Онлайн чтение книги Что же тут сложного? How Hard Can It Be?
4. Призраки

Женский клуб “Возвращаемся на работу”. Женщины возвращаются. Как призраки в каком-нибудь фильме ужасов, вам так не кажется? Сразу перед глазами встает голливудский трейлер, и замогильный мужской голос мрачно произносит: “Женщины возвращаются! Они снова здесь! Восстают из мертвых и занимают рабочие места! Лишь бы только им удалось снять с себя заклятие мамочки и найти того, кто вместо них достанет из холодильника лазанью и подаст бабушке ее статины!”[14]Гиполипидемические препараты, снижающие уровень холестерина в крови.

Призраки не призраки, а взгляд у некоторых женщин из нашей группы и правда такой перепуганный, словно им явился призрак. Призрак карьеры, от которой они отказались, причем некоторые так давно, что за это время стали совершенно другими людьми. Призраки всего того, что могло бы быть. Салли, которая сегодня сидит по правую руку от меня, некогда работала в крупном испанском банке на Фенчерч-стрит. Стоит маленькой, осунувшейся Салли в безразмерном кардигане крупной вязки произнести “Сантандер” или “Банко де Эспанья” с превосходным испанским выговором, и она буквально на глазах превращается в оживленную кокетку, какой была, наверное, двадцать лет назад, когда заведовала отделом и руководила командой Хуанов и Хулио, исполнявших все ее приказания. Салли так остро тоскует по тем дням, что мне порой невыносимо больно смотреть в ее блестящие, как у сони, глаза на морщинистом лице. На первых собраниях группы Салли стеснялась, больше отмалчивалась, кутаясь в не по сезону теплую флисовую кофту, хотя остальные по-прежнему были в льняных брюках и летних платьях.

Кейли, руководительница нашей группы, – необъятная экспансивная калифорнийка, в нарядах которой доминируют бирюзовый и оранжевый (в Сан-Диего они наверняка смотрелись лучше, чем в Восточной Англии), – изо всех сил старалась разговорить Салли. К четвертой неделе та наконец призналась, что двое ее сыновей и дочь уже вылетели из гнезда, Антония два года назад окончила школу, теперь учит историю и испанский язык в колледже Ройал-Холлоуэй, вот она и решила, “что было бы неплохо вернуться”. Салли призналась, что работала, да и сейчас работает неполный день кассиром в банке “Ллойдс” на самой грязной улочке красивого процветающего городка, где мы с ней и познакомились.

– Да вы ее знаете, там везде благотворительные магазинчики и лавки с кебабами, – пояснила Салли. Мы вежливо кивнули, но по описанию не поняли, о какой улице речь.

Со временем управляющий отделения заметил, что Салли необычайно компетентна. В резюме она преуменьшила лондонский стаж из опасения, что это примут за хвастовство или что такой серьезный опыт отпугнет работодателя и ее не возьмут. Управляющий расширил ее обязанности, и теперь она в конце рабочего дня подводила итоги, занималась операциями с иностранной валютой. Из-за близости лавок с кебабами им постоянно приходилось менять турецкие лиры.

– Может, это и ниже меня, – негромко заметила Салли, и в голосе ее не слышится ни малейшей уверенности в том, что существует хоть что-то ниже нее, разве только земля под ногами, – но коллеги у меня замечательные. Нам вместе весело. Да и что толку дома сидеть? А теперь, когда Майк вышел на пенсию…

– Вам бы хотелось почаще бывать дома? – Кейли расплылась в коронной понимающей улыбке.

– О нет, – возразила Салли, – теперь, когда Майк вышел на пенсию, мне бы хотелось пореже бывать дома. Меня бесит, когда он ошивается на кухне.

– Как я вас понимаю, – подхватила Андреа. – Мне порой кажется, что если я не буду выбираться из дома, то просто чокнусь.

Андреа Гриффин сразу по окончании университета пришла на стажировку в одну из четырех крупнейших бухгалтерских фирм. К тридцати семи годам стала компаньоном. Но вскоре ее муж Джон попал в аварию, в его машину на шоссе М11 в тумане врезался грузовик. К счастью, поблизости оказался вертолет – такой же, как тот, который ныне пилотирует принц Уильям, – и Джона доставили прямиком в отделение черепно-мозговых травм больницы Святого Георгия. Джону потребовался год, чтобы снова научиться говорить.

