вам.

Герцог искоса взглянул на Бюсси.

– Честное слово, – сказал Бюсси.

– Ты смеешься?

– Нет. И в доказательство нынче же вечером я встану на пост, если только монсеньор соблаговолит дать мне свои наставления и покажет, где этот дом.

– Значит, ты изменил свое решение?

– Э! Монсеньор, только один наш святой отец Григорий Тринадцатый непогрешим; а теперь говорите, что надо делать.

– Ты должен будешь спрятаться в том месте, которое я укажу, и если какой-нибудь мужчина войдет в дом, последуешь за ним и удостоверишься, кто он такой.

– Да, но если, войдя, он запрет за собой дверь?

– Я тебе сказал – у меня есть ключ.

– Ах, правда, теперь я могу опасаться только одного: что я увяжусь не за тем человеком или что там будет еще другая дверь, к которой ключ не подойдет.

– Тут ошибиться невозможно; входная дверь ведет в прихожую, в конце прихожей налево есть лестница, ты поднимешься на двенадцать ступенек и окажешься в коридоре.

– Откуда вы все это знаете, монсеньор, ведь вы ни разу не были в этом доме?

– Разве я тебе не говорил, что служанка в моих руках? Она мне все и объяснила.

– Смерть господня! Как это удобно быть принцем, все тебе преподносят на тарелочке. А мне пришлось бы самому искать дом, исследовать прихожую, пересчитывать ступеньки, разведывать коридор. На это ушла бы уйма времени, и, – кто знает? – удалось ли бы мне добиться успеха!

– Значит, ты соглашаешься?

– Разве я могу в чем-нибудь отказать вашему высочеству? Только прошу вас пойти со мной и указать мне дверь.

– Зачем? Возвращаясь с охоты, мы сделаем крюк, поедем Сент-Антуанскими воротами, и ты все увидишь.

– Чудесно, монсеньор. А что прикажете делать с тем человеком, если он придет?

– Ничего, только следить за ним, пока не узнаешь, кто он такой.

– Это дело щекотливое. Ну а если, например, он окажется настолько невежливым, что остановится посреди дороги и наотрез откажется отвечать на мои вопросы?

– Ну тогда я тебе разрешаю действовать по твоему собственному усмотрению.

– Значит, ваше высочество, вы разрешаете мне действовать на свой страх и риск?

– Вот именно.

– Так я и сделаю, монсеньор.

– Но не проболтайся нашим юным друзьям.

– Слово дворянина.

– Никого не бери с собой в эту разведку.

– Пойду один, клянусь вам.

– Ну хорошо, договорились; мы возвратимся мимо Бастилии, я покажу тебе дверь… ты поедешь ко мне… я дам тебе ключ… и нынче вечером…

– Я заменю вас, монсеньор, вот и весь сказ.

Бюсси и принц присоединились к охотникам. Господин де Монсоро мастерски руководил охотой. Король был восхищен, с каким умением этот опытный ловчий выбрал места для привалов и расположил подставы собак и лошадей. Лань, которую два часа травили собаками на оцепленном участке леса протяжением четыре-пять лье, раз двадцать появлялась перед глазами охотников и в конце концов вышла прямо под копье короля.

Господин де Монсоро принял поздравления его величества и герцога Анжуйского.

– Монсеньор, – сказал он, – я счастлив заслужить вашу похвалу, потому что вам я обязан своей должностью.

– Но вам известно, сударь, – сказал герцог, – для того, чтобы и впредь заслуживать нашу благодарность, вам придется нынче вечером выехать в Фонтенбло; король желает послезавтра начать там охоту, которая продлится несколько дней, и у вас всего один день на то, чтобы познакомиться с лесом.

– Я это знаю, монсеньор, – ответил Монсоро, – у меня все готово к отъезду, и я отправлюсь сегодня в ночь.

– Ах, вот оно и началось, господин де Монсоро! – воскликнул Бюсси. – Отныне вам не знать покоя. Вы желали быть главным ловчим, ваше желание сбылось. Теперь вам, как главному ловчему, полагается спать на полсотни ночей в году меньше, чем всем остальным. Счастье еще, что вы не женаты, сударь.

Бюсси смеялся, произнося эти слова. Герцог скользнул по лицу главного ловчего пронизывающим взглядом, затем, повернув голову в сторону короля, поздравил своего венценосного брата с тем, что со вчерашнего дня состояние его здоровья, по-видимому, значительно улучшилось.

Что касается графа Монсоро, то шутка Бюсси снова вызвала у него на щеках мертвенную бледность, которая придавала его лицу столь зловещее выражение.