– Первыми его словами были самые грязные ругательства, которые только можно себе представить, – рассказывала Андреа. Ее усыпанная веснушками шея порозовела от смущения: подумать только, ее муж, человек приличный и скромный, который прежде в минуты изумления произносил “Вот это да!” и “Надо же!”, превратился в развалину, смотрит на всех волком и послал на хер собственную тещу. В январе этого года, после десяти лет тяжб, страховая компания наконец выплатила компенсацию, и теперь Андреа может пригласить для Джона круглосуточную сиделку и снять с себя некоторые обязанности. – Я решила, что было бы неплохо снова включить мозг, – ответила она на вопрос Кейли, чего ждет от собраний группы. И рассмеялась: – Конечно, при условии, что у меня остался мозг, а это нам еще предстоит выяснить. Если честно, мне немного страшно.

Мы собираемся в современном крыле старой городской библиотеки. Впрочем, библиотечным духом тут и не пахнет – не в последнюю очередь благодаря сотрудникам, которые изо всех сил стараются убрать бумажные книги из так называемого читательского опыта, такова унылая формулировка одного из плакатов. Почему здесь сплошные экраны? Я помню, как Эмили с Беном любили, когда им читали перед сном, как глотали “Гарри Поттера”, даже заставляли нас с вечера занимать очередь у магазина, чтобы купить очередную только что вышедшую книгу. А теперь практически не отлипают от мониторов. Правда, Эмили время от времени еще берет книгу в руки, но, прочитав страниц семьдесят, отвлекается на что-то более интересное – какой-нибудь урок макияжа на ютьюбе от Зоеллы[15]Речь о британском видеоблогере Зои Сагг., или Круэллы[16]Злодейка из фильма “101 далматинец”., или как там их зовут. Эмили помешалась на макияже. А Бен с опаской относится к любым текстам, если те не влезают в экран смартфона.

Интерьер выполнен в неброском скандинавском стиле, который, похоже, оккупировал все британские общественные пространства. Скрипучие блеклые половицы, неудобные жесткие кресла с покатыми сиденьями, подушками в листьях и светлыми деревянными подлокотниками в тон полу. Кофе в автомате у входа омерзительный, поэтому мы обычно покупаем его в соседнем “Кафе Неро”. Салли приносит с собой кофе в термосе, как и Элейн Рейнольдс (мама Джоша, охотника за белфи). Мы собираемся здесь по средам вот уже пять недель. Вначале нас было пятнадцать, но две женщины быстро поняли, что это не для них, а пару недель назад выбыла и третья, Сэди, когда ее дочь с анорексией положили в больницу, потому что амбулаторно у нее никак не получалось набирать по полкило веса в неделю, как предписали врачи.

– Разумеется, это не помешает Софии поступить в Оксфорд, – заметила Сэди, словно кого-то из нас срочно требовалось успокоить на этот счет.

София уже сдала на отлично десять экзаменов, необходимых для получения аттестата, как нам несколько раз сообщили, и то, что девочка загремела в отделение пищевых расстройств, ее мать явно расценивала как мелкую неприятность на пути к университетским победам, а не как недвусмысленный намек, что эта дорога и привела к теперешнему срыву.

– Экзамены можно сдавать и там, – продолжала Сэди. – С этим вообще никаких проблем. Я слежу за тем, чтобы Соф вовремя подала работу. Им задали сравнить “Искупление”[17]Роман И. Макьюэна.и “Посредника”[18]Роман Л. П. Хартли.. В общем, не Шекспир. Я сейчас читаю оба романа, чтобы по мере сил помогать бедной девочке.

Все в Сэди, от фигуры до коротко стриженных темных волос, от серо-коричневой сумки в тон мокасинам до южноафриканского акцента, было сдержанным, ничего лишнего. Больше всего она мне напоминала Уоллис Симпсон – безупречная, но ни капли обаяния. Да и вообще ничего человеческого, если уж на то пошло. Интересно, подумала я, каково это – иметь такую мать, которая контролирует всех и вся, и себя в том числе. Взглянув на сидящую напротив Салли, понимаю, что она задает себе тот же вопрос. Салли поджала и выпятила губы, словно промокнув помаду невидимой салфеткой, и в глазах ее блеснуло чувство, которое легко можно было бы принять за участие, на деле же – скорее презрение.

Если честно, я никак не могла решить, стоит ли мне ходить на собрания группы, поскольку никогда не разделяла примитивного убеждения, будто бы у всех женщин схожие заботы и взгляды, словно мы какое-то исчезающее меньшинство. Разумеется, есть женщины добрые, достойные, сердечные, их миллионы, но есть и Сэди, которые не задумываясь бросят твоего ребенка умирать на обочине, чтобы получить преимущество для своего. Так зачем же нам упорно притворяться, что это не так? Если у Сэди есть яичники и вагина (которую она, вероятно, чистит паром), это еще не значит, что она моя “сестра”. Нет уж, благодарю покорно.

В собраниях нашей группы, как и во многих чисто женских мероприятиях, на которых мне доводилось бывать, есть что-то жалкое. Казалось бы, без мужчин мы можем быть собой, но, видимо, настолько отвыкли, что переигрываем и либо беседуем о детях, либо хихикаем, как девятилетки. Женщины так легко скатываются на анекдоты. Прирожденные рассказчицы, мы осмысляем собственную жизнь с помощью сюжетов и персонажей. Не поймите меня неправильно, это, конечно, замечательно, но не придает нам целеустремленности, у нас по-прежнему с трудом получается выкинуть из головы повседневные заботы и задуматься о том, чего хочется нам самим. Представьте себе группу мужчин, которые обсуждали бы коронарное шунтирование чьей-нибудь тещи. Такого просто не бывает, верно?

Впрочем, сегодня у нас не обычное собрание, поскольку к нам пришел мужчина, Мэттью Эксли, известный консультант по трудоустройству, чтобы рассказать, как выгоднее преподносить наши знания и навыки. “Зовите меня Мэтт” явно наслаждается тем, что он единственный баран в стаде овец. Для начала сообщает нам научные данные. Исследования доказали, говорит Мэтт, что если мужчина соответствует семи из десяти критериев, перечисленных в объявлении о вакансии, то непременно решает “попробовать”. Женщина же, напротив, даже если отвечает восьми требованиям, обязательно скажет: “Не стоит и пытаться, я им не подхожу по двум пунктам”.

– Итак, дамы, о чем нам это говорит? – Мэтт ободряюще улыбается своему стаду. – Да, Карен?

– Шэрон, – поправляет Шэрон. – Это говорит нам о том, что женщины склонны себя недооценивать. Мы преуменьшаем свои возможности.

– Именно, Шэрон, спасибо, – одобрительно кивает Мэтт. – А еще какой вывод мы можем сделать? Да, вы, леди со светлыми волосами?

– Что мужчины считают, будто бы разбираются в том, в чем не смыслят ни уха ни рыла, поскольку весь профессиональный опыт убеждает их, что даже бездарей постоянно назначают на должности, которые им не по зубам, в то время как самым профессиональным и талантливым сотрудницам приходится вкалывать в два раза больше, чем мужчинам, чтобы им доверили ответственный пост, для которого они подходят гораздо лучше.

К сожалению, время от времени оживленную болтовню о приятном обновлении и чувстве товарищества на собраниях женского клуба прерывает циничный, уставший от жизни и, прямо скажем, напористый голос.

– Э-э… – Мэтт взглядом просит Кейли помочь ему справиться с паршивой овцой.

– Да ладно вам, Кэти, – мужественно улыбается Кейли, демонстрируя чересчур белые зубы. (Вы ведь уже и так догадались, что это была я, правда?) – Нельзя же во всем видеть только негатив. Мы уже говорили о том, что женщины слишком строги к себе. Я понимаю, вы перфекционистка. Мэтт же хочет сказать вот что: даже когда нам кажется, будто мы не годимся для какой-то работы, все равно стоит попробовать, если мы подходим хотя бы по семи или восьми пунктам из десяти.

– Именно так, – с видимым облегчением подхватывает Мэтт. – Чтобы попробовать устроиться на работу, необязательно иметь идеальное резюме.

– Прошу прощения, но, мне кажется, Кейт имела в виду… – подает голос Салли. Вся группа с интересом взирает на самую робкую и молчаливую участницу. – Поправьте меня, если я не права, но, по-моему, Кейт хотела сказать следующее: мужчины уверены в себе, потому что чаще всего преимущество остается за ними; так было и есть. Они считают, что у них больше шансов на успех, потому что так оно и есть на самом деле. Нельзя винить женщин зрелого возраста в том, что мы в себя не верим. В нас никто не верит.

– Я вас понял, – отвечает Мэтт.

Вы тоже замечали, что фразу “я вас понял” обычно произносят те, кто не понимает и не стремится понять никого, кроме самих себя?

– Однако сейчас дела обстоят гораздо лучше, чем даже пять лет назад, – продолжает он. – Работодатели уже убедились, что женщины, которые возвращаются на работу, могут принести много пользы. Вы все непременно обратите внимание, что баланс между работой и личной жизнью поменял приоритеты в сфере политики и многие фирмы понемногу начинают отдавать себе отчет в том, что… как бы это сказать… более просвещенный подход к найму сотрудниц зрелого возраста, у которых был перерыв в стаже, бизнесу не повредит. И даже наоборот!

– Наверняка вы правы, – неуверенно соглашается Салли. – Дочь моей подруги со вторым ребенком ушла в отпуск из инвестиционного фонда на целых девять месяцев – никто и глазом не моргнул. Когда я работала в банке, такого в принципе быть не могло. Даже четыре месяца… Ну, должность-то за это время никуда бы не делась, но на нее уже назначили бы другого сотрудника. А вас в лучшем случае взяли ему в помощницы. Когда мальчики были еще маленькие, мой банк послал меня на Ближний Восток – видимо, хотели проверить, не сдамся ли.

– А когда я сообщила начальнику, что жду второго, – вступает Шэрон, – он рвал и метал. Сказал: “Шэрон, дорогуша, но ведь у тебя уже есть ребенок!”

Все смеются. Тайный, подрывающий устои смех прислуги из “Аббатства Даунтон”, обсуждающей в людской забавные причуды хозяев.

– Послушайте, – говорит Кейли, – мне кажется, Кэти слишком мрачно смотрит на вещи. Мэтт прав: в наше время все больше компаний считают, что деятельность за пределами офиса обогащает опыт сотрудника навыками, которые можно применить в самых разных ситуациях. И резюме мамочек после отпуска теперь рассматривают вполне серьезно.

Я оглядываю оживленные лица сидящих в кружок женщин. Они кивают, улыбаются Мэтту, благодарные за то, что он вселяет уверенность: их с радостью возьмут на те же рабочие места, с которых они ушли несколько лет назад, чтобы растить детей, а “навыки” воспитания и управления маленьким государством под названием “дом” применимы в самых разных ситуациях. Может, оно и вправду так, если вы выпали из обоймы года на три, максимум на пять. Мне кажется, хуже всего тем, кто все это время вообще никак и нигде не работал и лишился последних крупиц независимости. А когда птенцы в восемнадцать лет вылетают из гнезда, то уносят с собой и смысл маминой жизни. Тогда женщина обращает взгляд на мужчину, с которым прожила четверть века, и осознает, что, кроме детей, только что покинувших дом, их ничего и не связывало. Воспитание – процесс хлопотный и трудоемкий, и пока растишь детей, не так-то просто заметить, что брак сломался, поскольку он погребен под деталями “Лего”, грязными комбинезонами и полиэтиленовыми пакетами. А когда дети уехали, ваши отношения уже прятать негде. И это жестоко.

Благодаря фриланс-проектам мне, по крайней мере, было на что опереться на стремительно меняющемся рынке труда. К тому же в нашей группе я одна из самых молодых, но даже мне придется скрывать возраст, чтобы получить хоть какой-то шанс вернуться в свою сферу.

Я вспоминаю, как сидела в кабинете Джеральда Керслоу с собственным “мамочкиным резюме” и наблюдала, как он скользит взглядом по списку того, чем я в последние шесть с половиной лет занималась вне офиса. Работа для школы, работа для города, для церкви, опора общества, опекун малых и старых. Мне было неловко. Я чувствовала себя униженной, бесполезной, ничтожной. И хуже всего – полной дурой. Может, “зовите меня Мэтт” прав и отношение к нам действительно меняется, но в моей сфере деятельности женщина сорока девяти лет с семилетним перерывом в стаже с тем же успехом может шататься по Сити, звонить в колокольчик и кричать: “У меня хламидиоз!”

Мэтт спрашивает, остались ли у нас вопросы, и я поднимаю руку. Он, не дрогнув, выбирает меня.

– Как ни крути, дискриминация по возрасту существует, и это серьезная проблема. Не кажется ли вам, что тем, кому уже за сорок, за пятьдесят и за шестьдесят, стоит скрывать возраст в резюме?

Он хмурит лоб – не так, как будто в самом деле задумался, но так, как обычно делают мужчины, когда хотят изобразить задумчивость. Носи он очки, сейчас спустил бы их к кончику носа и взглянул на меня поверх них.

– Скрывать? – Нервный смешок. – Нет. Хотя я не стал бы акцентировать внимание на возрасте. В резюме уже не обязательно указывать дату рождения. Скажем так: без особой необходимости вопрос о возрасте я вообще не поднимал бы. А заодно и о том, когда именно вы окончили школу или университет, – вы же понимаете, все умеют считать. В общем, – ободряющая улыбка, – я искренне желаю вам всем удачи.

Засовывая карту в автомат, чтобы оплатить парковку, я чувствую, как кто-то коснулся моей руки. Мышка Салли.

– Я лишь хотела сказать, какая вы молодец.

– Спасибо. Вы очень добры, но я выступила ужасно. Переборщила с цинизмом. Кейли пытается нас подбодрить, и тут вылезаю я с гневной речью о корпоративном сексизме, как какая-нибудь взбесившаяся Глория Стайнем[19]Глория Стайнем (р. 1934) – американская журналистка, известная феминистка.. Можно подумать, хоть кому-то от этого стало легче.

– Но вы сказали правду, – настаивает Салли, по-птичьи наклоняя голову (я давно подметила эту ее привычку).

– Возможно, но кому это нужно? Насколько я успела понять, правду вообще страшно переоценивают. Все дело в том, что… А, ладно. На днях я ездила в Лондон на собеседование, надеялась, вдруг что-то найдется. И это было… В общем, я почувствовала себя какой-то замарашкой, выжившей из ума деревенщиной, которая заявилась в “Фортнэм и Мэйсон”[20]Фешенебельный магазин в Лондоне. продавать козьи какашки. Ужасно. Самое смешное, что я ведь даже не хотела ходить на собрания нашей группы. Знаете, как говорят – не хочу вступать ни в один клуб, который с радостью принял бы меня в свои ряды? Мне вся эта затея казалась какой-то жалкой. “Женщины возвращаются на работу”, вот это все.

– Как призраки, – вторит мне Салли.

– Что?

– Привидения. По-французски “призрак” – un revenant , дословно – тот, кто возвращается. С того света, – добавляет она.

Хм, звучит жутковато. Она смеется, мол, призракам свойственно наводить жуть.

– Нет, меня поразило совпадение, – поясняю я, – потому что я совсем недавно думала, что название группы звучит как название фильма ужасов, словно мы восстаем из мертвых. Причем я даже не знала, как по-французски будет “призрак”.

Салли отвечает, что порядком подзабыла французский, так что даже неловко, ведь она без пяти минут дипломированный специалист по этому языку.

– Не смущайтесь, для меня вы все равно говорите как Кристин Лагард[21]Кристин Лагард (р. 1956) – директор-распорядитель Международного валютного фонда., – заверяю я. И признаюсь: порой мне кажется, что от меня прежней осталась лишь тень. Мне никогда уже не стать той, что раньше. И для меня все кончено.

– Даже не думайте! – решительно возражает Салли.

Мы говорили и говорили, хотели даже пойти в кафе выпить чаю, но оказалось, что у обеих собаки и нам пора домой, чтобы их выгуливать, и тут выяснилось, что мы гуляем с ними в одном парке, так что мы съездили за собаками и прекрасно прошлись вместе, посидели на нашей любимой скамейке на вершине холма. Вот так Салли Картер стала моей задушевной подругой.